Мария Юдина, пианистка - Марина Дроздова - Наше все - 2009-09-20

Е. КИСЕЛЁВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше всё», и я, её ведущий Евгений Киселёв. Мы продолжаем наш проект «История отечества в лицах» в XX веке, мы продолжаем идти по алфавиту, и дошли уже почти до самого конца, у нас можно сказать предпоследняя буква алфавита, Ю. На букву Ю, у нас несколько героев, и одна из наших героинь, это выдающаяся пианистка, Мария Вениаминовна Юдина. Я напомню, что её в качестве героя нашей программы, выбрали вы, когда мы голосовали в прямом эфире. Из многих потенциальных героев нашей программы, вы предпочли именно Марию Вениаминовну. Ну, а теперь, позвольте мне представить гостя сегодняшней программы, напротив меня в студии профессор московской академии, я чуть не сказал по старой привычке…

М. ДРОЗДОВА: Российской называется теперь.

Е. КИСЕЛЁВ: Это теперь Российская?

М. ДРОЗДОВА: Российская, РАМ.

Е. КИСЕЛЁВ: Как всё меняется. Раньше был ГИТИС, теперь что-то теперь трудно произносимое, и вот теперь, Гнесинка называется «Российская Академия Музыки имени Гнесиных». Профессор Российской Академии Музыки имени Гнесиных, Марина Анатольевна Дроздова, пианистка, ученица Марины Вениаминовны Юдиной, сегодня нам будет помогать вас познакомить с этой поразительной женщиной. Вы когда учились у Юдиной?

М. ДРОЗДОВА: Это было весьма давно, это было с 58-го по 60-й год. В 60-м году марину Вениаминовну, как известно из института, тогда это был институт имени Гнесиных, её уволили, и кончала я уже у профессора Михновского. Так что это было весьма давно.

Е. КИСЕЛЁВ: Раз уж вы об этом упомянули, давайте сразу, что это было за увольнение.

М. ДРОЗДОВА: Это было довольно скандальное увольнение, хотя сформулировано это было конечно безобидно, в связи с уходом на пенсию. Но поскольку сохранилась стенограмма этого заседания художественного совета, я её изучала и использовала даже в своей книге, то там всё известно, кто что сказал, всё тайное становится явным. И ясно, что там, в общем, была такая буча, очень темпераментная, ну и в первую очередь, переписывали, то есть, акцентировали её религиозность, акцентируя при этом, что это настолько сильная, настолько значительная личность, её влияние на студенчество, уже априори понятно, что оно очень велико, тем более опасно её воззрение, её вкус, её пристрастие. Первое – это её религиозность, вера в бога. А второе – это преклонение, в тот момент достигшее своей высшей точки, преклонение перед новым искусством, новой музыкой и людьми, которые её творили. Это Стравинский, это Хиндемит. Для нас всё было ново, но кое-что уже на самом деле в тот момент перешло в разряд классики. Это тоже её приписывали пропаганду, музыки нашего классового врага, Стравинского. Были такие люди, не будем сейчас называть имён.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну-ка, ещё раз напомните год.

М. ДРОЗДОВА: Это 60-й год, июнь месяц.

Е. КИСЕЛЁВ: В 60-м году, композитор Стравинский считался…

М. ДРОЗДОВА: Классовым врагом.

Е. КИСЕЛЁВ: Классовым врагом, музыку которого нельзя было пропагандировать…

М. ДРОЗДОВА: Ни в коем случаи. И там были даже такие слова, что вот как кафедра, и какие-то люди более мыслящие, более верные не протестовали, всё-таки, Мария Вениаминовна протащила программу из произведений Стравинского и иже с ним каких-то ещё композиторов.

Е. КИСЕЛЁВ: Хорошо. Во всех таких историях, есть причины, и есть повод. Всё-таки, что было причиной?

М. ДРОЗДОВА: Причиной, я думаю, что как мне говорят, это было указание сверху. Я его не видела и не читала. Так что там какая бы то ни была борьба, мы студенты, в общем-то, бессильны конечно, масса, но мы искренне хотели этому противостоять, когда узнали, но в общем-то, это не имело результата.

Е. КИСЕЛЁВ: Протестов не было?

М. ДРОЗДОВА: Нет, ну, в общем, они не имели никакого смысла и значения. Но теперь говорят, что это было указание свыше, и его нарушить, и отступить от него, не смотря на то, что конечно в потоке этих высказываний, там были высказывания очень естественно, очень хвалебные, и даже восхвалительные. Люди, которые прекрасно понимали, что такое Мария Вениаминовна вообще для искусства русского, и для института, и они всё это высказывали, но это так сказать потонуло, это не имело веса.

Е. КИСЕЛЁВ: Что такое Мария Вениаминовна Юдина, для русского фортепьянного искусства?

М. ДРОЗДОВА: Я думаю, что вот вы как раз сказали, что это рубрика, или ваша темы этой передачи называется «Наше всё», «История отечества в лицах», так вот я думаю, что Мария Вениаминовна так я убеждена в этом, ей личность, история её жизни, которая на самом деле не отделима, как-то вот это такой человек, у которого действительно, самым естественным образом, самым плодотворным образом, переплетались жизнь, быт, заботы, всякие скорби, искусство, философия, всё это так сказать смешивалось плодотворно, и сублимировалось в её исполнительстве. Её исполнительство настолько красноречиво, но это отдельный так сказать разговор. Так вот что она для нашего… Это слишком мелкий как бы вопрос, простите. Потому, что это такая синтетическая, такая энциклопедическая в общем личность, пожалуй, в общем-то, не имеющая параллели. Но, или их надо искать специально.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну, попробуйте объяснить всё-таки. Я наверное, как и большинство наших слушателей, я отношусь к числу людей, которые любят, абажают фортепьянную музыку, я готов слушать её подолгу, но пи этом, не возьмусь судить о том, скажем, чем Рахманиновское исполнение отличается от исполнения Нейгауза, исполнение Нейгауза от исполнения Юдиной, исполнения Юдиной от исполнения Рихт. Вот в этом ряду, Рахманинов, Рубинштейн, я не называю фамилии великих, которые творили в других культурах, в других странах. Потому, что были выдающиеся пианисты.

М. ДРОЗДОВА: Кончено, наши русские, вы имеете в виду.

Е. КИСЕЛЁВ: В том числе и наши русские, которые концертировали за рубежом. Вот Рахманинов, Рубинштейн, и Гаусс, Рихтер, Гиллис, Юдина, вот чем она выделяется в этом ряду?

М. ДРОЗДОВА: Мы не будем сравнивать, это, во-первых, бессмысленно. Но или может быть не этично, уровень одарённости и таланта, это в данном случае не важно, потому, что все они великие. Все перечисленный вами, это люди богом отмеченные, и поэтому они одинаковые.

Е. КИСЕЛЁВ: Но они же отличались чем-то.

М. ДРОЗДОВА: Нет, я хочу сказать, что мы не будем это сравнивать, кто талантливее, Рахманинов или Юдина. Ну, грубо говоря. А содержание и смысл, и цели, были… Марии Вениаминовне принадлежала не к числу исполнителей, пианистов, которые получали наслаждение от самого процесса игры на рояле, которым они все владели в высшей степени мастерски. И она была просветителем. Она была истинным просветителем. И если бы ей довелось, и это отмечали очень многие. Она была просветителем и проповедником. Вот такой композитор, её друг Богданов-Березовский, Петербургский композитор, известная очень личность, он ей писал. И не только он, но он в частности, что вы же проповедуете, вы же проповедник в музыке, то есть, она проповедовала. И это отмечали все, даже люди не профессионалы, и так сказать, не специалисты, может именно в исполнительстве, в исполнительском искусстве, но сила её воздействия, магнетизм, и темперамент, и динамичность, и то, что она во всём доходила до каких-то крайностей, это изобличало в ней именно человека, который во что бы то ни стало, хотел быть услышанным.

Е. КИСЕЛЁВ: То есть, она проповедовала средствами фортепьянной музыки?

М. ДРОЗДОВА: Да. Вот я поэтому и сказала, что всё переплетаясь, и сублимировало своё исполнительство. Все её идеи, о которых может быть, мы поговорим. Это удивительная вещь. Это довольно трудно, и, слава богу, что не всё мы можем объяснить.

Е. КИСЕЛЁВ: а всякая ли музыка пригодна для того, чтобы с её помощью проповедовать?

М. ДРОЗДОВА: Вот это я не могу ответить сейчас так сразу на это вопрос, но она и не исполняла всякую музыку. У неё были определённые пристрастия, определённые так сказать предпочтения, это был Бах, это был Бетховен, Моцарт, это все были Немецкие романтики, ну может быть, исключая Листа. Брамс, Шуберт кончено, и вот такие два полюса. В промежутке что-то было, но потом уже начиналась так называемая, новая музыка. То есть, уже композиторы второй половины XX века, и, в общем, она уже смотрела в XXI век. И конечно, она, Мария Вениаминовна, об этом многие говорили, вот тоже признавалась то, что в ту эпоху, известную нам, печальную, известную, когда ну не всегда можно было открыть рот, так как хотелось, и определённое слово не могло прозвучать так открыто. А вот она, это слово облекая его в музыку, она его произносила. Так, как Шостакович произносил же в своих симфониях очень много слов, очень много резких, обличительных. Изобличая страдания, и так сказать не равнодушие ко всему происходящему, но это была музыка, и, слава богу, поэтому его так сказать, никто не изъял их жизни, так же, как и Марию Вениаминовну. Вот это такая ораторская особенность, ораторское произнесение музыкальной фразы, которая выражается в особенностях фазеровки, нюансировки. Ну, так как в речи, мы можем с вами говорить, достаточно по мысли это будет прекрасно, ну, говорить так гладко, не особенно акцентируя что-то. А можем, есть люди, которые говорят очень ярко и выразительно. Так и в музыке. Она вот всё это обостряла, многим это часто казалось утрировкой, преувеличением, и много было таких забавных случаев, которые описаны, там допустим, Генрих Густавович Нэгаус, как-то пришёл к ней как рассказывает, после концерта, когда она исполняла предположим, что-то Шопена. И он говорит: «Мария Вениаминовна, ну что же вы так играли громко», или что-то такое он сказал. Она говорит: «Ну как же можно иначе играть? Сейчас же идёт война». Так что у неё в пылу доходило до крайностей, что не всегда всеми принималось. Но это понятно.

Е. КИСЕЛЁВ: Я напомню, сегодня мы посвятили нашу программу, по выбору наших радиослушателей, Марии Вениаминовне Юдине, выдающейся русской советской пианистке, о ней мы сегодня говорим с её ученицей, с профессором Российской Музыкальной Академии имени Гнесиных, Мариной Анатольевной Дроздовой, мы сейчас прервёмся, потому, что подошло время новостей середины часа, на «Эхо Москвы», и через несколько минут продолжим наш разговор. Оставайтесь с нами.

Идут новости.

Е. КИСЕЛЁВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше всё» на волнах радио «Эхо Москвы». У микрофона ведущий программы Евгений Киселёв. Сегодня мы говорим о Марии Юдиной, о выдающееся пианистке, которую вы, уважаемые слушатели, решили сделать героем одной из наших последних программ в рамках этого проекта, потому что мы уже дошли, как вы видите, до буквы Ю. И вот при голосовании в прямом эфире выбрали одной из героинь наших последних программ на эту букву, Марию Юдину. Мы пригласили сегодня ученицу Марии Юдиной Марину Анатольевну Дроздову, профессора Гнесинки, поговорить о своём учителе, рассказать о том, чем же всё-таки, была замечательна эта выдающаяся музыкантша. Мы говорили о том, что в 60-м году из училища.

М. ДРОЗДОВА: Это ВУЗ.

Е. КИСЕЛЁВ: Из Гнесинского института Юдину уволили, в том числе за неподобающее советскому музыканту, советскому педагогу преклонение перед враждебным советскому строю искусстве классовых врагов, в частности к ним относился Стравинский. А действительно ли потом ей ещё отдельно запретили концертировать?

М. ДРОЗДОВА: Да, это уже не было связано с Гнесинкой, как вы сказали совершенно верно, это уже филармония.

Е. КИСЕЛЁВ: Это всё одно от другого оторвать было невозможно, раз уж начались репрессии.

М. ДРОЗДОВА: Да, по времени это отстояло 3 года. Это был конкретный повод. Если можно, я бы хотела сказать два слова. Вы говорите, и совершенно справедливо, что пианистка, но вот Мария Вениаминовна писала и говорила часто: «Мне неприятна номенклатура пианистки. Мы и подобные мне люди, мы музыканты». То есть она вот именно не была пианисткой в таком смысле. Она мыслила себя музыкантом. Она не говорила больше, но можно было бы сказать, что это музыкальный…

Е. КИСЕЛЁВ: Вы не любите, когда вас называют пианисткой?

М. ДРОЗДОВА: Ну я, как говорила Мария Вениаминовна: «(Неразборчиво) и я мелкий человек». Почему, я пианистка, я себя не мыслю…

Е. КИСЕЛЁВ: Мне трудно понять, но хорошо, она действительно великий музыкант, давайте здесь поставим точку и не будем это оспаривать. Тут в каждой профессии, зубные врачи не любят, когда их называют зубными врачами, и говорят: «Мы стоматологи, мы не дантисты, мы не зубные врачи, мы стоматологи».

М. ДРОЗДОВА: Вот видите, даже шире.

Е. КИСЕЛЁВ: А вот люди моей профессии, скажем на радио, на телевидении, очень не любят, когда нас называют дикторы, потому что мы не дикторы, мы журналисты, мы ведущие, мы интервьюеры, но не дикторы.

М. ДРОЗДОВА: Конечно, что-то в этом роде. А что касается её отстранения от исполнительской деятельности, это произошло в 63-м году, когда она была, будучи на гастролях по Дальнему Востоку. В Хабаровске её пригласили, помимо концерта, который она играла, пригласило музыкальное училище, как это часто происходило, на встречу, на беседу со студентами, с педагогическим коллективом. И Мария Вениаминовна конечно, о чём она могла говорить в ту пору, одержимая преклонением и любовью и страстным желанием пропагандировать эту новую музыку. Она говорила: «я готова на любом полустанке, на любой платформе, только чтобы у меня был рояль, эту музыку исполнять». Она говорила об этом, она знакомила их, этих присутствующих людей, я не присутствовала, не знаю, но очевидно с какими-то вехами жизненными Стравинского, Хиндамита, и прочих композиторов, Штокхаузена, что-то исполняла. И после этого они написали письмо, не знаю, было ли оно кем-то инициировано, сейчас узнать это уже невозможно. Написали письмо, оно есть, и опубликовано, открытым текстом говорилось: «Вот такая-сякая Мария Вениаминовна Юдина, почему она не говорила ничего о Хачатуряне, о Свиридове, и о Шостаковиче, а явное преклонение…». В общем, все те же самые мотивы. Это письмо было направлено, был целый ряд подписей, 30 кажется, всё это было вполне документировано, было послано в филармонию, тогда был директор Белоцерковский. Он был вынужден, или не знаю что, отстранить её от концертной деятельности. Так что она была лишена куска хлеба, будучи уволенной из института, отстранённой от концертной деятельности.

Е. КИСЕЛЁВ: И действительно бедствовала?

М. ДРОЗДОВА: Она бедствовала, но на самом деле объективно говорю, в эти годы у неё не было никакого реального притока. Были какие-то записи постепенно, были какие-то выступления полублаготворительные, где ей давали какие-нибудь деньги. А так она всегда считала, была убеждена, что художник должен быть беден, и она и была бедна. Но объективно она была бедна не потому, что у неё не было этих денег. Она даже где-то пишет в письмах, кому-то, разным людям: «По нынешним меркам я зарабатываю немало». У неё был профессорский оклад, были концерты в лучшие времена, вплоть до 60-го года. Но просто эти деньги, она не принадлежала к числу людей, которые могли на всё это рассчитывать и как-то думать о себе.

Е. КИСЕЛЁВ: Раздавала?

М. ДРОЗДОВА: Она раздавала, она помогала, у неё может, были родственники, которые потом возмущались. Близко я знала этих родственников, возмущались, что это ею афишировалось, что вот у меня семья, сестра, её дети, я должна помогать. Но эти родственники были сами вполне независимые люди, но очевидно помощь требовалась. Была масса больных, кто-то где-то был в ссылке, тот же Бахтин Михаил Михайлович жил в Саранске, и она у него брала деньги в долг, потом она ему посылала. Она эти деньги, которые были у людей, она ими оперировала. Она могла взять у вас, дать мне какие-то деньги, взять у меня, и дать ещё кому-то. Потом она себя поместила в такую вынужденную кабалу. Она жила в ужасных условиях долгие годы, то на Беговой в какой-то комнатушке, где не было, тут сохранились тоже письма весьма красноречивые, там не было необходимых элементов мебели, стёкла разбиты и так далее. Потом она переехала с помощью друзей в соломенную сторожку, столь знаменито это название, лансарду, жила там, топила печку, как она говорила: «Я вынуждена топить новое шоссе», потом что печка может выдувалась. А потом она решила, что ей надо построить в кооперативе дом учёных на Ростовской набережной и купить там квартиру. Хватило только на однокомнатную квартиру, и она перезанимала кучу денег, потому что она была в такой зависимости, но отчасти по собственной воле, отчасти по неумению наверно этими деньгами как-то распорядиться разумно. Во всяком случае, такой она была человек. И её это тяготило только потому, что она чувствовала какие-то долговые обязательства нравственные, которые она была обязана выполнить. И постепенно в списке, вот она говорила: «Вот я вычеркнула такого-то, отдала часть долга Нэгаузу, столько-то рублей». Так что это было вот такое. Эта тема денег прямо на уровне Достоевского она звучит.

Е. КИСЕЛЁВ: Мы вскользь упомянули её религиозность. Вот насколько религия занимала большое место в её жизни?

М. ДРОЗДОВА: Я думаю, что самое важное, самое главное место. Конечно это с юных лет, сохранился её юношеский дневник, с 17-го года она его вела в течение нескольких лет, и там как раз тот момент предшествующий её крещению, произошедшему в 19-м году, когда она, изучая очень глубоко и философию, и историю религий, религий разных, и она сама сознательно выбрала православие и христианство.

Е. КИСЕЛЁВ: Она была человек оцерковлённый?

М. ДРОЗДОВА: В высшей степени. Она говорила и писала: «Нет такого другого человека и музыканта, который работает с Библией в руках, и с Евангелием.

Е. КИСЕЛЁВ: Она ходила в церковь?

М. ДРОЗДОВА: Она ходила, она исповедовалась.

Е. КИСЕЛЁВ: Держала пост?

М. ДРОЗДОВА: Конечно. С одной стороны ей не был чужд грех такого чревоугодия, то есть она любила с наслаждением, когда это было можно, и даже может быть во вред себе, потому что хворала сахарным диабетом. Но всё держала, конечно. Она говорила сама, что чего ей не хватает, Господь так устроил её личность, вот смирение ей трудно давалось, это слышно и видно.

Е. КИСЕЛЁВ: Смирение давалось трудно?

М. ДРОЗДОВА: Но она это сама признаёт, она сама это говорила.

Е. КИСЕЛЁВ: Вот история про Сталина, что будто бы она была любимой исполнительницей великого вождя и учителя. Это апокриф или действительно за этим что-то стоит?

М. ДРОЗДОВА: Трудно сказать, апокриф или нет, когда были изданы воспоминания Шостаковича Дмитрия Дмитриевича, записанные Соломоном Волковым. Собственно, как говорят, что Шостакович, Волков ему показал, и всё завизировал. Мы не имеем права предполагать, что там могла быть какая-то выдумка, принадлежащая Волкову, или кому-то ещё.

Е. КИСЕЛЁВ: Вы имеете в виду книгу Шостаковича «Сталин»?

М. ДРОЗДОВА: Нет, просто ещё книга была ещё до Шостаковича «Сталин», «Воспоминания Шостаковича», это воспоминания, записанные Соломоном Волковым, когда он ещё был здесь в России, а потом он их издал на английском языке, и так далее. И там, правда я не знаю, откуда это было известно в столь таких деталях и таких подробностях Дмитрию Дмитриевичу, потому, что там было известно, что Шостакович услышал. Но это уже история, которая везде рассказывают, она известна всем в подробностях, что услышал по радио концерт Моцарта «Адурны» и сказал: «О, а кто это играет» - «Юдина» - «Замечательно»». Тут же позвонил: «У вас есть пластинка». Они в страхе сказали: «Есть», а на самом деле её не было, и они за ночь собрали оркестр, вызвали дирижёра, один испугался, его отстранили, потом был Горчаков. И вот один человек, пианист-концертмейстер, которой в ту пору работал на радио, и он вспоминал, что да, действительно был какой-то такой шум, оживление, и безумный ажиотаж по поводу этого. И была пластинка, которая, как говорит опять же Апоклиф или истина, лежала на проигрывателе у Сталина, когда он умер, эта же пластинка. И тут известно, что он отослал ей деньги, даже сумма известна, 20 тысяч, и известно письмо, которое приводится в этих воспоминаниях, стиль его абсолютно Юдинский: «Иосиф Виссарионович, я благодарю вас за деньги, спасибо, я их пожертвовала на реставрацию храма, буду молиться за вас, чтобы Господь простил вам ваши грехи». А Сталин, опять же, как Шостакович пишет, я не знаю, как он мог это видеть, и откуда он это узнал, что был Поскрёбышев, близкий к Сталину человек, который передал письмо, и он ждал, что у Сталина ус поднимется вверх или вниз, это был знак или гнева, или милости. Но он не поднялся, она была помилована. Но как бывший семинарист, он понимал, может быть…

Е. КИСЕЛЁВ: У Сталина с богом были сложные отношения?

М. ДРОЗДОВА: Да.

Е. КИСЕЛЁВ: Об этом ходит отдельно огромное количество легенд, апокрифов.

М. ДРОЗДОВА: Конечно.

Е. КИСЕЛЁВ: Помните, как кто-то из иерархов долго решал, как придти к Сталину на приём в Кремль, в духовном одеянии или в партикулярном платье. И когда пришёл в партикулярном платье, вождь на него посмотрел и сказал: «Меня боишься, его не боишься».

М. ДРОЗДОВА: Да, это очень хорошая история.

Е. КИСЕЛЁВ: Но она действительно была деятельной Антисталинисткой Мария Вениаминовна, или это преувеличение?

М. ДРОЗДОВА: Нет, её нельзя, так мне, во всяком случае, у меня такое ощущение, я не могу за других говорить, она вообще, ей не было свойственно, она не была политизирована, как сейчас мы говорим. И вы нигде не встретите в её письмах или во всяких высказываниях каких-то словесных выступлений против режима, против Сталина, против кого угодно.

Е. КИСЕЛЁВ: А как же вот эта знаменитая фраза про то, что у неё два врага, крошки, и советская власть?

М. ДРОЗДОВА: Я вот не знаю этой фразы, кстати говоря, слышала, но я не видела её.

Е. КИСЕЛЁВ: Везде она кочует из одной статьи про Юдину в другую, что прибирая со стола после обеда, она как-то сказала: «Два врага у меня».

М. ДРОЗДОВА: Я этого не знаю, не присутствовала при этом, но, во всяком случае, она не была диссиденткой, никак.

Е. КИСЕЛЁВ: Ни диссиденткой, ни инакомыслящей, ним деятельницей правозащитного движения, несмотря на то, что ей много пришлось перенести.

М. ДРОЗДОВА: Несмотря на то, что много ей пришлось перенести, и, несмотря на то, или смотря на то, что она активно, небось, ничего и никого, помогала всем высланным, осуждённым, и благодаря помощи Екатерины Николаевны Пешковой, «Красного креста», она многим своим друзьям, конкретно например Михаилу Михайловичу Бахтину на ссылку на Соловки, в лагерь…

Е. КИСЕЛЁВ: Значит, всё-таки, правозащитница.

М. ДРОЗДОВА: Это она вступалась за конкретного человека. Она при этом ничего не провозглашала, не писала писем протеста, не звала на демонстрацию людей, чтобы за освобождение Бахтина или кого-то ещё. Она многим людям реально помогала таким образом, и не боялась, и к счастью оставалась цела. Кстати, по этому поводу она очень горевала, потому, что она говорила: «Вот вокруг меня этот выслан, этот арестован, а как же я, почему же я не несу всех этих невзгод и всех этих тягот, которые несут мои друзья».

Е. КИСЕЛЁВ: Всё-таки из института исключили.

М. ДРОЗДОВА: Да, это она считала мелочью.

Е. КИСЕЛЁВ: От концертной деятельности отстранили.

М. ДРОЗДОВА: Тут она имела в виду ссылку, почему её не высылают, и она не сидит в лагере. Так что Мария Вениаминовна была, вот сейчас о Стравинском можно сказать, пропаганда музыки нашего классового врага. Когда прошло 2 года, и в 62-м году его с распростёртыми объятиями наше правительство на высоком уровне пригласило на празднование его 80-ти летия с некоторым опозданием, все стали лить елей и хвалу, Мария Вениаминовна говорила и писала: «Я не вижу во лжи никакой ценности, даже если временно она соответствует истине». Вот такие замечательные слова. Она была человеком таким очень несгибаемым, принципиальным, верующим. У неё был совершенно чёткий маяк, может такое слово неподходящее, но, во всяком случае, нравственно никогда не могло быть таких… Вот, кстати, был фильм замечательный недавно по «Культуре» в серии «Библейские сюжеты, Дмитрий Менделеев его сделал, замечательный фильм, который основан на параллельном тексте библейском и деяниях Марии Вениаминовны в жизни, добрых. Очень выразительный прекрасный и точный фильм. И я хочу сказать, что вот было удивительно, что в ней сочетание было вот этого библейского человека, о котором шла речь в этом фильме, очень так высоко акцентировано, и живого, нормального обыкновенного человека, который был не чужд бытовым заботам, заботе о близких, она могла вникать во все нюансы совершенно прозаической жизни кого-то. Она знала, что у кого-то нет пальто, или чего-то ещё, так она могла это помнить, знать, и стремиться помочь. И вот все эти темы такие низкие, деньги, отсутствие того или сего, у неё, судя по письмам, они не звучат приземлено, они вырастают до очень больших высот. Так что это сочетание удивительно. Это всё в музыке слышно, правда, это тема сугубо специальная, это надо было бы посвятить этому, не здесь очевидно, специальную беседу.

Е. КИСЕЛЁВ: Конечно, говорить о музыке описательно это очень сложно.

М. ДРОЗДОВА: Хотя бы что-то подчеркнуть. Можно слушать и можно анализировать так или иначе. Если мне будет позволено сказать…

Е. КИСЕЛЁВ: Вам всё позволено сегодня.

М. ДРОЗДОВА: Спасибо, это приятно. Вот вы говорите значение её, как музыканта, как пианистки, и как личности. От этого мы не можем никак отвлечься, это неразделимо. Я думаю, что один из важных признаков того, что это действительно была личность, не на время, не на то время есть в любой области, в сфере искусства, или любой другой. Личность, которую мы знаем, сегодня мы слушаем, смотрим всё время по телевидению, вот они популярны, они интересны. Проходит время, и, в общем, о них забывают, такое тоже бывает. А Мария Вениаминовна, её значение каким-то удивительным образом её облик, её личность, её лик, он с каждым годом, чем дальше уходит, уже почти 40 лет её нет, вот в будущем году будет 40 лет, как её не стало, в 70-м году она скончалась. Её значение, оно возрастает, и всем, кому доводиться прикоснуться к истории её жизни вкупе с интерпритаторским искусством. Кроме того, если вы окунётесь, почему я сказала, что именно история отечества, она как никто к этому подходит. Потому что когда вы прикасаетесь к её жизни, вы тут же окунаетесь в мир необычайно богатый. А богат он чем, не только её достоинствами такими интеллектуальными и духовными, а богат он людьми, которые её окружали, а люди, это интеллектуальный цвет российской интеллигенции. Это все, это Алпатов, это Пастернак, это Фаворский, это Бахтин, это Гализовский, это Анциферов Николай Палыч, который литературовед, потом его дочка. Это можно долго перечислять. Художники, Осьмёркин, Бруни, и так далее, Шостакович.

Е. КИСЕЛЁВ: Я так понимаю, что обширная переписка.

М. ДРОЗДОВА: Вот переписка вышла сейчас, она передо мной лежит на сегодня последний том, 4-й, но будет ещё, я не могу сказать за Анатолия Михайловича Кузнецова, который это всё готовит, который является подвижником этой деятельности. Сначала предполагалось 5, теперь уже сдано 6, а он говорит, что будет, может и 8. Посмотреть список имён корреспондентов и адресатов, вот это действительно история отечества в лицах.

Е. КИСЕЛЁВ: Отец Всеволод Шпиллер, который был её духовником, и говорил последнее слово на её похоронах?

М. ДРОЗДОВА: Да, вот он говорил как раз удивительные вещи о красоте, я помню, меня тогда это поразило, что это не эстетическая категория красота, а этическая. Вот именно эту красоту мы можем ощущать в личности.

Е. КИСЕЛЁВ: Я напомню, что мы сегодня говорим о Марии Вениаминовне Юдиной, о музыканте, мы договорились, что Мария Вениаминовна это великий русский музыкант, в области фортепианной музыки, она не любила, когда её называли пианисткой. О Марии Вениаминовне мы сегодня говорим с Мариной Анатольевной Дроздовой, профессором государственной академии, музыкальной академии имени Гнесиных, которая была ученицей Юдиной. Кстати, в заключении нашей программы стоит наверно сказать о том, что исполнилось 110 лет со дня рождения.

М. ДРОЗДОВА: Да, 9 сентября было.

Е. КИСЕЛЁВ: 9 сентября исполнилось 110 лет со дня рождения Юдиной. И насколько я знаю, буквально на днях, 22 числа 4кажется, будет вечер в культурном центре у Покровских ворот, и вы там тоже будете выступать.

М. ДРОЗДОВА: Что-то тоже буду, да. В частности мы собираемся сделать презентацию.

Е. КИСЕЛЁВ: И упомянутый Анатолий Михайлович Кузнецов, который председатель фонда Юдинского, будет презентовать, в том числе и вот этот последний том, так что если кому-то интересно, я думаю, что мы можем сказать, что 22 сентября вечером в 19 часов приходите в культурный центр Покровские ворота, Покровка 27. там будет вечер памяти Марии Вениаминовны Юдиной.

М. ДРОЗДОВА: С прослушиванием записей.

Е. КИСЕЛЁВ: С прослушиванием записей и посвящённый 110-ти летию её дня рождения. И будет фильм.

М. ДРОЗДОВА: Будет новый фильм, который её племянник Назаров Яков Сергеевич, уже один фильм был «Легендарная пианистка» к 100-ти летию, а сейчас он сделал другой фильм.

Е. КИСЕЛЁВ: Что же, я вас благодарю.

М. ДРОЗДОВА: У нас кончилось время?

Е. КИСЕЛЁВ: Да, к сожалению, время наше подошло к концу. Марина Анатольевна, спасибо вам большое.

М. ДРОЗДОВА: Самого главного не сказала.

Е. КИСЕЛЁВ: А что же вы самого главного-то не сказали?

М. ДРОЗДОВА: Я просто хотела, как педагог, как воспитатель молодого поколении, хотела сказать, что Мария Вениаминовна, как личность, это необычайно учительная такая фигура, поучительная и учительная, потому, что всё вместе, её жизнь, её исполнительское искусство нас поднимает на такую высоту, должно поднимать, имеющий уши да слышит, на такую вершину необыкновенную, с которой, как у Гоголя было сказано: «Вдруг стало видимо далеко во все концы света». Сразу какое-то зрение возникает, широкое и глубокое, и высокое, и вниз, и вверх. Вот это самое главное молодёжи постараться уловить вот это, потому что это единственное, что может обогатить личность и сделать её личностью.

Е. КИСЕЛЁВ: Что же, Марина Анатольевна, спасибо вам большое. Ещё раз напоминаю, с Мариной Анатольевной Дроздовой, ученицей Марии Вениаминовной Юдиной, мы вспоминали сегодня этого выдающегося музыканта, на этом всё, наша программа подошла к концу. До встречи в следующее воскресенье.