Марш несогласного Гафта - 4 минуты с театром - 2009-10-11
Это поколение пережило уже не одну оттепель. Они родились при Сталине, их детство перебито войной, на пороге юности они рыдали на похоронах Вождя, затем проклинали его имя и жили надеждами хрущевских перемен. Их засасывала болотная тина застоя, выбрасывало на поверхность бурными волнами перестройки, революционный экстаз гнал их на митинги в Лужники, а затем на защиту Белого дома. Пережившие и страх, и свободу, уставшие бояться и бороться, они заслужили себе право на молчание. Но научиться молчать так и не смогли.
Валентин Гафт написал пьесу о Сталине. Слухи об этом будоражили Москву. Посвященные цитировали на память куски из стихотворной драмы, закатывали глаза и вопрошали: «Что он с ЭТИМ будет делать? Кто решится ЭТО поставить?» Пугал не только публицистический задор произведения, пугал радикализм оценок, пугала резкость характеристик и пристрастность освещения исторических событий и деяний. Автор предъявлял истории и народу свой личный счет. Автор вознамерился закрыть «сталинскую» тему, с такой остротой вставшую сегодня перед современниками, и дать, наконец, ответ на мучавший не одно поколение вопрос: «Кто же он, Иосиф Сталин: Дьявол или Бог?»
Единственным человеком, не побоявшимся вступить с автором в преступный сговор, оказался Роман Виктюк. Партнерами Гафта на сцене стали Александр Филиппенко и Максим Разуваев. Когда страна подводила итоги нашумевшего проекта «Имя Россия», на сцене «Современника» шли генеральные прогоны.
Первые минуты спектакля зал пребывал в некотором смятении. На сцену, заваленную классическими полотнами советской «сталинианы», сквозь железные перекрытия то ли вышек, то ли лестниц, вышел Валентин Гафт – без всякого грима, в помятых джинсах, мрачно посмотрел в зал и произнес: «Мне снился сон, он был так странен, я б выдумать его не мог». И дальше – про то, что «назначил мне свиданье Сталин», который «уселся на диване и после долгого молчанья спросил: я Дьявол или Бог?» Ответ на этот главный вопрос в истории России автор и режиссер пытаются найти в несостоявшихся встречах Вождя с героями эпохи, как минувшей, так и нынешней. Жуков, Ахматова, Шостакович, Бухарин, Радзинский, Жванецкий, Зюганов – «кто свистит, кто мяучит, кто хнычет», припадая к сияющим голенищам, как к святым мощам. В финале, добравшись до самого верха …лагерной вышки, – Сталин добирается и до самого Христа, пытая его своим мучительным вопросом, на который он получает почти кощунственный ответ: Ты – это и я.
Исповедь – вот, пожалуй, главное слово, определяющее жанр и смысл этой странной работы. Исповедь, за которую можно простить все – и несовершенства текста, и невнятность, и приблизительность характеров окружающих Сталина героев, и даже опасную, а порой и взрывоопасную мысль о неоднозначности и страдательности «кремлевского горца». Сталин Гафта – действительно глубоко и невыносимо страдающая фигура, смертельно раненный зверь, истекающий кровью, с вывернутыми наружу кишками.
Гафт, человек неуспокоенный и мятущийся, актер стихийного темперамента и язвительного ума, интеллектуал и пересмешник, с годами – все больший мизантроп и скептик, человек убийственной иронии и безжалостной прямоты, лишний раз подтвердил свою личностную и профессиональную честность: ему есть, что сказать, и он несет ответ за каждое сказанное слово
Гафт «закрывает» тему – мы сказали все, а вы, грядущие, как хотите. «И неминуема расплата, / Поскольку я – всегда в Кремле». Фонограммой – мешанина из речей современников, ищущих в Сталине «успешного менеджера» и Победителя. Голос Путина вычленяется быстро.
Призрак сталинизма не покидает нашу родину.. Шинель Генералиссимуса на заре XXI века вновь радушно распахнула свои объятья, в которые с благодарными рыданиями рухнула практически вся страна. Сидевшие и охранявшие, потомки зеков и вертухаев – все уместились на «широкой груди осетина», умильно перебирая в памяти счастливые дни юности человечества. Дни, когда у всех все было поровну, когда все жили дружно, когда во дворах играли дети, а на заводах трудились родители, когда по радио – хор, в кино – свет, в груди – молот, в красном углу – усатая икона, а вся страна – монолит..
Гафт, облокотившись на обшитую красным бархатом трибуну с золотым советским гербом на фасаде, цитирует финал пушкинского «Годунова» и предлагает публике встретить рассвет «пеньем гимна». На сцену падает огромный сталинский сапог. Конец. Неужели кошмарный Сон Гафта – вещий?