Алексеевская организация и создание Добровольческой армии - Александр Пученков - Цена Революции - 2022-02-20
20.02.2022
Алексеевская организация и создание Добровольческой армии - Александр Пученков - Цена Революции - 2022-02-20
Скачать
Михаил Соколов
―
В эфире программа «Эха Москвы» «Цена революции». Ведёт её Михаил Соколов. И с нами сегодня доктор исторических наук, профессор Александр Пученков, автор новой книги «Первый год добровольческой армии». И, в общем, мы о нем и поговорим. Александр, добрый вечер! И вопрос такой: ну, можно ли сказать, что белое движение в каком-то смысле рождается, прежде всего, из корниловского выступления против большевиков?
Александр Пученков
―
Доброе вечер! Ноябрь 17-го – декабрь 18-го года. Почему я беру такие хронологические рубежи? Для меня лично такой выбор абсолютно очевиден. Дело в том, что в ноябре 17-го года, 15 ноября по новому стилю или 2-го по старому стилю генерал Алексеев, бывший верховный главнокомандующий русской армии, приезжает в Новочеркасск. Это происходит ровно спустя неделю после прихода к власти большевиков в Петрограде. Михаил Васильевич, приезжает в Новочеркасск, и немедленно начинает создаваться так называемая алексеевская организация, изначально сугубо офицерская, которая стала прообразом добровольческой армии, которая возникнет спустя месяц с небольшим. И добровольческая армия по праву считается сколком, олицетворением, не знаю, что можно подобрать, какие другие эпитеты, ну, наверное, все-таки олицетворением белого движения. И безусловно, что традиционно несмотря на то, что генерал Алексеев – основатель белого движения в Новочеркасске, его имя все-таки в тени, потому что самый известный, самый красивый и самый яркий эпизод белого движения связан со знаменитым ледяным походом добровольческой армии, первым кубанским можно его назвать, поход от Ростова к Екатеринодару в феврале, в апреле 1917 года, похода, в котором сложил свою голову генерал Корнилов – легенда при жизни, символ и олицетворение белого движения, человек, который поднял в августе 1917 года выступление, как считается, против Временного правительства. Почему я говорю «как считается»? Потому что его можно по-разному квалифицировать и классифицировать. И, собственно говоря, без этого выступления не было бы ареста генерала Корнилову, которой вместе с группой своих приверженцев, влиятельных генералов таких как Романовский, Марков, Деникин оказывались… Луковский, оказываются в городе Быхове Могилёвской губернии, где в очень такой условной тюрьме, в любой момент они могли ее покинуть, вызревает в их разговорах, в их прениях, в их анализе причин провала корниловского выступления, вызревает белая идея. Собственно говоря, тогда в сентябре-октябре 1917 года ещё даже до прихода к власти большевиков вызрела идеология белого движения.
М. Соколов
―
То есть у них там в тюрьме был такой think tank.
А. Пученков
―
Да. То есть по сути своей шли прения за пасьянсом, за разговорами, за даже, бывало временами, изучением английского языка и употребления русского национального напитка, который приносили им их формальные тюремщики, которые в действительности, конечно, были к ним расположены в массе своей достаточно лояльно. Так вот и все в итоге сводилось, все разговоры, как говорил сидевший вместе с ними Деникин, ставший главным летописцем белого движения, все беседы рано или поздно сводились к одному: как прекратить русскую смуту или, как потом в 90-м году Солженицын выпустил известную брошюру, как нам обустроить Россию. И, конечно же, вот это обустройство России мыслилось сугубо естественно в тех категориях, которые привыкли воспринимать в качестве естественных и привычных генералы. Главная категория, конечно, все сводилось очень просто – спасти армию через армию, которая должна стать олицетворением возрождаемой русской государственности, спасти Россию. И, в общем-то, конечно, все эти разговоры, вероятно, были бы классическими такими чеховскими интеллигентскими русскими разговорами, если бы у этих генералов не было знамени. Знамя имело имя, фамилию и отчество. Это был Лавр Георгиевич Корнилов, единственный русский генерал, который попав в плен в годы Первой Мировой войны, сумел бежать из плена. Генерал, который стал идолом русского офицерства, ибо весной и летом 1917 года в те годы, когда… в то время, когда все говорили именно о революции, о России как будто бы забыли, Корнилов стал единственным человеком, верховным главнокомандующим русской армии, который сформулировал простой вопрос: во имя чего нужна такая революция, ежели благодаря этой революции может погибнуть Россия? Корнилов не был ретроградом, монархистом, реакционером. Корнилов был человеком, который в первую очередь стоял на национальных рельсах. И он понимал в качестве, повторю снова это слово, олицетворение России он понимал, будучи военным человеком, такую организацию как армия. И в условиях, когда мы все прекрасно помним и советские фильмы, и советскую литературу, и она достаточно реалистично все это НРЗБ, в условиях, когда солдаты хотели уходить с фронта, когда война была безумно непопулярна, в этих условиях Корнилов сформулировал несколько вопросов, которые я бы позволил себе перечислить. Вопрос первый: неужели в славных традициях из… Исходя… Опираясь на славные традиции русской армии, солдаты не могут найти в себе душевные силы для той крепости, которая позволила бы им простоять бы ещё несколько месяцев и в конце концов победить упорного врага. Ну, и второй вопрос: неужели нужна такая власть, которая за разговорами пробалтывает Россию и не замечает того, что Россия погружается в трясину? И, конечно, в качестве вот такого главного уговаривающего, как его нередко называли в то время, Корнилов видел, и его ближайший сподвижник генерал Деникин видел Александра Федоровича Керенского, министра, председателя Временного правительства. Известно, что выступая на совещании командующих фронтами, Деникин произнёс свою знаменитую речь, которая отвергала, в общем-то, происходившую с подачи Временного правительства кампанию и в прессе, и в народном войском сознании, которая представляла офицера как опричника, как олицетворение старого режима. И выступая прямо перед фактическим главой государства Деникин произносит знаменитую фразу: «Вы лжёте. Никогда русский офицер не был ни опричникам, ни прислужником. Русское офицерство смело шло вперёд, воюя по разумению своему за Россию. Но вы… - то есть фактически это было обращение даже не к социалистам, а именно персонально к Временному правительству, - вы втоптали наши знамена в грязь. Так поднимите их и преклоните пред ними колено. Если в вас ещё осталась совесть». Ну, и, конечно, гораздо большим именем обладал Корнилов. Корнилов стал настоящим идолом русского офицерства. И на знаменитом государственном совещания в Москве в августе 1917 года, за считанные недели до корниловского выступления, когда Корнилов приезжает в Москву, офицерство буквально выносит его на руках из вагона, и он воспринимается как всероссийский идол для тех, кого позднее стануть называть контрреволюцией. То есть Корнилов виделся в качестве той сильной руки, которая может спасти Россию от поражения, Россию от прихода к власти ещё более, с точки зрения консерваторов, назову их так, неспособных к государственному управлению сил, сил, которые можно аттестовать как националпредателей. В качестве таких сил виделся большевизм.
М. Соколов
―
Александр, скажите, а вот… Ну, вот они находятся уже в заключении, – да? – обсуждают как и судьбы России свои действия. Генерал Алексеев в это время находится на посту начальника штаба главковерха, то есть Керенского. То есть вроде бы в дорогом лагере. И вот он создаёт свою организацию постепенно подпольную. Как? И почему?
А. Пученков
―
Понимаете, генерал Алексеев все-таки по своему возрасту принадлежал к несколько более старшему поколению, чем генерал Корнилов. В то время когда Корнилов был начдивом – начальником дивизии, потом комкором, Алексеев был уже фактически распорядителем армии. И к тому же по учебе в Николаевской академии генерального штаба, где Алексеев был профессором, Алексеев воспринимал и Корнилова, и Деникина, ну, скажем так, как учитель воспринимает своих учеников. И тут происходит удивительное. Алексеев, который ожесточённая критикует Временное правительство, все-таки не решается на поступок. И слава идола русского офицерства достаётся не мудрому старцу, как его привыкли воспринимать в ту пору, а я напомню, что в день прибытия в Новочеркасск Алексееву исполняется ровно 60 лет. Так вот Алексеев иронически относился к Корнилову. Алексеев считал Корнилова таким вот Скалозубом, если угодно. И опять-таки по всей армии ходила шутка, которую пустил кто-то из генералов, называли разных ее авторов, называли и того же Брусилова, и того же Алексеева, ну, много кого называли, о том, что у Корнилова сердце льва, но голова барана. И, в общем-то, Алексеев именно так воспринимал Корнилова. И, конечно, тем не менее провал и арест корниловского выступления, повергли Алексеева в смятение. В какой причине… По какой причине? По той причине, что Алексеев боялся, что власть то, что попытается сейчас начать кампанию, своеобразный такой процесс против офицерства как такового. Ведь офицерство по сути своей, не смотря на то, что офицеры занимали разные позиции, офицерство по сути своей воспринималось как та сила, которая являлась носителем идеологии государственного переворота, который якобы задумал Корнилов.
М. Соколов
―
Партия порядка.
А. Пученков
―
Партия порядка. Одним словом после-то Керенский, когда предлагает после провала корниловского выступления Алексееву возглавить штаб при главковерхе Керенском, это невероятно унизительно воспринималось офицерством как таковым. Это воспринималась как служба предателя. Но Алексеев, по всей видимости, воспринимал своё пребывание на этом посту как гарантию того, что правительство не отдаст по сути приказа по расправе с офицерским корпусом. Керенский же повис фактически после кровавого корниловского выступления. Армия от него совсем отвернулась. Более того социалистические партии стали видеть в нем своего такого глашатая, своего флагмана. Короче говоря, после того, как Корнилов оказывается тем человеком, который был по сути своей арестован Алексеевым в Могилеве. Да, потом будут говорить о том, что Алексеев осуществляет этот арест, сделав все необходимое, чтобы Корнилов не повторил последующую судьбу Духонина. Неизвестно, как сложилась бы судьба Корнилова, если бы его арестовывали бы представители каких-то солдатских комитетов.
М. Соколов
―
Ну, или если бы он оказался в Петрограде.
А. Пученков
―
Или он оказался в Петрограде. Одним словом Алексеев несмотря на то, что в этой ситуации не любя Корнилова, по сути своей вынужден был его пожалеть как знамя офицерства, тем не менее предопределил то, что Корнилов видел в нём интригана и непорядочного человека. И Алексеев последние недели перед большевистским переворотом создаёт офицерские организации. Ведутся с ними разговоры поначалу, как мне представляется, достаточно абстрактные. Вместе с тем вот, что удивительно, что свидетельствует об уровне профессионализма офицеров? Понимаете, вот сентябрь-октябрь 17-го года – это время, когда Керенский, наверное, до самых последних дней упивался своим положением. Он считал, что повергнув Корнилова, вынудив Ленина бежать, он является безоговорочным диктатором России, который может распоряжаться власти и страной, как его душеньке заблагорассудится. А вот люди, сидевшие в Быхове, читавшие газеты с запозданием в несколько дней, равно как и генерал Алексеев, они ещё до прихода за недели, может быть, за месяц до прихода большевиков к власти в Петрограде, они пришли к мнению о том, что обстоятельства неумолимо свидетельствуют о предопределённости падения Временного правительства и прихода к власти именно большевиков. Иными словами, при, что называется, живом Керенском, который был правителем России, министром, председателем Временного правительства, генералы, потерпевшие поражение в дни корниловского выступления – раз, плюс генерал Алексеев – два, по сути без особой координации друг с другом готовили уже будущие планы создания будущей – внимание! – антибольшевистской армии. Вот это свидетельствует о том, что сила их аналитики, конечно, была выше, чем того же самого Александра Федоровича.
М. Соколов
―
Ну, а что все-таки вот за организация? Сколько человек удалось привлечь Алексееву? Какая-то сеть была, так сказать, тайные ячейки? Что они делали?
А. Пученков
―
Ну, с моей точки зрения, реальная работа начинается только тогда, когда произошли два события важнейших. Событие 1-е – это то, что Временное правительство, ненавидимое и презираемое, и проклинаемое офицерами все-таки пало, и к власти пришли те, кто в первые же часы после прихода к власти объявили о том, что на любых условиях они готовы закончить войну. И это частью патриотически настроенного офицерства воспринималось как предательство. Иными словами, государство прекратило в глазах офицеров существовать. За один год – 17-й произошло два распада российской государственности. Можно говорить о том, плохое было государство при Николае II, или плохое государство за 7 с лишним месяцев выстроил Керенский, но институты существовали. Я не даю им оценок никаких. И вот, ну, то, что происходит после 25 октября 17-го года, воспринимается как финал русской смуты как вот, я не знаю, как вот ворота Москвы, открытые полякам. Вот это воспринимается вот так. И когда Алексеев оказывается в Новочеркасске, стало понятно для тех, кто был готов пойти за именем каким-то, становится понятно, что надо делать. Надо пробираться в Новочеркасск, где правит честный, свободолюбивый и не признавший власть советов Алексей Максимович Каледин, атаман всевеликого войска донского.
М. Соколов
―
Вот тут вопрос: а почему надо пробираться в Новочеркасск? Почему Алексеев не попытался действовать против большевиков либо в Петрограде, либо в Москве, где реально шли серьёзные неделю бои с большевистскими отрядами?
А. Пученков
―
Ну, дело в том, что в Петрограде это вообще даже не мыслилось, потому что превосходство… превосходство приверженцев власти советов было, я бы сказал, даже не подавляющее, а тотальное. То есть я не представляю, чтобы можно было организовать. И даже задачи такой не ставилось. Алексеев не ставил такой задачи. То есть его мысль, она была характерная для профессионала военного экстра-класса, для человека, который привык распоряжаться судьбами миллионов людей. Алексеев решил, что надо создать… в здоровом клочке тела России надо создать прообраз русской национальной армии, и дальше уже формулируется вот эта знаменитая теория масляного пятна, которую Алексеев сформулировал в письме Дитерихсу, известному генералу впоследствии. Алексеев писал то, что он мыслит юго-восток России, то есть казачий край как исторически сложившийся оплот стабильность и консерватизма против тёмных сил. И здесь в Новочеркасске следует создать нечто напоминающее полноценную русскую государственность, полноценную русскую армию. И вот отсюда, от уголка здоровой части России подобно тому, как масляное пятно, пятно я имею ввиду расплавленного масло, упав на бумагу, оно постепенно захватывает все большее и большее пространство, расплываясь по карте там, я не знаю, по листочку бумаги, точно так же, когда возникнет здоровый очаг государственности, антибольшевистской государственности в России, он исторически предопределяет то, что к этому здоровому уголку жизни будут пробиваться всё большие и большие территории, освобождаясь тем самым от власти советов и предвосхищая грядущее возрождение России. Иначе говоря, казачество воспринималось как та сила, которое никогда, ни при каких обстоятельствах всей своей многовековой историей не может подпасть под влияние… уравнительное влияние идеологии большевиков. Иными словами, Алексеев не бежал куда-то. Вот ехал, ехал и приехал в Новочеркасск. Алексеев абсолютно сознательно сделал ставку на казачий край в европейской части России, в котором слаб был пролетариат, в котором сильно казачество, которое богатое, консервативное, уверенное в себе и никогда не знавшее рабства.
М. Соколов
―
Но про Москву Вы не ответили.
А. Пученков
―
А! Про Москву я не ответил. Слушайте, я не слышал про какую-то координацию усилий Алексеева с симбирскими боями в Москве. Поскольку просто не слышал про это.
М. Соколов
―
Да. Но это интересный вопрос, наверное, для историков ещё разобраться, почему это не получилось. Но любопытно.**********
М. Соколов
―
Что все-таки происходит с быховскими узниками в это же время? Почему они выбирают… и в каких условиях они выбирают то же направление движения, бегства и создания в конце концов своей военно-политической базы?
А. Пученков
―
Понимаете, любая прослойка корпоративная, она очень маленькая. Все генералы давным-давно знали друг друга. Генералов калибра командующих фронтом очень мало. Все они знали друг друга совсем хорошо. Естественно между ними там была, скажем, естественная карьерная ревность, как к примеру не любили Брусилова, не любили, допустим, я не знаю, Алексеева, ревновали к славе Корнилова. Но все равно все они воспринимали себя как люди, сделанные из одного ребра. Каледин был тем человеком, которого все уважали как олицетворённого патриота. Это был очень хмурый, сосредоточенный, я бы сказал, такой угрюмый человек, и который заявил о себе как о политике, как бы сейчас сказали, федерального уровня, выступая на государственном совещании в Москве, где по сути своей три генерала выступили, обозначив позицию такого, вот я бы сказал, права генеральского блока. Это генерал Алексеев, Каледин и Корнилов. Это была программа военной диктатуры как той необходимой составляющей, посредством которой можно остановить падение армии, предопределение военного поражения и военное поражение. Поражение в войне с германским блоком воспринималось как опять-таки предопределение вторичной в лучшем случае роли России в политическом концерте Европы на столетия вперед. То есть вот в отличие от многих других европейских государств Россия и в данном случае Николай II, и весь русский генералитет с первых месяцев войны… Таких взглядов ещё не было в ту пору в Европе. Так вот России понимала, что наступившая война, она предопределить то, что будет с Европой и с миром на столетия вперед. То есть это воспринималось как война, которая указывает каждому государству на то место, которое оно будет занимать. Было известно то, что Каледин не принимает ни Керенского, ни развала армии. И уж точно Каледин не сможет принять большевизм.
М. Соколов
―
При этом у Каледина есть ещё легитимность выборности.
А. Пученков
―
Конечно, это 1-й выборный глава донского края со времён Петра I. То есть человек, которого безумно уважали. Отчаянный храбрец, блестящий военачальник. Ну, так вот и по сути своей казаки упивались своей государственностью. Просто упивались. Ну, и надо знать такой, с моей точки зрения, очаровательный город как Новочеркасск, чтоб понять, что в Новочеркасске так хорошо, что не хочется, ну, как-то воспринимается очень отдалённо, что происходит в Москве. Там хорошо. Там можно жить. Там свой мир. Так вот и, конечно же, списывая, переписываясь с Калединым, и Корнилов, и Алексеев знали, что здесь они получат в силу исторически сложившейся поговорки «с Дона выдачи нет», противники большевиков получат иммунитет от каких-то преследований. Дальше, отвечая на первую часть Вашего вопроса, люди из Быхова действительно воспринимали… И очень многие сравнивают их позицию, ну, с позициями… с позициями участников августовского путча 91-го года. Они воспринимали грядущий процесс и своё пребывание как возможность на этом открытом процессе обличить предательское правительство и доказать в открытом жарком споре свою преданность России, свою верность ей и, выиграв полемику, тем самым добиться оправдательного приговора, и добиться в свою очередь не виданной волны политической популярности и возвращения в политику, и шансы на реализацию своей политической программы. Но когда пришли к власти большевики, стало понятно, никакого суда не будет. Будет самосуд. И поскольку никаких личных счетов, никаких обязательств моральных, какие своего рода обязательства были перед Временным правительством, короче говоря, потому что не большевики, а Временное правительство их заключило под стражу, быховцы чувствовали себя морально свободными, и они считали, что они должны наконец открыть ворота тюрьмы и уходить на Дон.
М. Соколов
―
Но ведь был некий план сопротивления там в ставке с генералом Духониным с опорой там на сербские части, чехословацкие, на ударников. Вот почему это не получилось?
А. Пученков
―
Все очень просто. Духонин был деморализован. Духонин не был, конечно же, в военном отношении, я имею ввиду влияние, авторитет именно в генеральской среде. Он был достаточно молодой генерал. Духонин сделал блистательную карьеру только в последние месяцы. И Духонин, в общем-то, вел себя, конечно, рыцарски, благородно. Но позднее в эмиграции, когда обсуждалось его поведение в последние дни, многие генералы писали тому же Деникину, вспоминая Духонина в те дни, что им казалось, что Духонин, в общем-то, не готов идти, что называется, войной против совнаркома. Он хотел посмотреть, что такое новая власть, что такое ее отношение к войне и так далее. Но и уж точно никому в голову не могло прийти, что в армии воюющей страны может быть убит разъярённой солдатней ее главковерх. Иными словами, Духонин не воспринимал ставку в условиях продолжающейся войны и в условиях, когда непонятно в полной мере лицо советской власти. Советская власть в ноябре 17-го года воспринимается не так, как советская власть, допустим, в сентябре 18-го года. Вот. Духонин не был готов провоцировать своей властью гражданскую войну. Ну, и, конечно, Духонин не ожидал, что с ним так поступят.
М. Соколов
―
Ну, и вот они собственно уходят на Дон. Я так понимаю, пробираться пришлось поодиночке?
А. Пученков
―
Пробираться пришлось поодиночке. И в этом плане, конечно же, было понятно, что путешествие это смертельно опасное. Но подчёркиваю, что поскольку власти ещё по сути не было, не было и, в общем-то, даже какой-то вот продуманной политики по недопущению контрреволюционеров на Дон. По сути своей царил хаос. И тебя могли убить в эшелоне. А солдаты возвращались тысячами и миллионами с фронтов. Тебя могли убить в эшелоне, но это не было санкционировано верховной властью. То есть по сути своей все зависело от того, привлечёшь ли ты, не привлечёшь к себе внимание, спровоцировать… в каком настроении будут солдатики, ну, и так далее.
М. Соколов
―
Ну, повезло, в общем.
А. Пученков
―
Повезло. И, конечно, надо сразу сказать то, что, наверное, убиты сотни, может быть, даже тысячи офицеров, которые пытались пробраться на Дон, но не установимо их точное число. В этом плане Деникин упрекал офицеров, которые не пробирались к Алексееву и к Корнилову вот в эти дни, когда большевистский кордон на пути на юго-восток был ещё слаб и хаотичен. То есть да, смертельная была опасность. Но и Деникин говорил тем не менее во время пресловутой большевистской регистрации офицеров, их было убито в разы больше, чем… и они были заколоты штыками, пробираясь в Новочеркасск. Реальной информации о том, что существует какая-то армия на Дону, она была крайне отрывочна. Полноценное, вот твёрдое знание о том, что есть добровольческая армия на Дону, и она ведёт борьбу с большевиками под такими-то лозунгами, и в её составе такие-то генералы, с моей точки зрения, вот твёрдое знание географическое, как сейчас говорят, геолокация армии точная стала известна для каждого человека, живущего в бывшей Российской империи, наверное, только к осени 18-го года.
М. Соколов
―
Ну, а вот это ядро, собственно как оно создается уже на Дону? Вот приезжает Алексеев, приезжает Корнилов Марков и другие. И вот они, так сказать, берутся за дело. Что… Что им удаётся создать на первом этапе в Новочеркасске и Ростове?
А. Пученков
―
Ну, надо понимать, что все-таки положение их было весьма и весьма двусмысленным. Ну, чтоб было понятно, и Алексеев, и Корнилов ходили в штатском. Каледин их принял и начал оказывать помощь вооружением, но всячески отмежёвывался в первые недели от своей прямой ассоциации с армией. То есть по сути своей возникла алексеевская организация 2-го или 15 ноября, если угодно по новому стилю. И с Алексеевым изначально прибыло 6 офицеров, как считается. Спустя 2 дня к нему пребывает в Новочеркасск известный политик, и политический, и общественный деятель Василий Шульгин. И Шульгин вместе со своим ординарцем записывается 27-м и 28-м в алексеевскую организацию. При этом вдумайтесь, умирающий человек, а Алексеев был тяжело болен, он скончался год спустя, живет в прицепном вагоне на путях Новочеркасска. Он работает по 19 часов в сутки. Ну, что значит «работает»? Он встречается с людьми. Он пишет невероятное количество писем, подавляющее большинство из них пропало, пытаясь мобилизовать весь свой громадный авторитет и международную даже известность, и уже оперирует словами даже не алексеевская организация, а русская армия. Так он называет несколько десятков офицеров. Он, а позднее Деникин, Корнилов говорят о том, что вот здесь в крохотном провинциальном, захолустном Новочеркасске формируется та самая армии, которая в отличие от русской армии, которая находится под ярмом большевиков, осталась верна долгу союзникам по Антанте. Он говорит о том, что вот здесь в Новочеркасске формируется армия, которая является зародышем возрождаемой русской государственности. И вот это выглядит как какие-то беснования сумасшедшего. И тем не менее авторитет Алексеева и, я бы сказал, пассионарность их, – что ли? – если угодно, сила убеждённости такова, что посредством переписки, даже телефонов не было никаких, удаётся привлекать все новых и новых людей, все новых и новых политиков. Родзянко, глава Государственной думы, приезжает в Новочеркасск. Милюков, Струве, Шульгин. Многие-многие другие. Они приезжают, потому что они верят, что вот генерал Алексеев сумеет создать ту армию, которая, называю вещи своими именами, защитит их положение и позволит им вернуться в политическую повестку. И в первые недели – да? – создаётся костяк из всего нескольких сот офицеров. Они живут в общежитиях. Они живут полулегально. Они полулегально получают от Каледина оружие. Полулегально их кормят. Жалования никакого поначалу нет. И историческим, я считаю, рубежным событием является знаменитые бои за Ростов, когда Каледин выясняет то, что у него, у популярного, казалось бы, атамана поддержки нет. Вспыхивает большевистским восстанием рабочий Ростов. И Каледин выясняет, что казаков, готовых воевать против своих, у него в распоряжении нет. И он обращается к генералу Алексееву, и несколько сот офицеров принимают бой 2 декабря 1917 года. Вот эту дату можно считать в известной степени, бои вот 28 ноября и, кажется, 2 декабря 17-го года можно считать днём рождения добровольческой армии как боевой силы, потому что после этих боев Каледин вынужден был легализовать свой патронат над добровольческой армией. Армия объявляет себя как откровенно консервативные силы, и по сути она объявляется как армия донского правительства. Ну, такой вот, если угодно, полицейский отряд по борьбе с большевиками. И, конечно же, декабрь 17-го года – это уже возникновение даже не кадра, как тогда говорили, добровольческой армии, то есть не костяка её, а резкое увеличение ее численности. То есть в армию записывается по 70-80 офицеров в день.
М. Соколов
―
Ну, ещё молодёжь, насколько я понимаю. Многие подчёркивают, что гимназисты, студенты, так сказать, значительную роль сыграли там.
А. Пученков
―
Невероятная популярность имени Алексеева и Корнилова. Невероятная. То есть то, что в 17-м году, к концу 17-го года вот я попытаюсь назвать тех или несколько человек, которых знает каждый человек в России. Каждый человек в России знает Николая II, который, напомню, ещё живой, знает Керенского, знает Родзянко, знает Ленина, знает Корнилова. Ну, может быть, Милюкова ещё знает. А! Ну, и, конечно, великого князя Николая Николаевича. Все. Все остальные имена, она крайне отрывочны. Генерала Алексеева не знают. То есть вот федеральной известностью вот для обывателя обладают всего несколько имен. И то, что здесь на Дону сам генерал Корнилов, имя которого скрывается, но тем не менее все знают, что он живет в Новочеркасске. Он выходит гулять по ночам. То есть абсолютной романтикой окружена история такого боевого строительства добровольческой армии. Вот. Ну, и выясняется ещё один момент, выясняется то, что хотя армия объявляет себя всенародным ополчением, пишется воззвание о том, что как 300 лет назад в Смуту так и сейчас каждый русский, стар и млад, должен прибыть в Новочеркасск, чтобы начать бороться с тёмными силами, которые сидят в Москве и Петрограде. То есть по сути своей идея… Вот известно, что Деникин назвал свои воспоминания пятитомные «Очерки русской смуты». Русская смута – это 17 – тире – 20-й год. То есть сравниваются события начала XVII века, отсутствие признанной народом власти и события 17-20-го годов. И там, и там Россия на грани гибели. Вот основная идея произведения Деникина. И в качестве силы, олицетворяющей спасение России, силы, которая безоговорочно за Россию, в качестве такой силы выступает по Деникину добровольческая армия. То есть Деникин и все остальные вспоминают вот эти первые месяцы, когда оборванные, годами не видевшие своих семей офицеры, живущие в общежитии и получающие жалованье, тем не менее живут истово верой, что они делают настоящее дело, и что их подвиг здесь в захолустном Новочеркасске позволит в скором времени спастись всей России. То есть основная программа армии в ту пору, она очень простая – спасти Россию.
М. Соколов
―
А как же политическая платформа? Где она?
А. Пученков
―
Политическая платформа вообще простая: низвержение большевизма. Они говорят о том, что мы непредрешенцы. Что это значит? Это значит то, что добровольческая армия не предрешает, какой политический строй будет после низвержения большевиков, и после того, как после, извините за корявый стиль, низвержения большевиков будет созвано всероссийское учредительное собрание. Оно одно объявляется сувереном русской государственной жизни. Как тогда выражались красиво, драгоценным сосудом народной воли. Вот его нельзя расплескать.
М. Соколов
―
Но это новое учредительное собрание?
А. Пученков
―
Новое. Новое. Безусловно новое. Вот любопытно, что вот то собрание, которое разогнали большевики, белые восхищались этим поступком. Так вот любопытно, что то собрание, которое разогнали большевики, оно воспринималось белогвардейской агитацией как псевдонимы, как писал тот же самый Шульгин, которые пробрались какими-то окольными путями для решения важнейших вопросов. Иначе говоря, учредительное собрание – это собрание тех депутатов, за которых народ проголосовал в умопомешательстве. А вот когда большевики будут низвергнуты, ну, и тогда генералы, как Вы понимаете, позволят осуществить по-настоящему свободные выборы, вот на которых народ скажет вот на самом деле, за кого он. Вот. В общем, довольно-таки уморительные. Это была логика. Но на самом деле, что никто не считал, что они поступают как-то не демократично. Поверьте, белогвардейцы не считали себя противниками демократии. Просто демократия должна покоиться на прочном фундаменте, скажем так, ну, уложении государственной воли, выраженной военной организацией. Иначе говоря, демократия – это когда народ уважает и боится своей власти. Вот дальше после этого можно осуществлять демократию в полной мере.
М. Соколов
―
Хорошо. Когда Москва, Ленин, красные обращают внимание на собственно… Да даже Петроград ещё, наверное, на вот этот контрреволюционный клубок – да? – казаков и офицеров?
А. Пученков
―
Сразу же. Это происходит сразу же. Как только бежит генерал Корнилов. Становятся известно в первые же часы, когда Корнилов пробирается на Дон, когда стало известно о его пребывании на Дону. Конечно, крайне отрывочные сведения о том, что такое добровольческая армия. Ходят слухи, что ей командует Великий князь Николай Николаевич. Масса других каких-то слухов. Но главное вот, что можно сказать, принципиальное? Это то, что большевики боялись Корнилова. Ленин называл его храбрейшим контрреволюционером. И если мы откроем советские газеты апреля 17-го… 18-го года, это любопытный очень период, когда до июльских дней 18-го года продолжали выходить газеты кадетские, газеты, в общем, принадлежащие буржуазным партиям, в которых без какой-то цензуры очень остро критиковалась советская власть. И одновременно, представляете, вот обыватель мог пойти в киоск и купить газету, допустим, «Известия ВЦИК» и продолжавшую выходить газету «Речь». Так вот и выходит… Когда становится известно о гибели Корнилова, выходит масса статей-некрологов и, из которых явствует, что, конечно, очень уважительные отзывы, радость рабочего класса, но тем не менее осознание того, что Корнилов был фигурой. Вот Корнилов – вот если угодно, это белогвардейский Ленин. Я писал в своей книге, и именно этот эпитет я использовал, то, что парадоксом белого движения… Мы будем говорить про Ледяной поход, да?
М. Соколов
―
Конечно. Да.
А. Пученков
―
Парадоксом… Ну, я заранее скажу, парадоксом белого движения было то, что по сути своей единственный военный деятель, авторитет которого мог подмять под себя разрозненные антибольшевистские силы во всех частях России, – это был только генерал Корнилов, который погиб в самом начале гражданской войны. Генерал Алексеев все-таки воспринимался как, я бы сказал, военный функционер, военный организатор. Он воспринимался как вот человек, за которым можно идти в бой. То есть это военно-политический авторитет. А Корнилов – это знамя, это идол. Если есть Корнилов, то… Если угодно, Корнилов воспринимался как Суворов. Вот неизвестно как, но он нас выведет из альпийских гор, вот потому что он Суворов. Вот Корнилов воспринимался также. Вот этот генерал, само присутствие которого предопределяет то, что мы обязательно победим.
М. Соколов
―
Хорошо. Ну, и что? Большевики бросают какие-то большие силы на Новочеркасск и Ростов? Откуда эти силы вообще берутся?
А. Пученков
―
Дело в том, что, конечно же, большевики, как только стало известно о приходе к власти большевиков, во-первых, Каледин немедленно заявляет о том, что он, пользуясь современной терминологией, считает СНК нелегитимным и игнорирует любые распоряжения. При этом Корнилов реально… Каледин, извините, реально такой, я бы сказал, демократический президент. То есть его власть покоится на очень таком сложном фундаменте компромиссов с различного рода общественными организациями, в которых очень сильны социалистические традиции. Каледин лавирует между различного рода общественными организациями на Дону. Но Петрограду и Москве это абсолютно неинтересно. И в данном случае Ленин будет требовать, чтобы Украина пропустила свои… пропустила через свою территорию советские войска для того, чтобы раздавить калединский клубок. И собственно это будет провоцировать последующие события, о которых рассказывал один из наших товарищей в одной из Ваших передач. Вот я имею в виду события рубежа 17-18-го года на Украине. Это было очень интересное время. Все было взаимосвязано. В общем и целом, с моей точки зрения, достаточно серьёзные силы были брошены на калединский Дон. Другое дело, что может спорить об их боеспособности, об ужасающем отсутствии взаимодействия частей. Но все равно количественное превосходство было очень заметным. Ну, и самое главное… А самое главное, с моей точки зрения, заключалось в том, что по сути своей казаки не видели угрозу в советской власти. Казаки были убеждены то, что советская власть не может не сохранить их исторических привилегий. Казачья власть воспринимала большевиков как, как сейчас говорят, вменяемых людей, которые не будут нарушать исторически сложившиеся условия казачьего быта на Дону. И иными словами, за Каледина как истового противника советской власти, для его убеждения, за калединский Дон, чуждый большевикам, никто из казаков воевать не хотел. Были готовы воевать только небольшие отряды. Тот же самый известный полковник Чернецов. Ну, и, конечно же, немногочисленная, насчитывавшая всего несколько тысяч человек добровольческая армия под командованием Корнилова. Под новый год 17-18, она принимает название добровольческая, которое было принято после небольших споров. В армии не было людей, которые пришли бы туда не по своей воле.
М. Соколов
―
Ну, вот здесь мы на рубеже как раз Ледяного похода и поражение, гибели атамана Каледина мы делаем остановку в нашем разговоре с Александром Пученковым, доктором исторических наук, профессором. Вел эту передачу Михаил Соколов.