Эдуард Успенский - Дифирамб - 2018-01-14
14.01.2018
К. Ларина
―
У микрофона Ксения Ларина. А в гостях у нас сегодня Эдуард Николаевич Успенский. Эдуард Николаевич, приветствую вас, здравствуйте.
Э. Успенский
―
Здравствуйте, уважаемая Ксения.
К. Ларина
―
Здрасте. Я очень рада вас видеть. Огромное спасибо, что вы нашли в себе силы и желание приехать. Значит, силы и желание у вас есть. И это самое главное. Да?
Э. Успенский
―
Да-да, все правильно.
К. Ларина
―
Ну давайте мы начнем наш разговор. Хочется о многом поговорить — и о сегодняшнем, и о вчерашнем, и о завтрашнем. Но, наверное, вот с этого я начну. Скажите, пожалуйста, что у вас происходит с «Союзмультфильмом»? Вот самое главное. Поскольку об этом говорится много, и письма открытые ваши были опубликованы как раз на нашем сайте впервые, и на них ссылались разные средства массовой информации. Я просто напомню, что речь вроде как шла о продолжении простоквашинской серии, чтобы это был такой полноценный новый сериал с теми же героями, но с новыми сюжетами. И вроде как Эдуард Николаевич должен быть подключен к этому процессу. А судя по его письмам, никакого подключения не произошло. Что там у вас произошло? Вы на сегодняшний день можете нам что-нибудь сказать?
Э. Успенский
―
На студии «Союзмультфильм» пришла очень сильная, волевая и глупая женщина, которая считает, что она классный специалист. И она решила сделать продолжение «Простоквашино». И она даже при встрече с Путиным рассказала, что можно зарабатывать миллиарды на мультфильмах, и вот скоро они выпустят фильмы. Путин спросил: «А что будет делать Матроскин?» Ему ответили: «Он будет строить метро». Путин говорит: «Как же так — метро? Он же сельскохозяйственный житель». Эта гражданка сказала ему, что Успенский живет в Троицке, там можно делать и то, и другое. Короче, было объявлено, что все фильмы… этой гражданкой не совсем разумной, что все права принадлежат «Союзмультфильму». И они объявили, что уже сняли несколько серий. Я не понимаю, откуда взяли право командовать моими сюжетами. Никто у меня не был, за сюжеты мне никто не платил. Я получаю небольшую сумму за участие в работе над мультфильмом как таковую. В общем, с тех пор… Она очень громко рассуждала и рассказывала, как она поднимет студию. Вдруг неожиданно вмешался Danone. Он сказал, что без визы Успенского Danone не даст никаких денег на производство картины. И дело все остановилось. И пока стоит. Гражданка снялась на каникулы, слава тебе, Господи. Понимаете? Я даже не понимаю, откуда такие они берутся, кто их и откуда достает. «Взяли, почистили и бросили в работу».
К. Ларина
―
Вы бы хотели, чтобы ваши герои продолжали свою жизнь сегодня и уже в сегодняшних обстоятельствах существовали, жили и действовали?
Э. Успенский
―
Начнем с того, что они живут и действуют. Я написал про них порядка 30 книг. А в 30 книгах примерно 30 маленьких отдельных русский для малышей. Так что они в этих книгах работают, живут. У них идет нормальная жизнь. Там всякие смешные сюжеты возникают. Например, появился неожиданно откуда-то человек и говорит: «Освободите мой дом, вы мой дом заняли». Дедушка начинает борьбу за помещение. Очень смешно, очень интересно и весело. Вот такой есть сценарий, он говорит о собственности. Что там еще? Вот есть интересный сюжет о захвате почты. Однажды в Простоквашино приехала черная «Волга», черная машина, вышли в черном гражданка и гражданин. Они подошли к почте, взяли кирпич, постучали и сказали: «Здание хорошее, крепкое. Будем сносить». Когда Печкин это услышал, стал поднимать народ на борьбу. Вот идет борьба народа за почту. То есть много интересных сюжетов есть, которые бери и снимай.
К. Ларина
―
То есть сценарий, по сути, существует уже? Все книжки есть, осталось только просто перенести их на экран, ничего придумывать не надо — ни про метро, ни про асфальтоукладчик. Да?
Э. Успенский
―
Я не понимаю, зачем понадобилось изгонять меня из студии. Они просто прогоняют, чтобы получить мои деньги. Господи, имейте вы совесть, друзья! Но с этим плохо.
К. Ларина
―
Ну, я надеюсь, что все-таки, поскольку вы об этом сказали вслух, и президенту сказали, и общественности сказали, я думаю, что все-таки какой-то компромиссный вариант найдется и они к вам рано или поздно обратятся. В любом случае, либо они должны к вам обратиться, либо этого проекта не будет, как я понимаю. Да?
Э. Успенский
―
Да-да. Ксения, понимаете, вот вы берете и все сразу понимаете. А там уже год — и ничего.
К. Ларина
―
Тогда давайте еще поговорим про героев. Вот смотрите. Они у вас переходят из эпохи в эпоху, ваши замечательные персонажи простоквашинские. Но при этом они, как я понимаю, не меняются по возрасту, они остаются такими же. Это правильно?
Э. Успенский
―
Ну, как Питер Пэн, понимаете. Как Буратино. Почему должен Буратино быть с бородой и с бакенбардами? Есть такой герой, он поселился среди нас и живет.
К. Ларина
―
Просто я вспоминаю, что были попытки — помните? — продолжение сделать «Бременских музыкантов». И там был какой-то сюжет, где Трубадур стал пенсионером в очках и с такими обвислыми усами. Это было очень странно и нелепо смотрелось, конечно, потому что, безусловно, такие герои должны оставаться вечно… не то что молодыми, а должны оставаться в том возрасте, в котором они родились как персонажи. Да?
Э. Успенский
―
Да. Вас вместо этой тети надо посадить.
К. Ларина
―
Нет, спасибо, это уж слишком большая ответственность. Как вам кажется…
Э. Успенский
―
Кстати, ее фамилия — Слащева.
К. Ларина
―
Юлиана Слащева, да, я знаю. Она недавно назначенный новый директор «Союзмультфильма». По-моему, она к мультфильмам никакого отношения раньше не имела. Ну хорошо. Может быть, сейчас время такое — нужные крепкие хозяйственники и управленцы, которые являются…
Э. Успенский
―
Но с мозгами, Господи, а не с какой-то головешкой.
К. Ларина
―
Ну а в чем тут должны быть реформы? Вот я у вас спрашиваю как у профессионального человека: в чем вам видится главная реформа главной мультипликационной студии страны?
Э. Успенский
―
Нужен крепкий хозяйственник, который составит бизнес-план. Потом нужно прийти ко мне, никуда не денешься, и сказать: «Эдуард Николаевич, вот 30 лет вы пишете о Простоквашино. Есть у вас хороший сюжет?» Я скажу: «Ребята, прямо полный сундук». Понимаете? Конечно естественно! Как они могут не быть? Я живой человек, у меня живые герои, кругом живое время. «Так что давайте пороемся в моих повестях, давайте пороемся в моих рассказах. Если вы ничего не возьмете, то закажите. Допустим, вы мне закажете, что Матроскин… Ну, что он делает? Не метрополитен, но хотя бы открывает новый рынок в Москве». Допустим, хорошая идея. И мы станем вместе обсуждать. Получилось — получилось. Не получилось — не получилось. Просто это живое дело. И люди, которые с охотой работают… Если я понял, что я не гожусь, я скажу: «Ребята, вот вам тексты, вот вам идеи. Давайте». Все.
К. Ларина
―
Ну, может быть, сейчас все-таки по-другому конструируется сегодня художественное произведение. Как вот телевидение делается, как делаются телевизионные сериалы? Пишутся целыми командами сценарии, там по несколько человек. Одну серию — один человек. Другую серию — еще два человека. Достаточно все это небрежно. И, как я понимаю, в основном рассчитывается… Это все очень прагматично. Может быть, я ошибаюсь, Эдуард Николаевич, но мне кажется, что сегодня время какого-то вдохновения, полета, творческого полета, оно ушло. Сегодня совсем другое время. Наверное, может быть, вам было бы тяжело в такой индустрии работать. Как вам кажется?
Э. Успенский
―
Во-первых, начнем с того, что ничто никуда не ушло. Там, где я появляюсь, все время кипит котел. Понимаете? Много возникает идей, хлопот, каких-то встреч, встреч с читателями, детьми, которые подпитывают тебя сюжетами, идеями, компьютерными играми. То есть нужны живые люди. И они должны создавать живую команду. Вот когда есть команда, говорят «Поехали!» — и атмосфера сразу меняется в лучшую сторону, она не остается тухлой. Вы говорите, что атмосфера другая. Нет, нет, нет. Есть разное. Ну, я прихожу к вам на «Эхо Москвы»: все бегают туда-сюда, в разные стороны. Только какая-то бедная у нас студия, дали мне… Вот видите, сколько сахара принесли, а?
К. Ларина
―
Посчитали, небось. У нас каждому гостю полагается определенное количество кусочков.
Э. Успенский
―
Мне дали четыре.
К. Ларина
―
Скажите, пожалуйста, насколько вам сегодня интересно было бы сочинять что-то новое? Вы понимаете, кому это предназначено? Вот видите эту аудиторию, которой были бы интересны ваши сюжеты? Или дети всегда одинаковые, во все времена?
Э. Успенский
―
Нет, не все одинаковые. Одинаковые дети где-то с восьми до десяти, с семи до десяти, с шести до десяти. А дальше, с одиннадцати и выше, идут уже не наши дети, это уже «десантники», которые с компьютером. А на кого работать? Ну, я всегда выступал и читал в библиотеках, в детских садах. И конечно, если я буду писать, я вернусь к этим детям. А может, скажу: «Знаете что, дорогие мои? У меня же целая куча учеников». За эти годы я вырастил такую плеяду бездельников талантливых, понимаете, что есть кому работать. Есть. И дальше — поехали!
К. Ларина
―
А на ваш взгляд, компьютерная эпоха как-то изменила восприятие искусства? Я имею в виду — у детей.
Э. Успенский
―
Безусловно, безусловно. Компьютерная эпоха? Понимаете, когда рисунок заменяет символы… Допустим, рисунки художников были. Господи… Чижиков, Устинов — вот их рисунки создавали атмосферу такую. Сейчас вместо таких рисунков символы, есть какие-то знаки, и они очевидны. Так сами по себе знаки, а не рисуночки, они тянут за собой знаковую действительность. Поэтому все это процесс показывает. Как поехали, едем-едем, едем-едем, остановимся, посмотрим. Должны быть хорошие и живые…
К. Ларина
―
Понятно. Я понимаю, про что вы говорите, но я несколько о другом. Вам не кажется, что, скажем так, чувство сопереживания немножечко уходит из детского сознания? Впрочем, как и из взрослого. Я вспоминаю, не знаю, и свое детство, и мои любимые мультфильмы. Ну, не будем говорить о присутствующих, но, допустим, фильм, который, как мне кажется, на все времена…
Э. Успенский
―
Давайте поговорим.
К. Ларина
―
Мультфильм «Варежка», да? Вот «Варежка» — это же мультфильм, над которым несколько поколений советских детей и взрослых обливались слезами. Сегодня это никого не может к таким чувствам подвигнуть. Сегодня все достаточно холодно. И детям никого не жалко. Может быть, я ошибаюсь. Как вам кажется?
Э. Успенский
―
По-разному. Я говорю, поменялись дети старшие, стали вредными и противными, а младшие в прежнем состоянии находятся. И работать можно на младших. А потом, можно работать на самого себя. Как ни странно, мне нравится писать для себя, для вас, Ксения.
К. Ларина
―
А для своих детей, внуков?
Э. Успенский
―
Дети у меня… Старшей — 50. Сколько и бывшей отвратной жене. Дальше… А потом у меня есть вторые дети, запасные, им по 24 и по 25. Это моя радость. Одна любит машину водить, как больная. Хороший водитель, вот такой! А другая такая модница! Она оденется красиво сама, всех оденет красиво. Как-то они впитали разное: одна — гаечный ключ, другая — иголку швейную.
К. Ларина
―
А кто из них сочиняет? Вы где-то рассказывали, что кто-то из них сочиняет уже сказки с вашими же героями.
Э. Успенский
―
Да-да. Ну, это та, которая водит машину. Она очень любит взять и сочинить заново. Недавно она сочинила заново повесть «Бабушка, крокодил и Гена». Там что интересно? Из Африки пришла телеграмма: «Я прилетаю, дорогой мой внук Гена. Мне осталось жить немного, лет пятьдесят каких-нибудь, поэтому я к тебе срочно прилетаю в гости. Ты должен встретить». А она пишет… Я вижу, что она пишет с дикой скоростью. Бабушка у нее не ходит, а она, как мотоцикл, летает по Москве. Увидела зоопарк — побежала в зоопарк. Из зоопарка увидела, что корабль на реке — она оббегает всю Москву за два дня. И это так смешно и интересно! Потому что она бывает там, где… Она в Кремль пришла, Царь-пушку она смотрела. В общем, Москва-река… И все это весело, смешно. И каждый раз какое-то событие с ними происходит. Ну, я взял… Она написала, я подписал. И теперь эту повесть, может, кто-нибудь и возьмет.
К. Ларина
―
То есть уже готовый по сути сценарий для нового проекта, да?
Э. Успенский
―
Да-да, конечно. Неожиданно такая бабушка-парашютистка.
К. Ларина
―
Мы называем главных ваших персонажей, но помимо вот этих — и крокодила Гены, и Чебурашки, и Шапокляк, и всех обитателей Простоквашино — есть еще замечательные Вера и Анфиса, например, которых очень полюбил мой сын. Как раз в начале 90-х годов мы с ним читали эти книжки и просто были влюблены в эту замечательную пару. А с ними вы не расстались, с этими героинями?
Э. Успенский
―
Нет, больше стало. Все должно жить. Папа с Верой гулял, то неожиданно его просили сфотографироваться с обезьянкой, стали фотографироваться. С этого момента папа открыл бизнес. И начинается новая повесть. Я не сам придумываю. Вот выходит в парк папа и фотографирует людей с обезьянкой. Неожиданно там появляется человек с козой. Он говорит, что это коза из Индии, редкостный экземпляр. Вокруг козы собирается народу больше. Потом появляется дядя с удавом, он тоже просит в коллектив творческий. И он стоит там рядом, его тоже начинают фотографировать. И под конец появляется Ленин, из шалаша выходит откуда-то, и тоже хочет сфотографироваться. В общем, уже другая жизнь, другие отношения получаются. Нужно развиваться. Однажды пришла женщина и говорит: «Мы снимаем фильм про Индию, и ваша мартышка нам очень нужна». Папа говорит: «Мартышка не из Индии, это африканская». Она говорит: «Давайте мартышку». И когда Веру привели с Анфисой на телевидение, она увидела там удава, дяденьку с удавом, мужчину с козой и Ленина, который там оказался почему-то. Вот эти вещи очень живые, они теплые, потому что мало того, что сюжеты интересные, там еще герои какие хорошие!
К. Ларина
―
А вы сами никогда не озвучивали никого из своих героев?
Э. Успенский
―
А кого бы я мог озвучить, по-вашему?
К. Ларина
―
Я задумалась, даже не знаю. Да в принципе, любого, потому что все равно интонации ваши, авторские, они в каждом персонаже слышны.
Э. Успенский
―
Ну, может, на следующий раз попробуем. Господи…
К. Ларина
―
Никогда вам не предлагали режиссеры кого-нибудь озвучит?
Э. Успенский
―
Нет.
К. Ларина
―
Нет? О странно. А вы принимали участие в подборе актеров, у вас спрашивали?
Э. Успенский
―
Обязательно, обязательно.
К. Ларина
―
Да?
Э. Успенский
―
Да.
К. Ларина
―
И там были какие-то варианты? Как появились, почему? Как Табаков появился?
Э. Успенский
―
Не всегда были варианты, потому что, во-первых, Попов Володя, который снимал «Простоквашино», он сам всех актеров подбирал. Роман Качанов тоже сам подбирал. Ну, все это процесс довольно тяжелый и болезненный, потому что не все хотят работать. Поэтому режиссеры умные хотят быстренько собрать, записать текст и ехать дальше. Понимаете?
К. Ларина
―
Ну, для многих артистов это действительно стало визитной карточкой. Это вообще удивительно! Тот же Олег Павлович Табаков, народный артист Советского Союза, он столько в своей жизни сыграл ролей, но почему-то он сам тянется к этим интонациям, они его ведут. Даже вот сейчас, когда он выходит в разных ролях на сцене, у него обязательно хоть в каком-то моменте мелькнет Матроскин в его палитре. Значит, какое-то абсолютное попадание персонажа и артиста, да?
Э. Успенский
―
Человек способный. Не хочется отпускать пойманную интонацию, пойманное время.
К. Ларина
―
Да. Удивительное, что все вот эти герои, о которых мы говорим, они все, по сути, были придуманы в советское время. И вот смотрите — прошло время, сейчас совсем другая страна, другое общество, другой мир, а по-прежнему они остаются популярными среди детей, которые вообще не знают, что такое советская власть, даже не могут себе представить, что это было за время. В чем секрет, как вам кажется?
Э. Успенский
―
Вы будете свой характер менять ради времени? Не будете. Как вы были упрямой буратиной-женщиной, так и останетесь ей. Ну зачем же моим героям меняться, чтобы они стали дряблыми или, наоборот, жесткими?
К. Ларина
―
Но действительно — они такие же были и тогда. Вы правы, да.
Э. Успенский
―
А вот смотрите. Почему меня бесит Слащева? Они думают, что из моих героев можно что угодно делать. Ну как так можно? Ты из своих детей сделай что-нибудь. Зачем моих трогаешь? Понимаете? Это все… Господи. Борис Заходер, учитель, когда прочитал повесть, он мне сказал: «Эдик, вы с этой повестью не справитесь. Вы должны отдать ее мне». У меня глаза вылезли. Я говорю: «Борис Владимирович, ну как же так? Я эту повесть писал несколько лет. Одно лето был в пионерском лагере, другое лето я жил в деревне с детьми. Я им все рассказывал, каждую главу отдельную. У меня каждая строчка в памяти!» Он говорит: «Вы один не справитесь, мы должны делать вместе». Я говорю: «Ну, если вместе, то это тексты Заходера, а не Успенского. Попробую вставить во фразу ругательное слово — скажут: «Нет, Борис Владимирович, извините, пожалуйста». У нас были очень сложные отношения с этим замечательным человеком. Очень! Но талант он был огромный. Вот такая голова! Знает много языков. И знает, что делать в этой жизни. Он научил в том числе и меня.
К. Ларина
―
Вы говорите «учитель». А в чем заключалась его как бы эта миссия учительская? Чему он вас научил?
Э. Успенский
―
Сначала эти были такие очень простые мне объясниловки, что такое характер. Когда я еще был молодой, он говорил: «Понимаете, у человека должен быть характер». У Михалкова дядя Степа характера не имеет, он пустой. Понимаете? А если герой написан так, что у него есть характер, и ты понимаешь, как он будет действовать со своим характером в этих условиях — будет он драться или он будет целоваться, — тогда на этом характере выстраиваются поступки. Достал девочку из колодца… Ну, делает то, что ему подсказывает его…
К. Ларина
―
Понятно. Когда есть характер, возникает логика поступков. Это закон драматургии.
Э. Успенский
―
Да, да, да.
К. Ларина
―
Эдуард Николаевич, давайте мы сейчас остановимся, небольшой перерыв, а потом продолжим.
Э. Успенский
―
Хорошо.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню — в гостях у нас сегодня Эдуард Николаевич Успенский. Я вот не сказала, кстати, в начале программы, что в декабре отметил юбилей Эдуард Николаевич. Его поздравили, по-моему, все деятели партии и правительства с этим юбилеем. Наверное, это было приятно. Эдуард Николаевич…
Э. Успенский
―
Минуточку! Можно?
К. Ларина
―
Да, говорите.
Э. Успенский
―
Я получил письмо от Медведева, от Путина и от Медведева. Он пишет: «Уважаемый Эдуард Николаевич, Вы являетесь в нашей стране, может быть, даже самым замечательным писателем. Вы воспитали несколько поколений детей. В общем, мы Вас поздравляем». Я получил письмо. Картонка, а на ней наклеено само письмо. Да, там было написано: «Лауреату Государственной премии Эдуарду Успенскому». Я пишу… Дело в том, что у меня одну премию книжка получила, а эти ребята запихивают меня в лауреаты. Понимаете? Дело в том, что я недавно лежал в ЦКБ, в больнице. Из администрации позвонили и сказали, что хотят мне помочь. Я говорю: «Помогите». Они говорят: «Чем?» Я говорю: «Оплатите лечение». Они: «О, ну ладно. Приходите, напишите заявление». Я говорю: «Как так? Все заслуженные деятели искусства получают какие-то пособия, а я должен прийти к вам и писать? Пожалуйста, дайте мне денежки». Я взял это письмо и написал: «Уважаемый Дмитрий Анатольевич, я, конечно, получил премию за одну книжку, но больше никакой радости от государства я не видел. Поэтому я хочу сказать Вам, что я предпочитаю, чтобы кто-то оплатил мое лечение вместо того, чтобы читать добрые слова». Написал, даю фельдъегерю. Он говорит: «Ой, не возьмут, не возьмут». Я говорю: «Берите. Или в прессу сразу же». Долго перезванивался с администрацией, потом забрали. Пока никаких ответов нет. Я считаю, что если так меня хвалят и поздравляют, очевидно, что можно заплатить за мое лечение, да?
К. Ларина
―
Конечно. Вы тратите свои деньги, то, что сами заработали за всю жизнь, и больше никто вам не помогает? Нет, никто? Безобразие, конечно. Безобразие. А у вас там пенсия какая-то есть? Какая, если не секрет?
Э. Успенский
―
По-моему, тысяч семьдесят. Но дело не в этом. Дело в том, что сколько было произведено тракторов с чебурашкинскими значками, сколько было игрушек выпущено, сколько…
К. Ларина
―
Олимпийская сборная у нас была целая с Чебурашкой.
Э. Успенский
―
Да, да, да. Так что много было пользы государству. Да, кстати, мои книжки когда выходили, я помню, очень большое количество денег с меня списало государство за «Простоквашино» за год. Очень много! Я тогда написал письмо уважаемому… я написал письмо Игорю Яковлеву… нет, не Игорю Яковлеву, а… Господи, кто у нас там?
К. Ларина
―
На телевидении кто был?
Э. Успенский
―
Нет, два члена Политбюро. Один…
К. Ларина
―
А! Яковлев, наверное.
Э. Успенский
―
Яковлев. А другой…
К. Ларина
―
Александр Николаевич Яковлев.
Э. Успенский
―
Да.
К. Ларина
―
Лигачев еще был.
Э. Успенский
―
Вот. Я им написал: «Уважаемые друзья, значит, смотрите. Вот вышли книжки, и у меня забрали эти деньги. Поэтому давайте… А это небольшая часть дохода, который имеют от государства. А я живу в комнате 12 метров с женой и с дочкой. Поэтому давайте восстанавливать справедливость». И тогда меня поставили на очередь в кооператив, в котором я простоял и в конце концов получил квартиру. А до этого… Как этот самый? Господи, главный сказочник-то мира.
К. Ларина
―
А кто у нас главный сказочник мира? Андерсен?
Э. Успенский
―
Да. Слонялся по углам. Ну, 12 метров — я, жена и дочь.
К. Ларина
―
Эдуард Николаевич…
Э. Успенский
―
Приезжают немцы, голландцы, американцы — и я их там принимаю. Бандитизм!
К. Ларина
―
А вы были членом партии?
Э. Успенский
―
Нет.
К. Ларина
―
Вот видите.
Э. Успенский
―
И что?
К. Ларина
―
А надо было быть членом партии, надо было написать вместо Михалкова гимн Советского Союза — и тогда у вас было бы не 12 метров, а 122 как минимум.
Э. Успенский
―
Какой талант надо иметь, чтобы писать такие гимны! Я не дотягиваю.
К. Ларина
―
Вас когда-нибудь пытались втянуть в какую-нибудь политическую историю за все время вашего творческого пути?
Э. Успенский
―
Нет.
К. Ларина
―
Нет? Никогда?
Э. Успенский
―
Меня всегда обходили стороной. Всегда.
К. Ларина
―
А почему?
Э. Успенский
―
Ну, видно, что дурачок.
К. Ларина
―
То есть никаких писем не требовали подписать, поддержать чью-нибудь травлю или наоборот? Никаких писем?
Э. Успенский
―
Письма я сам писал в защиту многих людей.
К. Ларина
―
Да.
Э. Успенский
―
Это было. Меня приглашали подписывать письма — подписывал. Ну, жил, как и все люди.
К. Ларина
―
Как вам кажется… Сложный вопрос вам задаю. Внимание! Как вам кажется, вообще существует на сегодняшний день такое понятие, как российская интеллигенция, или давно уже этого сегмента не существует?
Э. Успенский
―
Знаете, есть репейники, есть шиповники, есть всякие растения, которые растут в огороде…
К. Ларина
―
Чертополох.
Э. Успенский
―
Да. Вот сейчас эти растения остались. Они поодиночке высовываются и пишут тебе. А как класса интеллигенции, я боюсь, нет. Страну убили. Никто не выходит на демонстрации, никто… О, знаете, где интеллигенция проявляется? За столом на Новый год, 1 мая. Вот собираются люди хорошие, замечательные, интеллигентные. Посидели за столом — и разбежались. Там проявление. Они могут все что угодно сказать. Ну, я не знаю… Я живу на отшибе, я живу в Троицке, у меня большой дом. Ко мне приходят мои друзья в основном. А так…
К. Ларина
―
Нет, вы абсолютно правы. Такая апатия сегодня — это главное, что сегодня существует в атмосфере в стране. И в отношении интеллигенции тоже. Это даже не страх. Конечно же нет. Это именно какая-то апатия, абсолютно какое-то безразличие к судьбе другого человека. Чем это объяснить? Вот вы говорите «страну убили». А кто убил? Кто виноват в этом?
Э. Успенский
―
Любое проявление самостоятельности каралось. Любое живое движение каралось. Любое участие в выборах каралось. Любой пост в Фейсбуке… Только прояви мозги. При большевиках так было одно время, когда за каждую живую мысль соседи тебя били. Понимаете? Сейчас то же самое. «Ты не высовывайся. Беги, мальчик, отсюда». А когда всех мальчиков гоняют, то и получается, что хреново с интеллигенцией.
К. Ларина
―
А вы телевизор смотрите?
Э. Успенский
―
Я смотрю какие-то передачи. Дайте подумаю, что я смотрю. Ну, исторические всякие фильмы про Древний Египет, про Древний Рим.
К. Ларина
―
А все эти общественно-политические так называемые ток-шоу, все эти битвы и драки?
Э. Успенский
―
Ой, когда я вижу этого человека омерзительно с ведром, с говном, я не понимаю, как ему не стыдно было на свет рожаться, вот такому уроду. Понимаете? Когда Норкин начинает лупить на моих глазах корреспондента, я думаю: «Что же ты делаешь? Ты же был человеком. Мы с тобой работали в одной команде».
К. Ларина
―
Есть у вас ответ на вопрос, что произошло с этими людьми?
Э. Успенский
―
Когда 30 или 20 лет идет перемалывание событий… Ну, во-первых, начнем с того, что за 30 лет ничего не меняется. Что-то должно меняться. А если сидишь, как на бревне, год, два, три, четыре, пять, и все с тобой сидят, то это радости не принесет ни тебе, никому. Поэтому интеллигенция и смывается. Ну, не знаю я, что вам ответить. По крайней мере, я вижу, что… Мой друг Гриша все равно со мной. Сколько лет мы с ним идет по свету, он рядом. Молодые мои ученики со мной. А остальные ребята куда-то смылись.
К. Ларина
―
А вы с кем-то расставались из своих друзей именно по причине разногласий идеологических и политических, вот за последнее время? Или такого уже не случается, у вас окружение проверенное?
Э. Успенский
―
Я большой дурак был вообще. Я безжалостно умирал из-за окружения тех, кто сделал плохой поступок. Кто-то вступил в партию — отчисляют. Кто-то в священники пошел, и я вижу, что он пошел не по делу — отчисляют. Так я наотчислял почти всех достойных людей. Я очень жестоко относился к своим друзьям. Ну что? Вот теперь пожинаю. Думаю, что не надо было так сурово.
К. Ларина
―
Но вы же сами говорите, что вот Григорий Остер с вами всегда, постоянно, человек… Юра Кушак, я знаю, был вашим очень близким товарищем, который вот ушел из жизни.
Э. Успенский
―
Юра Щекочихин.
К. Ларина
―
Щекочихин, да
Э. Успенский
―
Мой друг номер один.
К. Ларина
―
Ну, не могу не спросить, конечно же, про еще один культурный пласт имени Эдуарда Успенского — это, конечно же, «Наша гавань». Ее сейчас нет, я так понимаю, этого проекта? Он остался в истории только?
Э. Успенский
―
Он существует где-то в клубах, в каких-то поездках, в коллективах. То есть идея сама не погасла. Выходят книги. То есть выделился пласт культуры, который называется «В нашу гавань заходите корабли». Господи, какие же там песни! Мы же 13 тысяч песен отыскали. Какие замечательные! И мелодии шикарные. Я не понимаю, почему этого нет, почему не пускают в эфир. Меня не пускают — ладно. Я омерзительный, противный, я могу Слащеву отругать. Но песни-то? И ребята какие у нас с гитарами! Понимаете? Ну нельзя! Это золото все. Они поддерживают дух страны.
К. Ларина
―
А в чем была идея вообще этой передачи? Ведь это такая культура неофициальная, да? Это не те песни, которые исполнялись по советскому радио, да?
Э. Успенский
―
Идея была такая. Одну редакторшу выгоняли с работы. Она пришла и говорит: «Эдик, помоги. Сделай мне передачу». Умоляла, умоляла, умоляла, умоляла… Я сказал: «Ладно». И мы с Шаинским Володей на доске где-то в подъезде написали первую программу. И он напел: «В нашу гавань заходили корабли…» Сделали первую программу и пустили в эфир на детском радио. И ждем — сейчас дети нам напишут! Песни, которые они знают… Ноль внимания! Ничего не написали дети! Мы сделали вторую программу. Ну, допустим, «Постой, паровоз. Не стучите, колеса». Эти песни сделали. Сначала мы сделали романтические, а потом — блатные. Сделали вторую программу. Ждем — ну сейчас эти ребята пойдут к нам навстречу! Нет. И неожиданно пошли мешки с письмами, дискеты, флешки! И там песни, сделанные с музыкой. Надо было только вставить их в программу. С этого момента начался набор песен. Ну а дальше что? Нас закрывают сразу. Мы зовем Гердта. Зиновий Ефимович к нам приходит и спасает нас! Потом Гердт поработал-поработал, и приходит Володя Меньшов спасать. Наташа Варлей. Потом — Муравьева. И как только нас хотели прихлопнуть… Потом — Никулин. Они появляются и вытаскивают нас. Ну нельзя после этого закрыть канал! Сам Никулин пришел и: «Ты ходишь пьяная, полураздетая по темным улицам Махачкала. Тебе мерещится шинель военная, погода зимняя да звездочка одна».
К. Ларина
―
Это удивительный набор песен, которые не подходят к «Радио Шансон», да? Это же не какие-нибудь блатные, уголовные. Это именно какая-то такая городская, параллельная культура, которая существовала, как я понимаю, в каждой группе социальной. Вот вы привели в пример Юрия Владимирович Никулина. Это явно он с войны эту песню принес, да? Там она сочинялась.
Э. Успенский
―
Да. Интересно, что когда он пел «Ты ходишь пьяная, полураздетая… Махачкала», а там офицерская жена плохо себя ведет, и поэтому было обидно, что она так себя ведет. Один из них говорит: «Да города такого нет — Махачкала. Его придумали!» Протест военный чисто!
К. Ларина
―
Кстати, там еще одно из моих любимых открытий — это песня, которую пел Витя Шендерович про Анну Каренину. Совершенно замечательная песня! Помните?
Э. Успенский
―
Конечно.
К. Ларина
―
Прекрасно! Ну, вы тоже там блистали в качестве исполнителя, но как-то всегда стеснялись почему-то. Почему-то вам казалось, что у вас не получается. Я вот сколько посмотрела, даже специально перед передачей, фрагментов с вашим участием и вижу: нет, Успенский стесняется. Почему, скажите? У вас все прекрасно… И слух есть, и обаяние есть, артистизм.
Э. Успенский
―
Все было, кроме слуха. Слуха не было напрочь. Понимаете? Ну, постепенно… Я должен запоминать песни. Мне все поют, я прихожу на радио, пою своим друзьям. И постепенно слух выработался. Я сейчас вполне сносно пою. Но дальше надо еще иметь какое-то нахальство актерское, надо уметь проповедовать. Я научился петь песни-проповеди. Вот научился петь песни, где что-то очень жесткое есть. Ну, например, знаете что? Сейчас приведу пример. «Все в город ушли из родного села, поэтому в городе живут и только от матери помощи ждут. И пусть уезжают они в города, только бы нам не стареть никогда. Все отдала я, что только могла. Только вот хата осталась одна». Вот такие я могу петь песни.
К. Ларина
―
А вы всех авторов знаете? Или так самотеком приходили какие-то тексты, какие-то песни — и так и не известно, кто их сочинил?
Э. Успенский
―
Не известно.
К. Ларина
―
То есть это настоящие такие народные вещи, да?
Э. Успенский
―
Да.
К. Ларина
―
А еще, кстати, есть тоже интересный момент, когда на известные песни — допустим, условно, какой-нибудь «Синий платочек» — сочиняются новые слова. И этих вариантов бесконечное множество. Я так понимаю, что можно сделать целую передачу про одну песню с разными текстами, да?
Э. Успенский
―
Надоест быстро.
К. Ларина
―
Надоест?
Э. Успенский
―
Ну конечно. Господи, потому что столько есть других песен! Ну, раз споешь, два споешь, три, но там же особенных изменений не будет. Ну?
К. Ларина
―
Эдуард Николаевич, мы должны уже заканчивать потихонечку. Я еще раз говорю вам огромное спасибо за то, что нашли в себе силы и желание приехать к нам на станцию. Что я могу вам сказать? Конечно же, пожелать вам стойкости и мужества в этой борьбе, которую вы так ведете, не стыдясь, и публично это делаете. Я думаю, что для многих пример, как вы себя ведете и как вы справляетесь с этим ужасным заболеванием. Дай Бог, чтобы выскочить. Вы сами говорили: «Все повторяется периодически. Я выскочил. И в следующий раз опять выскочу». Так что я думаю, что выскочите. Все будет нормально.
Э. Успенский
―
Я надеюсь. Но даже если не выскочу… Я прожил довольно длинную жизнь и очень много сделал. Вот так вот хватит! Можно спокойно покидать этот мир.
К. Ларина
―
Я вас пока не отпускаю. И мы вас не отпускаем. Оставайтесь, пожалуйста, с нами. Любим вас и обнимаем!