Новые проекты издательства "Ad Marginem" - Александр Иванов, Захар Прилепин - Книжное казино - 2009-03-01

К. ЛАРИНА: 13:14. Вновь у микрофона Ксения Ларина. Мы начинам программу «Книжное казино». Я вот уже какую неделю работаю одна в этой передаче, без Майи Пешковой, она у нас отдыхает в Кисловодске, и шлёт оттуда какие-то тревожные репортажи по поводу проводов Масленицы. Буквально сегодня слышала, как она там сжигала чучело Масленицы на площади Кисловодска. Вот счастливый человек! Ну а мы здесь в студии с нашими гостями. У нас сегодня в гостях издательство "Ad Marginem" в лице директора издательства Александра Иванова.

А. ИВАНОВ: Здравствуйте.

К. ЛАРИНА: И писатель Захар Прилепин. Здравствуйте.

З. ПРИЛЕПИН: Здравствуйте. С праздником Вас.

К. ЛАРИНА: И вас тоже. И простите за всё. Напомним слушателям, что все условия созданы, звоните по телефону 363-36-59, сейчас скажу, для чего. И по смс +7-985-970-45-45. Поскольку, как вы помните, в этой передаче мы не только разговариваем с нашими гостями, но и предлагаем вам в подарок книги, в том числе с автографом автора, который присутствует на передаче. Мы не будем вас ни о чём спрашивать, а вы готовьте ваши вопросы нашим гостям. Во второй части мы будем принимать ваши звонки. Давайте мы скажем про книги, Саша. Поскольку у Вас так подобрано всё. У нас сегодня концептуальное «Книжное казино».

А. ИВАНОВ: Книжки у нас трёх авторов. Присутствующий здесь Захар представлен классическими книжками, двумя романами – «Патология» и «Саньке». И два ещё автора. Михаил Елизаров, лауреат Букеровской премии прошлого года, с двумя романами – «Библиотекарь» и «Пастернак». И автор, который менее на слуху, менее известен, Герман Садулаев, который, на мой взгляд, станет литературной звездой. А все вместе они объединены возрастом, личным знакомством, тем, что эти книжки вышли в одном издательстве. Мне кажется, что это новая литературная волна писателей поколения 30-летних, которые не то что приходят чему-то на смену, а может в последние 2-3 года о себе заявили. И это любопытно.

К. ЛАРИНА: Вы до программы очень точно определили русло каждого писателя, кто кого продолжает. Можно в какой-то степени узнать Захара Прилепина продолжателем традиций литературы Эдуарда Лимонова.

А. ИВАНОВ: Не в чистом виде. Лимонов, безусловно, великолепный писатель. Захар, мне кажется, берёт во многом его синтаксис отношения между словами, этот воздух какой-то, атмосферу. Лимонов прекрасно умеет обходиться со словами, очень простое и изысканное дыхание у него, как у писателя. Это есть у Захара. Но у Захара ещё много неизвестных, подводных влияний, которые неизвестны широкой публике. Он хороший знаток литературы ХХ века, особенно русской, советской литературы. И там есть влияние и психологического романа середины века, 60-70-х годов. И сейчас, насколько я знаю, закончил уже или заканчивает книгу о Леонове.

К. ЛАРИНА: Советском писателе.

А. ИВАНОВ: Влияние, может быть, этого плана. Но Захар сам может рассказать. Поэтому да, Лимонов, но не только. Что касается Елизарова, то здесь скорее можно сказать о влиянии, и он сам об этом говорит, о влиянии Сорокина и Мамлеева. В случае Садулаева, очевидно влияние Пелевина, но не только. Садулаев прекрасно говорит по-английски, и там большое влияние Дугласа Коупленда. Вот такой современной социальной британской прозы.

З. ПРИЛЕПИН: Сама фигура Садулаева, в том числе и биографически удивительна, потому что это наполовину чеченец, который прекрасно говорит по-английски, детство провёл в Чечне, а потом был блестящего уровня юристом в большой фирмы. И это сочетание самых несовместимых пластов, даёт удивительную прозу.

К. ЛАРИНА: Скажите, Захар, на Ваш взгляд, понятие «поколение» применимо к литературе?

З. ПРИЛЕПИН: В связи с тремя названными людьми, есть ещё 2-3 имени, безусловно, это поколение пришло, и оно имеет общие родовые признаки.

К. ЛАРИНА: Ну, например. Кроме временных периодов, что ещё объединяет?

З. ПРИЛЕПИН: Да простит меня эта радиостанция, я готов говорить следующие вещи.

К. ЛАРИНА: Сегодня это хорошее выражение. Бог простит. (Смеётся)

А. ИВАНОВ: То есть, Венедиктов.

З. ПРИЛЕПИН: Так или иначе, как сказал бы Герман, это дискурс, не совсем либеральный, возможно и антилиберальный. Это люди, которые пытаются каким-то образом скрепить историю нашей страны и каким-то образом соединить советское, либеральное и нечто следующее, что будет за нами, какими-то нормальными мужскими принципами. Об этом стоит разговаривать отдельно.

К. ЛАРИНА: Согласны, Саша, с таки определением?

А. ИВАНОВ: Может быть это один из возможных ответов. Мне кажется, что это такое относительное безвременье в литературе, которое было во второй половине 90-х, в начале «нулевых» годов, оно вполне объяснимо. Оно сменяется большей определённостью, больше авторского узнаваемого голоса у этих ребят. Пока ещё рано говорить, но от литературы такое впечатление. Можно будет, я надеюсь, сказать, что это прилепинская ситуация, совсем как у Прилепина. Или как у Садулаева. Пока ещё мы не можем так говорить, но мне кажется, что шанс большой есть. Мы можем сказать, что это какая-то сорокинщина.

К. ЛАРИНА: В смысле чернуха.

А. ИВАНОВ: Ну да, в смысле такого чего-то ужасного почти. Или пелевинская ирония. То есть, мы какие-то другие формы опыта называем с маленькой буквы нарицательными именами каких-то писателей. Мне кажется, что эти три автора, они близки к этому, к созданию своей литературной территории, языковой узнаваемости, интонационной узнаваемости, они лепят из себя таких узнаваемых и близких читателям авторов.

К. ЛАРИНА: А что можно сказать, допустим, если в контексте именно современной русской прозы? Это русская литература, несмотря на то, что там есть безусловное смешение разных национальностей, происхождений. Но мы говорим о современной России. Это ближе к какой-то общеевропейской литературе, современной прозе, или это современная русская проза?

А. ИВАНОВ: То, что она русская – это безусловно, конечно. Вопрос, что такое быть русским писателем.

К. ЛАРИНА: Что такое быть русским писателем?

А. ИВАНОВ: Ответ сложный. Один из возможных ответов такой. Россия – это великая литературная страна, таких стран не очень много – Америка, Германия, Франция и Россия. Больше великих литературных стран нет. И для молодого писателя, будь он француз или русский, это очень большая проблема. Когда сзади такие старики, эта тройка богатырская – Толстой, Достоевский, Чехов, чрезвычайно трудно быть оригинальным. И в каком-то смысле, это борьба с отцами, должно быть отвержение традиций. Чтобы её продолжать, её нужно сначала отвергнуть. Нужно поплясать на чьём-то трупе.

К. ЛАРИНА: Это то, что называется модным словом «постмодернизм».

А. ИВАНОВ: Вряд ли. Нет, постмодернизм…

К. ЛАРИНА: В том, в чём обвиняли Сорокина в своё время.

А. ИВАНОВ: Оставим его 90-м годам. Нет, это попытка найти своего героя, свою интонацию, изобрести некоторую литературную форму. Чем славны наши классики, тем, что они показали всему миру, что Россия – это страна, способная производить высокотехнологичный продукт, потому что русский роман – это как «Мерседес». То есть, по закону русского романа, по закону романа Толстого, затем Роже Мартин Дюгар, Драйзер, Томас Манн, все писали толстовский роман. А по закону Толстова развивалась французская философия и проза Камю. И что угодно.

И вот вопрос, способны ли эти 30-летние парни в условиях, когда страна стала только сырьевым придатком всего мира, способны ли они из этой, не очень благодатной ситуации, породить такую форму, как русский роман? Вернуть Россию в зону изготовления высоких технологий. Мне кажется, у них есть к этому способность. И если это так, то мы будем в каком-то смысле, в культурном смысле, спасены этими ребятами.

К. ЛАРИНА: Захар…

З. ПРИЛЕПИН: Нет, ну после всего вышесказанного, я должен что-то необыкновенно умное произнести, и как-то соответствовать. Меньше всего я об этом думаю. А вернее сказать – я не думаю об этом никогда.

К. ЛАРИНА: Хорошо, спрошу по-другому. Для Вас чем отличается Ваш интерес, как автора, от интереса Уэльбека или ещё кого-то из современных авторов, близких Вам именно по поколению, по сегодняшнему дню.

З. ПРИЛЕПИН: Нет, это определяется языком, как полем нашего существования. Конечно же, мой интерес в поиске, в осязании, как таковой, русской почвы. У меня есть свои собственные стилистические и идеологические интересы. Я тут уже наехал на либерализм, хочу сказать, что меня не волнуют градации либерального и патриотического. Мне хочется сформулировать какие-то новые осязаемые вещи для своей почвы, для своей судьбы и счастья. Для своего личного, и для счастья всех тех, кто вокруг меня. Мне кажется, что писатель сегодня должен каким-то образом начать отвечать не только за себя, но и за всех. В России это ощущение было потеряно, как писателями, так и отдельными гражданами. Попытка сформулировать вещи, какие-то для всех внятные. Попытка сделать иероглиф общечеловеческого миропонимания и счастья. Это мне и любопытно.

К. ЛАРИНА: Насколько вообще сегодня литература свободное пространство?

З. ПРИЛЕПИН: Да она достаточно свободное пространство, потому что власть предержащие книг не читают, они не считают, что они хоть сколько-нибудь могут повлиять на граждан, потому что есть телевидение и радио. Поэтому достаточно свободное.

К. ЛАРИНА: А конъюнктура, запросы какие-то общественные?

З. ПРИЛЕПИН: Это другая работа. Это люди, которые занимаются какими-то вещами на потребу. Они занимаются другим делом. Мы никак с ними не состязаемся и не сравниваемся. У них очень недолговечная, успешная, но не долговечная жизнь. Я даже не буду называть имена, но эти люди стремительно исчезают, два-три года, как тапочки или шляпки, они пропадают.

К. ЛАРИНА: Действительно, у нас сегодня в литературе, в публицистике, которая почти литература в России всегда, можно найти попытку ответить на любой вопрос, касающийся сегодняшнего состояния умов и вообще, общественного сознания современного российского. Но каким-то странным образом это не перетекает в общество. Это закрытое, герметичное пространство. Вот мы сейчас говорим о современной русской прозе но я вас уверяю, что это не является массовой литературой. Я не знаю, хорошо это или плохо. Вы скажете, что это хорошо. Вы на потребу не работаете, вы решаете свои задачи.

З. ПРИЛЕПИН: Нет, это плохо. Мне надо, чтобы много моих книг продавалось. У меня много детей.

К. ЛАРИНА: Хочется, чтобы это как-то влияло. Вот в чём мои мечты.

З. ПРИЛЕПИН: Вот многие утверждают, что для видоизменения государства и социума необходимо 5-7% мыслящий и активных людей. В этом смысле 5-7% читателей лично у меня и у моих товарищей есть. В этом смысле мы не совсем уж далеко от государства. Другой вопрос, что мы пока ничего не изменили, и может к счастью, но контакт есть.

А. ИВАНОВ: Я думаю, Ксения, это влияние крайне непрямое, никогда не было прямым. Допустим, было. Вторая половина 60-х годов, 70-е, начало 80-х годов 19 века – это время, когда литература была медиа номер один. Причём, неважно, в России, во Франции, везде в мире. Как написал Ганкур, та эпоха, которая не оставила после себя романов, нам неизвестна. То есть, роман, это время настоящего господства романа, как главной литературной формы. Дальше уже сомнительно, что литература продолжает оставаться главным медиа.

Но, тем не менее, мне кажется, что влияние литературы непрямое. Это влияние как интонация, какой-то странный звук, который темперирует, ритмизует собой настроение. И в этом смысле мы можем, наверное, говорить о том, что существует такое настроение Улицкой, например, в каком-то смысле. Пусть оно тихое, но это важная вещь. Какие-то формы своего личного опыта мы можем пережить с помощью того ритма, той интонации, которую она нам дарит.

То же самое настроение Прилепина, потому что какие-то формы молодёжного, яркого, протестного состояния, когда мы чему-то говорим «Нет, невозможно, я никогда не хочу быть с этим!». Вот эту форму эмоций прекрасно выражает Захар. И удаются ему эмоции какого-то счастья. Совершенно ничем не спровоцированного счастья. Что-то видит его герой, и говорит: «Вот это просто потрясающе!». И вот эти интонации есть у Елизарова и Садулаева. Вот за это, пожалуй, мы литературу и любим. А что касается прямого влияния на общество, вот, полемика с Петром Марвиным, это дискуссия, это пример прямого воздействия литературы. Иногда и такое возможно. Редко, но бывает.

З. ПРИЛЕПИН: Это случилось, действительно. До сих пор она продолжается. Только что мы с Ксенией Собчак обсуждали эту тему.

К. ЛАРИНА: Боже мой! Какая у Вас интересная жизнь! Пора Вам вести свою программу по телевидению. У нас сейчас писатель без телевизора ничто, не писатель.

З. ПРИЛЕПИН: Я думаю, что это зачастую вредит писателю, люди перестают читать его книги, потому, что они его уже видели. Я не буду называть имена, но есть пара имён, кому навредила эта история телевизионная.

А. ИВАНОВ: Ещё возможен интересный ход, что сейчас время, которое очень многими рифмуется с временем конца 20-х, начала 30-х годов, с временем Великой депрессии. А это время очень интересной литературы. Возьмём Германию, Ремарк, например, или Ишервуд, или Скотт Фицджеральд, или молодой Хемингуэй, с его замечательными рассказами. Эта интонация Великой депрессии, когда человек остаётся один на один с самим собой, когда никто не в состоянии ему помочь. Это благодатная ситуация для литературного героя. Потому что отсюда, из этой заброшенности, возникает интерес человека к самому себе. Не к потреблению, а к самому себе, к своим собственным ресурсам памяти, эмоций самых близких людей. Это та атмосфера, из которой литература берёт энергию.

Мне кажется, что если удастся этим трём богатырям эту атмосферу как-то переварить и интонировать её по-своему, будет здорово.

К. ЛАРИНА: Я ещё назову имена трёх богатырей. Это книги, которые вы сегодня получите в подарок. Захар Прилепин, Герман Садулаев и Михаил Елизаров. В студии так же директор издательства "Ad Marginem" Александр Иванов. Через Новости мы продолжим, и уже обратимся к вашим вопросам.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Продолжаем нашу программу. Напомню, что сегодня у нас в гостях Захар Прилепин, писатель и директор издательства "Ad Marginem" Александр Иванов. Наш телефон 363-36-59, через некоторое время мы будем принимать ваши вопросы. Я вижу, что и на смс приходят вопросы. Напомню номер - +7-985-970-45-45. У меня к вам ещё такой вопрос, связанный тоже с ролью писателя в общественной жизни. Мы по-прежнему живём в плену иллюзий, что писатель обязан быть каким-то авторитетом. Писатель – это человек кристальной чистоты, нравственной, прежде всего. И когда он себя позиционирует, как писатель, то он на себя надевает сразу ещё и массу всяких одежд и ряс, наверное, самых разных конфессий, для того, чтобы соответствовать этому почётному званию.

И когда это одно другому не соответствует, когда читатель или зритель на встрече с писателем вдруг обнаруживает в нём какие-то изъяны или пороки, для него это крушение всех иллюзий. И, мало этого зачастую писателю тут же отказывают в этом праве – быть писателем. Это исключительно наша черта, на ваш взгляд, российская или это везде так?

З. ПРИЛЕПИН: Я думаю, что напротив, когда в писателе обнаруживают изъяны, и чем более они жуткие и неопрятные, тем более укрепляется вера, что это настоящий русский писатель.

К. ЛАРИНА: Нет, серьёзно! Писатель должен быть интеллигентным человеком, нравственным ориентиром, духовным лидером, человеком, который способен ответить на вопрос, куда несётся птица-тройка, наконец? Дать совет.

А. ИВАНОВ: Писатель не обязательно представляет из себя публичную фигуру. Но сейчас перед нами Захар, который уже стал публичной фигурой. Писатель – это странное существо, которое умирает в тексте, в своей прозе. И на его место приходит маленький гомункулус, который называется повествователем. И мы же на раз опознаём какую-то фальшь в интонации повествования. Наличие этой фальши есть для писателя высшее нравственное преступление. Здесь проблема нравственности становится тем, что греки называли этносом, нравом, характером, когда нет отдельно благообразного нравственного образа, а отдельно плохой прозы.

А когда проза настолько хороша, что она как-то делает вас лучше не прямым указанием на добро и зло, а она вас лучше почти музыкально темперирует, заставляет вас быть более естественным, более человечным, почти в физическом смысле слова. Вот это почти физическое воздействие хорошей литературы, оно есть нравственное его воздействие. А отдельные призывы к добру, они могут исходить от таких злобных носителей злобы, что им почти уже никто не доверяет.

К. ЛАРИНА: Советская литература, к которой Захар Прилепин относится с большим уважением, она невозможна без этого зовущего начала и, главное, зовущего конца.

З. ПРИЛЕПИН: Она очень плохо прочитана. Советская литература, она в тех именах, которые я люблю, она зачастую чудовищно апокалиптична. Это и Леонов, и Артём Весёлый, и Шолохов. Никакой прямой проповеди добра там нет и не найдёшь никогда. Это литература – одно из самых больших недоразумений нашего мировосприятия. Она совершенно другая, чем мы о неё думаем. Поэтому всё ровно не так.

К. ЛАРИНА: Ваши личные открытия когда произошли? Или эта любовь к советской литературе всегда была, с детства?

З. ПРИЛЕПИН: Произошли они после того, как я закончил филфак. У меня есть привычка читать писателей полным собранием сочинений. Я начал читать, и понял, что это не то, что нам преподавали. Это другая литература, совершенно с другой шкалой ценностей, чем мы думала о ней. И в этом смысле я прочитал первый том Всеволода Иванова или Леонова, и понял, что это запредельно хорошо сделано на литературном уровне .Мы так писать не умеем. Мы сами себя обворовали. Я пытаюсь каким-то образом, эту литературную иерархию, она же нам самим важна. Её нужно возвращать, потому что удобнее жить в мире, где ценности ясны, понятны и не утеряны.

К. ЛАРИНА: Но там тоже своя мифология создана, ещё со времён советской школы. Хотя она создавалась и в пространстве русской литературы, безусловно, тоже. Она определялась идеологией, которая в стране господствовала. Кстати, я знаю, что Вы принимаете участие в этом проекте, где современные писатели составляют учебник по литературе для школы. Вы там про Есенина пишете?

З. ПРИЛЕПИН: Да.

К. ЛАРИНА: Вот здесь, как Вам кажется, стоит менять какие-то акценты в разговоре с новым поколением, в разговоре о русской и советской литературе?

З. ПРИЛЕПИН: Акценты будут смещаться всё равно, вне зависимости хотим мы этого или нет. Потому что все из нашей команды, и Андрей Битов, и Дмитрий Быков, и Сергей Шаргунов, они все будут писать крайне субъективно. А учебник – это объективированная вещь. Но лично я перед собой таких целей не ставлю. Меня скорее интересует вопрос сделать литературу любопытной для ребёнка, потому что нам преподавали её так, что она вызывает на всю жизнь отторжение. Сделать, насытить литературу некой мифологичностью, здоровой и хорошей. Какую-то разрушить, а какую-то новую вселить. Но я не думаю, что это для школьников, это для студентов учебник направлен.

К. ЛАРИНА: А в школьной программе что бы Вы изменили по литературе?

З. ПРИЛЕПИН: Я бы, допусти меня туда, меня, слава Богу, никто туда не допустит, я бы вообще убрал на преподавании половину классики. Я считаю, что человеку нужно привить вкус к чтению, надо преподавать Дюма, Жюля Верна, Гайдара, Беляева, «Гарри Потера», тогда у ребёнка появится интерес к книге. Девять десятых преподаваемой литературы должно быть интересной, юношеской и правильной литературой.

К. ЛАРИНА: То есть, какая-то чистка там необходима?

З. ПРИЛЕПИН: Смещение ориентиров.

А. ИВАНОВ: Я не согласен здесь с Захаров. Проблема заключается в том, что в том или ином виде ребёнку надо давать какую-то нормативную эстетику, как бы от неё не отказывались, но видно, что в какое-то время все дети читали Гомера. Это было примерно до конца 19 века. Потом перестали читать. Но место Гомера занял Флобер, который стал абсолютным классиком, или Толстой. Всё равно нужно начинать с невероятно нормативной какой-то фигуры. А дальше возникает, вот проблема Захара, нестандартное, необычное чтение этих фигур.

Например, мне было бы крайне интересно, если бы Захар, как чувствительный к слову человек, взял и для ребёнка написал, как нужно читать сцену первого бала Наташи Ростовой или сцену описания семьи Бергов, например, этой мещанской семьи, которая вызывает физиологическое отвращение у Толстого. На что нужно обратить внимание, как сделана эта чудесность у Толстого литературная. Это было бы крайне интересно.

К. ЛАРИНА: А в советской литературе?

А. ИВАНОВ: Там есть великая южно-русская школа. Это Бабель, это Олеша, это Багрицкий, это Катаев. Есть великолепная петербургская школа – молодой Федин, Тынянов.

К. ЛАРИНА: Но ничего нет. Федина точно в школе не проходят.

А. ИВАНОВ: Нет. Возможны разные углы зрения на эту литературу. И понятно, что кому-то нравится Фадеев, а Фадеев времён «Разгрома» - это прекрасный писатель. Он от руки переписывал «Войну и мир» Толстого, чтобы научиться рукой так ставить фразу, как Толстой. И у него получилось, это блестящая повесть «Разгром». Захар просто фанатик Леонова, и он может, я думаю, много об этом сказать. Нужно выхватить крупную фигуру и показать, как с ней можно на человеческом уровне общаться.

К. ЛАРИНА: Берите наушники, а то мы забудем, что нам нужно книжки отдать. Номер телефона 363-36-59. «Вы совсем отказываете либеральному направлению в литературных талантах?» - спрашивает Александр.

З. ПРИЛЕПИН: Да Бог с Вами! Нет, конечно, не отказывают.

К. ЛАРИНА: А есть у нас либеральные писатели?

З. ПРИЛЕПИН: Мне показалось, что молодая либеральная литература не сложилась. Публицистика есть, а литературы нет.

К. ЛАРИНА: «Хотелось бы экранизировать Ваши произведения. Какие? Каким режиссёрам Вы бы доверились?» - Лена.

З. ПРИЛЕПИН: Права почти на все мои книги куплены. Андрей Панин купил «Патологию».

К. ЛАРИНА: Андрей Панин?

З. ПРИЛЕПИН: Да. Сейчас такое время, что мне кажется, что это будет делаться достаточно долго.

К. ЛАРИНА: Ну что, я включаю телефон. Пожалуйста. Вижу, что звонков много. Мы готовы. Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Здравствуйте. Я бы хотел задать вопрос Захару. Захар, кем для Вас является Шолохов и Солженицын? Их значение в мировой и русской литературе? Спасибо. Артём.

К. ЛАРИНА: Спасибо. Записали Ваш телефон.

З. ПРИЛЕПИН: Для меня Шолохов, безусловный автор «Тихого Дона», и Шолохов – человек, который делал прозу на нечеловеческом уровне. Есть такие вещи, которые человек написать не мог.

К. ЛАРИНА: А может это он и не написал?

З. ПРИЛЕПИН: Как раз он это и написал. Я обладаю каким-то слухом к литературе. Я читал весь восьмитомник Шолохова подряд. Это делал он стопроцентно, я вам клянусь своей кровью. Это сделано нечеловечески хорошо. Что касается Солженицына, он вызывает у меня не литературное, но человеческое почитание. Я не являюсь его поклонником, мне кажется, что он по большей своей части публицист. Но по Солженицыну очень точно заметили, что литература 19 века в каждой своей персоналии, она ничего не боялась. А литература 20 века начала боятся. В этом смысле Солженицын один этот дурной канун преломил. Он перестал боятся чего бы то ни было. Он один шёл упрямо целую жизнь. Но как литература, я не думаю, что это…

К. ЛАРИНА: Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Здравствуйте! Можно вопрос Захару?

К. ЛАРИНА: Конечно. Только представьтесь.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Лариса. Захар, Вы можете что-нибудь сказать о своих родителях? Как Вас воспитывали?

З. ПРИЛЕПИН: Спасибо за вопрос. Я последнее время иногда думаю на эту тему, потому что у меня маленькие трое детей, я думаю, как их воспитывать. Я по этому поводу ничего не придумал. А родители у меня интеллигенции в первом поколении. Мы все из крестьянских семей. И мама и папа – это первые люди, которые отошли от сохи и получили какое-то образование. Отец был преподавателем истории в школе, а мама была медсестрой в деревне Ильинка в Рязанской области, где мы жили. Папа меня не воспитывал никогда, но я понимаю, что в поведении мужчины, человека, в ощущении того, что твой отец всегда поступает последовательно, ясно и мужественно – это и является самым главным образованием мужчины в ребёнке.

Мама читала со мной стихи вслух, она этим занималась, это каким-то образом эту физику сформировало.

К. ЛАРИНА: Они Вас, как писателя, насколько хорошо знают?

З. ПРИЛЕПИН: У меня папа покойный, он не знал меня как писателя. Я был совсем молодым. А для мамы это большая радость, она собирает все вырезки про меня, все каналы, обзванивает всех родственников, она у меня такой пиар-менджер.

К. ЛАРИНА: А детям сколько?

З. ПРИЛЕПИН: Три годика, четыре и десять.

К. ЛАРИНА: В десять уже читает?

З. ПРИЛЕПИН: Он читает, да. Он даже недавно написал четыре стихотворения, очень смешных, хороших, в школе получил «пятёрку». Потом сел писать пятый, подходит ко мне и говорит: «Папа, а за что больше платят, за стихи или за прозу?»

К. ЛАРИНА: (Смеётся). Молодец! Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Здравствуйте. Это Евгений из Иркутска. Я прошлым летом… Я сам пробую писать, посылал кое-что в издательство, но никакого ответа не было. Хотелось бы услышать.

К. ЛАРИНА: Это к Иванову. «Рукописи не возвращаются и не рецензируются», дорогой товарищ. Евгений, единственное, чем я Вас могу порадовать – это книгой Захара Прилепина с автографом. Как Вам? Алло!

З. ПРИЛЕПИН: Ну, не надо, Бог с Вами. У него есть своя книга.

К. ЛАРИНА: Расстроился… Нет, это смешно, если человек всерьёз занимается литературой, он же должен знать, что ответа обычно не бывает.

А. ИВАНОВ: Нет, иногда бывает. Но такой самотёк редко попадает.

К. ЛАРИНА: Я помню, тоже посылала стихи.

А. ИВАНОВ: Был ответ, Ксения?

К. ЛАРИНА: Да. «Ваши стихи не соответствуют уровню нашего журнала».

З. ПРИЛЕПИН: Они себя унизили.

К. ЛАРИНА: Следующий звонок. Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Алло! Здравствуйте. Александра. Хочется поблагодарить, сказать огромное спасибо издателю Александру. И спросить, имеется ли такой жанр, как издательская эссеистика, если да, то где можно прочесть Вашу?

К. ЛАРИНА: Очень хороший вопрос.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): И последний вопрос. Новый адрес магазина "Ad Marginem"? Я думаю, что это будет интересно всем читателям и почитателям Вашего замечательного издательства.

А. ИВАНОВ: Спасибо большое. Эссеистика – это интересная мысль, я подумаю. К сожалению, нет, магазин у нас закрылся в прошлом году. Мы пока не знаем, открывать его заново или нет. Думаем. И всех приглашаю в магазин. Это наши друзья – магазин «Фаланстер» в Малом Вязниковском переулке и на Винзаводе.

К. ЛАРИНА: Многострадальный.

А. ИВАНОВ: Сейчас он в отличном самочувствии, отличный выбор книг. И все наши книжки там можно купить.

К. ЛАРИНА: Следующий звонок, пожалуйста. Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Алло! Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, можно лирический немножко вопрос?

К. ЛАРИНА: Конечно.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): У Вас большая семья. Скажите, с каким цветком каждый ассоциируется, и какой букет можно было бы собрать?

К. ЛАРИНА: Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Светлана.

К. ЛАРИНА: Замечательный вопрос. Спасибо. Очень все удивились. Это очень приятно – видеть удивление на лицах моих гостей.

З. ПРИЛЕПИН: Да, я сейчас представляю, как хохочет моя жена. «Как ты описываешь природу? Ты ничего в ней не понимаешь и не чувствуешь совершенно!» Нет, сиреневая семья. Огромный букет сирени, пышный. Это все они. У нас есть вечерняя игра. Когда детки вокруг нас лежат, я говорю: «У нас такая семейка, один братик прекрасный львёнок, а другой – облезлый карасик. Угадайте, кто из вас кто?» Они начинают ругаться, ссориться друг с другом.

К. ЛАРИНА: Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Здравствуйте. Это Елена. Я хотела бы попросить, чтобы ускорили учебник по литературе новый. И хочу спросить, как относится Захар Прилепин к Владимиру Сорокину?

К. ЛАРИНА: Записали, спасибо.

З. ПРИЛЕПИН: К Владимиру Сорокину я отношусь с безусловным писательским почитанием, потому что вне моих эмоциональных. Моральных, идеологических воззрений это сделано на бесконечно тонком и хорошем уровне. У него много всяких книг. Я большинство из них читал, к разным отношусь по-разному, но это мастер, безусловно. Снимаю шляпу.

К. ЛАРИНА: Саша, а Ваше отношение?

А. ИВАНОВ: Я согласен с Захаров. Это мастер изысканного декадентского письма. И то, что его сейчас вынесло в более массовую аудиторию, это очень парадоксальное явление. Володя – это эстет, декадент, тончайший стилист, и от него не может исходить какой-то моральный, общественный призыв. А его всё время требуют к ответу. Его ответ – это его умение конструировать фразу.

К. ЛАРИНА: Ну, не знаю. Всё-таки, «День опричника» - это произведение можно назвать смело культовым во всех смыслах. И оно ещё, мне кажется, какие-то свои плоды даст. Мы говорили про поколение, представителем которого является Захар Прилепин, мне кажется, что дальше будет ещё одно поколение, которое будет рыться на этом поле.

А. ИВАНОВ: Может быть.

К. ЛАРИНА: Ну, давайте ещё звонок, поскольку аудитория жаждет встречи с вами. Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Здравствуйте. Меня зовут Вера, Петербург. У меня такой вопрос. Ксения, у Вас был какой-то модный писатель, я забыла его фамилию, но неважно. Он сказал, когда ему был задан вопрос, что он хочет сказать своим творчеством, что это очень глупый был вопрос. И Вы поддержали его в этом. А мне хочется спросить Захара и Александра, действительно, можно ли задавать вопрос такой писателю?

К. ЛАРИНА: Тут я согласна сама с собой. Мне кажется, что я была права.

З. ПРИЛЕПИН: Вера, писателю можно задавать любой вопрос, в этом нет никакого греха. Я даже могу сказать, что я хочу сказать своим творчеством. Я хочу сформулировать иероглиф счастья человеческого и вернуть ощущение себе почвы и русской судьбы. Это то, чем я занимаюсь.

А. ИВАНОВ: Я думаю, что писатель своим творчеством хочет не сказать, а темперировать жизнь. И вопрос, насколько эта жизнь поддаётся вот такому словесно-музыкальному оформлению. Чаще всего писательская неудача связана с тем, что не получается вытащить из этой жизни какую-то фигуру, образ, который позволяет сделать её чуточку оформленнее, прекраснее. Такая неудача бывает. Но в этом задача писателя. Это скорее музыкант, работающий не со звуками, а со словом.

К. ЛАРИНА: Но всё равно, мне кажется, что это вопрос глупый. Если человек задаёт такой вопрос, значит он не услышал, что писатель хотел своим творчеством сказать. Со стороны писателя объяснять, что он хотел сказать своим творчеством, тем более глупо. Это тоже самое, когда спрашивают у режиссёра, что вы хотели сказать своим фильмом? Ей Богу… Значит где-то какая-то нестыковка произошла. Всегда интересен разговор, когда я, как спрашивающий, додумываю что-то. Я спрашиваю у человека. Я поняла это так, так и так. И тогда ему, наверное, будет интересно поговорить на эту тему, любому творческому человеку, обсуждая его продукцию, насколько совпали мои желания, мои внутренние секреты.

З. ПРИЛЕПИН: А особенно радостно, когда тебя наделяют смыслами, о которых ты не подозревал, более высокими, чем твой замысел.

К. ЛАРИНА: Вы всегда в этом признаётесь?

З. ПРИЛЕПИН: Я всегда честно говорю.

К. ЛАРИНА: Есть писатели, которые в этом не признаются. «Да, да, да, именно это я имел в виду». Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Добрый день. Я могу задать вопрос?

К. ЛАРИНА: Конечно.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Меня зовут Елена, я из Москвы. Я бы хотела задать вопрос г-ну Иванову в отношении того, почему называется так издательство? Откуда это - "Ad Marginem"? Книги, которые появлялись в этом издательстве, имеют определённый настрой авторов.

К. ЛАРИНА: Какой?

А. ИВАНОВ: Радикальный.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Вы знаете, я сейчас не могу определить. Но есть определённые имена. Сорокин, ваш гость, и другие. Почему возникло такое название? Это очень интересно. И второй вопрос г-ну Прилепину. Я с позором сознаюсь, что я не читала его произведений. Но мне хотелось бы, в связи с замечанием о Шолохове и об учебнике, который, может быть, будет. Известен ли г-ну Прилепину такой автор, который написал «Проект Шолохова» Барсело. И если известен, как он к нему относится? И как следствие этого второго вопроса…

К. ЛАРИНА: …третий. Ну?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Когда создавалось произведение «Тихий Дон», автору было 20 с небольшим лет.

К. ЛАРИНА: Ну, поняли уже всё. Спасибо большое. Давайте попробуем ответить.

З. ПРИЛЕПИН: По поводу Шолохова – именно эту книгу я не читал. Но я читал огромное количество шолоховедения и антишолоховедение. Достаточно прочитать даже не все эти книги, а летопись жизни Шолохова, его переписку, письма жене, друзьям. Такую огромную мистификацию придумать невозможно. Это должен быть патологически безумный человек, который всю жизнь играет в эту игру. Это невозможно! Это колоссальная нелепость! Двадцать пять лет – это обычная примета того времени советской литературы. Лизейну тоже было 22 года, Леонову было 22 года, они все пришли молодыми. Фадеев, Гайдар, все писали запредельно хорошую прозу. Что здесь удивляться? Пушкин, Лермонтов! А Лермонтов умер в 26 лет. Нет, просто не о чем здесь говорить.

А. ИВАНОВ: Захар, а мне кажется, что неважно, кто написал «Тихий Дон».

З. ПРИЛЕПИН: А мне важно! «Тихий Дон» написал Шолохов.

А. ИВАНОВ: Его же написал не тот Шолохов, который призывает в 1965 году расстрелять…

З. ПРИЛЕПИН: Тот! Шолохов тот!

А. ИВАНОВ: Не тот! Что-то с ним произошло потом.

З. ПРИЛЕПИН: А Пушкин, который говорит: «В надежде славы и добра смотрю вперёд я без боязни, начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни». Он пишет это после казни декабристов, через две недели. А он говорит, что ничего, повесили, и повесили. Это не тот Пушкин? Это тот Пушкин!

А. ИВАНОВ: Иногда автор слабее своего романа.

З. ПРИЛЕПИН: Шолохов соответствует своему весу.

А. ИВАНОВ: А "Ad Marginem" – это название означает такую вещь, как маргиналии на полях книги. Есть знаменитые в библиотеке публичной в Санкт-Петербурге, знаменитое собрание Вольтера, с его записями на полях. Это дико интересные комментарии к различным литературным текстам. Имеется в виду, что есть не только основное поле литературного смысла или традиции. Но есть и какие-то дополнительные поля, дополнительные смыслы. Эти смыслы мы пытаемся в силу наших скромных возможностей искать. Сказать, что мы радикалы, я бы так не утверждал. Мы не занимаемся радикализмом в профессиональном смысле слова. Да, нас интересует всё необычное, что-то выделяющееся. Но не обязательно радикальное в каком-то прямом смысле.

К. ЛАРИНА: На этом мы завершаем нашу передачу, хотя мне жалко, такой диспут интересный завязался в студии между Александром Ивановым и Захаром Прилепиным. В следующий раз продолжим. Спасибо большое за то, что пришли сегодня. Творческих вам удач. Я не спросила про творческие планы…

З. ПРИЛЕПИН: Ну и Бог с ними!

К. ЛАРИНА: Спасибо вам.