Вероника Долина - Дифирамб - 2014-08-17

Такой был день в семье у нас в апреле.

Что помню я? Все лампочки горели.

Румянились в духовке пирожки.

Родители чудесно хлопотали.

Детишки как умели – лопотали.

Я не о том пишу свои стишки.

Я в этот день купила на Арбате

Одно кольцо, и так всё было кстати –

Его цена, и тонкость, и алмаз...

Как раз для мамы. Просто в самый раз.

Купила и счастливая бежала,

И у груди коробочку держала.

И дождик брызнул прямо мне в лицо.

Он тоже одобрял моё кольцо.

А мама… Мама – девочка с Арбата.

Да, точно, там она жила когда-то…

Пречистинку чертила угольком

И помнила Собачью ту площадку,

Как будто бы теряла там перчатку –

И всё искала глаза уголком.

Кольцо пришлось ей совершенно впору.

Судьба неслась – то в гору, то под гору.

Нет мамы. Нет и этого кольца,

Что было в мелкой лавочке добыто,

Потом арбатским дождиком омыто,

Чтоб с мамой оставаться до конца.

Так, двадцать лет спустя, пишу по строчке:

Вы знаете, что остаётся дочке?

Шкатулка. Ваза. Может быть, кольцо.

А выше – ненаглядное лицо.

О.ЖУРАВЛЕВА – В Москве 13 часов и почти 16 минут. Вас приветствует программа «Дифирамб» и ведущая Ольга Журавлева, а в гостях у нас, как вы слышали, Вероника Долина. Здравствуйте, Вероника Аркадьевна.

В.ДОЛИНА – Да, всем привет!

О.ЖУРАВЛЕВА – Я не знаю, как у других – у многих наших слушателей реакция сработала мгновенно, что-то перехватило там, внутри, по-моему, у нашего звукорежиссера тоже. И сразу же пошли эсэмэски, я напомню номер для sms в эфир: +7 (985) 970 45 45. Доброго дня и эфира вам желает Аня, и пишет, что из-за вашего эфира из дома не ушла. Никуда не уходите! Здесь Вероника Долина. Слушайте нас в ближайший час. Вероника Аркадьевна, что знаю, что вы сейчас буквально вспорхнули и оказались у нас, буквально только что, поцеловавши море и прилетев из Франции.

В.ДОЛИНА – Да.

О.ЖУРАВЛЕВА – Многие, конечно, сразу же… все же следят за вами в Фейсбуке, наши слушатели…

В.ДОЛИНА – Я тоже за всеми слежу.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вот, и об этом нужно помнить. И поделитесь впечатлениями о Франции и спойте, петь будем сегодня обязательно…

В.ДОЛИНА – Ну, так что же, Ольга, мое же такое видение… я же обожествляю, это легко и приятно. Хотя там, конечно, все житейски: там житейский президент, там житейское подорожание того и этого, но не настолько житейское, как на нашей территории здешней, но оно тоже есть. Но это старинная – подчеркиваю – старинная, очень старая, очень давно придуманная и здорово продуманная система, как человеку показать, что он человек: хоть с утра, хоть много раз в течение дня поприветствовать его бонжур – это тоже очеловечивает. Потому пусть еще поработает хотя бы до 12 дня, а в 12 пускай садится, ест свой салат и даже с бокальчиком. В 2 пускай немедленно отправляется снова на работу. Это все очень важно, все очень на свой лад темпераментно. Это я про деловые какие-то моменты, потому что, что же, про море, что ли или, извините, про мидии? Тут, что про них скажешь-то? Все это едят.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вероника Аркадьевна, мне кажется, что у вас восприятие и страны, и людей и времен очень связано с ритмом. Вот вы сейчас описываете Францию…

В.ДОЛИНА – Абсолютно, абсолютно. Я очень…, да я открыла очень много лет назад тайну советского слова «темперамент», ну, во всяком случае, для себя. Я никому не навязываю, но я открыла. Темперамент – это твое собственное ощущение времени. Это то, как в тебе течет время, ровно в тебе. Это очень интимная, вообще-то категория, но зато она адски связана со вселенской категорией времени, и это очень важно. Я придаю этому значение, да.

О.ЖУРАВЛЕВА – Я, вы знаете, открыла – притом, что я прекрасно знаю и вас и ваши песни, ваши стихи много лет, прямо скажем, по моим прикидкам лет уж 25-27…

В.ДОЛИНА – Это не предел.

О.ЖУРАВЛЕВА – Я понимаю, да, но это как для меня, когда это открылось тоже. Я открыла нашу любимую Википедию интернет-энциклопедию, и споткнулась на первой же… «советская, российская певица»…

В.ДОЛИНА – Ну, и что?

О.ЖУРАВЛЕВА – Здесь я упала, потому что…

В.ДОЛИНА – Что же мы не жили в советское время? Жили.

О.ЖУРАВЛЕВА – Ну, вот кого бы я не назвала советской певицей и чем-нибудь еще…

В.ДОЛИНА – Да, ладно… абсолютно… Слушайте, да мне все равно, честно говоря, и относительно Википедии и относительно еще прочих всяких живых и неживых существ. Пусть называют, как хотят.

О.ЖУРАВЛЕВА – У меня на самом деле вопрос к самоощущению как раз к вашему. Самоназвание, вот, как некоторые народы имеют самоназвание, так и Вероника Долина имеет самоназвание. Вы себя воспринимаете как поэта?

В.ДОЛИНА – Я поэт и музыкант.Я природный музыкант, занявшийся стихосложением, поэтому так получилось.

О.ЖУРАВЛЕВА – А не наоборот – природный поэт, занявшийся музыкой?

В.ДОЛИНА – Нет, конечно. Нет. Я именно так. У меня очень внутренняя сильная музыкальная составляющая. Мне очень важен композиционный смысл и жизни – вот, мы чуть-чуть про темперамент… Я такой довольно хорошо темперированный…

О.ЖУРАВЛЕВА – Клавир.

В.ДОЛИНА - …предмет. Клавир ли я – вопрос, но предмет. Поэтому да, мне нужно темперирование, мне нужно… да разное: мне температура кое-какая, ощущение ее, мне, вообще, всякие биофакторы важны, честно говоря. Мне зимой важна зима, мне летом чрезвычайно неприятно лето, но я его нетерпеливец, я недолюбливаю это дело, я его, вообще, стараюсь перескочить, вот уже почти перескочили, немного не дотянули. Ну вот, это значит, про что? Про время, про место…

О.ЖУРАВЛЕВА – И про температуру.

В.ДОЛИНА – И про стихи немного. Да, стихи носят внутри маленький этот признак музыкальной пластики. Сама я очень к композиционному смыслу жизни отношусь очень внимательно, очень внимательно. Мне очень важно, где человек живет, прошу прощения, адресно, и даже от кого он родился – очень важно. Тут, может быть, дико звучит, мне важно. Кто его родители – его, ее – не важно. Мне важно и интересно. Я при всяком удобном и даже малоудобном случае стараюсь это распознать. Для меня существенен композиционный какой-то смысл.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вы, вообще, как вам кажется, человек интуитивный, в можете многое распознать?

В.ДОЛИНА – Да, да, конечно, конечно. Но я не придаю этому никакого значения. Мне кажется все могут распознать все.

О.ЖУРАВЛЕВА – А тогда скажите, пожалуйста, вы сейчас очень погружены, вол всяком случае в последнее время, в Фейсбук, там часто бываете, живете в сети.

В.ДОЛИНА – О да! Вот эту вещь я оценила, как, возможно, не все.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вот, что вы там для себя такое открыли? Во-первых, меня потрясает, как вдруг внезапно появляются стихи, причем абсолютно готовые.

В.ДОЛИНА – Даже это не должно бы потрясать, скажу вам так. Вообще-то почти каждый стихотворец -побольше, поменьше - практически так бы должен работать, не на меня, конечно, равняясь, а на время, на свое собственное, отпущенное ему время сообразно своему возрасту, своему биофактору, своей собственной зиме или, не дай бог, лету. Каждый, если он работает эти способом – недолюбливаю это слово, но все же сейчас быстренько его приведу – если он профессионал, то пусть работает, подлец, много. Потому что только много пишущий, вообще, много работающий профессионал может воздействовать на среду. Много пишущий поэт воздействует на время и на окружение, много пишущий музыкант, много работающий имеет шансы на жемчуга среди своего барахла, ну, и всякое такое. В общем, работать надо много. Поэтому никакого фактора эксклюзивного в том, что я пишу много, совершенно нет. Я, кстати, и прежде писала много, но каждый день, как теперь.

О.ЖУРАВЛЕВА – Но вы же не только пишите в том же Фейсбуке – вы же читаете, вы же следите за жизнью массы людей разной степени близости.

В.ДОЛИНА – Да-да, я не равнодушна.

О.ЖУРАВЛЕВА – Что для вас изменилось в этом восприятии, когда можно одновременно…?

В.ДОЛИНА – С появлением Фейсбука?

О.ЖУРАВЛЕВА – Да.

В.ДОЛИНА – А это вот, слушайте, куча моих, может быть, не до конца востребованных и даже усыхающих опций, обнаружили себя в Фейсбуке. Во-первых, фактор времени, во-вторых, фактор свежести текущий в ленте, то есть каждый человек, как новость, и каждое произведенная им мысль, как фактор его собственной свежести – это для меня бесценно. Потом я наблюдают такие вещи, которые для мне ужасно важны. Неслыханное число людей обучились, в сущности, творческой манере работы – вот это невероятный фактор. А те, кто овладели от природы или с детства, невероятно преобразились к лучшему.

За те два неполных года с небольшим, что я в Фейсбуке околачиваюсь, я наблюдаю, как поэты нарастили качество свой продукции до неузнаваемости: троечники пишут на твердую четверку с плюсом, четверочники, вообще-то валяют дурака и много. О пятерочниках не будем – их так статистически мало, что не буду обсуждать. Мне интересен, скажу честно – и всегда был интересен, я же немножечко же выходец из КСП – мне средний пласт был интересен: что там люди делают в своей массе. Да-да, мне не безразлично, кто у них президент, какая средняя температура по больнице, какая пенсия, совершенно не все равно. Все это дает Фейсбук. Та наука маленького ручного, лабораторного творчества, которую дал Фейсбук – я считаю это невероятным достижением нашей цивилизации.

О.ЖУРАВЛЕВА – То есть получается, что для вас соцсеть – это в первую очередь жизнь языка.

В.ДОЛИНА – О да, о да! Одна из первейших.

О.ЖУРАВЛЕВА – Давайте мы услышим еще одну песню. Мы не знаем, какая именно, это совершенно новые песни, но будем слушать все равно.

Давно. Давно. Давно.

Сто двадцать лет тому.

Оно. Оно. Оно.

Ей страшно. И ему.

Дымится полоса.

Страна мужей и жен-

Где всяк на полчаса

Разъят, разоружен,

Невыносимо гол,

Неприхотлив как галл.

Умел бы - не ушел.

Умел бы лгать-солгал...

В те прежние года

Никто не думал лгать.

Мы верили тогда,

Что надо избегать-

Позорной левизны,

Тяжелой правоты.

Ни мужа ни жены.

Теперь скажу - понты.

Без воздуха, во мгле

Сто двадцать лет живу.

Не знаю кто во мне

Колеблет тетиву...

Того гляди - стрела

Допишет и строку,

Сама я не смогла.

И больше не смогу.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вероника Долина в «Дифирамбе» на «Эхе Москвы», и мы слушаем совсем новый диск, правда, Вероника Аркадьевна? Только еще записан, он еще не вышел?

В.ДОЛИНА – Нет-нет, сейчас мы в конце сентября, бог даст, получим продукт, а пока это так – лаборатория.

О.ЖУРАВЛЕВА – Наши слушатели пишут всевозможные дифирамбы на самом деле, без всяких преувеличений. Кроме вопросов всевозможные благодарности, в том числе, «за то, что ваши песни это такое лекарство для измученной женской души». И тут же пишет «мужская душа», которую это тоже пробирает до слез и до печенок. На самом деле я немножко всегда не то, чтобы за вас обижалась, но, мне казалось, что это очень просто говорить: вот есть женская поэзия, есть женская литература. Есть поэзия и не поэзия.

В.ДОЛИНА – Ну, мы же уже поговорили, как называться…, что там Википедия какие-то там некрупные лепости она там вылепила. Ну, и что же теперь делать-то? Пускай.

О.ЖУРАВЛЕВА – В любом случае, когда вы живете в интернете, вы узнаете каких-то новых людей, да? Наверное, случайно как-то, как идем по ссылкам…

В.ДОЛИНА – Но не миллионы.

О.ЖУРАВЛЕВА – Не миллионы, конечно. Вы обнаружили, что люди как-то меняются у вас на глазах, вот сейчас?

В.ДОЛИНА – Да, нет. В интернете, что ли? Нет, у меня устойчивый круг, вы что? Он обширный но устойчивый до смешного.

О.ЖУРАВЛЕВА – Скажите, пожалуйста, как вы этого добиваетесь, чтобы круг не менялся?

В.ДОЛИНА – Устойчивости? Да откуда я знаю? Ну, какие-то электролиты.

О.ЖУРАВЛЕВА – Используете.

В.ДОЛИНА – Гальванизирую. Не знаю я. Если говорить о публике, не об интернете, о живой публике, которая склонна навестить мой концерт там-сям…

О.ЖУРАВЛЕВА – Склонна-склонна – пишут.

В.ДОЛИНА - Ну, допустим. Я вижу большую перемену не характерную, а поколенную. Я уж не знаю, которое – четвертое, если не пятое поколение топает послушать бабушку, приходит и сидит себе. Тут тоже немножечко интернет воздействовал, поспособствовал, значит. А так нет – люди в каких-то базовых вещах до смешного устойчивы.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вероника Долина в программе «Дифирамб». Никуда не уходите, после новостей мы снова с вами.

НОВОСТИ

О.ЖУРАВЛЕВА – В Москве 13-35. Продолжается программа "Дифирамб", Ольга Журавлева ее ведущая. У нас в гостях поэт Вероника Долина, музыкальный поэт… и хватит, неважно, какой еще, просто главное, что поэт и главное, что это поющий поэт. Вероника Аркадьевна уже дала возможность послушать две новые песни с нового диска, который выйдет довольно скоро. У вас же есть еще и стихи. Вот я их иногда читаю, и мне кажется, что это, может быть, и не песня. Они у вас есть такие.

В.ДОЛИНА – Да. Набрала этого как бы куражу, что ли. Я прежде никогда так не делала, и мне это казалось таким снижением ситуации, таким неправильным, жалким. Есть вещи, которые я ненавижу, например, поставить человека в ложное положение. Этого очень много, этого сколько угодно, и уйма очень средних и низших людей этим заняты – ненавижу. А еще можно, в общем, снизить эффект от чего-то. Мне казалось, что стихи без музыки – это какое то… черт! – это снижение! Я помню Булата Шалвовича, который мог оп! – и такой совершенно специальный такой…, как директор школы, в такой сухой, желчной манере читать. Только что пел, и все было волшебно. Ну, может быть, таким, очень специальным голосом, но магия царила. И вдруг этим подсушенным голосом бах! – и стихи тебе. Ох, я просто... Но это было очень давно. То есть я так не думаю. Внимание, читаю:

Не знаю, что и делать, господа. Наладить ли трансляцию в эфире,

Транслировать жратву туда-сюда по воздуху, но мы бы жили в мире,

Где самые прекрасные сыры, и рыбы, и салат, и кролик с уткой.

Где устрицы, улитки. Нет дыры такой другой, глухой нормандской жуткой.

Я, люди, больше не хочу терпеть. Я в сущности уже договорилась,

Мне остается чуточку попеть и заживем. Я очень изнурилась

Тяжелой, ненормальностью судьбы, изломами, коварной кривизною.

Как люди говорят – мы не рабы? Никто другой и не знаком со мною.

Не знаю, что и делать, боже мой! Потом, того гляди, начнутся зимы.

И что, запасов не везти домой? Идите к черту! Я везу – корзины.

В.ДОЛИНА – Ну, тут можно и спеть, а можно не петь.

О.ЖУРАВЛЕВА – Все понятно. Я на самом деле вспоминала другую вашу строчку в связи с последними новостями: «раз креветки – стало быть, свобода!» Из китайского ресторанчика.

В.ДОЛИНА – Ну, креветки – я ими мерила очень много и очень долго. И пока тут, на Руси не предвидятся свежие креветки и свежие еще некоторые животные, не будет фактора свободы – это точно. Ну, в нормальном, европейском смысле.

О.ЖУРАВЛЕВА - Вопрос пришел от Майкла из Сан-Франциско, а может, от Михаила.

В.ДОЛИНА – Ну, что Майкл?

О.ЖУРАВЛЕВА - …который интересуется – по-английски, правда – будут ли концерты вне России, например, в США?

В.ДОЛИНА – Да-да-да.

О.ЖУРАВЛЕВА – Сан-Франциско, Майями, может быть, Европа.

В.ДОЛИНА – Нет, доМайями обычно нет сил - не доезжаю. Оно немножко удалено, ну, и сумма еще каких-то пары факторов. Я, вообще, там доползаю почти до Флориды, но сейчас, в общем, нет сил. А Соединенных, так сказать, Штатах тамошнего королевства я буду весь октябрь.

О.ЖУРАВЛЕВА – Так что Михаил, который 40 лет, как уехал из России и никогда вас не слышал, сможет вас услышать.

В.ДОЛИНА – О запросто, о запросто! Более того, один тычок кончиком пальца в интернете - и я там пою все, что угодно по любому поводу каждый день - не знаю, чем измерить.

О.ЖУРАВЛЕВА – А, кстати, вас как-то борьба за авторские права захватывает, вы боритесь, чтобы вас не слушал, кто попало бесплатно?

В.ДОЛИНА – Да вы смеетесь, что ли? Вы, что?

О.ЖУРАВЛЕВА – Нет, я издеваюсь.

В.ДОЛИНА – Вы что, ей богу, глумитесь? Я сторонник пиратства абсолютный. С тех пор, что я лет 25-30 назад убедилась, что здесь ничего не будет, прошу прощения, не копейки авторских, я давний и прочный борец за пиратство. Огромное спасибо всем, кто меня записал, распечатал и растиражировал.

О.ЖУРАВЛЕВА – А, простите меня, жить-то на что?

В.ДОЛИНА – Это отдельный вопрос, об этом мы поговорим в другой раз.

О.ЖУРАВЛЕВА – Хорошо, прекрасно! Знаете, давайте тогда поговорим… вот, когда представляешь себе поэта, то кажется, что он вот сидит, особенно, когда много работает, и, во-первых, ему все-равно, в какой стране он сидит, и что вокруг происходит, так по большому счету…

В.ДОЛИНА – Да, это есть немножко, этот фактор есть, признаюсь.

О.ЖУРАВЛЕВА – А с другой стороны, он не должен как-то отвлекаться на быт.

В.ДОЛИНА – Должен-должен. Должен.

О.ЖУРАВЛЕВА – Но мы в вашем лице имеем совсем другого поэта, мне кажется.

В.ДОЛИНА – Какого?

О.ЖУРАВЛЕВА – Поэта, у которого так же важна его внутренняя и домашняя жизнь…

В.ДОЛИНА – Я других не видела. Я видела многих поэтов, довольно многих старого поколения, и я среди них полных безумцев клинических небожителей, слушайте, не видела ни одного – верьте слову. Все были очень житейские, здравые. Есть это чудесное понятие – оно есть, слава богу, во всем мире и на Руси тоже – «здравый смысл». Это такие были - и до сих пор чуть-чуть есть, чуть-чуть водятся в природе – такие здравомыслящие люди! Да все с авоськой ходили, куда положено и посуду руками мыли в отсутствие посудомоечных машин. Да еще и наслаждались процессом мытья посуды, поскольку это приводит мысли в порядок и немножко кровь, прошу прощения, в сосудах разгоняет – все это знают, что я буду рекламировать.

О.ЖУРАВЛЕВА – Этот прекрасный процесс.

В.ДОЛИНА – Общеизвестная совершенно вещь, да.

О.ЖУРАВЛЕВА – Тогда скажите, пожалуйста, а вы как-то серьезно относились к науке воспитания детей?

В.ДОЛИНА – Нет, конечно.

О.ЖУРАВЛЕВА – При всем своем педагогическом образовании…

В.ДОЛИНА – Ну, я читаю много. Тогда не было интернета, когда подрастали мои дети. Я много читала, что положено было читать. Еще очень много было до каких-то книжек из мира западной психологии и подращивания детей, не были ни Франсуаза Дольто, но зато здесь были Венгеры семья, старшие и помоложе. Я дружила с детства. Это к вопросу о психологии. Не было чего-то, но были книжки Владимира Леви по нетривиальному ребенку. Меня много интересовало с моих очень молодых лет.

Я, вообще, не очень верю в тривиальность людей, хотя жизнь проучивает и показывает тебе, что тривиального полно, и оно свое знает, оно намного могущественнее. Но я такова, что я немного по-другому мысли, видимо, видимо… и невидимо. Поэтому для меня это совершенно нормально, что человек аномальное существо, и есть уйма особенностей у всех. К аномалиям еще можно иметь способности – они у всех ужасно разные и пропорции разные. Я в это очень сильно верю, обошлась без большой литературы.

О.ЖУРАВЛЕВА – Я просто, опять-таки наблюдая за вашей семьей и за вами по интернету главным образом, я понимаю, что это, действительно, большая удача и творческая и человеческая. Во-первых, отличные в большом количестве дети и внуки. Они, может, и все разные, но они точно совершенно хорошие.

В.ДОЛИНА – Ну, знаете, не торопитесь диагностировать. Тут никто не знает. Все это в поиске. Это все в процессе.

О.ЖУРАВЛЕВА – То есть у вас нет такого верного средства, что «вот я знаю – чтобы дети были правильными…, я открыла секрет», не открыли?

В.ДОЛИНА – По мелочи я могу, конечно, все это рассказать в нужном контексте, вряд ли сегодня. По мелочи кое-чем могу поделиться и с теми, кто, не дай бог, во чреве своем ожидает дитя; и с теми, кто совсем на подходе к появлению дитяти; и с теми, кто уже ворчит, что дитя пищит в колыбели - могу поговорить, да. При случае – да. Просто не знаю, насколько я буду убедительна, но поговорить могу о каких-то превратностях в выращивании детей.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вы в этой сфере, так как у вас опять-таки большой опыт, вы открыли свою самую главную ошибку, которую вы совершили, может быть, в свое время по недомыслию?

В.ДОЛИНА – Ну, вот еще! Ничего я не будут тут саморазоблачаться!

О.ЖУРАВЛЕВА – Нет, я не говорю, что вы расскажете о ней, но просто вы ошибались?

В.ДОЛИНА – Ну, есть кое-что, я же уже бабушка, стремящаяся…

О.ЖУРАВЛЕВА – К бесконечности.

В.ДОЛИНА – Да.

О.ЖУРАВЛЕВА – Бесконечности внуков.

В.ДОЛИНА – Задумалась, как это.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вот Лена, например, чуткая из Калужской области пишет: «Нелегко с Вероникой Аркадьевной. Она очень требовательная к людям». Правда это?

В.ДОЛИНА – Ну, конечно, правда.

О.ЖУРАВЛЕВА – Спрашивает вас Виктор из Москвы: «Вы сейчас благополучны или что-то сосет под ложечкой?

В.ДОЛИНА – Значит, сосет все, да еще и временами – все. Фактор благополучия – мой недруг. Я с ним не дружу. Когда люди друг другу житейски, - как штамповка такая холодная речевая – житейски желают друг другу всех благ, - я схожу с ума, я просто внутреннее падаю в обморок, такой холодный обморок сразу. Вот этих «всех благ» – ети их… Я, понимаете, этого совершенно просто непереноситель. Ну, найдите, чего пожелать, но этих «всех благ» - закопай, вообще, не знаю, куда – в какой-нибудь дальний угол какого затерянного сада. И благополучие – это мой недруг. Даже счастья – вот этого неописуемого понятия, на Руси особенно, которое состоит из совершенно непонятных букв звуковых, этого сочетания: с-ч, там с-т – с мягким знаком – выговорить немыслимо, а пережить как – никто не знает, что сие означает. Даже пожелание счастья я могу как-то принять, а проклятое благополучие – это не моя область.

О.ЖУРАВЛЕВА – Ну, это выглядит так, как будто «художник должен быть голодным».

В.ДОЛИНА – Нет-нет-нет! Вот еще, с какой стати? Это еще что?! Это все равно, что сказать: дитя должно быть бледным и больным. Это нелепо, это очень нелепо и нездорово. Сколько можно, надо оберегать себя от возможного появления колита и ближайшей язвы желудка, сколько можно, надо оберегать себя, а тем более своих близких от того и этого. Да нет же, как, ну, что вы?

О.ЖУРАВЛЕВА – А где эта грань…

В.ДОЛИНА – Грань?

О.ЖУРАВЛЕВА – Между благополучием…

В.ДОЛИНА – Откуда я знаю.

О.ЖУРАВЛЕВА – Но вы же по ней как-то идете?

В.ДОЛИНА – Ну, это мое дело. Пусть каждый себе отыщет, что хочет. Кто-то же детей таскает на хоккей. А кто-то, вообще, на олимпиаду попер. Ведь детей там, подростков… Я видел только что, только что молодую семьюа, и вы не поверите – во Франции – видела молодую семью происхожденчески отсюда, которая сейчас живет в Сочи. Семья лучилась нечеловеческим, неземным счастьем – вот с буквой «щ», - что в эпоху Олимпиады они оказались на одном матче, где наше наивысшее лицо тоже присутствовало, и люди облучены эти счастьем и несут его в себе.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вы можете как-то объяснить…

В.ДОЛИНА – Что? Счастье?

О.ЖУРАВЛЕВА – Нет. Огромное, мне кажется, очень большое количество людей, которым там мало надо для счастья.

В.ДОЛИНА – Да вот еще, я буду это объяснять! Я понятия не имею ничего об этом. Мне кажется, это странное счастье. Но я вам так скажу: есть области маленьких счастий. Ну, как – каждый собачник знает, что такое вывести свою собаку, прошу прощения, на газон; и собака, прошу прощения, облегчилась, а хозяин - наблюдает. И вы что, считаете, что это не есть малюсенькое счастье?

О.ЖУРАВЛЕВА – Нет, это большое облегчение.

В.ДОЛИНА – Нет, это оно. Это удовлетворение, соизмеримое с тем, о чем мы… Хорошо, возьмем чуть выше: больной ребенок, допустим, очень небольшой, то есть беспомощный – он болеет. То есть ты не то, что прибит к полу – ты снижен до неузнаваемости, у тебя ад. И вот ребенок подает признаки жизни, нет температуры, он смотрит другими, по-другому освещенными глазками, и что? Что это иное, как не счастье с буквой «щ»? Это именно оно. Поэтому маленькие счастья есть в природе, их ужасно много. Другое дело, что в себе недурно бы – как бы это сказать – поддерживать свежесть восприятия, ценить это.

Я ужасно недолюбливаю молодых баб – любых совершенно, - которые клевещут на маленьких своих детей. Клевещут и говорят: «То, се, спать не дает, не давал и вряд ли будет давать…». Я не могу вынести. Это клиника, когда так говорят. И еще клиника, когда какая-нибудь сравнительно молодая сволочь костерит вплоть до рукоприкладства свое дитя на улице или на полуулице… Матерь божья! Матерь божья! Только природная скромность не позволяет мне подойти и дать, вообще, в пятак так, никогда никому не давала. На самом деле я дозреваю, и видимо, бабушка скоро дозреет и до этого. Потому что жизнь переполнена остервенением, и молодая женщина, которая дитя мучает – это для меня ужасный грех, ужасный. И я не верю, что она одумается, и я не уверена, что дитя вырастет не охранником, ну, и так далее. Так что маленькие счастья прописаны человеку, а голод или там чего-нибудь…

О.ЖУРАВЛЕВА – Лишения.

В.ДОЛИНА – Вот еще! С какой стати? Бороться и с молодых лет.

О.ЖУРАВЛЕВА – Давайте еще песню. Будет у нас тоже счастье.

Сегодня вот ведь, что со мной случилось.

Вы знаете, я музыке училась.

Училась, да, но правда уж давно.

Я за руку держалась няньки старой -

Так после обнималась я с гитарой.

Как в те года, мы с нею у кино.

Что за кино, вы кажется, спросили?

Да у кино, у нашей у «России»,

Такое у фонтана возвели,

Где мы гуляли с няньками дурашки,

Кудрявенькие девочки-барашки,

приемыши своей родной земли.

Лишь только выйдем с «музыки» проклятой

с суровой, но ни в чем не виноватой,

лишь только выйдем с нянею моей,

бегом бежим в тот малый зал «России»,

где мультики идут, сердца просили,

одних только мультиков скорей.

Бегом-бегом хоть с пирожком, хоть с булкой.

Бог с ним снежком, с дождем, да и с прогулкой.

Дом Фамусова тяжкий, как свинец.

Мы мультики сегодня заслужили,

Недаром мы весь день-деньской кружили,

Сейчас уж оторвемся под конец.

Так размышляет,подперевшись, тетка,

Звезда гитары, фея околотка,

У светофора выглянув в окно.

Все прошло. Времена теперь жестоки.

В «России» не кино, а караоке.

И няньки нет и школы нет давно.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вероника Долина в эфире «Эха Москвы» и в студии «Эха Москвы» со своим совсем новым диском.

В.ДОЛИНА – Вот я поеду в Соединенные Штаты в сентябре, и весь сентябрь там буду циркулировать. Там программу бесстыдно назвала «Дом Фамусова».

О.ЖУРАВЛЕВА – О как!

В.ДОЛИНА – Да. Это моя музыкальная школа. Она же была в доме Фамусова, это известинский двор, все его знают, кто знает на Москве. И не одна я училась в этой музыкальной школе, есть и еще люди из мира поэтического. А потом ее не стало, потому что этот домик Фамусова – его съели известинские здания. Вообще, не знаю – вдруг, он внутри там замурован?

О.ЖУРАВЛЕВА – Дмитрий пишет: «Можно ли, живя в России быть счастливым человеком?»

В.ДОЛИНА – Братцы, я не знаю. Вообще, тут такая туча людей живет…

О.ЖУРАВЛЕВА – Вам только что объясняли, что такое счастье.

В.ДОЛИНА – Я ничего не знаю про это. Я не знаю. Каждый старается, как может, а как живет, извините, Индия или Камбоджа или Африка?

О.ЖУРАВЛЕВА – Или счастливейший Бутан.

В.ДОЛИНА – Вот-вот. По слухам там тоже люди живут, и не думаю, что им совершенно чужды человеческие ценности. Живут и все. Человек такое животное.

О.ЖУРАВЛЕВА – А вас когда-нибудь спрашивают, отчего вы не остаетесь во Франции?

В.ДОЛИНА – Я остаюсь, но просто не до конца полностью. С того времени, уже 10 лет назад, что Франция возникла в моей жизни не декоративно, понимаете, у меня народилось столько внуков, что я не могу в Москве присутствовать так орнаментально, как может, и следовало бы. Ну, вот сейчас мы посмотрим, как будет следовать. И пускай мне какой-нибудь следователь разъяснит, как именно будет следовать поступить, и мы посмотрим, что и как. А так я делю себя. Но, конечно, там я более высокой очистки.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вот как.

В.ДОЛИНА – Конечно.

О.ЖУРАВЛЕВА – Это перегонный куб такой.

В.ДОЛИНА – Ну, это важно. Там тоже у меня есть низшие материи и живые существа – много, не так мало – за которые я несу ответственность, но да, там мало лишнего, а тут очень много.

О.ЖУРАВЛЕВА – Ну, тогда уже просто совершенно очевидно спросить: желали бы вы, чтобы ваши дети остались на родине, либо по всему миру разъехались в более приятные места?

В.ДОЛИНА – Не-не-не, слушайте, нет никакого ответа. Понимаете, у меня было такое видение хотя бы лет 15 назад. Довольно другая еще была Москва и все мы. Да, скажем, хотя бы чуть ли 20. Я думала, что кто-то из детей очень даже и захочет загнездиться где-то. То ли тот, то ли этот. Вышло так, что все четверо моих взрослых детей тут. Трое из них с большими семьями. Младший мальчик – нет пока. И что-то не выходит, чтобы они рванули, понимаете, во все лопатки за пределы.Почему? Все мы живем тут в капкане русской речи. Это важнейшая материя, магия, вещество. В сущности, из него лепится существо, и мы из него вылеплены. Но, как получится.

Не мы первые в моем семействе, не мы последние. Как получится. Были люди и поголубее кровью, и потоньше кожей, которых разные ветры судьбы вытащили наружу и люди там по-шагаловски писали полотна, или – я не знаю – по-рахманиновски шарашили музыку, или по-набоковски бабочек нанизывали. В общем, как будет, так и будет. Мы работать будем, где бог даст. На всякий случай языки мы знаем. Когда я мотаюсь во Франции, особенно сейчас, когда я сделалась такая… с элементами возрастной хрупкости, я очень много думаю о родителях, которых не успела, как надо там прогулять, как надо: с сыром, с хлебом, с сидром и на какой нужно машине, и какими нужно дорогами, а не туда сюда от дешевой гостиницы к набережной. Не так, не декоративно, а подлинно. Ничего я этого не успела. И вот я думаю все равно… я разное, что думаю, в том числе, одно из первых: спасибо маме, которая говорила: «Учи языки». Спасибо папе, который говорил: «Учись водить машину».

О.ЖУРАВЛЕВА – Да, это, казалось бы такие простые и очевидные умения, которые совсем меняют жизнь.

В.ДОЛИНА – Они вовсе не лежат на поверхности. Я уж давно вижу, давно.

О.ЖУРАВЛЕВА – А давайте мы закончим песней. Вы не будете возражать? Вы хотите сказать последнее самое главное петушиное слово, которое нашим слушателям было бы важно.

В.ДОЛИНА – Работать, работать. Ничего важнее нет. Вот слушайте, вы не поверите. Я мама такого, в общем, мелкокалиберного, но количественно представленного семейства, я бабушка этих внуков. Не в этом дело. Только работа человека делает человеком. А на всякие прочие вещи, как говорил, к примеру, старик Грибоедов разными устами, понимаете, человеком делает исключительно это. Поэтическая или медицинская или наука – отличная вещь, но только это. И мне ужасно хочется, чтобы молодежь наша, не дай бог, какая-то легкомысленная, каким-то невероятным образом оценила фактор работы – это самое важное.

О.ЖУРАВЛЕВА – Вероника Долина. Спасибо огромное, и еще хотя бы кусочек песни.

Никого по эту сторону, все по ту, по ту, по ту.

И стоит, понурив голову, плачет девушка в порту.

Не видать нигде кораблика. Ветер дует и трясет.

Кто придет ее порадовать, свежей рыбки принесет?

Не горит свеча за окнами. Были лодки да ушли.

Камбалы, трески и окуни отдыхают на мели.

Соляные склады старые,рыбный рынок, ветхий мост.

Морячки придут усталые. Хоть один бы, да пришел.

Вот идет она по берегу, с ней почти что благодать.

Не короткий путь в Америку, из Канады долго ждать.

Никого по эту сторону, все по ту, по ту, по ту.

И стоит, понурив голову, плачет девушка в порту.