Роман Виктюк - Дифирамб - 2010-10-17
К.ЛАРИНА: «Любимейший Роман Григорьевич, когда же, наконец, заработает в полную мощь ваш театр в красивейшем здании «Трактор» великого архитектора Мельникова? Сколько там будет сцен? И когда? Когда будет открытие сезона в родном театре?» Вот вам вопрос пришел сразу же.
Р.ВИКТЮК: Сразу!
К.ЛАРИНА: Роман Григорьевич Виктюк в нашей студии. Отвечайте.
Р.ВИКТЮК: Сразу нужно давать ответ как на экзамене. Отвечаю. Все было так прекрасно, хорошо было нам с товарищем Лужковым. Он 10 лет нам писал бумаги, что он за, что все планы мэрии только для нас. Красным карандашом ругал всех начальников, даже я видел слова очень нехороших букв татарских. И это все мы относили тем начальникам, к которым вот эти буквы относились. И уже все в порядке, уже роют, уже все, мы готовы... И его уже нет.
К.ЛАРИНА: Ну?
Р.ВИКТЮК: Вот теперь, добрые люди, помогайте, потому что уже не знаю, что нам делать. Должен вам правду сказать, мы 10 лет согревали эти стены своим теплом. Они бы от морозов к чертовой матери бы разлезлись. Но! Это здание уникально гениальное и придумано как будет внутри все сделано. Это фантастически. У меня сердце просто дрожит, потому что я это вижу, уже слышу, уже вижу этот оркестр, который стоит там на балкончике. И уже ленточка. Правда, я видел, что подходит Лужков и он с ножницами режет. Понимаешь? Теперь не знаешь уже, кого видеть.
К.ЛАРИНА: Нет-нет-нет, товарищи, я думаю, что все будет нормально. Потому что сейчас, когда вот эта смена власти произошла, сейчас одним росчерком пера Владимир Ресин кому-то дарует, а у кого-то отнимает. Судя по тому, что, все-таки, 10 лет вас мурыжили, может быть, сейчас-то, наконец, уже отмашку дадут окончательную и бесповоротную?
Р.ВИКТЮК: Кто?
К.ЛАРИНА: Ресин.
Р.ВИКТЮК: Кто?
К.ЛАРИНА: Собянин.
Р.ВИКТЮК: А сколько еще Ресин будет?
К.ЛАРИНА: Ну, Собянин будет новый мэр. Видели такого человека?
Р.ВИКТЮК: Я его видел в Ленинграде – мы в одной гостинице жили когда-то. И за завтраком мы общались.
К.ЛАРИНА: Ну, скажите, какие впечатления?
Р.ВИКТЮК: Он был очень суров, но, понимаешь, поскольку у меня на лице мимика не может быть суровая, я сразу даю улыбку, обаяние и понимаю, что я боюсь человека... И пока я сообразил, кто это, прошло время. А когда я уже сообразил, было поздно, завтрак кончился. Но он шутил. Так что, нет, нет-нет. Прости, прогноз твой, Ксюша?
К.ЛАРИНА: Прогноз: все будет нормально. Потому что здание уникальное.
Р.ВИКТЮК: Ну, оно единственное во всем мире!
К.ЛАРИНА: Хотя, с другой стороны, могут, наоборот, отобрать, Роман Григорьевич. Скажут: «Здание уникальное, архитектурное наследие города, никаких театров».
Р.ВИКТЮК: И что там будет?
К.ЛАРИНА: А просто здание, музей.
Р.ВИКТЮК: Нет, там музея не может быть, потому что Мельников – он, все-таки, все видит, его душа летает. Я клянусь, это правда. И он не допустит этого. Он же 10 лет это терпел. А это здание, я помню, там, 10 или 11 лет назад... Вот, помнишь за телеграфом, где сейчас моссоветовское, где сейчас товарищ Ресин работает? Так вот в этом здании, в крайнем подъезде на последнем этаже было общежитие театра Моссовета. И, вот, я там жил. И окошечко, которое выходит на Кремль, было мое самое любимое. Потому что я как Раскольников на этом окошечке любил что-нибудь поесть, и в это время смотреть на Родину. А это была квартира Власика, который был в охране Иосифа Виссарионовича.
Так вот. Когда ликвидировали общежитие и превратили это в Моссовет, и меня вызывают в Моссовет к Ресину по поводу здания. Вот, говорите правду. Я подхожу и говорю: «Боже мой, это что, знак того, что будет хорошо или плохо?» Потому что мой подъезд, поднимаюсь на последний этаж, открываю дверь – мое окно. Только окно остались, стенки – там было 6-8 квартир, все сняли, все перестроили-перестроили и я стою у этого окна. Приходят разные люди с какими-то бумагами, папками. Там хотели, чтобы были разные организации вплоть до развлекательных, нехороших уже 10 лет назад. Все садятся, все. А у меня никаких папок, ни адвоката, ничего – один я стою как много лет тому назад, только нету моего завтрака. Говорит мне Ресин: «Почему вы там стоите?» Я говорю: «Эта комната моя, потому что я здесь жил. Вот здесь была моя койка, а здесь моя вот...» Все решают, что он, конечно, сумасшедший. Ресин начинает хохотать и говорит: «У вас такая преемственность в этом здании». Я говорю: «Я только не знаю, это окошко принесет мне счастье или беду?» Он говорит: «Садитесь-садитесь». Я, конечно, сел. И, вот, все выступают и доказывают, показывают газеты. Ничего у меня. А у меня только одни глазки и улыбка. И вдруг он говорит: «Товарищи, зачем мы тратим время? Вот у меня есть приказ, это здание переходит... Роман, гений, поздравляю! Ваше». Вот, что было с теми, кто пришли со всеми выкладками, понимаешь? А я говорю: «Мне?» Он говорит: «Дайте я вас расцелую! Это счастье, что в этой комнате, где вы были Раскольниковым, вам теперь не нужен топор и старушка».
К.ЛАРИНА: (смеется) Ну, с тех пор прошли годы, это называется.
Р.ВИКТЮК: Да, и мы общались, понимаете? Мы даже с Еленой Образцовой. Ну, это же мои великие небесные подружки. Он их обожает. Мы приходили, мы везде встречаемся. Мы ему сейчас написали маленькое-маленькое письмо, напоминание в любви, я от себя. Его секретарь меня обожает. Она когда меня видит, кричит: «Солнце пришло». Я говорю: «Только бы оно не зашло». Но она – очень-очень хороший человек.
К.ЛАРИНА: Владимир Иосифович, если вы нас сейчас слышите, сделайте еще одно доброе дело.
Р.ВИКТЮК: Для гения. Нет, ты скажи: «Для гения».
К.ЛАРИНА: Для гения, для Романа Виктюка. Потому что сейчас... Посмотрите, Ресин – каждый день по доброму делу. Каждый день.
Р.ВИКТЮК: Если он завтра придет на работу, Ксюнечка, и он прочитает, вот, нашу эту скромную бумажечку, и тут же вызовет кого надо и скажет: «На места! И быстро выполнять то, что недорешил товарищ Лужков!» Это было бы замечательно.
К.ЛАРИНА: Ну, на этом мечты наши заканчиваются, переходим к суровой прозе.
Р.ВИКТЮК: Ксюня, нет. Это пьеса, которая называется «Реальность», Ксюша. Если у тебя есть энергия доброты и ты приносишь только счастье, значит, завтрашнего дня я буду ждать.
К.ЛАРИНА: Пьеса, которая открывает сезон театра Виктюка. Это что такое? Расскажите нам.
Р.ВИКТЮК: Я тебе очень скромно расскажу. Но это не скромно, потому что это тоже историческое для меня продолжение того, что начинал великий Таиров с Камерным театром. Это было до революции. Это пьеса австрийца Лотара – это современник Шёнберга, Берга, Веберна, тех великих, кто жил и, как бы, завершил музыкальную эпоху. Они все ходили на его спектакль, который шел в Вене, они все дружили. Там тоже на эту пьесу был наложен запрет.
К.ЛАРИНА: Как называется? Скажите.
Р.ВИКТЮК: «Король-Арлекин». И Таирову также точно запретили до революции и сразу же после революции.
К.ЛАРИНА: А правда, что он в ноябре 1917 года сыграл премьеру?
Р.ВИКТЮК: Совершенно верно. И теперь слушай самое интересное. Я это все знаю и иду в Пушкинский театр, чтобы найти экземпляр. Вот теперь скажи из трех раз, там хотя бы страничка этой пьесы была?
К.ЛАРИНА: Нет?
Р.ВИКТЮК: Названия не знают вообще. Да?
К.ЛАРИНА: А там есть какой-то архив в театре Пушкина?
Р.ВИКТЮК: Даже если был бы. Но там, где, прости меня, раньше был кабинет Таирова, сейчас туалет на втором этаже. Не веришь? Пойди посмотри. Я в этом кабинете был, когда еще была Алиса Георгиевна Коонен.
К.ЛАРИНА: Зрительский туалет. Я там была.
Р.ВИКТЮК: Вот! Это и был его кабинет. А Алиса Георгиевна была у меня в ГИТИСе председателем экзаменационной комиссии. И что самое я тебе расскажу сейчас... Можно тебе рассказывать хорошее?
К.ЛАРИНА: Конечно.
Р.ВИКТЮК: Потому что душа ее, ну, как-то такая была ко мне фантастической доброты, когда заседала комиссия. Она была председатель, она сказала: «Я не имею права судить никого. И никогда это не делаю. Но у вас есть выпускник один, о котором я могу только сказать одно: я его фамилию запомнила, и прошу ему поставить только самую высокую оценку». Она извинилась и ушла. А поскольку я был старостой, я ее привозил и, вот, в этом-то кабинете, в их квартире я был каждый раз, когда ее встречал и отправлял. Знаешь, и она, у меня такое было впечатление, так хотела рассказать о беде, которая произошла. Она не понимала, как можно ребенку с такими горящими глазами и с верой вселить столько пессимизма и грусти, и ее боли, что когда в ВТО один раз они после закрытия театра собрались, кто еще остался из камерников, и играли отрывки из их спектаклей. Я этот вечер помню, как будто это было вчера. И она меня пригласила. Они играли при полной тишине, потому что зал только плакал. И они играли все ее лучшие роли, Лекуврер в том же числе. И она, вот, говорила и плакала. А поскольку все понимали, что это театр, который не имеет права в СССР, все, кто пришел, было ощущение, что ждали, что, вот, сейчас приедут товарищи и всех вместе отправят за то, что решили прийти на это преступное действие. И в конце, когда она вышла одна, все встали и цветы, которые были, у ног. Вся сцена ВТО была в розах. И она, ревущая – не плачущая, ревущая. Так вот, память о ней в моей душе на всю жизнь. И я поехал в Петербург, в театральную библиотеку – там мне тоже подружка...
К.ЛАРИНА: Подождите. Вообще невозможно было найти нигде в Москве эту пьесу?
Р.ВИКТЮК: Нет, нету-нету. Нет.
К.ЛАРИНА: Поразительно.
Р.ВИКТЮК: Название неизвестно. И мои девочки, конечно, пошли в такие дебри библиотики... То, что цензура до революции и после (а это была столица) выбрасывала, и умный тогда директор этой библиотеки все собрал, что было написано «Нет» красными чернилами. И они мне вынесли 6 экземпляров, 6 переводов. И я из 6-ти, конечно, сделал один.
И теперь скажу тебе самое гениальное. Когда у меня оказался, все-таки, экземпляр таировский, он настолько совпал с тем, что лежит сейчас у меня на репетиционном столе. И поэтому не поставить сейчас, когда эта проблема мне кажется настолько очевидна...
К.ЛАРИНА: А про что? Расскажите.
Р.ВИКТЮК: Власть и творец. Все. И автор был убежден, что симфония, если была бы написана, то власть и культура – это должно быть единение. Поскольку это Австрия... Можно немножко отвлечься? Фридрих, король был человеком, который сам играл на флейте, и у него в Вене каждую субботу-воскресенье собирались музыканты, они играли и он играл. И в один из вечеров ему докладывают: «Бах, старик подъехал». Он все остановил, побежал, встретил и говорит: «У меня сегодня 6 новых инструментов, 6 роялей, которые мы еще не пробовали. Я вас прошу, мы пройдем по всем анфиладам комнат и на каждом инструменте сыграйте ту тему, которая вам сейчас придет к сердцу». Бах играл на всех 6 инструментах. И тогда король говорит: «А я вам сейчас задам тему, которую вы должны сыграть на этом инструменте, сочинив фугу». Бах начал и остановился, он сказал: «Я должен поехать домой в Лейпциг и подумать». Король озадачил гения. И это было общение и понимание друг друга, власть власти и культура власти. Бах мог создавать пространство, в котором он мог властвовать. И он делал все для того, чтобы власть понимала, что она на вершине, она такая же, как и культура. Вот это соединение властей, когда они понимают, что они нужны друг другу, и культура возвышала тогда власть. И какая власть, такая культура. Какая культура, такая власть.
А когда, понимаешь, вот те, которые думают в культуре, что они могут выступить в том пространстве, но у них нет властвования, они не могут дать новых идей, они боятся власти или не любят, или льстят и при этом просят денег. А власть все это потрясающе понимает, не любит их, просвечивает их существо и делает вид, что, все-таки, заботится о культуре и какие-то подачки, все-таки, происходят. Вот, когда это исчезнет и когда культура получит силу властвовать, об этом можно только во сне мечтать. Правда?
Или... Еще последнее тебе расскажу. Я все думаю, да, действительно, когда же, все-таки, будет этот просвет слияния власти и культуры? Вот, я в Кремле встречался с Медведевым. Он на меня смотрел фантастически хорошо. Понимаешь? И я смотрел на него, знаешь, с каким-то таким облегчением. И я хотел ему сказать: «Мы с вами с одинаковыми крыльями». И очень скоро присылает мне письмо его супруга Светлана и поздравляет меня с днем рождения.
К.ЛАРИНА: Логичнее было бы с днем ангела, после такого признания.
Р.ВИКТЮК: Тогда не было. Вот, сейчас я жду этот день ангела. И я, конечно, отправлю ей приглашение на премьеру, потому что к премьере на свой день рождения я себе приготовил подарок, «Король-Арлекин».
К.ЛАРИНА: Новости.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Закончили мы на том, что у президента есть крылья.
Р.ВИКТЮК: Да, у президента крылья, которые я на нем и увидел, на себе и на нем. И мы с ним вместе готовы к полету.
К.ЛАРИНА: Куда же вы собрались, Роман Григорьевич?
Р.ВИКТЮК: Знаешь, я сразу вспомнил израильскую землю.
К.ЛАРИНА: Так? Хорошее направление. (смеется)
Р.ВИКТЮК: Очень. Когда 40 лет Моисей блуждал по пустыне и искал дорогу к земле обетованной. 40 лет. Если так задуматься, то из Египта прийти в Израиль, ну, если, правда, идти очень медленно, за месяц можно дойти. 40 лет тут ни к чему. И вопрос: почему Моисей это так придумал? И, вот, я не знаю, это, вот, может, мой юмор, а, может, это и всерьез – я по твоим глазам сейчас это увижу, крылья у тебя сейчас появятся или нет. Я думаю, что это зависит от того, чтобы исчезли все те, кто был в плену египетском. Чтобы они просто умерли и чтобы не было даже тех людей, у кого была память об этом плене.
Если подумать, что египетский плен – это наше советское пленение тоже, то сколько же лет и когда закончится тот исход 40-летний, если все началось в 1991 году? Если ты умеешь считать (я тоже), это будет 2031 год. И мы должны отряхнуть вот эту пыль, все, что было за те 40 лет на этом исходе в 2031 году.
К.ЛАРИНА: А вы уверены, что этого хочет народ российский? Ведь, наоборот, все таскают за собой. Как ракушками облепленные.
Р.ВИКТЮК: Нет! Я поэтому, Ксюша, и завопил: «Нет». А те, кто не захотят, то библия говорит, что они превратятся в песок, и песок их все равно рано или поздно поглотит. Перемены все равно будут. Это от нас не зависит, это движение жизни, которое по тому верхнему какому-то распорядку, и нужно только уметь попасть в тональность или в резонанс этих перемен, услышать ту ноту, которая в переменах есть. А там есть и нота, которая дает гармонию, и нота, которая дает дисгармонию. И зависит от тебя, что ты в этих переменах пускаешь в себя – ту ноту, которая несет свет, или та нота, которая дает или синкопу, или сомнение, или переворачивает гармонию и дает дисгармонию. Все зависит только от нас.
К.ЛАРИНА: Ну, посмотрите, Роман Григорьевич. Принимаю ваш образ – очень нравится.
Р.ВИКТЮК: Правда, я красиво сказал?
К.ЛАРИНА: Но в такой какофонии, которая сегодня существует, громче всех этот скрежет плебса. Он сегодня определяет нашу жизнь.
Р.ВИКТЮК: Конечно! И это звук, который составляет, как им кажется, музыку. А это не музыка, это диссонанс, который противостоит природе, прежде всего. И я не знаю, где тот Моисей – а я хочу поверить, что это Медведев, поэтому я сказал о крыльях – который... Ну, вот, сейчас же пришел человек, Федотов его фамилия, да?
К.ЛАРИНА: Михаил Александрович, да.
Р.ВИКТЮК: Который говорит о десталинизации – это вот то, о чем я сейчас говорю. Как ему удастся за такое короткое?.. Или они вместе найдут какой-то такой полет над нашей землей и смогут сверху посмотреть на нас и понять, каким образом энергию сталинизма нейтрализовать?
К.ЛАРИНА: Можно вопрос? Кстати, очень важный.
Р.ВИКТЮК: Да.
К.ЛАРИНА: Когда Михаил Александрович Федотов об этом сказал, очень многие люди, большинство не поняли, о чем он говорит, и решили, что он говорит о каких-то статуях, о каких-то советских символах.
Р.ВИКТЮК: Какие статуи!
К.ЛАРИНА: Он говорил о психологии, о мировоззрении.
Р.ВИКТЮК: А я о чем?
К.ЛАРИНА: Ну, вот, просто чтобы вы это тоже объяснили.
Р.ВИКТЮК: Память, об этом говорю. Память. Конечно, вот эту память, которую мы впускаем в себя, не думая о том, в чем ее отчаяние и в чем ее негатив. И почему чем скорее мы отряхнем эту пыль, этот прах, тем скорее мы перейдем к той земле, о которой говорят и говорили все великие философы в начале XX века. И Бердяев, и Шестов. Это уникальная была пора и поэтического мира, и литературы. Вот этот купол их энергии висит над нами, Ксюша. И они ждут, когда будет потребность, чтобы они вошли в наши души. У Бердяева все это написано, все это есть. Да? Вот, когда мы...
Что такое культура? Это есть потребность к возвышению души. Она все слабеет и имеет потребность, только, извини меня, пожалуйста, мы живем во время потребления, во время того, когда цивилизация только хочет нас накормить и дать те обманные знаки приобретения. Ведь, самое страшное: кто у нас сегодня поэт №1? Модельер! Моделька и цирюльник. Они на экране, в душах, в модельных бизнесах, во всем. Первый человек – модельер. Вот, ты приди на улицу и скажи, допустим, «Версаче». И ты будешь сразу культурным человеком, ты будешь воплощением поэта, понимаешь? Потому что ты понимаешь, что такое величие сегодня в культуре. А культура – все-таки, это есть борьба против рынка и против телевизора.
К.ЛАРИНА: Культуру делают люди. Люди хотят комфорта, хотят благополучия. Это выбор, который стоит перед каждым человеком.
Р.ВИКТЮК: Правильно.
К.ЛАРИНА: Ведь, есть что терять, вы же понимаешь, Роман Григорьевич?
Р.ВИКТЮК: Но это может быть болезнью, а может быть дыханием. Правда? Для того, чтобы вздохнуть и сказать: «Я счастлива». А когда ты только дышишь и смотришь «Ой, хочу то, хочу то. Мне мало. Нет, еще там живут, там. Нет, так квартира лучше», ничего никогда не будет, поверь. Это разрушает человека. Мы этого понять не хотим. А это и есть воспоминание о том пленении, в котором мы были столько лет. Вот, избавиться от этого плена – это было бы великое счастье, если бы наш президент вот так же, как и я, себе сказал.
Не нужно, чтобы он это декларировал – могут не понять и могут подумать, что это... Вот, он встречается с джазистами, правда? Говорят «Это пиар, это для чего-то». Нет, не для чего-то! Он любит это. Гениальнее будет, когда... Вот, я сейчас на канале «Культура» веду программу о классике, о музыкальной классике. Вот, если бы он меня хотя бы 3 раза послушал, я убежден, на 4-й раз он бы попросил, чтобы я ему дал послушать то, о чем я говорю, и с чего нужно начинать, чтобы эту гармонию мировую, классическую впустить в свою душу. И чтобы она с утра его наполняла. Тогда он будет, власть, которая имеет власть, и просит культуру, у которой тоже есть власть, быть вместе. Тогда все великие... А их там мало уже, Ксюша, осталось. И надо захватить еще успеть общение с теми, кто был не случайно отправлен сюда на землю. Нет уже Шостаковича, нет уже Солженицына, нет уже тех совсем недавно еще великих, которые писали музыку, правда? Уходят. Нет великих пианистов, нет великих скрипачей, виолончелистов. Вот, последний ушел Ростропович. Правда? Ничего не было сделано, чтобы его дух вошел как естественная потребность всех нас. А у него это было. Он мог это! Понимаешь? И таких было десятки, сотни индивидуальностей, и культуру создает индивидуальность. Все. Если мы это не поймем, то можем только грустно говорить о том, что ее никогда не будет.
Так вот последнее – индивидуальность. Нужно призвать к общему хору, к общему пению, к общему прославлению человека, земли и бога. Вот, если эта песнь произойдет, поверь, будет свет, будет солнце.
К.ЛАРИНА: Роман Григорьевич, для этого нужно быть невероятно внутренне свободным человеком. А возвращаясь к десталинизации – и об этом тоже говорил Федотов – для того, чтобы быть свободным человеком, нужно быть бесстрашным человеком. У нас сегодня, когда мы говорим о страхе, который существует в обществе. Но это обоюдный страх – мы боимся их, они боятся нас.
Р.ВИКТЮК: А я тебе о чем и говорю!
К.ЛАРИНА: Вы же это понимаете.
Р.ВИКТЮК: Мы же понимаем все, что думают они, они все понимают, что думаем мы. А мы должны быть прозрачны и они прозрачны. И там вот этих хитросплетений, умозаключений, построений не должно быть. Должна быть мудрость. Я сейчас говорю о мудром человеке, а не человеке, который умом строит разные конструкции, как выжить и как обмануть, и как получить больше денег от государства.
К.ЛАРИНА: Ну вот, Сталин был как раз мудрым человеком.
Р.ВИКТЮК: Мудрым. Понимаешь, он что-то понимал, но он был дьявольски мудр. Это большая разница. Когда я говорю о том Фридрихе Короле, понимаешь? Он был просветлен культурой, он понимал, что без культуры он не король – он просто тогда флейтист. А это было его хобби, и таким, что он был профессионалом. Он владел этим, он понимал, что такое дух, что такое молитва, что такое каждую субботу нужно молиться через музыку, чтобы отчищать себя от скверны каждодневно, от среды, которая... Ну, как это? Вот такие ракушки на корабль – они цепляются-цепляются, и корабль замедляет движение. Так вот прах, нужно слушать тех, кто об этом просит, и пытаться отряхнуть. А главное, память даже тоже.
К.ЛАРИНА: Точка отсчета, которую вы задали сегодня, когда вы называете имена, начиная с Таирова и заканчивая Ростроповичем, это какая-то Вселенная, которая уже уехала.
Р.ВИКТЮК: Да, солнышко!
К.ЛАРИНА: Вы сами говорите, что все это исчезает.
Р.ВИКТЮК: Но! Понимаешь, счастье в том...
К.ЛАРИНА: Масштаб-то другой сегодня.
Р.ВИКТЮК: Да. Но я тебе скажу, что их нежность и их любовь к земле, она окутывает земной шар какой-то такой пленкой. У них там есть окошки, они выглядывают и ждут той секунды, когда земля встряхнется и мы все вместе поднимем глаза к небу. Все! Это самое произойдет потрясающее. Потому что тогда наш свет глаз, который отринет нас от суеты, встретится со светом тех, кто ушел. И я в это верю. Знаешь, вот я сейчас вспоминаю Михаила Александровича Ульянова. Понимаешь? Я, все-таки, с ним работал, и он играл Сталина. И он решился сыграть его обнаженно так, что коммунистки подбегали к рампе и кричали: «Позор! Позор!» А он прятался за мной. А я говорю: «Выходите-выходите, это ваше поколение». Он сказал: «Не мое». Понимаешь? И он был большой ребенок. А когда эти дети почувствовали, что они здесь не нужны – это Ефремов, это Лавров, это Игорь Дмитриев, это Валя Ковель, моя любимейшая, она играла фантастически со мной в спектакле... Ай, даже вспоминать... Понимаешь, у меня сразу горло перехватывает. Вот это вся плеяда нежности и детства. А детство никогда не говорит «Нет», говорит только «Да». Вот, их энергия светлая, нежная ждет нашего услышанного движения. Мизансцена. Вот так представь себе, если бы ты была кинорежиссером. Пространство, миллионы голов и все медленно поднимают голову кверху. И свет. Музыка. Да? Вот, если бы это произошло, то мы с тобой тут же обрели бы крылья и вместе с властью и со всей культурой летали бы и пытались к окошкам тех, которые на нас смотрят, долететь и поцеловать, и сказать «Мы об этом говорили, плакали, ждали. Радуемся как и вы».
К.ЛАРИНА: Может быть, чего-нибудь прочтете?
Р.ВИКТЮК: Я ничего не знаю.
К.ЛАРИНА: Ну ладно?
Р.ВИКТЮК: Нет-нет-нет.
К.ЛАРИНА: Ну, пожалуйста?
Р.ВИКТЮК: Нет.
К.ЛАРИНА: Так стихи читаете...
Р.ВИКТЮК: Помилуйте, нет. Я никогда не помню.
К.ЛАРИНА: Хотя, вы на ходу сочиняете сейчас прямо. Такое поэтическое у нас получилось.
Р.ВИКТЮК: Ксенечка, понимаешь, осмысливать не поэтически и не зная мифов, невозможно жить. Я думаю, что театр должен возвратиться к тому, что было до этой праосновы. В начале было слово. До слова. А в раю? Ведь никто же не разговаривал – там только пели. И эти райские песни слышал только Моцарт. И он их принес на землю. Там не было психологии ненависти, отвращения, убийства. Нет. Нота, которая попадала в твою душу. Мелодия, которая тебя обхватывала всю. И ты говоришь: «А я не знала, что я нотный звук и что я мелодия любви». Ведь, это не утопия. Я, конечно, безумный – я это сейчас не отрицаю, потому что я сейчас понял, что тот, кто слушает, может сказать «Товарищи, он совсем тронулся».
К.ЛАРИНА: (смеется)
Р.ВИКТЮК: Но если они сегодня вечером откроют Первый канал и посмотрят «Лед и пламень», то увидят меня в жюри, и я там.
К.ЛАРИНА: Это что такое? Это шоу ледовое?
Р.ВИКТЮК: Ледовое шоу.
К.ЛАРИНА: И вы там в жюри?
Р.ВИКТЮК: И я в жюри.
К.ЛАРИНА: Вот чем все кончается. Летали мы с вами, летали! И куда мы прилетели?
Р.ВИКТЮК: И лед должен охладить, понимаешь? (все смеются) Там же очень холодно. И Татьяна Анатольевна каждый раз кричит «Я простужаюсь, я простужаюсь! Как вы выдержите?» А я кричу: «Вашей любовью и нежностью, конечно, я...»
К.ЛАРИНА: Вот, кто этот человек, я поняла! Кто это сказал «Мир ловил мен и не поймал»?
Р.ВИКТЮК: Да, это Сковорода.
К.ЛАРИНА: Это вы, Роман Григорьевич. Конечно!
Р.ВИКТЮК: Ты знаешь, это на могилке у него. Я всю жизнь, когда вот тот период пленения египетско-советского, я только говорил эту цитату. Они мне говорили одно, я их слушал и делал совершенно по-другому. Понимаешь? Я даже не понимаю, как можно было бы жить по-другому, понимаешь? И Даниэль, и Синявский мне каждый раз говорили: «А как ты вот сейчас выкрутишься? Ты не сможешь» И! 100 лет со дня рождения Ленина. И Даниэль говорит: «Ну и все. Ты – главный режиссер театра Ленинского комсомола. Как?» И! Меня вызывает Обком партии. Утром понедельник, они в субботу-воскресенье, все члены партии, конечно, отдыхали. Из зала запах идет нехороший, я на трибуне, у меня длинная прическа, красная польская куртка и без бумажки. Я выскочил и только сказал: «Мамочка, помоги». И больше ничего. Знаешь? И вдруг я начинаю говорить: «Я был в музее Ленина, я вам передать не могу, какое открытие я сделал. Комната такая-то, папка такая-то, номер такой-то. Клара Цеткин писала Наде Крупской, что когда победит в России советская власть, Володя мечтает, чтобы первая культурная акция была – пьеса Шиллера «Kabale und Liebe». (все смеются) Полное молчание, мимики на лице у моих членов партии, Обкома нет. Сзади первый секретарь Обкома Крыков говорит, он сказал очень нехорошее татарское слово: «Убе? Он еще говорит без бумажки. Какой потрясающий парень!» И дальше я говорю: «Коварство и любовь!» И мои сидящие в зале махнули головами и мне разрешили поставить к 100-летию со дня рождения Ленина «Коварство и любовь».
Но приехал туда Мастрояни снимать «Подсолнухи», пришел на спектакль. Кричал, что это Европа, что он не мог подумать, что в России может быть такая высота культуры. И он просил дать ему любую книжку и написать свой отзыв. А у нас только была тетрадка, помнишь, по 2 копейки или по 4, в клеточку? Дали ему. Он пишет и кричит, что «Genio, genio!». Я стою, я говорю: «Я – Роман». Он: «No, no! Genio!». Я говорю: «Но я же Роман». И его отзыв попал наутро куда надо, и там сказали: «Если капиталисту нравится «Коварство и любовь», там есть неконтролируемые ассоциации». Какие у них ассоциации?! От любви Фердинанда и Луизы, или они агенты были каких-то разведок и они скрывали это, я догадаться до сегодняшнего дня, я тебе клянусь, я не могу угадать. Но это был приговор.
К.ЛАРИНА: Да. Кстати, надо напомнить, что этот термин чудовищный, он возник именно в недрах советской цензуры, «неконтролируемый подтекст», да?
Р.ВИКТЮК: Только! Только!
К.ЛАРИНА: Когда не могли объяснить, что. Но чуяли.
Р.ВИКТЮК: Ничего! Тогда и говорили, что контроля над этим нет, но мы проникаем в существо этих негодяев. Вот и все. И их политическую авантюру мы раскрываем моментально.
К.ЛАРИНА: Кстати, сегодня вновь наступило время неконтролируемого подтекста – я надеюсь, что он свое дело сделает. Это вещь, которая очень помогает при осмыслении сегодняшней ситуации. Она очень опасна, она всегда очень очевидна, ее всегда слышат и чувствуют.
Р.ВИКТЮК: Конечно.
К.ЛАРИНА: Понимаете?
Р.ВИКТЮК: Конечно.
К.ЛАРИНА: Она разрушительна для тех, кому вы крылья подарили.
Р.ВИКТЮК: Конечно-конечно! Поэтому будем надеяться, что крылья...
К.ЛАРИНА: Да. Значит, «Король-Арлекин». Возвращаемся.
Р.ВИКТЮК: Да. 28 октября в день рождения. А режиссеру всегда 19, потому что он всегда начинает, и он ничего не должен знать и уметь. И только видеть пионервожатого, который протянул красную ленточку, держит стартовый пистолет, кричит «Раз, два, три!», стреляет, бежать. И режиссер 19-летний бежит. Если он подумает во время бега, почему он бежит, куда бежит, есть ли у него ассоциации неконтролируемые или нет, он попадет в пропасть. А нужно просто лететь и ощущать крылья.
К.ЛАРИНА: Спасибо вам большое. Роман Виктюк сегодня вот такой мастер-класс устроил в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы». Я даже ни разу не отвлеклась – невозможно оторваться от этих глаз.
Р.ВИКТЮК: Она слушала потрясающе!
К.ЛАРИНА: Я надеюсь, что энергетика эта ушла туда, за пределы ваших радиоприемников, и где бы вы сейчас ни находились, вы, наверняка, это почувствовали.
Р.ВИКТЮК: Приходите на спектакли, вечером включайте Первый канал.
К.ЛАРИНА: На сцене театра Моссовета?
Р.ВИКТЮК: Театра Моссовета. А сейчас мы играем в Доме музыки. Будем дать ремонта. Приходите после, ой, Ксюшиной благодати!
К.ЛАРИНА: Спасибо. Целую вас, обнимаю и люблю.
Р.ВИКТЮК: Спасибо.