Светлана Крючкова - Дифирамб - 2013-10-27

К. ЛАРИНА - Начинаем нашу программу. Добрый день еще раз. У микрофона Ксения Ларина. Я с большой радостью представляю вам нашу сегодняшнюю гостью - народная артистка Росси Светлана Крючкова. Здравствуйте, Светлана Николаевна.

С. КРЮЧКОВА - Здравствуйте, Ксения. Здравствуйте, все, кто нас сейчас слушает.

К. ЛАРИНА - Светлана Николаевна сегодня нам книжку принесла совсем новую, вот буквально из типографии.

С. КРЮЧКОВА - Да.

К. ЛАРИНА - И сама ее с удовольствием листает. Я поняла, что невероятно дорога для вас эта работа, поскольку она вот такая важная. Это первая монография, первая книга.

С. КРЮЧКОВА - В принципе, да, вот настоящая такая. Я отвечаю здесь за каждое слово, она достаточно полная. Называется она "Разное счастье нам выпадает". Я не писатель. Я выступаю со своими сольными программами, составителем и режиссером которых я являюсь сама. Сольная ли это программа, где я рассказываю о кино, пою песни, читаю стихи, или поэтические ли это вечера? Ну, я разговариваю доверительно со зрителем. И интонация этой книги, и форма ее - это разговор с теми, кому нравится то, что я делаю. Врагам не надо эту книгу покупать. Зачем она им? Я не писатель, я рассказываю то, как сложилась моя жизнь.

А родилась я в середине прошлого века, ровно в середине - год 1950-й. Так что рассказать есть о чем. И судьба меня одарила, наверное, могу сказать, счастьем - может быть, не личным счастьем безоблачным, а счастьем встречи с выдающимися мастерами русской сцены. У меня были выдающиеся учителя. Я поступила в школу-студию МХАТ, председатель приемной комиссии был Василий Осипович Топорков. Рядом сидели Грибов, Массальский, Комиссаров, Карев, Тарханов, Тарасова, Пилявская - страшно было смотреть в сторону приемной комиссии. Это были наши учителя. Виктор Яковлевич Станицын, мой первый режиссер во МХАТе; Анатолий Петрович Кторов, который играл Дубельта в первом моем спектакле "Последние дни" в МХАТе.

Кинорежиссеры тоже серьезные, качественные, которые составляют славу советского кинематографа. Я не боюсь слова "советский", потому что оно относится к эпохе для меня, не к социальному строю. Это была советская эпоха. Режиссеры, с которыми я успела поработать за два с половиной года в Москве во МХАТе - это были Роман Григорьевич Виктюк, который только приехал в Москву, это был первый его спектакль. Анатолий Васильев, который первый раз ставил на большой сцене свой первый большой спектакль - это "Медная бабушка" Зорина, спектакль о Пушкине. И внутри этого спектакля был целиком пир во время чумы, пушкинский, в котором он мне дал роль Мэри, нежной шотландской девушки, а не Луизы, казалось бы. И там же, во МХАТе, я успела поработать с Анатолием Васильевичем Эфросом на спектакле "Эшелон". И я пишу об этом, я рассказываю об этих людях, с которыми меня сводила судьба, о моих учителях, о моих партнерах.

К. ЛАРИНА - Да, мы сейчас эту книгу попробуем пролистать, поскольку действительно, я понимаю, что это событие невероятной важности в жизни нашей гостьи. Но я не могу не представить еще одного участника сегодняшней передачи. Поскольку Светлана Николаевна не первый раз на "Эхе", и вот каждый раз я ее встречаю с этим замечательным персонажем, который сейчас у нас находится прямо на столе. И зрители Сетевизора, наверное, его видят. Кто это?

С. КРЮЧКОВА - Его зовут Эхо, правда. Он со мной с 1993 года, он объездил весь мир. Он был на Фарерах, в Исландии, на Гибралтаре, много раз в Исландии, много раз в Китае, много раз в Америке, объездил всю Европу. Это мой друг. Когда его кладу под голову в самолете, я говорю: "На которого всегда можно положиться". А сколько в него выплакано. Вот это новый наряд у него, джинсовый, он готовится к поездке Париж, наряд называется "гаврош". У него еще была серьга в ухе, но он потерял, потому что неправильный замок, надо другой.

У нас, например, есть килт, шотландские юбочки, да? И Лариса Рубанская замечательная, которую я обожаю и смею называть своей подругой, в Шотландии где-то нашла маленькую волынку точно такого же цвета, и подарила ее к этому килту, и он у нас щеголял в килте и с этой шотландской волыночкой. А первый его наряд связали мы вдвоем с Ниной Усатовой. Мы репетировали тогда спектакль "Голубки" и жили в санатории: она с ребенком со своим, с Колей, а я со своим тоже Сашиком, в детском корпусе. Она связала ему тапочки, такие черевички, а я ему связала жилетик. Потом ему весь корабль вязал норвежский наряд. У него большой гардероб, надо сказать.

Потом вот мой художник-гример замечательный - кроме того, что она выдающийся художник-гример питерский, Ирина Николаевна Царевская, так она еще и шьет. И вот она ему разные наряды… На Эйфелеву башню, когда мы собрались, ему штанишки шили клетчатые, потому что мы на самый верх поехали и там снимали. Там с нами ехали солдаты-бундесовцы, они очень смеялись, потому что у меня полная сумка: было три плюшки, значит, Эхо - самый главный, и кинокамера. Я снимала их на фоне Парижа сверху, целое кино есть.

К. ЛАРИНА - А как он попал к вам?

С. КРЮЧКОВА - Его подарила подружка моему старшему сыну. Я почему-то сразу назвала его Эхо, не знаю, почему. Вот Эхо - и Эхо. Я пришла после одного из спектаклей… Я сейчас, конечно, крепче стала, чем раньше была, внутренне, отношение к психике, но как артистка всегда была такая слабовата, нервы раскачаны. И я пришла после какого-то спектакля, была собой недовольна, но Анатолий Петрович Кторов всегда говорил мне: "Как бы ни сыграла, говори: "Я играла сегодня вот так", - потому что забудут, кто это сказал, и начнут повторять". И всегда: "Как был сегодня спектакль?" - я говорю: "Крючкова - гениальна. Остальным - спасибо". Но сама-то я знаю, что не гениальной иногда бываю.

И я пришла расстроенной, пришла и плачу. Пошла, приняла душ, надела кимоно и плачу. А мой сын говорит: "Мама, что ты плачешь? На тебе Эхо. На, положи его сюда", - я его положила вот сюда, под кимоно себе на грудь, и так с ним и заснула. И все, и больше мы с ним не расставались. Мой сын говорит: "Ну, забирай его себе". И когда он у меня сердится, он говорит: "Я своего Эха тебе отдал!"

К. ЛАРИНА - А внутри там ничего не зашили? Бриллианты?

С. КРЮЧКОВА - Слезы. Мои слезы.

К. ЛАРИНА - А вы помните "Странная миссис Сэвидж"?

С. КРЮЧКОВА - Да-да-да.

К. ЛАРИНА - Она там зашила бриллианты.

С. КРЮЧКОВА - Нет, это мои слезы. Сколько выплакано в него.

К. ЛАРИНА - Чудесный.

С. КРЮЧКОВА - Эхо на "Эхе".

К. ЛАРИНА - Аура у него такая замечательная.

С. КРЮЧКОВА - И очень любит стюардесс, особенно на международных рейсах. Мы с ним всегда пристегиваемся вместе: я его сажаю вот сюда себе на живот, и мы пристегиваемся одним ремешком. И когда он открывает глазки - они всегда улыбаются, им очень нравится пассажир такой.

К. ЛАРИНА - Ну, что же? Мы представили уже всех участников сегодняшнего разговора. Хочу вернуться к книге, но перед этим обязательно нашим слушателям напомню, что вы тоже можете вопросы задавать на SMS +7-985-970-45-45. А! Вот еще важная вещь.

С. КРЮЧКОВА - Вот можно я скажу, Ксения?

К. ЛАРИНА - Постой, постой!

С. КРЮЧКОВА - Да. Вот именно об этом я хотела сказать. Я начала что-то говорить, да, но очень много я рассказываю о вот таких каких-то интересных вещах, связанных со съемками и с моей жизнью. И 29 октября в культурном центре "Москвич" (метро "Текстильщики") будет музыкально-поэтический вечер, то есть я буду много петь, конечно. "Кто ошибется, кто угадает, // разное счастье нам выпадает. // Часто простое кажется вздорным, // черное белым, белое черным". В этом году 90 лет композитору Колмановскому, я обязательно эту песню спою. В этом году 90 лет Исааку Иосифовичу Шварцу исполнилось 13 мая, и я обязательно спою песню Шварца. Обязательно расскажу смешные истории, которые были у нас.

К. ЛАРИНА - А под что вы поете?

С. КРЮЧКОВА - Я пою под фонограмму, но на фонограмме чаще всего звучит живой оркестр. Например, "Терем-Квартет", наш замечательный коллектив - это контрабас, балалайка, малая домра, домра-альт и баян. Это известный коллектив, который играл Папе Римскому, королевским особам, этот коллектив знает весь мир. Или под наш Губернаторский оркестр что-то пою.

К. ЛАРИНА - А с сыном не выступаете?

С. КРЮЧКОВА - Я в этом году с сыном не выступаю по той простой причине, что он поступил в Санкт-Петербуржскую консерваторию и сейчас является студентом первого курса отделения народных инструментов, класс "классическая гитара". И я не имею права на первом курсе отрывать его от учебы, поэтому я работаю сейчас без него.

Вот во втором отделении этого концерта я буду читать стихи петербуржских поэтов. Например, мало кто знает стихи Александра Моисеевича Володина, замечательного сценариста, драматурга ("Осенний марафон", "Дульсинея Тобосская", "Старшая сестра", "Пять вечеров"). А у него чудесные есть стихи, прекрасные! И я могу прочесть восемь строчек его. Хотите, прочту восемь строчек? Я всегда предваряю это тем, что французский философ Николя Себастьян Шамфор говорил: "Природа не говорит мне: "Будь богатый", - и тем более: "Будь беден". Но она взывает: "Будь независим!"

И у Александра Моисеевича, этого тихого и интеллигентного человека, есть такие стихи: "Независимость воспеваю. // Я не буду зависеть // от разгильдяев, от негодяев, // от несчетных дневных забот, // от нелюбящих, нелюбимых, уважающих нас и не // уважающих - мимо, мимо! // Я от этого в стороне". Ну, у него чудесные стихи (правда, малоизвестные).

Потом, я читаю стихи Олега Григорьева впервые за много-много лет. Но каждый школьник их знает: "Я спросил электрика Петрова: // "Чего у вас на шее провод?" // А Петров молчит, не отвечает, // он висит и ботами качает". Это он написал в 16 лет. Это смешно, да? Но у него есть и более серьезные, но есть и смешные: "Ездил в Вышний Волочек, заводной купил волчок. // Дома, лежа на полу, я кручу свою юлу. // Раньше жил один я, воя - а теперь мы воем двое". А больше всего мне нравятся четыре строчки: "Жену свою я не хаю, // и никогда не брошу ее. // Это со мной она стала плохая, // взял-то я ее хорошую".

Читаю еще Женю Глюкк, у нас есть такая ведущая, замечательная женщина-ведущая радио "Рокс". Она работала на радио "Рокс", сейчас на "Фонтанке" она работает. Она детский писатель, и у нее тоже очень смешные: "Если быстро обернуться - // Можно на себя наткнуться, // Поздороваться с собой, // Удивиться, крикнуть "Ой!" // И свалиться, как попало, // потому что страшно стало".

И читаю стихи еще Геннадия Рябова, которого мало кто знает. Он замечательный поэт, стихи разные есть: и философские есть, и серьезные, есть и смешные.

К. ЛАРИНА - А свои?

С. КРЮЧКОВА - Свои? Нет. Ну, я же не поэт.

К. ЛАРИНА - Ну а здесь есть.

С. КРЮЧКОВА - А в книге есть, правда.

К. ЛАРИНА - Да.

С. КРЮЧКОВА - Это я для чего написала в книге? Знаете, литераторы говорят: "Есть такие стихи, которые пишутся, как проза, а деньги платятся, как за стихи", - называется "верлибр", "белый стих", то есть не требующий прозы. Просто мысли записанные вот тогда, в то тяжелое время Перестройки (очень тяжелое, надо сказать).

К. ЛАРИНА - Ну, давайте, прочтите.

С. КРЮЧКОВА - Ну, что вы? Это длинно будет. Нет, это будет длинно.

А потом, посвящаю Ларисочке Рубальской, она у нас переводчик с японского, 30 лет работала. У меня есть две странички, называется "Подражание японскому. Лепестки сакуры". Но это надо читать наедине, конечно. Я для того это написала, что каждый человек, мне кажется, наедине с собой тоже пишет какие-то строчки рифмованные.

К. ЛАРИНА - А вы часто пишете?

С. КРЮЧКОВА - Я все больше прозу да программы. И мне кажется, чтобы подбодрить и сказать что-то хорошо, раз душа выражает то, что думает, то, что чувствует…

К. ЛАРИНА - Я просто смотрю, что у вас датировано в основном одним периодом - с 1991-го по 1994 год.

С. КРЮЧКОВА - Вот это самое-самое тяжелое время. Ну, стихи пишутся, когда либо очень горестно, либо очень радостно, правда? В отличие от "Лепестков сакуры", которые писались в состоянии нирваны почти что.

Потом, вот у меня последняя глава называется "Сегодня мой самый любимый день". Помните Винни-Пуха, когда он говорит: "А какой у нас день?" - спрашивает Винни-Пух. Пятачок говорит: "Сегодня". И Винни-Пух говорит: "Сегодня? Это же мой самый любимый день!" Потому что неизвестно, сколько нам отпущено на этой земле.

Мне кажется, что эта книга может помочь людям, которым кажется, что так, как им плохо, никому не плохо, что все легче живут. Людей настигает какое-то горе, им трудно найти силы справиться. Мне кажется, что вот эта книга может помочь, потому что я абсолютно откровенно пишу обо всех своих периодах. Почему я решила написать книгу? Почему? Потому что очень много кривотолков. Не надо меня комментировать. Вообще никого нельзя комментировать и никого объяснять. От первого лица говорю, как было на самом деле.

Ну и, кроме того, у меня там есть и мои дети, и моя невестка, французская художница, и мой внучок чудесный.

К. ЛАРИНА - Это Светлана Крючкова. Мы сейчас слушаем новости, потом возвращаемся в программу и продолжим наш разговор, нашу творческую встречу, я бы так сказала.

НОВОСТИ.

К. ЛАРИНА - Возвращаемся в программу. Напомню, что в гостях у нас сегодня Светлана Крючкова. Пока шли новости и реклама, мы со Светланой Николаевной листали книжки, каждый свою. Она свою, я свою, но обе они написаны Светланой Крючковой. Называется "Разное счастье нам выпадает".

С. КРЮЧКОВА - Что является правдой.

К. ЛАРИНА - Да. Я здесь смотрю просто: по стилю речи, по тому, с какой страстью написана эта книга (даже с какой страстностью, я бы так сказала) - это абсолютно автопортрет героини, вот что тут говорить.

С. КРЮЧКОВА - Я пишу правду, это правда.

К. ЛАРИНА - Молодец. Слышна интонация, я просто какие-то маленькие кусочки прочла. И замечательные подписи к фотографиям. Тоже сами вы писали?

С. КРЮЧКОВА - Да.

К. ЛАРИНА - Вообще, если говорить о фотографиях - это отдельная история. Мне кажется, можно параллельную какую-то книгу издать и просто рассказывать про каждую фотографию.

С. КРЮЧКОВА - У меня к 60-летию был такой "Фотоальбом с комментариями" сделан сначала, прежде чем вышла эта книга.

К. ЛАРИНА - Светлана Николаевна, я бы хотела все-таки про учителей, раз уж вы так говорили про них подробно, про ваших. А что, кроме профессии, вот такого масштаба люди дают?

С. КРЮЧКОВА - Они дают все. Они тебя формируют как личность, формируют своим поведением. Вот Василий Петрович Марков, мастер нашего курса, профессор, заслуженный артист, который, в общем-то, широко не был известен, как артист, но педагог был замечательный. Я-то приехала из провинции, из семьи военного: все было там по-другому, в более грубой, что ли, такой форме. А здесь все было такое как бы скрыто, вроде он нас ничему и не учил - так себя надо вести.

Ну, например, я запомнила очень хорошо, как я прибежала утром... У нас каждый день в 9 утра было мастерство актера, с 9:00 до 12:10. А потом перерыв, потом остальные предметы - танец, вокал, фехтование, сцендвижения и всякие истории театра, и так далее. А вечером опять с 19 до 22 мастерство актера. И так было шесть дней в неделю. И я однажды утром прибежала, смотрю - Василий Петрович идет по коридору. Думаю: "Ой, я успела!"- и бегу за ним. А он был высокий, ноги длинные, и он широким шагом доходит первый до дверей аудитории - и я прямо в спину ему носом. Он открывает дверь и закрывает ее перед моим носом. Он мне ничего не сказал, он просто не пустил меня. И раз и навсегда научил меня не опаздывать. Я просто не была допущена.

Потом он заметил такую мою черту как обидчивость, меня очень легко было обидеть. Вот что-то говорили, и я, во-первых, краснела (долго не могла от этой привычки избавиться, лет до 45, но по молодости это было особенно видно - я заливалась краской, лицо белое, я же рыжая) и начинала плакать. Могла даже вскочить и выйти, если мне говорили какую-то грубость. И он вдруг периодически начал говорить мне при всем курсе гадости. То есть не то что гадости, но так, подкалывать меня. И вот я расстраивалась и так, и сяк. В конце третьего курса после экзамена по сценической речи он что-то мне сказал не очень приятное для меня - и я засмеялась. Он нас выпустил всех, подошел ко мне в коридоре и говорит: "Ну, все, я теперь за тебя спокоен. Ты в театре выживешь". И я поняла, что он прививал мне иммунитет.

Потому что уже на выпуске в спектакле "Шесть персонажей в поисках автора", где я играла мадам Паче, это пьеса Пиранделло… А меня приглашали пять театров московских: театр "Станиславского", театр "Ленинского комсомола", "Современник", "Маяковского" ("Гончарова" тогда был) и МХАТ. И мои сокурсницы не очень этому радовались. И там по пьесе они должны были меня избивать - так они по-настоящему по ноге так ударили, что у меня до сих пор косточка…

К. ЛАРИНА - Хорошие такие, добрые подружки.

С. КРЮЧКОВА - Ну а что делать? Это театр, понимаете. Но вот эта закалка трехлетняя, она меня приучила к тому, что - да, мне неприятно внутри, но сбить меня ни один враг не может, если я стою на сцене. Что угодно можешь говорить, как угодно можешь реагировать в зале - ты меня никогда не собьешь. За это спасибо Василию Петровичу, конечно.

Потом, когда я у него спросила: "А почему вы мне всегда давали роли…" Он мне давал героинь-любовниц, я на втором курсе Анфису играла в "Угрюм-реке", леди Мильфорд. Грибов сказал: "Вот, наконец, в русском театре появилась настоящая русская героиня, и дайте мне ее в отрывок". Но у нас с ним не случилось, потому что он никак не мог мне объяснить (он гениальный был артист), что играть. Я говорю: "Что я тут делаю?" Он говорит: "Ну, вы его любите и доказываете". Монолог идет почти 10 минут, я говорю: "Ну, что делать? Я не понимаю". - "Я же вам сказал: вы любите и доказываете. Хотите, я вам сейчас покажу?" - и начал показывать. Мы от хохота упали, потому что он сам смешной, и монолог леди Мильфорд, этот шиллеровский текст… Ну, мы с ним, в общем, не доделали, не довели это до конца, конечно, с Алексеем Николаевичем.

И Василий Петрович Марков мне сказал на мой вопрос, почему все время вот мне такие роли дают: "Да все остальное ты и так сможешь". Понимаете? То есть он очень разумно вел. И я говорю: "А почему вы меня никогда к себе, - я так хотела к нему попасть, - не берете?" Он говорит: "Ты разбиралась сама. Ты могла разобраться сама. Я тебе не нужен был. Не так нужен был, как другим, которых надо было вести за руку, и каждый шаг".

И на первом курсе он поставил мне тройку по мастерству. А у меня хватило хамства сказать: "А почему это, - назвала фамилию, - ей пять, - ну, я, мол, типа талантливее, - а мне три?" Он говорит: "Потому что она сделала то, что она может на сто процентов, а ты можешь гораздо больше. Получай свою тройку". И до последнего курса у меня по мастерству были только четверки. И только на последнем курсе мне поставили пятерку.

К. ЛАРИНА - А МХАТ как вас встретил?

С. КРЮЧКОВА - Ну, Олег Николаевич же был. Он в 1972 году пришел, и мы как раз были на его представлении. Я помню, как он взял розы, розовые розы на длинных стеблях он взял в руки и сказал простую фразу, но она была наполнена таким глубоким смыслом: "Они колются", - сказал, взяв эти розы. И, конечно, я побежала к Ефремову. Хотя на самом деле, когда было распределение в кабинете у Вениамина Захаровича Радомысленского… Вот в этом году 11 ноября в школе-студии МХАТ 70 лет исполняется, и на основной сцене МХАТа будет праздник. Я там тоже буду, и Басилашвили будет, вот мы из Петербурга.

Вениамин Захарович меня позвал в кабинет, там был представитель Министерства культуры, и сказал: "Вот это - наша лучшая выпускница", - и подвел меня к тетрадке. Там пять заявлений было, пять театров. Он говорит: "Ну, девочка моя, подписывай". А я говорю: "Где?" Он так пальцем показал и говорит: "Вот здесь". Я подписала, вышла из его кабинета, побежала в учебную часть и говорю: "А какой театр я подписала?" Представляете? Я ему так безгранично верила.

Пошла Надежда Александровна из учебной части (у нас такая была горбатая старушка, чудесная совершенно), она выходит и говорит: "Ты подписала МХАТ". Я говорю: "Ну, ура!" "Ура!" - это хорошо, это был правильный выбор. Я считаю, что это был правильный выбор.

Тут, кстати, у меня есть глава, она называется "Слава, я вас убью" - это об Анатолии Васильевиче Эфросе, о репетициях. И о Романе Григорьевича Виктюке есть тоже.

К. ЛАРИНА - Но все равно большая часть жизни, главная часть жизни - это Петербург, Ленинград, это БДТ.

С. КРЮЧКОВА - Главная - да. Но начало все равно... Вот видите, я пришла во МХАТ, и меня взял под опеку, так под крыло Анатолий Петрович Кторов. Ему 74 года было, а мне - 24. Он меня называл Светлана Николаевна всегда: "Светлана Николаевна, душенька". И когда я выходила со сцены, он меня всегда встречал: "Как вы сегодня играли?" И я ему однажды сказала: "Очень плохо". И вот тогда последовало его: "Никогда так не говорите". Он мне показал большой палец и говорит: "Надо говорить: "Я сегодня играла вот так!" И надо сказать, что когда я уехала в Петербург, он написал даже мне открытку, хотя у него была катаракта, он не писал сам, а диктовал всегда родным. Но у меня есть открытка, нацарапанная, и она и начинается со слова "душенька".

Они ходили определенным образом, одевались определенным образом, у них была такая внутренняя культура. И, находясь рядом, мы тоже учились этому. Когда приехал Виталий Яковлевич Виленкин поздравлять БДТ с 60-летием, по-моему (нет, не 60-летие, какой-то был юбилей), вся трупа Большого драматического театра сидела на сцене, а Виталий Яковлевич был в зале. И когда он поднялся со своего кресла, чтобы идти на сцену - мы (я и Басилашвили как ученики школы-студии МХАТ) автоматически встали с кресла, потому что входит педагог. Если педагог стоит - ты не можешь сидеть. Мы даже вставали, когда старшекурсники входили, понимаете.

Ну, нам не разрешали особо краситься, как бы ты должен был ходить в своем собственном виде. Учили разговаривать. Я приехала, я очень плохо разговаривала.

К. ЛАРИНА - Не верю.

С. КРЮЧКОВА - Ну, как? Я же с юга приехала. Но я за год исправила. И когда я вот уже оканчивала школу-студию МХАТ, Анна Николаевна Петрова, замечательный педагог по сценической речи, предложила мне поступать в аспирантуру по сценической речи - я очень обиделась. Я решила: "Как это? Я не артистка?" А теперь я жалею, что я этого не сделала.

К. ЛАРИНА - Но, тем не менее, смотрите, любой акцент, любой диалект вы как-то с ходу берете.

С. КРЮЧКОВА - Это все - школа-студия МХАТ. Вот за год она мне исправила речь, и дальше я занималась уже с теми моими сокурсниками, кто плохо разговаривал. Галина Ивановна Трофименко, которая преподавала французский, сказала мне: "Света, за три месяца я выучу тебя". Ну, какое же? Я же без конца влюблена в кого-то, в голове ветер, я ужасная была. Вслед за Вероникой Долиной я могу повторить: "Господи, прости меня, молодую". Ну, я очень грешный человек.

Надо было, чтобы родился мой ребенок - и я перевернулась с ног на голову, и я стала совершенно другим человеком во всем, понимаете? И в отношении к людям, к миру, к себе совершенно другая стала. Ну а тогда было: "Боже мой!" Вот у меня француженка и невестка, и мои родственники самые близкие, и мой внук…

К. ЛАРИНА - И вы говорите на их языке.

С. КРЮЧКОВА - Вот я и говорю. Представляете, какое счастье, что когда-то хоть что-то было вложено. Ну, "говорю на языке" - это сильно сказано, понимаете? Я могу сказать: "Дайте мне тарелку", "Закройте за мной дверь", "Оставьте меня в покое", "Я вас люблю", "Перезвоните мне, пожалуйста", "Передайте то-то", - но поговорить по душам я уже не могу. И тут я вспоминаю, какая я была глупая и почему я не доучилась все-таки у Галины Ивановны, которая ушла довольно рано из этой жизни. Если бы я не уехала из Москвы, может быть, я еще как-то…

Но сейчас я вот эти пробелы вынуждена восполнять, потому что когда… Мой внук говорит по-русски и по-французски, но живет во Франции, ему три года скоро будет 23 ноября. Когда и мама, и папа за столом, он может что-то сказать по-французски, не заботясь о том, поняла я, что он сказал (и дядя, которого он любит, то есть мой младший сын), или нет. А мы понимаем, слава богу. Поэтому мы вынуждены… Я вот слушаю уроки Петрова, и я считаю, что он гений. Дмитрий Петров.

К. ЛАРИНА - Это который на канале "Культура"?

С. КРЮЧКОВА - Да. Вот как раз я ехала…

К. ЛАРИНА - "Говорим по-французски".

С. КРЮЧКОВА - Да. Я собиралась в Париж. И он как раз - французский в январе.

К. ЛАРИНА - У вас еще память такая тренированная, блестящая. Вы можете это быстро сделать.

С. КРЮЧКОВА - Память памятью, но время. Ксения, надо время иметь, а времени у меня нет. Я не читатель и писатель - я все время выхожу и отдаю, все время работаю, все время с людьми. И люди какие чудесные. Я вот была на Камчатке, это же очень далеко. Какие там зрители! Как они слушают, они дышат с тобой одновременно, все нюансы воспринимают! Вот чуточку иронии - зал уже вздыхает, уже чувствует, понимаете.

К. ЛАРИНА - А стихи как слушают?

С. КРЮЧКОВА - Необыкновенно. А вот сейчас прилетела из Норильска. Ну, там вообще, я не знаю, я такой публики не видела. Как они слушали стихи! Два поэтических вечера у меня было: "Два поэта, две судьбы. Гражданская лирика Марины Цветаевой и Анны Ахматовой"; и второй вечер "Окуджава. Не стараясь угодить" (который здесь будет, в Москве, 30-го, в Доме ученых на Пречистенке).

К. ЛАРИНА - 30 октября?

С. КРЮЧКОВА - 30 октября, да, здесь будет. А 29-го в культурном центре "Москвич" в 19:00 будет музыкально-поэтический вечер "Музыка души". Приходите, не пожалеете. Узнаете обязательно что-то, что вы до сих пор не знали. Услышите какие-то волшебные строчки, услышите смешные, услышите новые какие-то песни, которых вы не знаете.

К. ЛАРИНА - А вы когда разговариваете с залом, это импровизация, или что-то вы готовите?

С. КРЮЧКОВА - Нет, у меня обязательно есть стержень некий, да? Я вот пишу, что и зачем я делаю. Ну, в зависимости от зала. Иногда меня как понесет в сторону: я начинаю что-то говорить, и меня в сторону несет, несет, несет. У меня бывает и такое, что полтора часа первое отделение вместо часа. Ну, если я далеко, конечно. Потому что уже я приехала, и они хотят, конечно, послушать, они не торопятся. Москва и Петербург - полтора часа? Зачем им полтора часа? Они считают, что свое рядом, особенно Петербург. Ну, я тут. Куда я денусь? А денусь, жизнь-то не вечная, правда?

Вот в Норильске сейчас замечательно слушали монолог театральный. Как они слушают спектакли и монологи, как они воспринимают! Плачут, смеются! Иногда мне кажется, что в зале никого нет. Я люблю, чтобы меня ослепили, чтобы темный был зал. И так тихо, что я не понимаю, есть люди в зале, или нет. Мне иногда страшно делается.

К. ЛАРИНА - А что из спектаклей показываете?

С. КРЮЧКОВА - Я показываю спектакли Сергея Юрьевича Юрского и обязательно монолог из "Фантазии Фарятьева".

К. ЛАРИНА - Слушайте, как вас не отпускает эта работа. Сколько уже? Первая роль практически.

С. КРЮЧКОВА - Самая любимая моя работа. Посмотрите в конце книжки, перед тем, как "Театральные работы" написано, и вот единственная фотография здесь, в конце - это Любасик.

К. ЛАРИНА - Любимая Любасик.

С. КРЮЧКОВА - Да, любимая Любасик из "Фантазии Фарятьева". Это был замечательный спектакль, потому что Сергей Юрьевич никогда не ставит про быт, он всегда говорит: "О бытии", - про бытие он делает. И, наверное, у него я тоже этому научилась. И вообще все режиссеры, с которыми я работала, они никогда не были такими бытовыми. Смотрите, ни Виктюк, ни Толя Васильев, ни Анатолий Васильевич Эфрос, ни Георгий Александрович Товстоногов, ни Сергей Юрьевич Юрский. И я быт играть не умею.

И читать бытовые стихи я тоже не умею. Мне нужно читать такие стихи, которые требуют моего перевода с поэтического на слушательский. Здесь тоже есть такая глава в книге, которая называется "Я переводчик с поэтического на слушательский". Если не надо, если человек сам глазами понимает, я эти стихи не читаю. Но когда я читаю Марину Цветаеву… У нее очень часто, у Марины, обрывается строчка на середине предложения или еще на середине слова, или заканчивается каким-то междометием.

Ну, вот самый простой пример: "Что имя нежное мое, мой нежный, не // Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе... // Что никогда в церковной тишине //Не пропоют над нами: аллилуйя!" Или: " Есть счастливцы и счастливицы, // Петь не могущие. Им - // Слезы лить! Как сладко вылиться // Горю - ливнем проливным! // Чтоб под камнем что-то дрогнуло. // Мне ж - призвание как плеть - // Меж стенания надгробного // Долг повелевает - петь".

Это нужно донести, понимаете? Я получила письмо от мужчины, замечательное, он написал: "Читал поэму Цветаевой - ничего не понял. В вашем исполнении все просто и ясно". Мне понятно - значит, людям понятно. А зрители… Вот в Норильске было очень много молодых. Два вечера подряд полный зал, ползала молодых людей: 16, 17, 20 и даже парочка была и помладше.

К. ЛАРИНА - Не устаете от такой жизни бесконечных перелетов, перемен?

С. КРЮЧКОВА - Я устаю. А зачем тогда жить, Ксения? А зачем? Понимаете, когда ко мне подошел человек (это был первый раз в моей жизни, я это запомнила), женщина подошла и сказала: "Вы знаете, я хотела вчера покончить с собой. И моя подруга провела со мной всю ночь и привела на ваш вечер. И я послушала вас и поняла, что это делать нельзя". Ради одного этого стоит выходить.

И даже когда я читала программу к 70-летию гибели Марины "Отказываюсь быть" (к 70-летию гибели Марины Цветаевой), ко мне люди подходили после концерта и говорили: "Вы знаете, жить хочется после ваших вечеров!" - а называлось "Отказываюсь быть". И я говорила об ее раннем уходе, начиная с ее: "Христос и Бог! Я жажду чуда // Теперь, сейчас, в начале дня! // О, дай мне умереть, покуда // Вся жизнь как книга для меня", - написано ею в 17 лет, в день рождения Марины.

Ну, я же рассказываю что-то, я же езжу, смотрю. В этом году мы со сыновьями были во Фрейбурге. У нее есть: "Ты миру отдана на травлю, // И счета нет твоим врагам. // Когда мне свят Святой Георгий // Во Фрейбурге, на Schwabenthor". Мы были там, где Марина с Асей в пансионе были, фотографировались у этой доски, ходили по Фрейбургу, видели эти Schwabenthor, вот эти ворота швабские, на другой - Святой Георгий. Тоже чем-то напитываюсь, наполняюсь.

Мы делаем новую программу с легкой руки Натальи Родионовны Малиновской (замечательной испанистки, доцента, преподавателя Московского государственного университета) о Федерико Гарсиа Лорке. Сейчас вышли новые книги, она мне столько материала сбросила. Анна Мария Дали, сестра Сальвадора Дали, у нее есть книга "Сальвадор Дали глазами сестры". А Дали учился вместе с Лоркой, и они дружили, и Лорка приезжал в Фигерас. И у него были какие-то отношения, такие душевные, очень хорошие, с Анной Марией, и он писал ей стихи. И она никогда не вышла замуж после того, как он погиб.

Мы ездили туда, где считается, что он погиб, на самом деле это около Фуэнте. Мы всем этим занимались, ездили в Гранаду, были в Музее Мануэля де Фалья, который тоже являлся его другом, замечательный композитор. Я много чего узнаю, понимаете.

К. ЛАРИНА - Слушайте, как вообще здорово вы выстроили жизнь, что вы ни от кого не зависите.

С. КРЮЧКОВА - Да.

К. ЛАРИНА - Абсолютно какой-то свой собственный театр вы создали.

С. КРЮЧКОВА - Это счастье.

К. ЛАРИНА - И никаких интриг, никто не бьется.

С. КРЮЧКОВА - Нет, интриги есть. Гадости какие-нибудь начнут плести. Но у Гете есть стихотворение, которое, по-моему, я уже у вас приводила, оно называется "Шавки": "Несемся вскачь из края в край, // На зависть домоседам, // И всю дорогу злобный лай // Летит за нами следом. // Но как бы ни честили нас // На языке собачьем - // Они докажут лишний раз: // Мы - не стоим. Мы - скачем!"

К. ЛАРИНА - А за что вас можно?

С. КРЮЧКОВА - "А ненавижу!"

К. ЛАРИНА - Просто так или какая-то причина?

С. КРЮЧКОВА - А как? Счастливая. Ну, они же не видят ничего, в чужих руках-то все потолще, да? Кажется, что и счастливая, и здоровая, и богатая!

К. ЛАРИНА - Успешная.

С. КРЮЧКОВА - И дети! Никто же знает ничего настоящего. А я и не говорю. Зачем? Завидуют? Это зависть. Человек рождается с этим чувством. Я благодарю Бога каждый день, что я родилась без этого чувства. Это так же, как рыжим или черным: они сами от этого страдают и себя сжирают. У каждого своя среда. Птица летает в воздухе, ей нужен свежий воздух. А унитазному микробу, ему нужна грязь, иначе он жить не сможет. Правильно? И люди точно делятся на таких же. Есть, которые вот в унитазе - это их среда. Ничего плохого там нет, просто так и говорите: "Моя среда - вот". А моя среда - другая.

У меня самое любимое место в мире - это Ниагара, где я была три раза. Я стою, и эта мощь, этот воздух (то, что не любит Жванецкий), эти брызги, которые на километры летят - я обожаю их! И была мечта свозить детей - и я свозила. Эхо там был три раза. И целый день мы там были, и в разное время: и осенью, и весной были, видели и изумрудную Ниагару, и серую Ниагару.

К. ЛАРИНА - Ну, Ниагара - это как бы объективно прекрасно и волшебно. А как научиться прекрасное видеть в другой среде? Это возможно?

С. КРЮЧКОВА - Опять-таки привожу всегда слова Довженко, Александра Довженко, выдающегося, гениального режиссера. Он говорил: "Двое смотрят вниз. Один видит лужу, а другой - звезды, которые в ней отражаются".

Вот мы съездили на Камчатку с одним человеком. Я сфотографировала Камчатку на "iPhone", и он сфотографировал. Показали сыну моему, он говорит: "Такое впечатление, что вы были в разных местах". Я увидела это, а он увидел это. И жизнь не перестроить, мир не переделать. В одиночестве ты его не переделаешь, да? Как Гоголь, по-моему, говорил: "Зло, которое окружает человека, один человек исправить не может, но он может передать страдание, он может будить совесть".

Вот почему у Окуджавы? "Совесть, благородство и достоинство - // Вот оно, святое наше воинство. // Протяни к нему свою ладонь. // За него не страшно и в огонь. // Лик его высок и удивителен. // Посвяти ему свой краткий век. // Может быть, не станешь победителем, // Но зато умрешь как человек".

Ну, вот совесть, благородство… Можно так жить, понимаете. Как бы делай свое маленькое дело - это высший патриотизм, и делай его стопроцентно, служи людям. Талант дается человеку (я пишу об этом в книге), как кредит в банке, тебе Бог дал талант. Это не значит, что ты счастлив, это значит - ты должен всю жизнь эти проценты отрабатывать. А если ты не отрабатываешь, у тебя этот капитал отбирают. Если это не подкреплено каждодневной работой… А я каждый день что-то узнаю.

Вот мне Геннадий Викторович Хазанов предложил, говорит: "Давай, Света, сделаем поэтический вечер в нашем Театре эстрады". Я говорю: "Ну, вроде у меня 12-го Марина Цветаева и Анна Ахматова "Два поэта, две судьбы". Уже читала и Цветаеву, и Ахматову, Самойлова читала. Я говорю: "Хочется что-то новенькое". Он говорит: "Давай новенькое". Я говорю: "Ну, давай "Поэтический Петербург" сделаем - Пушкин, Ахматова и Мандельштам". Мандельштама я еще не делала, понимаете.

А следующее - то, что будет 29 октября в 19 часов, культурный центр "Москвич" (метро "Текстильщики"), второе отделение будет. Это будет уже новая программа. Вот Гена меня подтолкнул - и я тут же влезла в компьютер, я уже открыла книжки, я уже все начала искать. Я нашла безумно интересные вещи.

К. ЛАРИНА - А из Самойлова что вы читаете?

С. КРЮЧКОВА - Все. Я читаю целиком.

К. ЛАРИНА - А "Давай поедем в город" вы читаете?

С. КРЮЧКОВА - Конечно.

К. ЛАРИНА - А прочтите. Это мое любимое стихотворение.

С. КРЮЧКОВА - Не надо. "Давай поедем в город" - оно длинное.

К. ЛАРИНА - Нет, не любите?

С. КРЮЧКОВА - Ну, оно очень длинное. Нет, я его люблю, но оно длинное просто. Там очень много есть такого, что зрителям надо смотреть, а не слушать по радио. Потому что все знают: " О, как я поздно понял, // Зачем я существую, // Зачем гоняет сердце // По жилам кровь живую, // И что, порой, напрасно // Давал страстям улечься, // И что нельзя беречься, // И что нельзя беречься..." - заканчивается стихотворение.

Вот я хочу сказать, что 30 ноября в зале Чайковского будет вечер Окуджавы. И Ольга Владимировна Окуджава, с которой я лично не знакома, но в 1974 году сидела за соседним столиком, она сидели с Булатом Шалвовичем на Курском вокзале. Я была девочка, мне 24 года, я только смотрела на нее. Она попросила меня читать стихи Окуджавы. Все будут петь - а я буду читать стихи. Например, пять стихотворений Окуджавы - это большая для меня честь и признание.

К. ЛАРИНА - Ну, давайте тогда еще раз повторим. Ближайшие встречи с народом: 29-го числа в концертном зале "Москвич" в 7 часов вечера, метро "Текстильщики".

С. КРЮЧКОВА - В 19:00.

К. ЛАРИНА - 30-го где?

С. КРЮЧКОВА - 30-го - это Дом ученых на Пречистенке, это будет Окуджава. А здесь будет музыкально-поэтический "Музыка души". Там много будет разнообразного.

К. ЛАРИНА - А в "Эльдаре" когда?

С. КРЮЧКОВА - А в "Эльдаре" 12 ноября. Я боюсь, что там уже билетов нет.

К. ЛАРИНА - Прекрасно.

С. КРЮЧКОВА - А 22 декабря в Театре эстрады будет поэтический вечер "Поэтический Петербург", это будет премьера.

К. ЛАРИНА - Ну, видите, у нас еще масса поводов для встреч. Может быть, еще выкроите время. Книжка, о которой мы сегодня начали говорить, "Разное счастье нам выпадает. Светлана Крючкова" - она уже есть, ее можно купить?

С. КРЮЧКОВА - Позавчера только ее привезли мне домой.

К. ЛАРИНА - Совсем новая. Дорогие ребята, обязательно ее покупайте, это чудесная книга.

С. КРЮЧКОВА - Она бывает только там, где бываю я.

К. ЛАРИНА - Правда?

С. КРЮЧКОВА - Только. Только на моих вечерах.

К. ЛАРИНА - Еще один персонаж. Светлана Николаевна, огромное спасибо! Наслаждение просто - с вами общаться.

С. КРЮЧКОВА - А мы что, уже расстаемся?

К. ЛАРИНА - Да, к сожалению, все, время истекло.

С. КРЮЧКОВА - А мне понравилось.

К. ЛАРИНА - Теперь до встречи в зрительном зале.

С. КРЮЧКОВА - До свидания.

К. ЛАРИНА - Спасибо.