«Дело Седьмой студии»: без вины виноватые - Дмитрий Харитонов, Ксения Карпинская - Культурный шок - 2018-04-22
К. Ларина
―
14 часов 7 минут. Добрый день. В студии уже ведущая Ксения Ларина. Начинается наша уже ставшая, надеюсь, традиционной в воскресенье передача «Культурный шок». Здесь же звукорежиссер Светлана Ростовцева, как обычно по воскресеньям. И наша тема сегодня — «Дело «Седьмой студии»: без вины виноватые». Что вполне для меня, во всяком случае, естественно (я имею в виду тему для разговора), поскольку на прошлой неделе прошло очередное заседание суда Басманного и были продлены сроки и меры пресечения для всех фигурантов дела. Суд продлился до глубокого вечера. Может быть, какие-то подробности мы еще вам сегодня расскажем. Сегодня в нашей студии адвокаты. Адвокат Кирилла Серебренникова — Дмитрий Харитонов. Дима, здравствуйте.
Д. Харитонов
―
Добрый день.
К. Ларина
―
И адвокат Алексея Малобродского — Ксения Карпинская. Добрый день, Ксения.Нашим слушателям скажу, что можно задавать вопросы. +7 985 970-45-45 — это номер SMS. Кроме того, конечно, как обычно, есть у нас трансляция и на YouTube-канале «Эхо Москвы». Тоже мы сейчас откроем чат. И наверняка у вас возникнут какие-нибудь конкретные вопросы к нашим гостям.
Я просто сухие как бы факты напомню для тех, кто, может быть, вообще ничего не знает об этом деле, потому что регулярно нас кто-то уверяет, что люди не только не знают о деле «Седьмой студии», большинство жителей страны, но и фамилию Кирилла Серебренникова вообще первый раз слышат. Есть и такие. Особенно Министерство культуры старается нас в этом убедить.
Итак, 18 апреля прошло очередное заседание Басманного суда. И еще раз напомню его итоги. Алексей Малобродский — бывший генеральный продюсер «Седьмой студии» и бывший директор «Гоголь-центра» — остается в СИЗО до 19 июня. Задержан он, напомню, 19 мая, то есть это практически уже год скоро, как он находится… Нет, неправильно что-то? 19 июня как раз год будет, да, простите. Кирилл Серебренников остается под домашним арестом до 19 июля. Задержан он, по-моему, 22 августа.
Д. Харитонов
―
Да.
К. Ларина
―
Тоже почти год. Софья Апфельбаум — директор действующий, хочу сказать, не бывший, а действующий директор Российского академического молодежного театра. А вот что касается «Седьмой студии»: в то время когда Софья имела отношение к этому проекту, она работала в департаменте Министерства культуры. Софья Апфельбаум остается под домашним арестом до 19 июля. Задержана она позже всех — 26 октября. И Юрий Итин остается под домашним арестом до 24 мая, задержан 23 мая. Напомню также, что следствие завершено 15 января… Поправьте.
Д. Харитонов: Мы меньше всех заинтересованы в том, чтобы затягивать ознакомление с делом
К. Ларина
―
12 января.
К. Ларина
―
12 января этого года. Обвиняются фигуранты в хищении бюджетных средств в размере 133 миллиона рублей. Это итоговая цифра, которая плавала в разные стороны с самого начала ведения следствия. Что еще вам сказать? 159-й, часть 4-я?
Д. Харитонов
―
Да, «Мошенничество».
К. Ларина
―
В особо крупном…
Д. Харитонов
―
В особо крупном размере группой лиц.
К. Ларина
―
Преступная группа — так называется?
Д. Харитонов
―
Да.
К. Ларина
―
Вот так все остается. Теперь давайте… Мой вопрос первый к вам такой: почему разные сроки продления? Все об этом спрашивают. Я так понимаю, что есть какой-то юридический момент важный. Давайте мы это объясним. Потому что раньше всегда было одинаково, всем продлевали одинаково — на три месяца и прочее. Ксения.
К. Карпинская
―
Потому что по закону свыше года продление происходит уже не районным судом, а Московским городским судом. Так как они были задержаны в разное время, то, соответственно, истечение года домашнего ареста или содержания под стражей — у всех разное время. Басманный суд не может продлить срок ареста или домашнего ареста больше чем на год, поэтому разные сроки. А дальше уже будет Московский городской суд продлевать.
К. Ларина
―
А что, будет каждый отдельно? По каждому человеку, раз у них разные сроки и меры пресечения, отдельно по каждому человеку будет отдельный суд?
К. Карпинская
―
Да.
Д. Харитонов
―
Ну, у нас сейчас будет апелляция, где еще все будут вместе, а потом будет уже отдельное продление по Юрию Итину. Потом следующим из вот этой группы «выпадет» Алексей Малобродский. И фактически останутся уже Серебренников и Апфельбаум, кому будут продлять срок.
К. Ларина
―
И теперь как бы сразу к финалу нашей истории. По вашим… Не знаю, есть ли ощущения у адвоката? Наверное, он не должен руководствоваться ощущениями, а чем-то другим. Когда должен произойти уже собственно суд, судебный процесс?
Д. Харитонов
―
Вот смотрите. Мы приступили к ознакомлению 16 марта. Перед этим судом мы узнали, что всего 258 томов. До этого нам не говорили следователи, какое количество этих томов. Мы надеемся, что в течение двух-трех месяцев мы ознакомимся со всеми материалами и закончим тем самым свое участие в предварительном следствии. Дальше все будет зависеть от самих следователей, когда они отправят дело в прокуратуру для утверждения обвинительного заключения, а также от действий прокурора. Если прокуратура будет непредвзята и объективна, у нас нет никаких сомнений, что обвинительное заключение не может быть утверждено и дело должно быть возвращено следствию. Поэтому сейчас сказать, а когда же наконец начнется суд по существу: а) невозможно; б) мы надеемся, что этого суда вообще не будет и дело это будет прекращено.
К. Ларина
―
А есть какие-нибудь крайние сроки, когда уже нужно понимать и что-то делать — либо возвращать на доследование, либо оправдывать, либо проводить уже судебный процесс? Или это может длиться бесконечно? Короче говоря, просто — сколько времени эти люди могут находиться либо под домашним арестом, либо в СИЗО, как Алексей Аркадьевич, до решения суда?
Д. Харитонов
―
Вы знаете, это сложное юридическое объяснение. Поскольку выполнение 217-й статьи и объявление об окончании следствия произошло более чем за один месяц до истечения предельного срока содержания под стражей, то теперь в состоянии ознакомления это может длиться год. Потом — прокурор (там есть определенные сроки). И потом уже — суд. Но автоматически вопрос с мерой пресечения может быть решен только в том случае, если истечет вот этот самый предельный срок содержания под стражей и дело будет возвращено следователям. Вот тогда они не смогут уже продлять срок содержания под стражей Малобродского и всех под домашним арестом.
К. Ларина
―
То есть как бы временной отрезок мы не можем назвать никакой?
Д. Харитонов
―
Нет. К сожалению, нет, не можем. Единственное, что я могу сказать как адвокат Серебренникова: мы меньше всех заинтересованы в том, чтобы затягивать ознакомление с делом, поскольку абсолютно уверены в своей правоте. И только открытый и гласный суд даст возможность всем узнать, что на самом деле происходило в «Седьмой студии» и что есть в деле «Седьмой студии». Потому что мы находимся под подпиской о неразглашении и не можем рассказывать всего, что мы знаем.
К. Ларина
―
Поскольку последнее по времени заседание суда Басманного было как раз посвящено ходатайству следствия, как я понимаю, о продлении меры пресечения всем фигурантам дела, я хочу сказать несколько слов о том, что собственно требовали в ответ защитники. Самое главное требование — это либо перевести меру пресечения и из-под ареста просто под залог освободить людей. Я имею в виду Серебренникова, Итина и Апфельбаум — тех, кто находится под домашним арестом. И под подпиской о невыезде оставить их, чтобы у них было право посещать работу, вообще общаться со своими близкими, родными и вообще вести свободный образ жизни, за исключением того, что они обязаны приходить по любому свистку и звонку в судебные органы, к следователю, как там надо, короче говоря, выполнять свой долг. А второе — не покидать, как я понимаю, город Москву, да? Подписка о невыезде в этом и заключается. А что касается Алексея Малобродского, то здесь понятно, что освободить из-под стражи точно так же, хоть под залог, как Ксения уже предлагала.
К. Карпинская
―
Мы согласны на домашний арест.
К. Ларина
―
Даже согласны на домашний арест. Никаких требований не было выполнено. Судья Карпов в этот раз вел заседание, уже не первый раз он…
Д. Харитонов
―
Были просьбы, Ксения, которые были абсолютно нами обоснованы.
К. Ларина
―
А нельзя требования предъявлять по закону? Почему просьбы-то?
К. Карпинская: Один из аргументов, почему так долго дело продлевается, — то, что якобы дело имеет особую сложность
Д. Харитонов
―
Мы все-таки находимся в процессе. Мы как сторона просим суд, чтобы он учел…
К. Ларина
―
Вы просите, вы представляете свои аргументы, свои доводы — и вас никто не слышит. Почему не слышат? Почему ощущение, что…
Д. Харитонов
―
Нет, нас все слышат, но они не хотят просто исполнять закон.
К. Ларина
―
Дело в том, что когда Ксения предъявляла свои аргументы, что касаются Алексея Малобродского, то там было как минимум… не знаю сколько, два документа, которые требовали хоть какой-то реакции от представителей следствия или от судьи. Я имею в виде решение Европейского суда по правам человека и документы, которые предоставило посольство Израиля. Это как раз два главных аргумента, которые использует суд, аргументируя, что Алексей должен сидеть в тюрьме, не выходить. Ксения, подробнее нам об этом расскажите.
К. Карпинская
―
Ну, видите, это же суд должен… Как это происходит? Следователь обращается с ходатайством, с просьбой продлить меру пресечения. У него есть свои определенные аргументы. Один из аргументов, почему так долго продлевается, — это то, что якобы это дело имеет особую сложность. Поэтому, собственно, мы в суде и хотели показать, что это надуманная сложность, а никакой уж особой сложности для расследования…
К. Ларина
―
Так вот это и есть сложность, особая сложность?
Д. Харитонов
―
Продлевать меру пресечения свыше шести месяц можно только в том случае, если его расследование составляет особую сложность для следствия.
Д. Харитонов
―
Оценочное понятие.
К. Ларина
―
Понятно.
К. Карпинская
―
Собственно они должны доказать, почему оно сложное. Потому что любое уголовное дело должно быть расследовано в течение двух месяцев, а дальше продлевается, потому что у следствия возникает какая-то необходимость.То есть получается, что сейчас Алексей Аркадьевич… ну, раньше он сидел, потому что у следствия была необходимость, а сейчас они ему обеспечивают право на ознакомление с материалами дела. То есть ради этого он сидит. А аргументируют они это тем, что дело у них, вообще-то, было особой сложности. Поэтому в суде и пытались показать, что это дело не сложное, что это один эпизод — хищение. Если бы они его расследовали оперативно и не делали каких-то совершенно ненужных для расследования этого дела следственных действий, то они бы уже давно его расследовали, отправили бы в суд, не было бы никаких 258 томов непонятных документов, о которых мы в суде и пытались говорить частично, так как всех мы не видим, но частично знаем. Поэтому и аргументировали, что дело не сложное и есть основания для того, чтобы его выпустить не только по этому, но и потому, что он не скроется, не окажет воздействия на свидетелей, не будет уничтожать документы.
И так как все время идет разговор о том, что он скроется, как-то пешком перейдет границу (при том, что все его документы находятся в Следственном комитете), то, несмотря на презумпцию невиновности, уже не знаю, как следствию доказать, что он не скроется. При том, что 200 человек поручаются, что он не скроется, что это дело имеет большой резонанс и что ему уже просто нет возможности скрываться, если его выпустят. Столько людей в курсе…
К. Ларина
―
Ну, это чисто технически уже невозможно.
К. Карпинская
―
Ну да. И все документы находятся у них. Поэтому обратились в израильское посольство, так как он является гражданином, с просьбой, чтобы они без уведомления следственных, правоохранительных органов и суда не выдавали новый паспорт (так как его паспорт находится в Следственном комитете) или каких-либо проездных документов, чтобы он как гражданин Израиля мог покинуть страну. И они дали такие гарантии. Поэтому мы считаем, что вопрос, что он скроется с помощью израильского гражданства, решен. Поэтому эти документы и были представлены.
К. Ларина
―
Тем не менее, когда судья Карпов оглашал свое решение, он опять в качестве аргумента, что человек должен сидеть в тюрьме, приводил опять то же самое — что скроется от следствия, поскольку является гражданином другой страны. Поэтому я и спрашиваю: почему не слышат? То ли у них вообще на ушах бананы, что не слышат…
К. Карпинская
―
По внутреннему убеждению. Может быть, внутреннее убеждение у судьи Карпова вот такое.
К. Ларина
―
И второй мой вопрос — по поводу документа, который вы тоже предоставили на этом заседании. Это решение Европейского суда по правам человека, который посчитал, что Малобродского в любом случае… что он незаконно содержится под стражей и его необходимо освободить практически вот немедленно. А почему этот аргумент не был услышан? И вообще что это за решение такое? По вашей жалобе, я так понимаю, да?
К. Карпинская
―
Да. Это решение… Есть такая в Европейском суде процедура, называется WECL, то есть well-established case law. Это когда дела рассматриваются по упрощенной процедуре. То есть у суда уже есть сложившиеся, устоявшиеся… как бы по этим вопросам существует устоявшаяся судебная практика. Так как они ее применяют, то им нет необходимости рассматривать это дело, вникать в него, как вот годами рассматривают в Европейском суде. Так как он длительное время содержится под стражей, то есть уже больше полугода, и нет никаких аргументов, почему он там содержится, Европейский суд считает, что он должен быть выпущен. И в случае если не выпущен, то Российская Федерация должна заплатить ему за то, что, по их мнению, он незаконно содержится под стражей.Поэтому, конечно, я считаю, что это большой аргумент для суда и в принципе следствия. Может быть, они не знали о таком решении. Потому что получается, что все-таки Российская Федерация ратифицировала эту конвенцию в 98-м году, и на самом деле все законы Российской Федерации приведены в соответствие с Европейской конвенцией. И Конституция наша соответствует Европейской конвенции. И постановления Верховного и Конституционного судов тоже все выносятся на основании сложившейся практики Европейской конвенции, они не идут вразрез. И по этим делам очень много Российская Федерация выплачивала денег. Поэтому я не вижу необходимости его содержать, платить Российской Федерации за его содержание только для того, чтобы он ознакомился с материалами дела.
Более того, сейчас Дмитрий уже сказал «мы хотим быстрее». Мы тоже заинтересованы быстрее, но в отличие…
Д. Харитонов
―
Нет, мы заинтересованы дело прекратить.
К. Карпинская
―
Ну да, заинтересованы прекратить. Но, по крайней мере, это ознакомление, чтобы оно было передано в прокуратуру, и закончить быстрее. Но, к сожалению, мы не имеем такой возможности, потому что следствие приходит в определенные дни, приносит определенное количество томов. И получается, что мы зависим от того, когда они придут, сколько они принесут. Вот такая ситуация.
К. Ларина
―
Были ли прецеденты вообще на вашей памяти, когда прекращали дело за отсутствием состава преступления? Как я понимаю, именно этого вы и ждете.
К. Карпинская
―
Да.
К. Ларина
―
Были?
Д. Харитонов
―
Да, конечно.
К. Ларина
―
Вот на нашей памяти.
К. Карпинская
―
Да.
Д. Харитонов
―
И на нашей памяти были, и в нашей практике были много таких.
К. Ларина
―
И как часто? Это такие громкие дела?
Д. Харитонов: Прокуратура — все-таки надзорный орган, она обладает возможностью не утверждать обвинительные заключения
Д. Харитонов
―
Ну, вы знаете, мы не совсем можем обо всех делах разговаривать…
К. Ларина
―
Хорошо. Это громкие дела, которые резонансные?
Д. Харитонов
―
В том числе и громкие, и резонансные дела. У нас есть в практике в последнее время два больших дела, которые были прекращены в связи с тем, что Генеральная прокуратура не утвердила обвинительных заключений.
К. Ларина
―
Это связано с какими-то политическими мотивами? Это связано с какими-то изменениями контекста? Я вот спрашиваю.
Д. Харитонов
―
Это связано исключительно с юриспруденцией.
К. Ларина
―
Ага.
Д. Харитонов
―
Ни с политикой, ни с чем. Прокуратура — все-таки надзорный орган, и хоть она лишена большинства своих полномочий, но обладает возможностью не утверждать обвинительные заключения. И это очень мощный инструмент. Потому что очень часто следователи представляют в прокуратуру плохо подготовленные дела, дела, обвинение в которых ничем не обосновано. И после того как прокурор утвердит обвинительное заключение, вся ответственность уже фактически лежит на нем, потому что прокурор должен в суде поддержать это обвинение и должен представить доказательства. И если он видит, что следователи эти доказательства не собрали, ему поддерживать нечего, то, соответственно, зачем на себя брать такую ответственность?
К. Ларина
―
Понятно.
Д. Харитонов
―
И прокуроры отказывают утверждать обвинительные заключения.
К. Ларина
―
Я хочу напомнить нашим слушателям, что никто, кроме уже выведенной за эту группу Нины Масляевой, свою вину не признает, ни один человек: ни Кирилл Серебренников, ни Алексей Малобродский, ни Софья Апфельбаум, ни Юрий Итин. Это так, да?
Д. Харитонов
―
Да, да, да.
К. Ларина
―
Ни частично, никак, вообще не признают. Мой вопрос к вам, уважаемые адвокаты: а что вам позволяет думать… быть уверенными в том, что это дело должно быть завершено за отсутствием состава преступления, кроме имеющихся отказов в признании вины ваших подзащитных? Я сложный задала вопрос, но вы поняли, да?
Д. Харитонов
―
Да, я понял, о чем речь. Вот смотрите. Естественно, мы не можем не говорить о своей позиции, не анализировать доказательства, которые есть в деле.
К. Ларина
―
Понятно. То, что можно озвучить.
Д. Харитонов
―
Но есть два безусловных факта: государство выделило денежные средства на проект «Платформа», и проект «Платформа» состоялся. Для того чтобы обвинить людей в хищении денежных средств, которые были выделены на проект «Платформа», следователи должны доказать, чего на этом самом проекте не хватило государству: проектов по количеству, проектов по качеству и так далее и тому подобное.Поэтому мы каждый раз говорим: «Министерство культуры, вы являетесь потерпевшей стороной. Если вы потерпевшая сторона, то вы должны объяснить нам, что из проектов вас не устраивало или каких проектов не было, или на какие проекты не были потрачены денежные средства». Сам по себе факт существования, еще раз говорю, «Платформы» и то, что мероприятия «Платформы» получили две «Золотые маски», показывались 340 раз в течение трех лет, что был создан фактически стационарный театр, что вышло огромное количество рецензий… И есть основное доказательство того, что государственные деньги были потрачены ровно на это. Если у кого-то из Следственного комитета или из Министерства культуры есть другие предположения или доказательства, то пускай расскажут об этом.
К. Ларина
―
Добавите, Ксения?
К. Карпинская
―
Ну, вот простой пример. Когда Министерство культуры уже было потерпевшим и арестовывали Малобродского, они говорили, что спектакля «Сон в летнюю ночь» не было. Но теперь уже никто об этом не говорит, потому что уже выяснилось, что спектакль «Сон в летнюю ночь» был. И так по всем мероприятиям. Если они скажут, каких еще не было, то, конечно, будут доказательства, что эти мероприятия были.
Д. Харитонов
―
И вот смотрите, что получается. Государство говорит: «Мы выделяем деньги в виде субсидий на проект по развитию и поддержке современного искусства». Что такое развитие и поддержка современного искусства? В суде Кирилл говорил об этом. Около 650 участников — молодых композиторов, художников, артистов, людей, которые занимались медиа-артом, танцоров — приняли участие. Это развитие современного искусства? Да. Около 80 тысяч зрителей посмотрели мероприятия «Платформы». Это развитие современного искусства? Безусловно, да.
К. Ларина
―
Ну, это понятно.
Д. Харитонов
―
Значит, государство достигло, наверное, тех результатов, к которым оно стремилось? Если нет, то пускай скажет, чего не хватило.
К. Ларина
―
Вот все, что вы перечисляете, как я понимаю, следствие не считает доказательством того, что проект «Платформа» существовал именно на то количество денежных средств, которое им было выделено со стороны министерства… государства, скажем так, бюджетных.
Д. Харитонов
―
Мы не знаем, что расследовало следствие.
К. Ларина
―
Да черт их знает! Я читаю какие-то подробности разных СМИ: «А вроде как завышали…» Это, по-моему, Масляева тоже говорила в своих показаниях — да? — что завышали стоимость каких-то спектаклей и постановок.
Д. Харитонов
―
Вот смотрите. Ксения в суде говорила о том, что она в деле увидела подшитый закон, то есть следователи распечатали закон и вложили его в материалы дела. Это никак не доказательство. Это общеизвестный нормативный акт, который к делу пришит быть не может. Что там еще в деле — мы не знаем.То, что касается Масляевой — мы это уже неоднократно говорили. Она оговорила себя, оговорила других, призналась в совершении преступлении, которого ни она не совершала, ни все остальные не совершали. Я имею в виду — хищение 133 миллионов рублей, которые сейчас вменяются каждому из фигурантов.
К. Ларина
―
Расскажите, пожалуйста, раз уж Министерство культуры мы упомянули. Это уже отдельная история. Я думаю, что подробнее мы поговорим во второй части, но тем не менее. Поскольку они признаны потерпевшими, они признали как бы факт ущерба материального, эту цифру — 133 миллиона? Вообще есть на эту тему хоть какие-то, не знаю, доказательства, какая-то документация?
К. Карпинская: У меня было дело, когда человек заключал соглашение через год. Вопрос в том, сколько ты выдержишь
К. Карпинская
―
Ну конечно. Они это в иске заявили.
К. Ларина
―
Именно на эту сумму, да?
Д. Харитонов
―
Да.
К. Ларина
―
Вот этого я не понимаю вообще. Здесь какая-то пропасть существует между этими двумя фактами.
Д. Харитонов
―
Нет, ну как?
К. Ларина
―
То есть сумма существует. Куда она исчезла? Им говорят: «Вот потрачена». — «Нет, она исчезла».
Д. Харитонов
―
Да не только им говорят. Они в Правительство…
К. Ларина
―
Это вообще невозможно! Ну как? Это же не кусок… не здание, которое построено, даже. Правда?
Д. Харитонов
―
Правильно.
К. Ларина
―
Это же прошло и ушло.
Д. Харитонов
―
Правильно. Они в Правительство докладывали в 2014 году два раза. И мы приводили в суде эти два письма (подписанные один раз заместителем министра культуры, второй раз — исполняющим обязанности министра культуры) о том, что проект состоялся, показано такое-то количество мероприятий, «опыт «Платформы» будет использован в Российской Федерации», «Платформа» стала известной не только в России, но и за рубежом«. Они сами признавали этот факт.Теперь они говорят, что у них похищены деньги. Ну, если у них похищены деньги, пускай расскажут, каких мероприятий не было и чего им не хватало. Я это уже много раз повторяю. Но другого, к сожалению, не придумаешь. Если Министерство культуры в чем-то обманывали, то тогда пускай скажут — в чем, каких мероприятий не было или какие стоили не тех денег, которые должны были стоить.
К. Карпинская
―
Можно я добавлю?
К. Ларина
―
Да, пожалуйста, Ксения.
К. Карпинская
―
Там же еще есть вопрос, что они же не знают, сколько у них похитили. Когда арестовывали имущество Алексея Малобродского, то в суд принесли постановление о признании их потерпевшими. И тогда их признали на миллион двести потерпевшими. А теперь, оказывается, они потерпевшие, гражданские истцы на 133 миллиона. Возникает у меня как у обывателя простой вопрос: если у вас в 2014 году что-то похитили, вы что — не заметили? А потом вы в 2017 году сказали, что у вас похитили миллион двести. А потом оказалось, вы вспомнили, что у вас похитили не миллион двести, а 133 миллиона. Знаете, напоминает фильм «Иван Васильевич меняет профессию», то есть «портсигар отечественный — тоже три». А потом вспомнили — еще 133. Ну, как такое возможно?
К. Ларина
―
Давайте на этом пока остановимся. Обыватели дорогие тоже будут участвовать в нашей сегодняшней передаче, поскольку я вчера дала анонс и в Facebook, и в нашей группе тоже фейсбучной, закрытой. И там есть грамотные вопросы, я ими обязательно воспользуюсь. Ну и конечно, на SMS тоже присылайте. А сейчас — новости.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня мы говорим о деле «Седьмой студии». И сегодня в нашей студии — Дмитрий Харитонов, адвокат Кирилла Серебренникова, и Ксения Карпинская, адвокат Алексея Малобродского. Я еще раз напомню номер SMS: +7 985 970-45-45. И чат в YouTube тоже, у нас идут ваши реплики, я чуть позже к ним тоже обращу свое внимание. Может быть, что-то интересное там найду.Ну, теперь все-таки предлагаю сосредоточить наше внимание на фигуре Алексея Аркадьевича Малобродского, поскольку действительно его мучают больше других. И безусловно, не знаю, мне кажется, что это и адвокаты могут квалифицировать как форму пытку — то, что с ним творят почти уже год, когда он находится в следственном изоляторе.
Правильно ли я понимаю, спрашиваю я у Ксении (ну, отвечая на вопрос «почему его мучают больше других?» — вопрос, который в том числе и наши слушатели задают), что он не оправдал надежд следствия с самого начала, что в принципе Алексея Аркадьевича арестовали и сразу посадили под стражу, как Масляеву, рассчитывая, что они с Масляевой станут главной основой для обвинительного заключения, для предъявления обвинения, что он тоже даст показания на Кирилла Серебренникова и на других фигурантов дела? Или это мы придумали? Ксения, вы знаете?
К. Карпинская
―
Конечно. Вы знаете, я не присутствовала при непосредственном задержании и предъявлении ему обвинения. Вы знаете, у нас есть второй адвокат Юлия Лахова, она при этом присутствовала. Но, как они оба говорят, ему предлагали сделку, это все двое суток происходило. Ему предлагали то, что он тоже будет отпущен. Но изначально это дело не расследовал Следственный комитет Российской Федерации, а расследовал Следственный комитет по городу Москве. Это были другие следователи. Мы не знаем, какие были ожидания у тех следователей.
К. Ларина
―
Федутинов, по-моему, был следователь.
К. Карпинская
―
Да, следователь Федутинов. Он работал в Следственном комитете Российской Федерации по городу Москве — вот не там, где сейчас расследуется. И конечно, он вел беседы, ему говорили, что… Так как они располагали сведениями, что он уже не работает в театре, у него уже другая жизнь, они, видимо, думали, что для того, чтобы избежать такого, он просто оговорит Кирилла Семеновича — и таким образом они получат нужные показания, а он, видимо, будет находиться под домашним арестом.Но так как он абсолютно убежден, что ни в чем не виноват, и Серебренников ни в чем не виноват, и никаких денег никто не похищал, а, наоборот, это был сложный проект, который работал, он в силу того, что… Ну, он такой человек. Он не готов никого оговаривать и даже ради преференций для себя не готов оговорить ни себя, ни других. Ну, есть же люди, которые знают, что они невиновные, но при этом для того, чтобы избежать всего этого, они готовы заключать соглашение. Их даже сложно за это винить. Ну, вот он такой человек, не хочет.
К. Ларина
―
А можно ли расценивать его существование в СИЗО как некую форму мести со стороны следствия? Они же рано или поздно… Они же тоже живые люди. Они же поняли, что он ничего не даст — того, что хотели они. Это уже понятно.
К. Карпинская
―
Ну, вы знаете, я знаю, что у меня было дело, в котором было несколько человек, когда человек заключал соглашение через год. Это вопрос в том, сколько ты можешь выдержать. В какой-то момент…
К. Ларина
―
Тогда объясните, вот простите. Следствие закончено, как мы уже сегодня сказали, 12 января. Его перевод в другой следственный изолятор, в кошмарные условия, в многонаселенную камеру с наркоманами и уголовниками, о чем он сам говорил на суде, — это произошло уже после того, как следствие закончено. Какой смысл тогда, если все уже завершено, никаких следственных действий, кроме как ознакомления с материалами дела не проводится? Что они ждали? Там же не должно быть больше ни допросов, ничего.
К. Карпинская
―
Ну почему? Соглашение можно на любой стадии заключить. Пока что дело еще не передано в прокуратуру. И допрос по его ходатайству может быть и сейчас осуществлен. В принципе, мы хотим и сами ходатайствовать о допросе. Вопрос в том, что следственные действия по инициативе следствия сейчас невозможны. А по инициативе обвиняемых или потерпевших участников процесса они возможны, поэтому это никак… То есть это можно осуществить. Зачем они это сделали? Не знаю.
К. Ларина
―
А чем вы объясняете?
К. Карпинская
―
Мы не знали. Его перевели в ночь с 25-го на 26-е марта. Соответственно…
К. Ларина
―
Без уведомления, да?
К. Карпинская
―
Более того, в понедельник, в этот день, когда его уже переводили, я была в Следственном комитете и знакомилась с материалами дела, разговаривала с этими следователями. Они уже знали об этом, но мне никто слова не сказал. И только вечером жене пришло SMS, что его перевели в другой изолятор. То есть в понедельник целый день мы об этом не знали. А они уже там были, и об этом знали. Зачем они это делали? Ну, ему все время намекали: «Давайте уже, хватит…»
К. Ларина
―
То есть требовали признания, по сути, да?
К. Карпинская
―
Ну, в разных вариациях…
Д. Харитонов
―
Не в чем признаваться. Это несколько другое.
К. Карпинская
―
Ну, он не хочет ни в чем признаваться, потому что ему не в чем признаваться.
Д. Харитонов
―
Потому что он ничего не совершал.
К. Ларина
―
А зачем так настаивают на этом признании? Значит, им чего-то не хватает. Там какие-то ключевые вещи от него требуются для того, чтобы сложилось все?
К. Карпинская
―
Ну, одной Масляевой, видимо, недостаточно.
Д. Харитонов
―
Ну слушайте, есть директор «Седьмой студии», есть главный бухгалтер «Седьмой студии», есть генеральный продюсер «Седьмой студии», есть художественный руководитель «Седьмой студии». Если связи между этими людьми разорваны, то все очень плохо клеится. А если эти связи восстановить, то все вдруг станет хорошо.
К. Ларина
―
Понятно.
Д. Харитонов
―
Кирилл уже много раз говорил в суде, что он никогда не занимался никакой финансовой стороной этого проекта, он был художественным руководителем. Он Масляеву за все это время видел пять раз, и это правда. Причем четыре — в тот момент, когда он сам инициировал аудиторскую проверку этой самой «Седьмой студии». Естественно, что человек, который вдруг начинает давать какие-то показания о том, что все было совсем не так, очень важен.Но опять произошла промашка. Насколько я знаю (и это ни для кого не секрет), Малобродский-то был генеральным продюсером «Седьмой студии» всего восемь месяцев — до августа 2012 года. И после этого проект продолжался еще два года и четыре месяца. И поэтому… Я не защищаю Малобродского, но для меня вообще не понятна логика следствия, для чего они его держат в условиях тюрьмы, а не под домашним арестом, как и всех остальных. Вот нет просто никакой логики.
К. Ларина
―
Ну, есть же тоже у вас какие-то свои объяснения?
Д. Харитонов
―
У меня?
К. Ларина
―
Да.
Д. Харитонов
―
Ну, их все рассказала Ксения. У меня, может быть, есть еще гораздо более жесткие, но я бы не хотел их говорить.
К. Ларина
―
Тут, кстати, тоже возникает тема, которая тоже очень важна, и аудитория наша про это спрашивает в разных формах: вот то, что может сделать общество. Нужен ли шум, нужен ли общественный резонанс, нужно ли, чтобы все время в средствах массовой информации к этому было внимание? Что в данном случае может помешать и навредить, а что наоборот — помочь?В данном случае, в данном эпизоде, о котором мы говорим с Ксенией, когда Алексея Малобродского перевели в явно худшие, практически пыточные условия существования в СИЗО, я думаю, что здесь особую и большую роль сыграл именно такой общественный резонанс, когда к этому подключились и представители правозащитных институтов, и Москалькова, и Совет по правам человека при президенте. И очень быстро — ну, как это можно назвать «быстро» — человека все-таки перевели в нормальное состояние, в нормальные условия. Помогло это, да?
К. Карпинская
―
Я хочу сказать, да, отдельное спасибо Татьяне Николаевне Москальковой, которая занималась, все занимались этим вопросом. И Анне Каретниковой, которая первой увидела. Потому что я не имею доступа к самой камере, это только со слов. А когда они пошли и увидели это своими глазами, то, конечно… И бесконечно мы были на связи, потому что они говорили, что это ужасно, что они такого не видели, и что это специально, просто так в такую камеру не сажают, это для чего-то нужно.И потом — какой смысл, если он уже знакомиться с материалами дела, ему приносят эти тома? Он сидит в «Матросской тишине» в четырехместной камере, выходит, это близко, большое количество, может ознакомиться. Его переводят в камеру, где на восемь кроватей двенадцать человек, где они не могут спать ночью, потому что там все время одни спят, другие не спят. Ему нужно знакомиться — он не может. У него повышается давление. И это все происходит ночью. Ну, это же не способствует ознакомлению.
К. Ларина
―
Так его всю ночь еще везли в этом автозаке, как я понимаю.
К. Карпинская
―
Да, его везли в автозаке, его разместили там.
К. Ларина
―
То есть он не спал ночью еще до этого, получается.
К. Карпинская
―
Нет, более того, там они все курили, потом они там гулять не хотели. А в СИЗО такая история, что ты можешь идти гулять (им же положена прогулка), только если с тобой идет гулять еще какой-то заключенный.
К. Ларина
―
Сокамерник.
К. Карпинская
―
Сокамерник. А если он не идет, то ты тоже не идешь. То есть там много всяких нюансов, которые были с этим связаны. И конечно, давление. И спасибо Татьяне Николаевне, что там и врач пришел, офтальмолог, от давления сейчас таблетки мы дали. Его перевели в другую камеру, где четыре все-таки человека и четыре кровати.Но я просто не могу понять — зачем. Сейчас он сам в изоляторе. Потому что когда я была, еще не было этой справки. Ему дали справку, что на сегодняшний момент у него гипертония второй степени третьей стадии. То есть на самом деле гипертония третьей степени третьей стадии входит в список заболеваний, освобождающих от содержания под стражей. Но это только по его внешнему виду. Ему же не делали никаких специальных исследований, правильно? Если ему все время плохо, ему дают лекарства, то возможно, что если сделать кардиологическое исследование, то будет понятно. А он мужчина 60 лет — в таком возрасте, когда может быть инфаркт, инсульт, все что угодно. Зачем они его содержат?
Поэтому я и говорю все время, что это тоже определенная дискриминация присутствует. То есть при равных прочих — Масляева женщина, он мужчина, им по 60 лет обоим, да? Масляева русская, он еврей, да? Получается, что она находится под домашним арестом, а он — нет. И в конвенции говорится о том, что человек не может быть подвергнут дискриминации. Потому что они обвиняют в одном и том же преступлении, да? У них все одинаковое, но…
К. Ларина
―
Кроме одного: Масляева сотрудничает со следствием, а Малобродский — нет.
К. Карпинская
―
Ну, сотрудничество со следствием не является основанием для освобождения.
К. Ларина
―
Хорошо, заключает сделку. Еврей? Мне кажется, что уже…
Д. Харитонов
―
Ну, гражданство Израиля…
К. Ларина
―
Это другой вопрос.
К. Карпинская
―
Все время на него ссылаются.
К. Ларина
―
Вопрос не национальности здесь важен. Мы, слава богу, живем не в то время, не во время антисемитизма советского, и даже государственного. А вопрос гражданства — безусловно, конечно. Вражеская страна. Что называется, «уезжайте в свой Израиль».
Д. Харитонов
―
Ну, о чем вы, Ксения? 60-летний театральный деятель, не совсем здоровый, абсолютно точно не представляет никакой опасности для общества.
К. Ларина
―
Ну, кого мы здесь уговариваем? Я вам умоляю.
Д. Харитонов
―
Никого. Можно я пару слов скажу по поводу общественного интереса и…
К. Ларина
―
Реакции.
Д. Харитонов
―
…и реакции. Для нас, я как адвокат Кирилла Серебренникова скажу, что это очень важно. И объясню — почему. Мы заинтересованы в открытой позиции Министерства культуры по этому вопросу. Министерство культуры курировало проект «Платформа». Министерство культуры принимало проект «Платформа». Министерство признавало проект «Платформа» и, как сказал Кирилл в суде, гордилось им. Пускай Министерство культуры скажет, что было не так с проектом «Платформа».
К. Ларина
―
То есть придет на суд?
К. Карпинская
―
Конечно.
Д. Харитонов
―
Пусть придут не суд, а не присылают какие-то письма.
К. Карпинская: Малобродскому - 60 лет — в таком возрасте может быть инфаркт, инсульт. Зачем они его содержат?
К. Карпинская
―
Мы об этом говорили.
Д. Харитонов
―
Причем это письмо, которое сейчас вдруг появилось…
К. Ларина
―
Все обсуждают.
Д. Харитонов
―
Да, все обсуждают. Оно тоже появилось достаточно странно. Ведь Министерство культуры не пришло в суд и не направило этот документ в суд. Если посмотреть документ, то на нем стоит печать Следственного комитета. То есть они пришли в Следственный комитет. Или Следственный комитет попросил Министерство культуры.
К. Ларина
―
А может, вообще Следственный комитет сам это напечатал?
К. Карпинская
―
Ну послушайте…
Д. Харитонов
―
Мы отказываемся в это верить.
К. Ларина
―
Министерство культуры… Я объясняю. Потому что не пишут там «Минкультуры». Ну не пишут в таких бумагах «Минкультуры», «Минкульт». Ну не пишут! Почему фамилия «Апфельбаум» переврана?
Д. Харитонов
―
А, то есть вы имеете в виду, что они сами написали?
К. Ларина
―
Ну конечно! И дали подписать.
Д. Харитонов
―
И дали подписать?
К. Ларина
―
У «Апфельбаум» неправильно написана фамилия. А это их сотрудник бывший.
Д. Харитонов
―
Видите, там подписал человека без полномочий, то есть полномочия в суд так и не были представлены. Кто такая Е.В. Зайцева — нам не известно. И мы, в общем, возражали против этого документа, хотя он очень красочно показывает, что МК стало уже у нас СК.
К. Ларина
―
Хотя я скажу, что пытались многие взять комментарий от Министерства культуры, в том числе и наша радиостанция. Они как бы это стараются не комментировать. Ну, они не говорят: «Мы ничего не давали, мы ничего не подписывали». Они этого не говорят. Просто идут в отказ, ничего не объясняют.
Д. Харитонов
―
У нас вот эта бумага, конечно, показательная. Но гораздо более интересно — пускай они расскажут обществу, чего же им не хватило на этом самом проекте «Платформа».
К. Ларина
―
Давайте я быстренько задам вопросы в режиме блиц. Если на что-то не будете отвечать, то так и говорите: «На это просто не отвечаем». Вот читаю просто все подряд.Елена Коренева, актриса, спрашивает: «Могут ли адвокаты документально подтвердить, на что были истрачены суммы, пропажу которых вменяют фигурантам дела? Ну, за вычетом того, что украла лично Масляева, в чем она призналась».
Д. Харитонов
―
Ну, слава богу, никто презумпцию невиновности пока еще не отменял, поэтому мы ничего доказывать не должны. Это следствие должно доказать, что 133 миллиона были похищены и обращены в собственность всех людей, которые обвиняются в этом преступлении. Поэтому сам по себе вопрос не то чтобы не совсем корректный, а он просто немножко не по делу. Естественно, что мы будем, хоть и не должны этого делать, показывать следствию и суду, если это дело дойдет до суда, то, что проект был. И мы знаем, куда и как были потрачены деньги.
К. Ларина
―
«Как по мнению адвокатов, — следующий вопрос читаю от Яны, — вообще можно добиться чего-то от судьи в пользу обвиняемых, если все продления мер пресечения похожи друг на друга? То есть не слышат адвокатов и не слышат никаких аргументов». Вспоминают опять решение ЕСПЧ. В общем, то, с чего мы начали. Какие еще есть возможности все-таки добиться хоть какой-то реакции от суда и от следствия на ваши аргументы?
К. Карпинская
―
Ну, мы будем делать то, что должны — в любом случае продолжать защищать. У нас есть аргументы, и они весомые. А дальше…
Д. Харитонов
―
Да. А решения на совести тех людей, которые эти решения принимают. Если кто-то сможет внятно объяснить, зачем держат под стражей Малобродского, пускай это сделает. Если кто-то сможет объяснить, зачем Серебренникова не пускают в театр работать, пускай это объяснит. Ничего объяснить, на мой взгляд, невозможно внятно.
К. Ларина
―
Карина спрашивает: «А сама репутация Масляевой разве не ставит под сомнения достоверность ее показаний?» И второе: «Ее предыдущая условная судимость позволит ли ей избежать реального срока?»
Д. Харитонов
―
Это вопрос к следователям, они оценивают доказательства. И они должны, если они действуют непредвзято, учитывать все, о чем пишет Карина.
К. Ларина
―
«Меня интересует вопрос, — пишет Кристина, — почему Софья и Кирилл находятся не под реальным арестом». Как бы наоборот. Обычно мы говорим, почему Малобродский…
Д. Харитонов
―
Наверное, Кристина ерничает. Они вообще не должны находиться ни под каким уголовным преследованием. И это не потому, что я являюсь адвокатом Кирилла, а потому, что очевидно, что за три года они сделали, Кирилл со своими соратниками сделал очень большой проект и очень успешный проект.
К. Ларина
―
Ольга спрашивает: «Почему адвокаты не настаивают на том, чтобы вызывать в суд представителей потерпевшей стороны, то бишь Минкульт, чтобы они четко сформулировали все свои претензии?»
Д. Харитонов
―
Ну, это не совсем та стадия. Минкульт вправе участвовать как потерпевший в продлении. Это не рассмотрение дела по существу. Мы решаем очень формальные вопросы: скроются, не скроются, будут угрожать или не будут угрожать. Кстати, интересно, Ксения рассказала об этом в суде — о том, что в суд всегда представляют два допроса дочек Масляевой о том, что за ними кто-то следит.
К. Ларина
―
Тоже один из аргументов, чтобы Кирилла держать…
Д. Харитонов
―
И вот Ксения и Алексей (я за тебя рассказываю), они нашли и в суде показали суду, что, оказывается, ФСБ проверила эту самую слежку и еще 30 июля признала, что никакой слежки нет. Но суду эти протоколы продолжают представлять.
К. Ларина
―
Да. И он, кстати, по-прежнему находится в счастливом заблуждении, что так оно и было, причем каждый судья, который ведет процесс.А теперь вопрос по поводу вообще участия ФСБ. Эта тема тоже очень часто обсуждается, разные слухи ходят. Ну, что вы можете об этом сказать? Вот по последнему тексту, который был опубликован в «РБК» после последнего судебного процесса суда, там вообще указывается совершенно с очевидностью, что ФСБ в принципе инициировала этот процесс, а все остальные, в том числе и Следственный комитет, в том числе и Налоговая инспекция, они все были только инструментами. Что вы об этом знаете?
К. Карпинская
―
Ну, мы об этом не знаем. Мы знаем только то, что в дело представляются рапорты людей, которые осуществляли оперативное сопровождение. Эти рапорты подписаны сотрудниками ФСБ. В частности, по делу Алексея Аркадьевича был такой рапорт от 20 июня 2017 года. А все остальное… Ну, наверное, «РБК» располагает какими-то сведениями.
К. Ларина
―
Они ссылаются на какие-то источники, да.
К. Карпинская
―
Мы не располагаем.
Д. Харитонов
―
Я, наверное, пошучу: поскольку терроризм уже побежден, вот теперь ФСБ пришло время заняться театральными деятелями.
К. Ларина
―
Да. Кстати, они называют в «РБК» именно конкретный департамент — это именно отдел по борьбе с терроризмом и по нарушению конституционного законодательства.
Д. Харитонов
―
Я не читал статью в «РБК», поэтому не могу вам сказать и оценить их участие.
К. Карпинская
―
Я тоже.
К. Ларина
―
Ну, вы же понимаете, что все равно обыватель, к коему в данном случае я и себя отношу… Я имею право все сказать, все, что чувствую. У меня как раз есть ощущения, в отличие от адвокатов. Конечно же, считают, что это процесс политический, безусловно, что это не просто обычный процесс о том, как собралась группа художников и украли и у государства 133 миллиона. Правда же?
Д. Харитонов
―
Они не собирались, Ксения. Они сделали проект. И они ничего не воровали.
К. Ларина
―
Нет, нам сказали, что они собрались именно для этого. Вы нас не путайте! С целью похитить.
Д. Харитонов
―
У вас есть обоснованность сомневаться в том, что так все и было.
К. Ларина
―
Поскольку времени у нас остается мало, я прошу прощения, что не все вопросы задала. Спасибо нашим слушателям за активность. Но тем не менее давайте вернемся к этой точке, с которой мы начали. Что дальше? Апелляция в Московский городской суд? Какие дальше происходят действия?
Д. Харитонов
―
Апелляция в Московский городской суд. Мы продолжаем знакомиться. Мы заинтересованы, еще раз говорю (и это наша общая позиция с Ксенией), в том, чтобы как можно быстрее это ознакомление закончить. Естественно, что мы должны увидеть все это дело, мы должны все его прочитать, мы должны подготовить ходатайство. И это будет ходатайство, связанное и с дополнением этого следствия, и ходатайство о прекращении этого дела. А дальше, если нас не услышат следователи, то мы будем делать то же самое в прокуратуре.
К. Карпинская
―
Да, полностью поддерживаю.
К. Ларина
―
То, что касается Алексея Аркадьевича — какие есть еще возможности его спасти?
К. Карпинская
―
Ну, вы знаете, я знаю, что многие знакомые Алексея Аркадьевича, деятели культуры, подают личные поручительства на имя Лаврова для того, чтобы его выпустить под подписку о невыезде, потому что есть такая возможность — без суда изменить ему меру пресечения на подписку о невыезде. Я знаю, что некоторые люди спрашивают, могут ли они подавать поручительство лично следователям. Ну да, могут, пожалуйста. И многие это делают.
К. Ларина
―
Конечно же, мы живем в такое время и в такой стране, где мы все время какие-то сигналы ловим из всяких разных «башен», что нам посылают. И исходя из этих сигналов, каждый трактует по-своему, чем кончится, допустим, вот это дело. Сигнал, который нам послала «Золотая маска», был невероятно прекрасен, да? Это была церемония «Золотой маски», где каждый второй, начиная с самого начала, когда вышла директор премии Мария Ревякина и сказала несколько очень таких хороших и честных слов в защиту фигурантов дела «Седьмой студии». Из всех слов, из всех выступлений, которые прозвучали со сцены Большого театра, ни один человек не усомнился в том, о чем говорил сегодня Дмитрий — что, в принципе, преступления нет и дела-то никакого нет, что надо просто закрывать его за отсутствием состава преступления и выпускать всех людей на свободу. Да? Эти выступления (говорю нашим слушателям), ни одно из выступлений не вырезали из телетрансляции. И все вдруг подумали: а вдруг случится чудо? Вдруг это и есть тот самый сигнал, он так пролетел над нами, который нам и показал, что в ближайшее заседание суда, буквально вот сейчас, откроются двери темницы, и все выйдут оттуда и обнимутся. Оказалось — никто ничего не слышит. Вы какие-нибудь сигналы ловите? Или это действительно сейчас… Кто дергает за нити?
Д. Харитонов
―
Мы занимаемся юриспруденцией, а не ловлей сигналов.
К. Карпинская
―
Да, мы стараемся…
К. Ларина
―
Ну, у вас были какие-то сомнения после «Золотой маски»? Вы тоже в курсе, да?
Д. Харитонов
―
Надежды, не сомнения.
К. Ларина
―
Надежды, да.
К. Карпинская
―
Конечно.
К. Ларина
―
Надежды, что это что-то значит, что переломится ситуация.
Д. Харитонов
―
Вы знаете, мы с этими надеждами живем всегда. И если бы этой надежды у нас не было, нам надо было бы прекратить свою практику и перестать быть адвокатами. Если ты не уверен в своей правоте, если ты не делаешь все для того, чтобы защитить своего клиента — значит ты либо плохой адвокат, либо совсем не адвокат. Поэтому всякий раз, когда мы приходим в суд и понимаем, что наша позиция сильная, мы надеемся, что суд нас услышит. И это старая русская поговорка: «Под лежачий камень вода не течет». Мы будем под этот камень лить воду. И я надеюсь, что мы его, в конце концов, сдвинем.
К. Ларина
―
Я, кстати, вспомнила, когда было первое выступление… первое появление в суде Алексея Аркадьевича Малобродского, на вопрос «Есть ли хронические заболевания?» он ответил: «Пока нет». Сегодня он говорит по-другому. Сегодня он называет…
К. Карпинская
―
Потому что они появились. И самое ужасное, что у него проблемы с глазами. И там есть отслойка сетчатки. И там очень плохое освещение, поэтому он не может читать. Собственно, просили очки поменять, чтобы он мог знакомиться с делом. Там очень мелкий шрифт и плохое освещение. Поэтому мы и говорим: «Выпустите его — он прочитает это в пять раз быстрее. И вы начнете уже суд и завершите это дело. Собственно, и все. И он будет приходить к вам каждый день, с 9 до 6 сидеть в Следственном комитете и читать ваше дело. Мы все откопируем, он подготовиться. И мы даже уже готовы за месяц, днем и ночью, только выпустите его из-под стражи».
К. Ларина
―
И отвечая на многочисленные вопросы деятелей культуры и театральных наших людей, которые тоже здесь я тоже вижу, они спрашивают опять же про какие-то общественные акции в поддержку и Алексея, и Кирилла, и Софьи Апфельбаум, и Юрия Итина, естественно. Нужно ли их продолжать? Или не нужно как бы злить, что называется? «Может быть, их злить не надо?» — спрашивают. Может быть, наоборот, надо?
Д. Харитонов
―
А кто кого злит? Люди приходят в суд поддержать Кирилла. Люди говорят хорошие слова о Кирилле в ходе церемонии вручения «Золотой маски». Они говорят правду. И правда не должна никого злить. Поэтому…
К. Карпинская
―
Ну, мне тоже кажется. И когда поддерживают Алексея Аркадьевича, кто-то вышел с одиночным пикетом — это же не запрещено законом. Ну, если людям хочется, не можно им запретить. Правильно?
К. Ларина
―
Так что, дорогие друзья, пожалуйста, не бросайте это дело. Я повторяю этот образ, который мне очень нравится: они любят темноту, вот такие вещи — да? — быстро сделать, сбацать, состряпать тихо, чтобы никого не было. Поэтому давайте все-таки (это я уже от себя обращаюсь ко всем, кто за этим делом следит), давайте не позволим все-таки этот свет выключать. Это очень важно. Спасибо, Ксения. Спасибо, Дмитрий.
К. Карпинская
―
Спасибо.
Д. Харитонов
―
Спасибо.
К. Ларина
―
До встречи в суде.