Российская разведка после двух революций - Леонид Млечин - Дилетанты - 2016-06-16
С. Бунтман
―
Добрый вечер всем, программа «Дилетанты». Я только напомню, что мы с вами еще в эти выходные, вот сегодня и в выходные дни, мы с вами слушаем «Детскую книгу войны», дневники 41-45-го годов, это проект «Аргументов и фактов». Мы к нему сразу и бодро присоединились, потому что и прочитаны разными людьми были дневники, и сегодня мы услышим Марину Неелову, которая читает дневник девочки Аллы Ржевской.Ну, а до этого мы займемся разведкой, как и занимаемся после выхода номера «Дилетанта», посвященного разведке и разведчикам. Леонид Млечин – добрый вечер.
Л. Млечин
―
Добрый вечер.
С. Бунтман
―
Мы сегодня займемся самым началом советской разведки, вот что осталось от России через две революции 17-го года, и как выстраивалась, и каким образом, и зачем, главное – а потому что всегда есть конкретная цель – выстраивалась разведка новая.
Л. Млечин
―
Сергей Александрович, спасибо большое, что вы меня пригласили на эту программу, потому что я завтра отдаю в издательство книгу, посвященную советской разведке 30-х годов.
С. Бунтман: 30
―
х, ага!
Л. Млечин
―
И главное состоит в том, что эту книгу я писал много лет, потому что она связана с совершенно невероятной историей, которую я с вашего разрешения расскажу. В разгар перестройки, когда председателем Комитета госбезопасности был назначен Крючков, он решил, что надо рассказать людям о подвигах советской разведки, и было принято решение рассекретить несколько имен. И два представителя Комитета госбезопасности приехали на Пушкинскую площадь, где тогда находились «Известия», и где выходила газета «Неделя», вы должны помнить…
С. Бунтман
―
Первый выпуск я купил…
Л. Млечин
―
Аджубеевский, совершенно верно.
С. Бунтман
―
Первый самый, 60-й год.
Л. Млечин
―
Очень популярные здания. Они пришли к главному редактору и сказали, что, вот смотрите, какой у нас есть потрясающий материал – а они принесли прямо готовый очерк. Главный редактор газеты прочитал этот очерк, там действительно раскрывались совершенно новые имена, и сказал, что, берем. Но этот текст ни на что не годится. Он задумался, сказал: вам нужен автор, который сделает из этого детектив, и я найду вам этого автора.И он нашел его, потому что главным редактором «Недели» был мой отец. А я писал шпионские детективы, он показал мне этот текст и сказал: сделай так, чтобы это хотелось читать. Я посмотрел проект этого очерка, написанный, конечно, непрофессионалом, и говорю: ничего нельзя понять в этих людях. Знаешь что, пусть они нам дадут личные дела этих агентов.
Я тогда не понимал, о чем я говорю, потому что личные и рабочие дела агентуры – это самый тщательно скрываемый секрет любой специальной службы!
С. Бунтман
―
Да-да.
Л. Млечин
―
Даже сотрудник разведки получает это дело только по указанию начальства и только в том случае, если ему это нужно. И там есть такой листочек, во всяком случае, раньше прикалывался – кто, когда брал и зачем.Ну, два представителя Комитета госбезопасности, храня совершеннейшее спокойствие, выслушали и сказали: это может решить только председатель. Спросим – сказали они. Через три дня один из них позвонил и сказал: Владимир Александрович дал добро.
Я заказываю машину и везу эти дела, потому что из леса, где находится разведка, на площадь Дзержинского в старом здании я пришел – такая пустая комната с канцелярской мебелью, и на нее положили три дела трех советских разведчиков, работавших в 30-е годы. Они были полностью, из них не изъяли ни одной бумажки!
С. Бунтман
―
Мама родная!
Л. Млечин
―
Со всеми резолюциями, целиком, и я остался один на один с этими документами! Сергей Александрович, ну, вот если нас слушают какие-нибудь люди, любящие историю, они должны понять, что я испытал в этот момент. Ничего подобного никогда ни до, ни после я не видел. Это были три дела трех разведчиков.И поскольку их разведывательная судьба продолжалась достаточно долго, в общей сложности около 8-ми лет, то это огромный пласт жизни советской разведки. Вербовка началась в 29-м году, а в 37-м году там все рухнуло – я сейчас все это расскажу.
Это огромный пласт истории разведки, в ходе которого сменились целые поколения, и я не только был потрясен судьбами этих людей, но и историей разведки, потому что начиналась разведка с людей, еще не отягощенных стереотипами, формами, все документы писались не по форме, а так, как считали нужным, и там было несколько людей, имевших склонность к эпистолярному жанру. И они сохранили записи бесед - вот они с кем-то беседовали - вербовочных бесед или разговоров полностью вот фраза за фразой многостраничные. И за каждым там человек реальный, а потом ты постепенно видишь, что происходит – меняются поколения, и к концу 30-х годов это очень сухие, очень стандартные и, судя по всему, очень скучные люди. То, что советская разведка прошла большой этап.
Но давайте я сначала раскрою маленький секрет, о ком шла речь.
С. Бунтман
―
Да.
Л. Млечин
―
Речь шла о великой русской певице Надежде Васильевне Плевицкой, ее муже генерале, командире корниловцев Николае Владимировиче Скоблине, выдающемся белом военачальнике, и о Сергее Николаевиче Третьякове, который из той самой семьи, которая оставила нам Третьяковскую галерею, один из самых крупных промышленников предреволюционной России, человек, который был бы, я думаю, не случись революции, сам запечатлен здесь в мраморе или в бронзе, человек, который в 17-м году стал министром Временного правительства.Дважды звали. Один раз он отказался, потому что не хотел с эсерами, с Черновым быть в одном правительстве. Согласился в сентябре 17-го года за месяц до крушения Временного правительства. Был арестован, попал в каземат. Уехал во Францию, а потом из Франции поехал в Омск, потому что его позвали во Временное Сибирское правительство адмирала Колчака министром. Хотели, чтобы он стал главой правительства. Пока он доехал и стал министром, там все рухнуло, и он был министром двух рухнувших правительств.
И еще дело вербовщика, который сам по себе, может быть, и не так интересен, штабс-капитан Петр Георгиевич Ковальский, но он имел склонность а эпистолярному жанру, он был графоманом в хорошем смысле этого слова. И он записал все свои беседы, он оставил невероятные документы.
Истрии этих людей связаны, помимо всего прочего, с двумя драматическими эпизодами. С похищением в Париже в 30-м году Кутепова, хотя на самом деле они в этом не участвовали, но их подозревали. Дело в том, что и Скоблин, и Плевицкая были завербованы через полгода после похищения Кутепова, но про них потом решили, что это они были. И похищение генерала Миллера 22 сентября 37-го года, к чему Скоблин, конечно, имел полное отношение, потому что он своего друга – они с генералом Миллером, главой русской военной эмиграции в Париже дружили, по-настоящему дружили. Он за ручку, что называется, отвел и передал его оперативной группе советской госбезопасности, которая связала Миллера, хлороформ, погрузили его в грузовичок и отправили в Гавр в порт, там на советский пароход, и привезли в Москву. И Миллер здесь будет доживать, проживет до 39-го года, 2 года проживет в застенке под чужим именем, будет расстрелян на скорую руку.
С. Бунтман
―
Когда его расстреляли?
Л. Млечин
―
Его расстреляли в 39-м году по непонятным причинам, поторопились, может быть, просто подчищали какие-то хвосты. Я не очень понимаю, зачем его похитили. Возможно, какие-то мысли бродили, может, какой-нибудь процесс устроить, что-то еще, потому что когда его привезли сюда, не знали, что с ним делать. От него требовали показаний о шпионской разведывательной и в основном даже диверсионной деятельности – боялись боевиков, которых засылала эмиграция. К нему в камеру пришел тогдашний нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов, не назвавшись – только на следующий день Миллеру сказали, что это был нарком – так, посмотреть на него. Потом Ежова расстреляли. А потом и Миллера в один день по личному распоряжению Берии Блохин, комендант НКВД лично его расстрелял.
С. Бунтман
―
Тот самый Блохин.
Л. Млечин
―
Да, тот самый, который до генеральских погон дожил. Сталин же очень дорожил людьми, которые черновую работу делали.Скоблин исчез, и это загадка, что с ним на самом деле произошло, потому что мы располагаем только косвенными сведениями. Мы вообще не все знаем. Мы не знаем, какая судьба постигла Кутепова. Мне тогда сотрудники разведки рассказывали, что Кутепова они тоже посадили на пароход и повезли. И он на пароходе умер. И лечивший его в эмиграции Алексинский, такой известный профессор, говорил, что вполне возможно, что если использовали хлороформ - а Кутепов был в Первую мировую ранен - то сердце могло не выдержать. Возможно – не знаю. Не осталось документов, неизвестно.
Неизвестно, что произошло со Скоблиным, которого укрыли, судя по всему, в полпредстве советском. Дальше вроде бы его вывезли в Испанию – есть некоторые документы. А убили его там, или погиб – неизвестно. И ответа мы уже, видимо, не получим.
А Надежда Васильевна Плевицкая в отсутствие всех была посажена на скамью подсудимых как соучастница похищения Миллера, и получила 20 лет заключения, умерла в заключении в 40-м году в женской тюрьме, когда Франция проиграла войну, была оккупирована, и никому не было дела до великой русской певицы.
Ее, кстати говоря, думаю, советская разведка могла бы спасти, если бы подумала об этом. Но, видимо, это ни в чьи интересы не входило.
С. Бунтман
―
Да, тем более, тогда можно, в 40-м году…
Л. Млечин
―
Ее можно было спасти до ареста, ее могли сразу…
С. Бунтман
―
Как-то так – а зачем она нужна?
Л. Млечин
―
Совершенно верно. И Скоблин после того, как он исполнил свою миссию, был не нужен.А знаете, еще расскажу, чем занимался выдающийся русский промышленник, крупнейшая общественная фигура, он был гласным Московской Городской Думы, министр, Сергей Николаевич Третьяков. Магнитофонов тогда не было, а он снимал квартиру над квартирой, в которой помещалась канцелярия Русского общевоинского союза, то есть, штаба военной эмиграции. Провели микрофон, и он каждый день, надев наушники, целый день сидел и записывал, что там говорили. Вот какая тяжелая работа. Потом писал донесения, нес, советскому куратору отдавал, и так это было где-то с 34-го года фактически до момента оккупации Франции, то есть, много лет. Самое ужасное состоит в том, что каким-то образом об этом стало известно немцам во время оккупации, в 42-м году был арестован, отправлен в концлагерь и там расстрелян. И это страшная судьба.
И я вам скажу так, что в эмиграции там очень радовались, потому что стало известно, что он работал на советскую разведку, их ненавидели. Я прочитал много, и меня поразило это, такая радость, что получил по заслугам. Я, честно говоря, скажу так, что можно, конечно, не любить НКВД, но нельзя радоваться смерти человека, расстрелянного немцами в любом случае.
С. Бунтман
―
Очень разные, эмиграция была очень разная. Вообще насколько плотна была сеть советской разведки, агентов эмиграции, в частности, во Франции, в Праге, в Берлине?
Л. Млечин
―
Цифры очень большие. Количество агентов – в переписке ведь сохранялась конспирация, поэтому я многие имена не знаю, только номера их агентурные. Судя по всему, их было предостаточно. Вот тут мы переходим уже, собственно, к самой разведке советской. Прежде чем ответить на ваш вопрос, позвольте, я скажу, что она формировалась с чистого листа. И это неудивительно, потому что на самом деле до появления советской разведки таких мощных разведывательных аппаратов, таких всеобъемлющих, никогда не существовало.В общем-то, разведки создавались на время войны, и после войны либо вообще закрывались, что называется, либо сокращались до минимума, как это происходило, скажем, с британской. Британская разведка считается такой, с самыми большими традициями. Но она после Первой мировой войны была сокращена, вообще говоря, до минимума. В Соединенных Штатах тогда не было вообще политической разведки, она возникнет во время войны. И только в СССР была создана мощная разведывательная служба, которая после окончания гражданской войны не только не сократилась, а наоборот продолжала расширяться, и создался огромный разведывательный аппарат, он создавался вот просто с чистого листа.
Туда пришли разные люди. Достаточно много было среди них, конечно, большевиков, революционеров, людей с опытом жизни в эмиграции, людей со знанием иностранных языков. И поэтому, в общем, она была на очень хорошем уровне, что отличало советскую разведку до, пожалуй, начала массовых репрессий, это очень высокий ее интеллектуальный уровень. Я читал вот эти записки, донесения, обмен письмами – это, конечно, серьезные люди с фантазией, с идеями, с умением выстроить комбинации. Это не так часто бывает среди разведчиков, я достаточно много этих людей знаю.
Но в функции советской разведки входило и то, что обычно разведка не делает – это ликвидация врагов, врагов советской власти, эмигрантов в том числе. Поэтому, скажем, особая группа Якова Серебрянского, которая вывезла или ликвидировала Кутепова, за что Серебрянский получил орден, поэтому мы достаточно точно можем говорить, что это была их работа. Это были в основном левые эсеры. То есть, молодые люди, еще до революции охваченные стремлением силой доказывать свою правоту, привычные к индивидуальному террору.
С. Бунтман
―
Здесь было больше традиций, не разведки как таковой, не контрразведки как таковой, а вот именно движения и левого, в основном движения, и бывшего в эмиграции, и международного движения, которое решало свои проблемы – выявляло провокаторов и прочее и прочее.
Л. Млечин
―
Да, вы правы. Эта традиция – врага ликвидировать, она была, да. Остальное все создавалось, но довольно быстро создавалось на ходу и достаточно успешно. Агентура была колоссальная. По нескольким причинам. Были, конечно, люди, которым с удовольствием помогали - коммунисты, левые, сочувствующие, но если говорить об эмиграции, то ведь русская эмиграция, вы знаете, я сейчас вот только, работая над этой книгой, осознал масштабность трагедии почти двух миллионов человек, которые оказались на чужбине без имущества, без денег, без перспективы и надежд. Но сначала, когда их вывозили, когда увозили армию Врангеля в конце 20-го года в Турцию, они еще как-то ощущали некую общность, какую-то надежду. И некоторое время еще надежда существует.Можно почитать, это очень интересно – ты читаешь, что писали, говорили друг другу эмигранты, они прислушивались к новостям из Советского Союза, им казалось: вот-вот советскую власть свергнут, вот восстание в Кронштадте, еще что-то. А потом они видят: ничего не происходит, ничего не будет. Проходят годы – нищета, несчастья…
Сергей Николаевич Третьяков, бывший министр, один из богатейших людей России остался без копейки, нищенствовал, он работал, сейчас бы сказали, рекламным агентом в иллюстрированном журнале, собирал подписку, эту маленькую рекламу, спился, хотел покончить с собой – ему не дали. Семья разрушилась, он был в полной тоске. И эти люди охотно шли на вербовку. Они соглашались сразу – записи вербовочных бесед, одно из самых интересных, конечно, чтений, которые когда-либо у меня были. Они все соглашались сразу.
Надежда Васильевна Плевицкая, певица, собиравшая некогда полные залы, певица, которую любил Николай Второй, действительно любил, искренне ценил.
С. Бунтман
―
Во время войны знаменитый концерт перед царской семьей.
Л. Млечин
―
Она пела перед офицерами, она пела перед военными.
С. Бунтман
―
Мы с нашими слушателями, вы слышали у меня в программах не так давно несколько вещей Плевицкой, когда было посвящено Первой мировой войне.
Л. Млечин
―
Она сразу после эмиграции собирала – вся русская эмиграция приходила послушать. Она поехала в Америку, много месяцев выступала в Америке среди русских людей. Но проходят годы, аудитория сокращается, желающих услышать меньше, денег меньше, ощущение не то.Короче говоря, все эти люди соглашаются работать сразу. Поэтому агентура огромная, агентурный аппарат колоссальный. Но вот что интересно, и что мне тогда открылось, и что я понял – разведка, это как пылесос, она всасывает в себя все. А агент работает – сдельщина. Чем больше принес, тем больше заработал. И агенты начинают придумывать.
Я, уже тогда читая, или сейчас возвращаясь к этому, вижу, когда агентурные донесения – липа. Но тогда-то сотрудник разведки, принимавший донесения, он же не знал. Ему приносят материал о том, что в Торгпроме – это организация русских промышленников за границей – есть особый сектор, который занимается засылкой, значит, террористов на территорию СССР. Ему приносят документы, а фамилии – кто, как, кто дает деньги, это то самое главное, за чем охотится советская разведка. И начинается выяснение – а это липа, агент это придумал.
С. Бунтман
―
Агент понимает, что нужно и, значит, если это идет, то…
Л. Млечин
―
Он приносит еще. Агентов много, и они тащат это. Проблема состояла в том, что в советской разведке до, в общем, очень недавнего времени отсутствовал аналитический аппарат. И вот не случайно – Сталин этого не хотел, Сталин не доверял никому и говорил: не надо мне вашего анализа, вы мне приносите, я сам разберусь, что правда, а что нет.Но это невозможно. Когда я читал спустя, там, полвека или больше, я-то знал, что к чему, а в тот момент было невозможно разобраться. И, конечно же, разведка была перегружена разнообразной информацией, которая абсолютно дезориентировала разведку и политическое руководство страны, это мы должны понимать отчетливо. Когда в последние годы публикуются сборники материалов о том, что как разведка предупреждала, это отобранные материалы. А если разложить все, что было, то там и такое, и третье, и пятое – все точки зрения. И как выбрать? Это была большая беда разведки.
Вторая проблема советской разведки состояла в том, что она, конечно, идеологически прислушивалась к начальству, и там есть совершенно невероятный эпизод, невероятный. 30-й год, в Москве затевается судебный процесс по делу Промпартии. Рамзин и другие выдающиеся ученые посажены на скамью подсудимых, и страна, читая обвинительное заключение, потом выступления обвинителя Крыленко, наркома юстиции, узнает, что в стране существует огромная вредительская организация, пронизывающая все отрасли промышленности, и в этом-то причина всех неудач и неуспехов. Это огромное число старых инженеров и специалистов, которые хотят подорвать советскую власть, они еще работают на империалистические разведки и помогают иностранцам готовить военную интервенцию. И среди этих негодяев называется Сергей Третьяков, один из руководителей эмигрантской организации Торгпром, к тому времени уже два года работающий на советскую разведку.
Когда эти газеты с выступлением Крыленко доходят в Париж, его связной офицер приходит в ужас – что же мы теперь будем делать? Он встречается с Третьяковым, и Третьяков ему говорит: но ведь все, что там написано – это же ведь не так, вы же знаете, что наш Торгпром уже не существует, там нет давно никаких денег, там сидят два человека без зарплаты. Я, заместитель председателя, ничего не имею. Там давно уже ничего вообще не существует!
А сотрудник разведки – как, он же должен отстаивать идеи, указания партии, линию партии.
И вот там запись беседы невероятная. Я решил: какой негодяй – пишет сотрудник разведки, его связной, - какой негодяй, он нас обманывает! Я ему сказал, что, перестаньте врать! Там еще что-то.
Тогда Третьяков делает вещь невероятную: он достает лист бумаги, расписывается, продвигает его сотруднику разведки и говорит: возьмите этот листок и напишите от моего имени что хотите, пожалуйста, вот чтобы вы просто поняли, что я вас не обманываю, что я служу вам со всей честностью и откровенностью. И сотрудник разведки потрясен и не знает, что делать. Потому что этот жест, он как бы убедил его в правоте Третьякова.
С. Бунтман
―
Потрясающе!Леонид Млечин – это я потихоньку закрыл так рот сейчас. Мы прервемся на новости, а потом продолжим программу «Дилетанты».
НОВОСТИ
С. Бунтман
―
Мы возвращаемся к становлению и к истории советской разведки. Леонид Млечин в нашей программе. Потрясающие истории, конечно, которые мы слышим. Но у меня вопрос. Советская разведка ведь организовывала и в 20-е годы, взять хотя бы знаменитую операцию «Трест», занималась организацией несуществующих – в этом есть некая преемственность с охранкой – организацией несуществующих заговоров для заманивания и для ликвидации участников этой организации.
Л. Млечин
―
Этим в основном занималась контрразведка на самом деле, потому что задача состояла в том, чтобы уничтожить эмиграцию. Это тоже, знаете, любопытный феномен. В представлении советских руководителей до самой Второй мировой войны военная эмиграция казалась реальной силой вооруженной, которая вот-вот где-то на границах вместе с Польшей, еще кем-то – Польша и Румыния считались главными врагами, самыми опасными всерьез – сейчас ворвется на территорию Советского Союза, поэтому во что бы то ни стало нужно эту эмиграцию уничтожить. А как? Заманить сюда руководителей и посадить их на скамью подсудимых или просто казнить. Занималась этим в основном контрразведка, которая придумывала эти организации. Это с нашей стороны.А с той стороны – ты читаешь, это эмиграция военная, она практически сразу перестала существовать. Оружие им пришлось сдать, форму снять, и офицеры, солдаты, унтер-офицеры разъехались по Европе, нанялись на самую низкооплачиваемую работу – там, какой-нибудь полковник работает ночным сторожем, или на заводе, или таксист. Огромное количество русских офицеров работали таксистами.
Да, они собирались в эти полковые объединения, там даже открыли высшие курсы, такой был выдающийся военный теоретик и историк Головнин, который по просьбе Врангеля создал высшие курсы в Париже, там сто человек набирали каждый год, они вечерами или в выходные собирались и слушали что-то, но никакой военной силы не существовало. Она была только в воображении советских руководителей. И огромные ресурсы советская разведка тратила на то, чтобы заманивать сюда этих людей.
Но там была одна важная вещь, которую надо учесть. Здесь создавались мнимые подпольные организации, представители которых ехали к руководителям эмиграции и говорили, что: все, мы здесь контролируем всю армию, все красные военачальники – это наши, мы готовим военный переворот. Только надо с вами договориться, когда, что и так далее. Те спрашивают: а кто во главе? И надо было представить реальных фигур. И что они сделали, наши контрразведчики замечательные? Они главой военной оппозиции, руководителем заговора, который мечтает свергнуть советскую власть, назвали Михаила Николаевича Тухачевского. Тухачевский об этом не подозревал, его об этом не поставили в известность. А эмиграция говорит: Тухачевский – дворянин…
С. Бунтман
―
Семеновец.
Л. Млечин
―
Он ненавидит советскую власть, только ждет, и все. Там кто-то уже говорил: все, мы договоримся с Кириллом, который объявил себя императором, назначим, там, флигель-адъютантом, еще что-то, мы его сделаем и так далее. И представление о том, что Тухачевский – антисоветчик и готовится свергнуть советскую власть, широко распространилось среди русской эмиграции. Дальше это перешло через разведки европейских государств дальше, и потом через агентов советской разведки возвращалось в Москву сообщениями о том, что на Западе считают Тухачевского, который стремительно рос и достигал высших должностей в Красной армии, считают своим человеком, на которого рассчитывают в случае военной интервенции. Вот таким образом он был погублен. Замечательный Артур Христианович Артузов, которого у нас так любят, который одно время руководил разведкой политической, а потом военной, когда его звезда закатилась, и вообще, он понимал, что его ждет, написал собственноручно наркому внутренних дел Николаю Ивановичу Ежову донос о том, что в архивах разведки лежат же материалы, свидетельствующие о связях Тухачевского с иностранными разведками. А Артузов-то как никто знал, почему это было сделано, потому что он сам этим занимался.Более того, в какой-то момент советское руководство испугалось такого использования имени Тухачевского, и было велено изъять Тухачевского из оборота. Что, вы думаете, было сообщено эмиграции? Что Тухачевский поссорился с другими генералами и сейчас отошел. Он по-прежнему наш, но просто сейчас отошел от активной работы. Вот что сотворили.
Я всегда с интересом читаю истории о вражеских разведках, что как будто бы что-то сделали.
С. Бунтман
―
Сотворение реальности, да.
Л. Млечин
―
Собственные спецслужбы способны нанести себе худший удар во имя ведомственных интересов, потому что это была операция, которой занималось определенное отделение контрразведывательной службы, потом в сотрудничестве с разведкой, были люди, которые желали успеха этой операции, и они ради собственного успеха были готовы на такие недозволенные вещи.
С. Бунтман
―
Реально ли было соперничество и даже такие серьезные противоречия между военной разведкой РККА и разведкой ГПУ НКВД?
Л. Млечин
―
Ну, оно существовало, но, мне кажется, оно нарастало, вот с середины 30-х годов, когда вот исчезло вот это поколение, ну, не знаю, слово «творческое» – может быть, слишком красиво – но вот эти первые поколения разведчиков, действительно охваченных страстью. Тут читаешь – эту страсть к этой службе, к разведке, к интригам, к авантюрам, ты читаешь – в тексте она есть, это живые люди, они придумывают что-то. И заменяются на чиновников. А чиновники не любят параллельные аппараты.Там удивительная история с тем же Сергеем Николаевичем Третьяковым произошла. Значит, уже сменились поколения, и курирующий его офицер, занятый своими делами, перестал выходить с ним на связь и деньги перестал давать. Сергей Николаевич Третьяков, напуганный – он жил с этого, у него не было других источников дохода – не нашел ничего лучше, как прийти в советское полпредство, войти, сказать дежурному, что он работает на советскую разведку, но с ним давно не выходили на связь. Но он не знал, что это разное, он же советской жизни не знал, что у нас есть две разведки. Поэтому он решил, что он, конечно, работает на военную разведку.
Поэтому дежурный комендант, или как он там тогда назывался, вызвал сотрудника военного атташата, который представлял разведывательное управление Генерального штаба. Тот пригласил к себе, показал документы, все: я работаю… Тот знает, что у них нет такого агента, справедливо предположил, что тот работает на политическую разведку – пошел к резиденту (это уже было НКВД) политической разведки. Тот не признался ни в чем. Тогда военный разведчик – так положено, такая история – они написали бумагу в Москву. Из разведуправления бумагу переслали, естественно, в политическую разведку. Попала она в руки тоже известному человеку Павлу Судоплатову, который только что назначен заместителем руководителя…
С. Бунтман
―
Так!
Л. Млечин
―
… советской разведки. Там вся эта история о том, как пришел агент, которого бросили и так далее – как вы думаете, какую резолюцию Судоплатов оставляет на этом документе? История его не заинтересовала. Он пишет: а каким образом сотрудник военной разведки – он называет фамилию – узнал, знает нашего резидента? Судоплатов был на нелегальной работе, он никогда в советской колонии не работал и не знал, что в колонии, разумеется, прекрасно знают ближних и дальних соседей, то есть политическую военную разведку, кто на кого работает. Его смутило, откуда это военный разведчик знает, кто там работает на нас.Но это уже эпоха большого террора, когда вот эти мастера своего дела – я должен искренне сказать, что там очевидные мастера своего дела – отзываются и в основном уничтожаются. Редко кто из них выжил и просто отстранен, и вместо них появляются уже такие чиновники, ну, худшим был 38-й год для советской разведки, потому что вообще практически она была зачищена и практически перестала работать, была уничтожена.
Мобилизовали, если мне не изменяет память, 200 молодых коммунистов и комсомольцев на работу в разведку. Из кого-то из них потом вышел толк, конечно, почему нет? Но уж как минимум вначале они, не зная иностранных языков, иностранной жизни, теории и практики разведки, ничего, конечно, сделать не могли. И поставили во главе разведки Павла Фитина, известную фигуру. Он наш с вами коллега. Он же журналистом был. Он закончил сельскохозяйственный институт, но на село не поехал, работал в издательстве. И вот его из издательства сразу берут в органы госбезопасности. Ему полагалась двухгодичная школа. Поскольку ситуация аховая, он 5 месяцев учится. И он приходит в разведку ничего, конечно, не зная – ни языков, ни иностранной жизни, ни приемов и методов разведки и так далее.
Конечно, это беда, поэтому, что мы удивляемся ситуации 41-го года, если такой удар был нанесен даже вот локально, не говоря уж про армию, локально, говоря о разведке. И вот представьте себе, ты видишь, вот я тогда – у меня запечатлелось на всю жизнь это все, это было бог знает когда, Владимир Александрович Крючков был председателем КГБ, в расцвете сил – сколько лет прошло, я помню каждую эту бумажку, каждый поворот. И как меняется. Вот все потом скучно и тоскливо.
И вот то, что мы с вами говорили, верность линии. Вот Сергей Николаевич Третьяков, бывший министр, сидит каждый день слушает, что происходит в канцелярии Русского общевоинского союза, то есть, центра русской эмиграции. Составляет бумажечку – отдает. Резидентура из Парижа сообщает в центр, что, он, наверное, нас обманывает. Он, наверное, работает на французскую полицию, потому что он нам ничего не сообщает – там в сообщениях нет ничего серьезного. А поскольку мы знаем, что там, конечно же, готовятся планы диверсионных операций, нападений на Советский Союз, значит, он нас обманывает. А простая мысль о том, что эмиграция в этом смысле вообще уже умерла, ее нету уже.
С. Бунтман
―
Во всяком случае, там.
Л. Млечин
―
Физически есть эти люди, но нет никакой военной эмиграции, вообще все уже кончается, Европа уже расколота, на пороге Вторая мировая война, а они продолжают жить этим, потому что такова линия партии – военная эмиграция остается главной целью. И они продолжают тратить силы на это, деньги, материальные ресурсы, на то, что не представляет на самом деле никакого интереса для государства, никакого государственного интереса.
С. Бунтман
―
Две вещи очень интересные, как раз относящиеся к 30-м годам, это как разведка действует во время испанской войны и как она действует в Германии.
Л. Млечин
―
Ну, что касается испанской войны, то сейчас ведь годовщина как раз начала испанской войны трагическая. Я, знаете, перечитывал, ведь туда поехала вся левая интеллигенция – Оруэлл, Хемингуэй, Артур Кёстлер – все выдающиеся имена мировой интеллигенции. Вот когда ты сегодня читаешь, то ты просто в каком-то ужасе, потому что, с одной стороны, Франко, франкисты, то есть, ярые националисты, тяжелые, злобные. Франко был невероятно жестоким человеком, прошедшим войну в Марокко, где его солдаты отрезали, что называется, уши врагам.
С. Бунтман
―
Марокканский корпус как раз…
Л. Млечин
―
Да. Он привык к самому жестокому ведению войны, и он это перенес на войну с собственным народом. Не фашисты, но что-то страшное. Но по другую сторону, ту, которой когда-то восхищались, находятся люди, которые ведут себя с той же степенью жестокости. Потому что туда отправляются советские инструкторы из НКВД, которые ведут себя таким же жесточайшим образом и начинают находить внутренних врагов и уничтожать.
С. Бунтман
―
Внутри республиканцев!
Л. Млечин
―
Тех людей, которые ведут войну против Франко, начинают обвинять в том, что они враги народа, начинают уничтожать. Речь идет об анархистах Нина, которые ПОУМ – известно, в историю вошло под этой аббревиатурой. Все дело в том, что ему нравился Троцкий, он считал его настоящим борцом за социализм. Но ПОУМ сформировал боевые части, они сражались на фронте. И что же? Начинается кампания, их объявляют врагами, его самого арестовывают и, видимо, наша оперативная группа его убивает. Его соратников разгоняют, и тем самым наносится удар в спину обороняющимся республиканцам.
С. Бунтман
―
Вот, кстати, где она, пятая колонна-то.
Л. Млечин
―
Вот где пятая колонна. Не генерал Эмилио Мола, который франкист, который тогда, наступая в 36-м году на Мадрид, сказал, что, да, у меня есть пятая колонна, она меня поддержит. Конечно, вот по существу удар в спину был нанесен, конечно, вот этой вот методикой.И недаром же и Кёстлер, и Оруэлл вернулись из Испании антикоммунистами. Эти левые до мозга костей люди, очень либерально настроенные, вернулись антикоммунистами и антисоветчиками, потому что они увидели, что несут с собой вот эти сталинские посланцы.
С. Бунтман
―
В испанскую войну как раз расцвела и умерла идея другого марксизма, идея либертарианская, идея самоуправления. Она умерла, в общем-то, не совсем сама и не совсем с помощью франкистов.
Л. Млечин
―
Во всяком случае, стало ясно, людям за пределами Советского Союза стало ясно, что такое советская модель, и как она действует. И это наложило, конечно, большой отпечаток, и действия там советских чекистов, они, конечно, имели такие ужасные последствия.А что касается Германии, то там была мощнейшая разведывательная сеть, она опиралась как раз, в отличие от Франции, где агенты были за деньги или от несчастья, которые искали хоть какой-то надежды в сотрудничестве с советской разведкой, хотели потом вернуться на родину – многое им разведка обещала. Там это было на мотивах борьбы с фашизмом, потому что Советский Союз, и справедливо, представлялся единственной мощной силой, способной противостоять нацистской Германии. И большое число немцев, не только коммунистов, а просто антифашистов, считали своим долгом работать на советскую разведку.
И вина была советской разведки, которая сама себя – ну, не сама себя, параллельные структуры ее уничтожали – что в ключевые предвоенные годы у нас там была уничтожена резидентура, в какой-то момент там не осталось ни одного человека, знающего немецкий язык, и были утеряны все контакты. Потом после заключения пакта с Германией, когда увеличился состав полпредства, и поехали туда торговые делегации, быстро выросла резидентура, но она была из новых людей.
С. Бунтман
―
А послом был Деканозов.
Л. Млечин
―
Послом был Деканозов, а хуже – ну, Деканозов-то, бог с ним – посол, полпред, а резидентом был младший Кобулов – Амаяк Захарович Кобулов, чудный счетовод из Боржоми. Был очень милый человек, незаменимый тамада в любой компании, но не знавший немецкого, не понимавший Германии и, конечно, не способный оценить то, что там происходило. Поэтому информация оттуда шла, конечно, очень недостаточная.
С. Бунтман
―
Леонид Млечин. Если делать вывод, вот 20 лет советской разведке, если брать до войны, вот какой ее генезис такой?..
Л. Млечин
―
Такие там взлеты есть невероятные, есть невероятно талантливые люди, каждый из которых заслуживает не только книжки, а фильма. И о многих сняты, многие вошли в историю разведки. И ее уничтожение или самоуничтожение, я не знаю как сказать, к самому важному для России, для Советского Союза периоду Второй мировой войны определило трагедию.
С. Бунтман
―
Неизбежная гибель всего яркого, которая произошла к концу 30-х годов.
Л. Млечин
―
Видимо, да.
С. Бунтман
―
Когда выйдет книжка?
Л. Млечин
―
Ну, я завтра ее отнесу – дальше все в руках издательства. Я сделал свое дело.
С. Бунтман
―
А дальше переворачиваем песочные часы…
Л. Млечин
―
Сергей Александрович, я сделал свое дело, которое я должен был сделать давным-давно.
С. Бунтман
―
Все, и теперь она уже зажила, и вот обязательно скажите, когда выйдет – мы еще будем радоваться вместе.Леонид Млечин в программе «Дилетанты». Спасибо большое!
О рождении и продолжении жизни, может быть, даже смерти в какой-то момент разведки новой российской и советской разведки до Второй мировой войны.