Как народное недовольство может испортить жизнь государству? - Тоня Самсонова, Дмитрий Погоржельский, Елена Серветтаз, Карина Орлова - Дорожная карта - 2015-11-22
22.11.2015
Как народное недовольство может испортить жизнь государству? - Тоня Самсонова, Дмитрий Погоржельский, Елена Серветтаз, Карина Орлова - Дорожная карта - 2015-11-22
Скачать
А. Соломин
―
20 часов 11 минут в российской столице, это программа «Дорожная карта», Алексей Соломин и Алексей Нарышкин ее ведут.
А. Нарышкин
―
Здравствуйте еще раз.
А. Соломин
―
Когда я был маленький, нам во дворе, мальчишкам, казалось, что для решения какой-то проблемы нужно очень просто: нужно насолить жителям. Вы хотите, чтобы во дворе у вас там было то-то, или чтобы не сносили ваш шалаш, или чтобы дали вам построить этот шалаш – что нужно сделать? Нужно повлиять на твоих соседей. Как это можно сделать, как ты на них повлияешь? Они все махины, все власть имущие…
А. Нарышкин
―
Нагадить под дверь.
А. Соломин
―
… а ты маленький и никому ненужный. И мы однажды провернули трюк: мы поставили заграждения, чтобы машины не могли проехать во внутренний двор дома.
А. Нарышкин
―
А сколько тебе лет было? Я просто хочу понять, когда ты уже стал сознательным гражданином, Алексей.
А. Соломин
―
Ну, лет 8-9, наверное.
А. Нарышкин
―
Потрясающе.
А. Соломин
―
И это, в общем, действительно нам в каком-то смысле помогло. Не с проблемами внутридворовыми и наши шалаши потом постоянно все равно уничтожали – здесь никак не вышло ничего. Но соседи разозлились, гонялись за нами с палками и ни в коем случае не хотели, чтобы подобное повторялось, такое самоуправство. Вот это шутки вроде бы шутками, но в глобальном масштабе подобная смекалка, желание получить что-то, получить от государства что-то, может привести к очень серьезным нарушениям в функционировании государственном. Вот сейчас мы наблюдаем историю с дальнобойщиками, которые обещают проводить «улитки» так называемые по…
А. Нарышкин
―
Более того, уже проводят во многих регионах. Самое, ты знаешь, интересное вот, сидя в Москве, может показаться, что эти все протесты дальнобойщиков – это какая-то история такая региональная, провинциальная. Но 30 ноября, как сегодня написала «Новая Газета», они же собираются МКАД перекрывать, если власть их не услышит с этим «Платоном».
А. Соломин
―
на самом деле они могут сделать очень много. С большими машинами, которые идут с очень маленькой скоростью, они могут все эти трассы действительно остановить, и для властей это будет невероятная проблема. И судя по тому, как они сейчас уже реагируют на происходящее, старательно избегая упоминания о подобных вещах по телевидению, в новостях, то, в общем, можно сказать, действительно для них это большая проблема.
А. Нарышкин
―
Ну, и надо сказать, сколько идут протесты дальнобойщиков? По-моему, около полутора недель, может быть, две недели. И уже власти понимают всю тяжесть происходящего и готовы идти на какие-то определенные послабления вот с этими самыми нормами, с этим самым дорожным налогом. Потому что я видел, Минтранс говорил, что сумму штрафа он обещает снизить. Уже не просто, знаешь, какой-то депутат говорит: здесь вот так у нас все плохо, тревожно, акции протеста. Минтранс, который главный орган в этой истории, уже говорит: давайте будем как-то штрафы поменьше, чтобы это все не было тяжело переживать.
А. Соломин
―
Понятно, что отклика живого это не находит, потому что люди возмущены не столько даже размером штрафа, а сколько тем, что они этот штраф должны платить. За косяки в программе, за косяки с организацией, за косяки… вообще за то, как это устроено. И мы, естественно, сегодня не будем подробно останавливаться на дальнобойщиках, потому что эти кейсы вы знаете. Мы посмотрим, как такие вещи разбираются в других странах, как это происходит, когда люди бастуют, когда люди протестуют и используют для этого некие возможности, позволяющие им действительно причинять серьезные проблемы для функционирования государства.
А. Нарышкин
―
По традиции, в нашей программе опыт нескольких стран мы изучим с помощью наших коллег. И у нас сейчас на связи со студией Дмитрий Погоржельский, немецкий журналист, или российский журналист в Германии. Дмитрий, добрый вечер. Слышите ли вы нас?
Д. Погоржельский
―
Добрый вечер, да.
А. Нарышкин
―
Скажите, пожалуйста, немцы ради чего… что может заставить немцев выйти бастовать, и какие требования они преследуют?
Д. Погоржельский
―
Бастовать немцы могут по поводу, когда начинаются тарифные переговоры. То есть, профсоюзы начинают вести переговоры со своими работодателями относительно того, сколько служащие той или иной фирмы, того или иного концерна будут получать в будущем году. Германия, надо сказать, далеко не в первых рядах стран, где забастовки и стачки являются, так сказать, главным оружием пролетариата, так сказать. Они где-то так 6-7 место делят, впереди датчане, финны, французы. Французы, кстати, на первом месте в этой…
А. Соломин
―
У них сильный профсоюзы, да, всегда были.
Д. Погоржельский
―
Да, конечно. У немцев тоже довольно сильные профсоюзы, и к забастовкам они прибегают довольно часто. Самые крупные забастовки были в 93-м году, тогда отмечали колоссальный подъем забастовок. Потом все это сошло на нет, где-то в 2008 году опять начались забастовки. А нынешний год, 2015-й, побивает все рекорды. По самым скромным подсчетам, только в этом году выпало миллион рабочих дней, а будет еще, очевидно, больше. То есть, миллион рабочих дней, когда забастовщики не выходили на работу. Ну, самая известная, пожалуй, забастовка, которая, как здесь говорят, 13-я волна забастовок прошла – это забастовка пилотов «Люфтганзы». Они бастовали начиная с весны этого года и выдвигали требования улучшения и повышения жалования и увеличения срока работы с сохранением содержания.
А. Соломин
―
Причем перманентно и создавая большие проблемы не только жителям Германии, но и тем, кто пользуется этой компанией.
Д. Погоржельский
―
Это не то слово. Потому что будет затронуто, и этой забастовкой затрагиваются сотни тысяч, если не миллионы, не только немцев, но и граждан других стран, которые летают на самолетах «Люфтганзы».
А. Нарышкин
―
Причем в случае с авиакомпанией, любой, это же отлично на самом деле мотивирующий инструмент — забастовка, для того чтобы руководство предприятия начало что-то делать, пошло навстречу работникам. Потому что та же «Люфтганза», она должна выплачивать какие-то компенсации всем пассажирам, которые не улетели, которые начинают сдавать билеты. Это же, как-то наверное, просчитывается в страховке.
Д. Погоржельский
―
Это все естественно. Раз уж мы заговорили о цифрах, вот самые последние данные: забастовка пилотов «Люфтганзы» в этом году обошлась концерну в 330 миллионов евро. То есть, такой ущерб причинен. «Люфтганза», как концерн, требует от профсоюза пилотов возместить убыток в 60 миллионов евро. Естественно, поскольку это целая технологическая цепочка, то затронуты были и другие области народного хозяйства. Но, например, такого, как происходит сейчас с дальнобойщиками, я не могу припомнить. Были забастовки фермеров, когда они перекрывали автобаны, но это были довольно краткосрочные акции…
А. Соломин
―
Неужели вот за то время, пока «Люфтганза» проводит свои забастовки, не смогли прийти к какому-то компромиссному решению, ну, хотя бы чтобы кто-то сделал уступки? Ведь от этого не хорошо ни тем, ни другим.
Д. Погоржельский
―
Совершенно верно, не хорошо ни тем, ни другим. Но в Германии государству категорически запрещено вмешиваться в какой бы то ни было тарифный спор, как это здесь называется, то есть спор между работодателями и теми, кто нанимаются на работу. Поэтому решают они либо двусторонними переговорами, либо…
А. Соломин
―
То есть, Ангела Меркель, я прошу прощения, не может приехать на совещание, разогнать всех и сказать: ну-ка платите быстрее и верните мне мою ручку?
Д. Погоржельский
―
Это, думаю, был бы последний день ее в политике или любого политика. Тут бывали случаи, когда политики высказывались, что, ну, что ж такое, сколько можно бастовать и так далее и так далее – и получали очень сильный отпор со стороны как профсоюзов, так и прессы, естественно, которая в этой ситуации как бы наблюдатель и констатирует то, что происходит во время забастовки, но не разрешает вмешиваться. И решать, в конце концов, могут только суды, что делать с забастовкой. Последние забастовки пилотов были то запрещены судами по рабочим конфликтам, то потом опять разрешались. «Люфтганза» была, естественно, недовольна. Но повторяю, что государство не имеет права, по закону, вмешиваться в эти споры. Могут только стороны выбирать третейских судей, которые могут садиться за стол переговоров и приводить к какому-то консенсусу спорящие стороны.
А. Нарышкин
―
Ну, то есть, для Германии немыслима ситуация, как, например, у нас было с Пикалево?
Д. Погоржельский
―
Нет, конечно.
А. Нарышкин
―
Когда Путин сам… не знаю, Меркель сама приезжает куда-нибудь в аэропорт, где базируется «Люфтганза», и говорит: ребята, давайте…
Д. Погоржельский
―
Давайте жить дружно.
А. Нарышкин
―
Возьмемся за руки.
Д. Погоржельский
―
Это исключено, потому что это будет являться нарушением закона. Поэтому все политики здесь крайне осторожны в этих ситуациях.
А. Соломин
―
Вот нам пишут из Москвы: «Совершенно неверная постановка вопроса. Не нанести вред государству, а обратить внимание и понудить к диалогу по насущной проблеме». Ну, как посмотреть. Ведь на самом деле, разбирая даже Германию, мы же выясняем, что и вред-то серьезный наносится, экономический вред, финансовый, в смысле.
Д. Погоржельский
―
Извините, что я вас перебиваю. Нет, естественно, что политики, когда они видят, что забастовки наносят такой урон народному хозяйству, когда вся эта технологическая цепочка, производственная цепочка замирает, как это было, например, с забастовками железнодорожников, то естественно, политики и государство может сказать, что как это все плохо, это наносит такой-то ущерб и так далее. Но вмешаться в сам трудовой спор категорически они не могут.
А. Соломин
―
Спасибо большое. Российский журналист в Германии Дмитрий Погоржельский только что в нашем эфире о забастовках «Люфтганзы» как, наверное, самый яркий пример того, как это происходит и какой урон это наносит функционированию важнейших отраслей. Многие люди всерьез пострадали из-за этих забастовок, не могли улететь, пришлось менять билеты, потеряли, компания сама потеряла серьезные потери. Но государство не вмешивается.
А. Нарышкин
―
Сейчас хочешь в роли Капитана Очевидность выступлю? В Германии жить и работать отлично, потому что ты знаешь, что у тебя сильный профсоюз, и ты знаешь, что если что-то, какие-то малейшие проблемы…
А. Соломин
―
… то все встанет.
А. Нарышкин
―
Нет, нет, ты просто знаешь, что тебя поддержат не два человека, которые с тобой в офисе трудятся или где-нибудь в поле, а встанет весь профсоюз и дожмут твоего работодателя.
А. Соломин
―
…встанет метро
А. Нарышкин
―
Какая разница? Ну встанет метро на один день, зато у тебя прибавится зарплата на двести евро. Все, хорошо, это же прелестно. И ты, будучи адекватным гражданином, ты не будешь злоупотреблять этой возможностью.
А. Соломин
―
Секундочку, секундочку. Ты недооцениваешь, по-моему, тех людей, которые проводят забастовки.
А. Нарышкин
―
Так ты просто согласись со мной, что в Германии жить хорошо.
А. Соломин
―
Если все рассчитывают на то, что забастовка пройдет один день, то те люди, с которыми пытаются договориться, скажут: ну, один день мы потерпим, а дальше будем жить обычной жизнью, все будут получать те же зарплаты. Один день же забастовка. Те люди, которые выходят на забастовку, они…
А. Нарышкин
―
Еще скажи, эгоисты.
А. Соломин
―
Почему? Нет, они рассчитывают на то, что если их требования не удовлетворят, то они пойдут на забастовку снова.
А. Нарышкин
―
Конечно.
А. Соломин
―
То есть этот коллапс будет перманентным, этот коллапс будет продолжаться…
А. Нарышкин
―
Ты же вот слышал Дмитрия, не будет коллапс перманентным, потому что компании терпят колоссальные убытки. И все, если у тебя рабочие выходят на забастовку, это конец. Ты мог бы раньше добровольно им поднять зарплату, а так тебе приходится поднимать зарплату под давлением и еще платить всякие неустойки другим каким-то третьим лицам.
А. Соломин
―
Тогда это не компромисс, тогда это просто давление.
А. Нарышкин
―
Ну, да.
А. Соломин
―
Ты об этом говоришь.
А. Нарышкин
―
Давление, да.
А. Соломин
―
Как хорошо жить в государстве, где можно просто прийти, настучать кому-нибудь по голове…
А. Нарышкин
―
Ты давишь, ну, извини, пожалуйста, ты давишь все-таки не на государство. Те примеры, которые мы с Погоржельским разобрали – ты там давишь на компании на частные, и государство не вмешивается. Государство для тебя создало какие-то законодательные правовые механизмы, в рамках которых, следуя которым, ты можешь вот пользоваться таким давлением.
А. Соломин
―
Я предлагаю, чтобы далеко от транспорта не уходить, эта тема серьезная и для других стран, и многие бастующие именно этой сферы выходят. Вот, например, в Португалии была очень серьезная забастовка транспортников, и наш обозреватель Ринат Валиулин сделал об этом материал.(звучит запись)
Р. Валиулин
―
Крупнейшим проявлением народного недовольства, поставившим под угрозу существование целого ряда жизненно важных институтов португальского общества, здесь считают всеобщую забастовку 2010 года. Она смогла объединить действия двух крупнейших профсоюзов: Всеобщей конфедерации португальских трудящихся (в национальной аббревиатуре это CGTP), за которой стоит компартия Португалии, по-прежнему имеющая определенное влияние среди населения страны, и Всеобщего союза трудящихся, руководимого социалистами и социал-демократами. До этого CGTP и UGT проводили совместную акцию лишь около четверти века назад. На их призыв принять участие в национальной забастовке против политики жесткой экономии, сокращения зарплат госслужащих, замораживания пенсий и сокращения материнских пособий и ликвидации прочих социальных льгот откликнулись более полутора сотен отраслевых профсоюзов. Забастовка проходила на фоне аналогичных выступлений в ряде других стран Европы накануне намеченного в португальском парламенте голосования по дополнительному пакету антикризисных мер в рамках проекта бюджета правительства на следующий год. В результате, начиная с полуночи 21 ноября на целые сутки страна почти полностью остановилась. По данным профсоюзов, все внутренние авиаперевозки были приостановлены, в значительной части городов в школах и высших учебных заведениях занятия были прекращены, перестали ходить до 90% поездов, включая составы метро. В Порту, например, работала лишь одна линия. Было остановлено междугороднее и городское автобусное сообщение. Мусороуборочные машины также остались на своих парковках. Перестала работать почта и так далее. Были отмечены ряд стычек бастующих и пикетчиков с полицией, но, в целом, акция прошла мирно и организованно. По ее окончании, начались переговоры профсоюзных лидеров с представителями кабинета министров и то, что пресса потом назвала войной чисел: каждая из двух сторон стремилась обмануть общественность относительно количества участников акции. Одни эти цифры занижали, другие, наоборот, завышали.Столь же мирно, хотя и с многомиллионным ущербом для национальной экономики завершилась в мае этого года забастовка пилотов государственной авиакомпании TAP, затронувшая почти 300 тысяч пассажиров. О забастовке было сообщено сильно заранее, с Профсоюзом пилотов гражданской авиации правительство оговорило минимум стратегически важных рейсов, которые отменены не были. То есть, все произошло примерно так же, как в известной телевизионной сказке «Обыкновенное чудо», где, помните, король честно предупредил заранее своих придворных, мол, сегодня я буду кутить – хлеб из овина уберите, овин я подожгу.
Гораздо более жесткими стали народные протесты, случившиеся в ноябре 2012 года в Лиссабоне, где толпа манифестантов, собравшаяся перед зданием ассамблеи республики вступила в прямой конфликт с полицией. Стражи порядка какое-то время терпели, отбиваясь от летевших в их сторону булыжников, орудия пролетариата, но потом начали разгон манифестантов, в результате чего с обеих сторон было ранено от 20 до 30 человек.
А. Соломин
―
Мне понравилось: булыжник – орудие пролетариата. В данном случае очень характерно. Это Ринат Валиулин был, обозреватель наш, о Португалии. И тоже стоит, наверное, обратить внимание на то, что у них, как и у нас, одни любят занижать количество участвующих в забастовке, другие любят его, наоборот, завышать. А какая разница, если у тебя на сутки останавливается работа транспорта, какая разница, сколько людей участвуют в этой забастовке, если транспорт не работает? Понятное дело, что не работает вся отрасль. И понятное дело, что надо что-то с этим делать. Или не надо делать? Кстати, можете на смс +7-985-970-45-45 сказать, все-таки на чьей вы стороне вот в такой ситуации, когда люди останавливают движение в городе, например, или в другой какой-то сфере тоже блокируют все, от этого страдают, в общем-то, и сами люди тоже, потому что они вынуждены искать какие-то другие пути добираться на работу или еще куда-то. На чьей стороне вы, кто должен все-таки делать уступки и прекращать это безобразие?
А. Нарышкин
―
Поговорим об этом через пять минут, сейчас новости в эфире «Эхо Москвы» и реклама.НОВОСТИ
А. Соломин: 20
―
35, мы продолжаем «Дорожную карту». Алексей Соломин и Алексей Нарышкин. Мы сегодня говорим о протестах и забастовках, которые могут помешать нормальному функционированию государства и, самое главное, добиваются ли устроители подобных мероприятий чего-либо, учитывая, что они могут поставить всю страну в режим полного… как это называется, блэкаут? Когда не работает ничего. Полного блокирования, что ли, важнейших отраслей.
А. Нарышкин
―
Кто бастует в Соединенных Штатах, спросим сейчас у Карины Орловой, нашей коллеги, журналиста «Эхо Москвы», которая сейчас в Вашингтоне. Карина, добрый вечер или добрый день.
А. Соломин
―
Доброе утро.
К. Орлова
―
Да, Леша, Лева, добрый вечер.
А. Соломин
―
Скажи, пожалуйста, в США ведь профсоюзы не очень любят.
К. Орлова
―
Еще раз?
А. Соломин
―
В США ведь не очень любят профсоюзы. Ну, не должны любить, во всяком случае. Американская мечта, страна капитализма. Куда этим профсоюзам? Нужно деньги зарабатывать.
К. Орлова
―
Нет-нет-нет, Леша, за последние несколько лет в Америке все очень сильно изменилось, и профсоюзы здесь как раз любят. Давайте расскажу про забастовку крупнейшую, про крупнейшую забастовку, наверное, профсоюзов – забастовку Гильдии сценаристов, в 2007-2008 году в США которая случилась.
А. Соломин
―
прошу прощения, что тебя перебиваю – которая затронула вообще-то весь мир, могла затронуть во всяком случае, а не отдельно взятые Соединенные Штаты.
К. Орлова
―
Да-да-да, конечно. Длилась она сто дней, что очень много. В ней принимали участие 12 тысяч человек, сценаристы кино, теле- и радио-индустрии. Ну, наверное, для русского человека сценарист – это прежде всего тот, кто пишет сценарий к фильмам. Но в Америке гигантская индустрия телепроизводства и, соответственно, телесценария. То есть, сценарии прописываются для любой авторской программы.
А. Нарышкин
―
Какие-нибудь ток-шоу всякие вечерние, передачи – тоже отдельные сценарии.
К. Орлова
―
Да, да. Как «Вечерний Ургант», только, естественно…
А. Нарышкин
―
«Давай поженимся».
К. Орлова
―
… о политике. Ну, «Давай поженимся»… да, кстати, тоже, тоже сценарий, конечно. Но здесь такого нет вроде бы.
А. Нарышкин
―
Слава богу.
К. Орлова
―
Конечно, в 2007 году объем этой индустрии был меньше, чем сейчас, именно потому что вот в то время как раз добавился новый сегмент в таком большом процентном соотношении – это интернет. Соответственно, и поэтому началась забастовка, потому что киностудии и телестудии начали зарабатывать в разы больше, а сценаристы зарабатывали столько, сколько зарабатывали до этого. И вот началась забастовка. Вот цифра: экономика Лос-Анджелеса… а это только Лос-Анджелес, потому что в забастовке сценаристов принимали участие профсоюзы и Восточного, и Западного (это Нью-Йорк) побережья. Так вот, экономика только Лос-Анджелеса потеряла из-за забастовки полтора миллиарда долларов. Что произошло? Конечно, просто не вышли в эфир те шоу («шоу» здесь называется все, и сериалы и программы), которые должны были выйти в эфир. То есть, там по-разному разные сериалы затронуло. Допустим, у более чем пятидесяти сериалов, которые уже шли по ТВ, были запущены в производство, было сокращено количество серий в сезоне. Например, четвертый сезон «Доктора Хауса» состоял из 16, вместо 24, серий. В период забастовки сериал не снимался. И также забастовка пришлась на первый сезон «Теории большого взрыва». Ну, просто чтобы вы понимали.
А. Соломин
―
Просто нужно, наверное, слушателям объяснить, что производство сериалов, производство телепродукции именно – это как такой конвейер. То есть, каждую неделю, условно, выпускается один эпизод, или каждый день, в случае если имеются в виду ежевечерние программы. И забастовка может нарушить график производства и сериалов, и этих передач. А что показывали по телевизору, кстати, вместо этого?
А. Нарышкин
―
«Лебединое озеро».
К. Орлова
―
Старое показывали. Что касается вот этих вечерних шоу, самое известное – «Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом», «Saturday Night Live» или шоу с Джоном Стюартом. Некоторые из них повторяли свои выпуски, кто-то начал показывать винтажную подборку. Но интересно, что у Леттермана свой продакшн, то есть, для слушателей объясню, что его программу производит не телестудия, не телеканал, а его собственный продакшн. И поэтому он договорился со сценаристами, в общем-то, без студий, против которых они выступали, и платил им из собственного кармана.
А. Нарышкин
―
Карин, так смотри, сто дней длилась эта забастовка. Чего, в итоге, добились сценаристы, когда они все-таки взялись опять за перо?
К. Орлова
―
Нет, они сначала добились, а потом взялись за перо.
А. Нарышкин
―
Ну, хорошо.
К. Орлова
―
При том, что там изначально были договоренности как раз вот с этими вечерними шоу, со студиями, и студии это даже нарушали. То есть, они попытались сначала обмануть сценаристов, но ничего не вышло. Сценаристы добились изменения условий своих контрактов профсоюзных. Да, смотрите, у вас вопрос поставлен: как забастовки влияют на жизнь государства и как они портят жизнь государству? И, несмотря на то, что это была крупнейшая забастовка, просто в Америке государство – это вот в Вашингтоне несколько федеральных зданий и, собственно, все. А все остальное живет само по себе. Поэтому как бы даже если бастуют все сценаристы США, то ничего не происходит. Какая-то индустрия страдает, но она же сама свои проблемы и решает.
А. Соломин
―
Мы, кстати, по Соединенным Штатам выяснили, что даже если бюджетники, государственные служащие не получают зарплату, это тоже, в общем, ни к какому коллапсу не приводит, долгое время если не получают зарплату.А правильно я понимаю, ведь участие в этой забастовке, оно было не столько обязательным что ли, сколько таким, не знаю, моральным требованием от всех сотрудников, тех людей, которые занимаются этой профессией, поддержать своих коллег?
К. Орлова
―
Не, ну как? Ребят, смотрите, кто состоял в профсоюзах, просто обязаны были участвовать в этой забастовке, они не могли, даже если какой-то сценарист готов был что-то продолжать писать для каких-то шоу, то он не мог этого сделать, потому что…
А. Нарышкин
―
То есть, либо ты член профсоюза и ты бастуешь с нами, либо иди нафиг.
К. Орлова
―
Да.
А. Нарышкин
―
Тогда ты работаешь на себя, мы тебя никак не выручаем, не поддерживаем.
К. Орлова
―
Да. Но чтобы вы понимали просто, полный список, 50 сериалов, которые шли по ТВ, вот они вынуждены были отложить и сократить количество серий. Там было шесть сериалов, которые как бы не пострадали, потому что они обратились к сценаристам, не состоящим в профсоюзе. Но я вам даже не буду называть названия этих сериалов, они вам ничего не скажут, потому что хороший сценарий пишется хорошими сценаристами, а хорошие сценаристы все состоят в профсоюзах, просто потому, что профсоюзы дают, соответственно, бонусы и какие-то преимущества. Поэтому вот так вот.
А. Соломин
―
Это-то как раз и переворачивает наше несколько темное сознание о капиталистическом рае, и действительно люди объединяются в профсоюзы там, казалось бы, все должны воевать за свою зарплату и просто выполнять любые условия и требования хорошего работодателя.
К. Орлова
―
Но здесь все это сочетается. Вот за что русские эмигранты, живущие в США, ненавидят Обаму, обзывают его социалистом, и они все преимущественно республиканцы. Странно, что вы, наоборот, даже не знаете, что есть такой ужасный социалист Обама в Америке.
А. Соломин
―
Я знаю, я же должен тут какой-то драматизм создавать, простите меня.
К. Орлова
―
это очень драматично. Но тут все это сочетается. То есть, наравне с профсоюзами есть совершенно дикие для нашего сознания условия труда. Вот смотрите, например, сериал «Офис» (наверняка его знаете), естественно он тоже пострадал от этого. И вот там один из создателей, продюсеров, написал даже письмо открытое. Он написал, что над производством нашего сериала работает 14 сценаристов и еще 102 человека. Ну, там, помощник, ассистент по съемкам. В общем, все люди, которые заняты в процессе съемок. Вот эти все 102 человека на период забастовки, на три месяца, остались без работы. В Америке так: есть работа – тебе платят, нет работы – ну, извини, ты не получаешь деньги. Вот. И это, конечно, дикий капитализм, да. Но при этом он сочетается с наличием профсоюзов, это очень мощные организации.
А. Соломин
―
Тут спрашивают, но, в принципе, ты ответила уже на этот вопрос, спрашивает слушатель, вмешался ли Белый дом. Я просто себе представляю Барака Обаму, недовольного тем, что показывают старое шоу Леттермана, вместо какого-нибудь нового.
К. Орлова
―
Конечно, эта забастовка пришлась на избирательную кампанию Барака Обамы, на его первую – естественно, он поддержал профсоюзы. Но вмешаться государство никак не могло, это абсолютно частный бизнес, абсолютно, государство здесь никак ничего не имеет. Могу, кстати, сказать, что достаточно большой процент падения в общем рейтингов телевизионных всех, естественно. И, кстати, выиграли, знаете, кто? Были те, кто выиграли – это реалити-шоу, которые, естественно, не требуют никакого сценария, их производство увеличилось. Там ударными темпами ребята работали, чтобы реалити-шоу показывать.
А. Нарышкин
―
А реалити-шоу, я не знаю, может, у российских реалити-шоу своя специфика, но, например, точно знаю, и Виталий Манский, по-моему, снимал документальный фильм про «Дом 2» - там сценарий есть. И всякие вот эти тупые какие-то сцены – это все спланировано заранее.
К. Орлова
―
Я не знаю, я говорю про «Большой брат» - он абсолютно точно, это факт задокументированный, он выиграл от этого и он продолжал, и даже больше, чем нужно. Тот «Большой брат» с которого, по-моему, у нас что-то переняли.
А. Соломин
―
Да, у нас делали тоже «Большой брат» шоу, да. Потом были еще и шоу «Голод» и что-то…
К. Орлова
―
Вот они не пострадали. Может быть, там есть какой-то элементарный сценарий, но все-таки это реалити-шоу. Я не знаю, может быть… кстати, это интересный вопрос. Наверное, у нас даже реалити-шоу все…
А. Соломин
―
Ну, будем надеяться, что все-таки киноиндустрия нас избавит от подобных простоев и будет радовать новейшими сериями, многие люди без этого уже прожить не могут. Возможно, что и президент США тоже. Он, кстати, «Карточный домик», я слышал, любит смотреть, несмотря на то, что ты говоришь там половина неправда.
К. Орлова
―
Это вы откуда? Вы ничего не перепутали? Говорят, это в книге Михаила Зыгаря утверждается, что Владимир Путин, наоборот, любит смотреть «Карточный домик» и даже назначает министров…
А. Соломин
―
как-то раз просили прокомментировать у представителя Белого дома еще до Эрнеста, который был, и он сказал, что, естественно, там очень много преувеличенного цинизма вот этого, много выдуманного. Но, дескать, сериал хороший.
А. Нарышкин
―
Карина, а вот тебя спрашивает Виталий Авилов, наш слушатель постоянный, из Твиттера: «В Америке есть шмаковский профсоюз?». Имеется в виду, вот как в России Федерация независимых профсоюзов России.
А. Соломин
―
Профсоюз профсоюзов.
А. Нарышкин
―
Да, такой профсоюз профсоюзыч. Вот такая самая большая профсоюзная организация, которая могла бы на самом деле всех, например, не только сценаристов вывести на улицы или заставить их не писать сценарии, а все поставить в тупики на производстве. Вот Голливуд не работает.
К. Орлова
―
Не знаю, честно говоря, не подготовилась, совершенно не знаю. Может, я Виталию Авилову как-то через вас передам потом ответ. А вы не хотите еще послушать про Occupy Wall Street?..
А. Соломин
―
Да.
К. Орлова
―
Я, кстати, была в Балтиморе.
А. Соломин
―
Во время беспорядков?
К. Орлова
―
Да, конечно.
А. Соломин
―
Если можно – у нас просто не так много времени – расскажи, пожалуйста, как это повлияло на работу именно городских служб или государственных служб, на жизнь людей.
К. Орлова
―
Да, вот на жизнь людей. Смотрите, значит, там, где были сами беспорядки проходили, там находилась полиция, полиция себе выгородила такой кусок улицы, с двух сторон перегороженный, и там стояли силы: нацгвардия и все прочее. И они как бы смотрели за тем, чтобы эти беспорядки… это уже были не беспорядки, просто толпа, типа митинг. Как все это происходило? При этом это все происходило в черных кварталах Балтимора, который в принципе состоит на 80% из них. Но в Балтиморе есть еще даунтаун – это, собственно, деловой центр города. И вот если туда въезжаешь, картинка апокалиптичная, потому что улицы… то есть, въезд не закрыт, но на улицах практически никого нет, и стоят просто через каждые десять метров офицеры национальной гвардии. Мы попытались там с коллегами-журналистами пойти пообедать, только одно заведение было открыто на набережной, это там такой оживленный район. Все закрыто, и вот одно место было открыто. И везде стоит нацгвардия. И, кстати, это просто объясняет то, почему беспорядки… Американские власти, они их сдерживают в том месте, где они проходят и начинаются. Именно поэтому, когда начинаешь искать информацию, сколько стоил тот или иной протест, везде даются затраты именно на силы полиции, то что полиции на окладе платят за переработанные часы и все прочее. Вот, например, Occupy Wall Street полиции Нью-Йорка обошелся в дополнительные 7 миллионов долларов бюджета. Это то, что заплатили полицейским за овертайм. Но дело в том, что это какая-то малая часть, потому что всего бюджет нью-йоркской полиции составляет 4,5 миллиарда долларов, поэтому это как бы ничто.А протесты в Балтиморе, да, была сожженная эта аптека, и вообще там пострадало 380 частных бизнесов так или иначе. Но при этом мэрия Балтимора вот, например, такую программу запустила, когда тем, кто пострадал, предлагали гранты до 5 тысяч долларов и беспроцентные кредиты на сумму до 35 тысяч долларов.
А. Соломин
―
То есть, разбирали, разбирали потом эти завалы.
К. Орлова
―
Конечно.
А. Соломин
―
Спасибо большое. Карина Орлова, наш журналист в Вашингтоне.
А. Нарышкин
―
Все-таки мне кажется, Occupy Wall Street – это немного другая история, потому что это не в чистом виде какая-то забастовка, это скорее акция протеста, где была довольно разношерстная публика у них, были довольно разные требования. Так же, как у нас, помнишь, в Москве был Оккупай Абай – тоже скорее как тусовка.
А. Соломин
―
Их локализовали все-таки. Они заняли скверик и, в общем-то, не нарушали ни движение транспорта в городе, не создавали особых-то проблем. Там еще не очень понятно было, почему их стали разгонять. Вот когда ходят по улицам по разным и перекрывают дороги – это одно дело.
А. Нарышкин
―
А вот нам пишут сразу два слушателя: есть в США «Американская федерация труда — Конгресс производственных профсоюзов». Как раз то, о чем Виталий Авилов Карину спрашивал, профсоюз такой прям суперпрофсоюз. Вот оно есть.Елена Серветтаз у нас на связи со студией, наша коллега из Франции. Лена, добрый вечер.
Е. Серветтаз
―
Да, добрый вечер. Я хочу прямо с самого горячего начать, потому что в Париже сегодня, несмотря на запреты полиции, в связи с тем, что в Париже и во Франции введено чрезвычайное положение, нескольким десяткам человек все-таки удалось провести манифестацию, протест, и они поддерживали сирийских беженцев и выступали, собственно, против этого режима чрезвычайного положения. Просто дело в том, что запрещай – не запрещай, у французов, у них с самого рождения есть четкое понимание, что у нас есть право на свободу информации, на свободу… кучу там всяких свобод. И вот в этом списке есть право на забастовку. То есть, для француза право на забастовку – это такое же право, как надломить хрустящий багет, намазать туда камамбер и запить это все красным бордо. Франция без забастовок – это, наверное, что-то странное. Хотя французы не самые первые вообще в Европе по количеству, длительности забастовок, мы, по-моему, занимаем второе место всего. Вообще у нас очень много забавных было забастовок. Вот на моем веку я помню, когда, например, французские проститутки выходили…
А. Соломин
―
На забастовку?
Е. Серветтаз
―
Ну, вот типа забастовки, да. Они не хотели, чтобы штрафовали клиентов, например. Это, кстати, не первый раз французские проститутки бастуют. По-моему, в конце 70-х была какая-то смешная история, когда они вот реально вышли на такую массовую забастовку, они, эти женщины, зашли в католические церкви, уселись там и, по-моему, сидели дней восемь и говорили, что вот нашим детям не хотелось бы, чтобы их матери сидели в тюрьме. Таким образом они отстаивали свое право на такого рода работу.Естественно, все помнят, наверное, в России особенно, когда во Франции бастуют пилоты компании Air France, вот это просто какой-то кошмар, тотальный, да, кошмар, когда… кстати, необязательно чтобы бастовали пилоты, чтобы самолеты не летали. Если, допустим, бастует какой-то контролер или, я не знаю, стюардессы, то будьте уверены, что полеты будут отменены. Кстати, пилоты Air France, они для французов, у них какой-то самый жесткий, жестокий имидж, скорее всего даже. Потому что я вот сама помню лично, Air France еще любит проводить забастовки в период школьных каникул. То есть, в пятницу вечером у вас заканчивается школа, с утра вы садитесь в самолет, там на юг летите и никуда больше не летите, ваши дети и, в общем, как бы всем плевать. Они свое право зарегистрировали, в смысле, подали эту заявку на забастовку, она была утверждена, они оповестили всех. Там главное, да, чтобы оповестили всех, сказать, как требования вы выдвигаете, сколько времени будет длиться ваша забастовка, если она, конечно, не бессрочная, и какие последствия, какие побочные эффекты от нее могут быть.
А. Соломин
―
А возмущаются люди? Вот французы, которые оказываются в таком неприятном положении, они проявляют как-то свои протесты сами?
Е. Серветтаз
―
Еще как, еще как. Особенно если это, я говорю, пилоты, и время школьных каникул, негодование не знает границ. Когда вы сидите на чемоданах, есть моменты, есть такие забастовки, когда люди более сносно относятся к тем, кто их устраивает. Например, помните эту самую забастовку с такси и историю с Uber? Вот тут как раз многие французы вставали… кто-то вставал, вернее, на позицию таксистов, кто-то вставал на позицию Uber. Потому что еще, например, у нас есть мото-такси, вот они говорят, что они отнимают клиентов у таксистов. Например, французы поддерживали тех таксистов, которые платили за лицензию, а сейчас какие-то мотоциклисты у них эту работу отнимают, им не на что жить. В общем, как бы общество делится на тех, кто поддерживает, кто не поддерживает. Конечно, возмущение есть. Например, когда бастуют те же самые поезда, вы не можете никуда уехать. Когда это нарушает ваше спокойствие, в любом случае, и ваш комфорт, вы начинаете как-то возмущаться. Когда, например, бастовали фермеры в Париже…
А. Нарышкин
―
Вот, как раз хотел спросить. Мы, по-моему, даже в этом же эфире говорили про фермеров, и российские СМИ очень любят эти истории показывать по телевизору, страдающие фермеры, которые выливают молоко. К чему приводят вот эти забастовки фермеров, всякие какие-то проезды тракторов по шоссе? Есть ли какая-то отдача от этих акций?
Е. Серветтаз
―
Ну, во-первых, у них там, допустим, первым требованием будет стоять встретиться… ну, не знаю, я сейчас просто не помню, кого конкретно они хотели увидеть – допустим, министра сельского хозяйства, или передать ему какую-то ноту, петицию и так далее. Вот это они смогли сделать и отнести ее в Национальное собрание. Самое смешное, что они, как вот, например, я в некоторых российских медиа видела, что французские фермеры типа бастуют против российского эмбарго, и вот они там страдают, что им некуда яблоки продавать. Это неправда, потому что они тогда выступали против иностранной конкуренции, требовали, чтобы мы пересмотрели закупочные цены, потому что они были ниже стоимости. Вот тут это экономический момент, который они будут обсуждать, и, похоже, с ними будут обсуждать, потому что тогда, да, они встретились все-таки с министром и будут как-то договариваться. Всегда есть какой-то общественный диалог, потому что профсоюзы во Франции – очень сильные такие инструменты.
А. Нарышкин
―
Если можно, коротко, вот последний вопрос, Дмитрий Мезенцев спрашивает: «А власти вмешиваются в споры работодателей и работников?».
Е. Серветтаз
―
Смотря какие работодатели.
А. Нарышкин
―
То есть, в зависимости от масштаба, видимо.
Е. Серветтаз
―
не знаю, компания с огромным капиталом, которая представляет какую-то часть от бюджета и так далее, естественно, там и Олланд может быть задействован. Ну, а если вы маленький, наверное, что нет. Еще Радио Франс забастовки проводило, когда в эфире у вас просто музыка, никакой информации. Естественно, там должны подключаться власти, чтобы решать.
А. Нарышкин
―
Нам надо взять на вооружение, кстати, такой формат, интересно.
А. Соломин
―
Выбрось это из головы.
А. Нарышкин
―
Спасибо большое. Елена Серветтаз, наша коллега из Франции. У нас еще остается немного совсем времени, чтобы послушать рассказ нашего коллеги из Рима Алексея Букалова. Он рассказывает, как итальянские различные товарищи бастуют. Давайте сейчас послушаем.(звучит запись)
А. Букалов
―
Бывает итальянская забастовка, то есть все работают по правилам, и при этом ничего не происходит. Но есть и серьезные забастовки, которые парализуют действительно жизнь городов и даже целых областей. Для примера я скажу об итальянских таксистах. В Италии, может быть, в отличие от многих других стран, таксисты только местные, и не разрешается передавать лицензию приезжим, гастарбайтерам, каким-то иностранным водителям, которые не знают ни города, ни традиций. Мэр Рима решил нарушить эту традицию и продавать лицензии и раздавать лицензии людям со стороны. Таксисты, они просто парализовали город своей забастовкой, тем, что они отказались работать, отказались обслуживать пассажиров, перегородили улицы. И, в результате, мэрия должна была сдаться.Но бывает и так, что вот, например, бастуют учителя, преподаватели, скажем, в университете, в котором увеличили часы без увеличения зарплаты. Они забастовали, и эту забастовку поддержали их студенты. Министерство образования было вынуждено, по крайней мере на время, отменить эту меру.
Так что, итальянцы борются. Но когда они, например, выступают на Севере Италии против строительства скоростной железной дороги между Турином и Францией, которая уже утверждена Европейским Союзом, и выходят на протесты с дубинками, разрушают какие-то уже построенные объекты, переворачивают грузовики, самосвалы, полиция очень сильно пресекает эти действия, и это ведет к административным арестам, штрафам, и, в общем, это не самый эффективный способ. Строительство это продолжается, несмотря ни на что, так же, как и вообще жизнь в Италии.
А. Соломин
―
Алексей Букалов, корреспондент ТАСС в Риме. Мне кажется, что стоит еще отметить, в 2008 году в Великобритании была очень крупная забастовка учителей – тоже, наверное, не всех порадовало. Более восьми тысяч школ бастовали тогда, требовали повышения заработной платы.То есть, в общем-то, если подытожить сегодняшний разговор, подобные вещи происходят не только в России. Мы-то как раз здесь, если можно так выразиться, догоняем. Многие бастуют, профсоюзы очень сильные в разных странах, и это приводит действительно иногда к не самым приятным последствиям.
А. Нарышкин
―
Посмотрим, что у нас будет с забастовкой дальнобойщиков. Напомню, 30-го числа, вроде как, если власти не услышат дагестанских дальнобойщиков, будет некое перекрытие МКАДа, и, в общем, посмотрим, во что это все выльется. Программа «Дорожная карта», Алексей Нарышкин, Алексей Соломин были с вами. Пока!