Французская революция: идеи и их жертвы - Елена Съянова - Не так - 2004-07-24

24 июля 2004 года

В гостях: Елена Сьянова - историк, писатель

Ведущий: Сергей Бунтман

С.БУНТМАН - И продолжается наш небольшой цикл с Еленой Сьяновой, уже посвященный французской революции. Кстати, должен я сказать, что на август я перенес специальную программу, которая посвящена 60-летию покушения на Гитлера. Потому что я хочу еще одного, ну, если не свидетеля позвать, то, скажем так, внучатого племянника участника. Здесь, в германском посольстве у нас работает внучатый племянник, заведует политическим отделом. Так что он нам тоже расскажет. Как-то не совсем было полным интервью, которое взял наш коллега Александр Гольц для "Еженедельного журнала", можно еще поспрашивать, там было интересно. Ну, вот не чуждая Елене Сьяновой тема. Здравствуйте, Елена.

Е.СЬЯНОВА - Чей он сын? Здравствуйте.

С.БУНТМАН - Он, там вот такая вот фамилия, там фон тра-та-та, не могу я воспроизвести. Человек, который потом:. Его не арестовали, его не успели арестовать, он застрелился. Это тот, кто таскал взрывчатку Штауффенбергу. хорошо. А мы сейчас с вами отправляемся в 1791-й год, и постараемся за сегодняшний день прожить от бегства короля, до казни короля. Что там происходило? И самое главное, какая в этом подоплека, кто там жил интенсивно и организовывал политическую жизнь тогда? Что же после бегства короля, то, как я все-таки, думаю, не только внутренне мотивированного, но и спровоцированного тем, что происходило во Франции, причем, идеологически происходило. Наступил ли перелом определенный в отношении к дальнейшему ходу революции?

Е.СЬЯНОВА - Ну, судите сами. Значит, король бежит. Он не хочет быть заложником в Париже, поскольку надеется на интервенцию, на своих братьев, сестер, кузин, они все там были кузины. Например, наша императрица обращалась в письмах к Людовику, подписываюсь 'Ваша сестра и кузина'. А Мария Антуанетта была дочерью австрийской императрицы Марии Терезии. Он бежит, его опознают, его возвращают, его водворяют обратно. Париж встречает его бурей негодования. Причем, негодования во всех слоях общества. Впервые звучат слова о республике, о том, что монархия себя исчерпала. И вот это негодование, оно выливается в такое, что французские историки называют 'расстрелом на Марсовом поле'. Это во время третьего дня празднования Дней Федерации, то есть 14 июля - Дня Взятия Бастилии. 17 июля народ собирается на Марсовом поле, там звучат вот эти, при мирной демонстрации, далеко не мирные лозунги антиправительственные. Ну, и правительство отвечает на это шквалом огня. Есть жертвы, как всегда в таких случаях. В общем, мне кажется, что это вот первый такой пример глупости правительства, который будет потом повторяться, и который, наверное, дает урок того, как некоторые силовые меры вызывают в народе совершенно обратную реакцию. Ну, народное негодование в данном случае загнано внутрь.

С.БУНТМАН - Как глупейший расстрел 9 января 1905 года.

Е.СЬЯНОВА - Ну, да, это очень опасная ситуация, потому что оно никуда не девается. Но, тем не менее, политическая ситуация как-то развивается. Законодательное Собрание сменяется на Учредительное. Состав депутатов тот же самый. И, тем не менее, возникает любопытный исторический парадокс. Самая сильная партия Учредительного собрания - жирондисты. Ну, почему они 'жирондисты' - потому что они всего-навсего в большинстве своем депутаты от департамента Жиронда. Тогда уже было 83 департамента во Франции, отсюда и это название.

С.БУНТМАН - Уже разделили. Так же как появляются такие названия: Да, департамент Жиронда, он включает в себя:

Е.СЬЯНОВА - Да, большинство - это южный департамент был.

С.БУНТМАН - Да, это юго-запад, да.

Е.СЬЯНОВА - Так вот, любопытно, что тактика жирондистов, полностью совпадает с тактикой короля по вопросу о войне. При том, что это политические соперники, тем не менее, они делают ставку на одно и то же. Жирондисты надеются, что война добьет монархию. Людовик надеется, что война:

С.БУНТМАН - Добьет революцию:

Е.СЬЯНОВА - Да, уничтожит весь этот бунт. И вот, поскольку они вот таким образом совпадают, Людовик делает такой красивый жест, он назначает жирондистов министрами. Ну, поскольку большинство из них были республиканцами, все, что они пытались там, проводить какие-то решения, все это настолько не совпадало с партией роялистов, то есть, королевских сторонников, и с общей линией, которую король тогда мог еще проводить, то, естественно, он довольно скоро отправит их в отставку. Ну, в это время ситуация, она ухудшается по всем параметрам. И голод, и кризис, и на фронтах ничего хорошего. Негодование народное растет, и тут происходит еще одна глупость - здесь уже большую свинью, по-моему, подложили Людовику его кузины и кузены. То есть, устами герцога Брауншвейгского звучит угроза уничтожить Париж. И, наверное, это была последняя капля. И в таких ситуациях нужен какой-нибудь человек, какой-то сильный, харизматический лидер, который выбьет вот этот клапан, чтобы все негодование, возмущение, все эмоции вырвались. Ну, это небезызвестный Жорж Дантон, бывший юрист. Кстати, накануне революции Францию называли страной юристов и чиновников. Они там все через одного - бывшие адвокаты.

С.БУНТМАН - Причем, Дантон очень трогательно писал у себя на адвокатской конторе - через Д'Антон.

Е.СЬЯНОВА - Да, конечно.

С.БУНТМАН - В то время, естественно, частица Д - благородная была выгодна.

Е.СЬЯНОВА - Потом он эту буковку пристегнул.

С.БУНТМАН - Да, тут же, как только надо стало.

Е.СЬЯНОВА - Так вот, наверное, таким выбиванием клапана стала знаменитая речь Дантона, законченная словами: 'Смелость, смелость и еще раз смелость, и Франция будет спасена'. И даже, может быть, фраза, которая произнесена, наверное, на века. Он сказал: 'Граждане, отечество в опасности'. Вообще, Дантон, конечно, был мастером формулировок. Еще одна фраза, немного отступая, она, может быть, и не на века сказана, но, во всяком случае, на все то время, пока существует политическая эмиграция. Это когда перед казнью, уже 2 года спустя, друзья предлагали ему бежать, он сказал: 'разве можно унести отечество на подошвах своих башмаков'. Хорошо сказано.

С.БУНТМАН - Да, замечательно сказано. И действительно, пока будет политическая эмиграция, И может быть, на века. Да.

Е.СЬЯНОВА - Так вот, вся ситуация в данном случае, назревает в том, что опять же французские историки называют 'днем падения Людовика' или даже днем 'падения монархии'. Это вот, так называемое восстание 9 августа 1792-го года. Тут народ опять врывается к Людовику, все бьет и крушит, тут уже никаких объятий, никаких красных колпаков. Ну, в принципе, наверное, это день, когда Людовик действительно утратил политическую власть. В это же время идет стихийное формирование органа самоуправления Парижа - Парижской Коммуны. И начинаются выборы в новый законодательно-учредительный, с очень широкими полномочиями орган - это Национальный Конвент. Национальный Конвент - это явление, о котором особо нужно поговорить. Но, вот, заканчивая цепочку событий - первый вопрос, который стоит на повестке дня Конвента - это вопрос суда над королем. Это решение будет приниматься поименным голосованием. Поименное голосование проводилось, по-моему, 2 раза всего за всю революцию. Первый раз по вопросы о суде над королем, второй раз, по-моему, в суде над Маратом. Король предстает перед судом, суд идет, суд, достаточно долгий, и достаточно подробный. Людовику предъявляется масса писем каких-то:

С.БУНТМАН - В суде над Маратом, или над Робеспьером?

Е.СЬЯНОВА - Над Маратом, когда его оправдали, и вынесли, пока еще не вперед ногами. Так вот, значит, масса каких-то анонимных писем, масса писем, подписанных им. То есть, ну, масса, как считает трибунал, улик. Но Людовик придерживается тактики такой - он все отрицает, этого он не видел, это не подписывал, это не знаю, на все - нет. Тем не менее, большинством голосов он приговаривается к смертной казни. И 21 января уже нового 1793-го года один из членов знаменитой династии палачей Сансонов - Сансон- младший показывает отсеченную ножом гильотины голову Людовика притихшей толпе, как пишут историки. Никакого ликования и криков не было, как описывают эту ситуацию, это был, конечно, шок для нации.

С.БУНТМАН - Да, это был, конечно, шок. А в скобках скажем, вы всегда очень любите, те, кто хочет поглубже изучить такую проблему, как казнь короля. Казнь короля, будь то французского, английского короля Карла Первого, или казнь без суда, как российского императора. Эта проблема, если глубже всего, кто такой монарх, кто такой государь, его изолированность от общества в таких вот государствах, как Франция 17-18 веков. Сейчас вышла изумительная книжка Михаила Ямпольского, первая ее часть вышла 'Возвращение Левиафана', если мы принимаем Левиафан - как государство. То эта книга чрезвычайно интересна, здорово написана, как все у Михаила Ямпольского. Глубокая очень. И кто хочет изучить, может эту книгу купить, она в 'НЛО' вышла. Так что, это вот в скобках, сносочку делаем такую вот. Библиография. Так, вот на площади, которая потом стала площадью Согласия, его и казнили.

Е.СЬЯНОВА - Да, тогда она называлась Гревская площадь:

С.БУНТМАН - Нет - нет, не Гревская. Гревская - это место старых казней, это там, где мэрия сейчас. Гревская площадь - это бывшая пристань.

Е.СЬЯНОВА - Ну, гильотину впервые все-таки установили на Гревской площади, поэтому ассоциации.

С.БУНТМАН - Да, а Людовика казнили на гораздо большей площади, это площадь Людовика 15-го, там, где была статуя Людовика 15-го, а ныне обелиск египетский, привезенный одним дяденькой из Египта.

Е.СЬЯНОВА - Ну, в общем, торжества особого, конечно, не наблюдалось. Но, тем не менее, какой-то этап революции здесь уже завершен. И здесь уже вступают в силу совсем другие люди, другие политические течения. Наверное, нужно объяснить, что такое Конвент. Конечно, мне кажется, что по сравнению с конвентом, все парламенты, Думы, просто отдыхают. Это был такой политический театр, причем, талантливый. Вот этот век Просвещения, он не пену поднял, а, не знаю, какие-то, по-моему, перлы интеллекта, красноречия. Там происходили такие сцены! Но, это надо все читать, или кино смотреть. То есть, противники шли просто стенка на стенку. Там происходили рукопашные бои, там какие-то невероятные дружеские объятия, ручьи слез, там разыгрывались сцены с клятвами на кинжалах, там какие-то пистолеты. В общем, это все было очень ярко и выразительно.

С.БУНТМАН - Да, с хорошим пафосом вот таким, серьезным это все происходило.

Е.СЬЯНОВА - Да. И вот если на него посмотреть изнутри, то он состоял из трех вот таких зон. С левой стороны скамьи, несколько они на возвышениях находились. И там сидели депутаты, ну я не знаю, как их назвать, называли 'горой', от французского, это звучит как 'монтаньяры'. Или якобинцами, поскольку они в основном были членами якобинского клуба, почему якобинцы, потому что они заседали в бывшем монастыре Святого Якова, отсюда это название. Потом, шла несколько аморфная масса, там были люди, не определившихся убеждений, люди, скрывавшие свои убеждения, ну, всякие. Марат их окрестил 'болотом', так, в общем, болотом они и вошли в историю. И с правой стороны была вот эта партия Жиронды и вся вот эта плеяда блистательных философов, ораторов, там, где математики, ученые, и просто очень красивые люди, вообще, это конечно, очень красивая партия, талантливая. Ну, если как-то притянуть, вот чтобы было понятно, что ли политический такой диапазон. Они ведь все очень любили слово 'свобода'. то есть, если почитать их речи, у них свобода в 10 строчках, 10 раз. Но, каждая партия вкладывала в это понятие свое что-то. Вот, наверное, жирондисты, это все-таки либералы, прообраз либеральной партии. Для них свобода означала, прежде всего, политическое равенство. Хотя, все они чуть-чуть заступали куда-то. Может быть, с элементами социальными.

С.БУНТМАН - Ну, это естественно, как всегда, да.

Е.СЬЯНОВА - Якобинцы, это ни в коем случае ни что-то, это социал-демократы в чистом виде. Опять же, заступавшие и туда и туда. Но была еще улица. И там рождался прообраз всех будущих коммунистических партий.

С.БУНТМАН - Причем, такие, которые явно были радикальней, чем любые якобинцы, чем провозвестники террора. Улица, она и влияла, она и всегда была радикальной. Она уж не милосердная точно, уж никакому Робеспьеру не снилось такого точно.

Е.СЬЯНОВА - Да. Ну, вот, тем не менее, вот эти вот три силы, они и определяют дальнейший ход событий. То есть, они то двигают революцию вперед, то притормаживают. Вот, дальше происходит, грубо говоря, то, что один из ораторов, один из вождей Жиронды, назвал революцию как Сатурн - она пожирает собственных детей. Все эти герои, все эти вожди, они начинают очень много бороться друг с другом. И не очень-то много они честно говоря, думают о том, что ситуация очень тяжелая. Конечно, голод. Правда, победы начинаются, как ни странно, после вот этого призыва Дантона - граждане, отечество в опасности, происходит огромный патриотический всплеск. И вот феномен этого периода, в том, что нищая, больная, не леченная, босая, голодная и раздетая республиканская армия, начинает одерживать свои первые блистательные победы.

С.БУНТМАН - Причем, здесь много было случайностей, но, случайности все были неслучайные. Что победа при Вальми, что другие изумительные случаи. Что легендарная оборона Тулона, где выдвинулся Бонапарт. Это все были вот такие удивительные вещи и те случайности, которые, накапливаясь, заставляют делать какие-то выводы. Конечно, удача была на стороне революционной армии. Мы об этом поговорим, о событиях тех лет. Мы поговорим мене, чем через 5 минут, после новостей и рекламы.

НОВОСТИ

С.БУНТМАН - Мы продолжаем нашу тему. Сейчас 92-й, 93-й год, французская революция. Конвент. Я напоминаю, что Елена Сьянова у нас в студии. 'На каком месте сидели бы в Конвенте вы, Сергей, и вы, Елена?' - спрашивает Андрей.

Е.СЬЯНОВА - А кто бы меня туда пустил? Мое место на кухне, в салоне, или на улице, во французской революции.

С.БУНТМАН - Ну, вот тогда по-другому, я-то, наверное, тоже там бы не сидел, но, по другим причинам. Вот много за свою жизнь, я думаю, каждый из нас много примерял на себя революцию, что нашу, что французскую, и в детстве и в юности, примерял и в детстве и в юности, примерял на себя разные места, в том же самом Конвенте. Вот, я думаю, что все, кто впервые читал '93-й год' Гюго, например, на себя примерял какие-то вещи. Но, скорее всего, не захотелось бы стать комиссаром Конвента с радикальными взглядами. Я думаю, что я бы там никак не сидел по моим долго формирующимся и нынешним сформировавшимся взглядам, я бы, наверное, был бы где-нибудь в районе Вандеи вместе с шуанами, где-нибудь бы был, скорее, если бы активно во всем это участвовал. Скорее, где-нибудь бритва бы прошлась по горлу, как у того же самого Андре Шенье, по-моему. Вот, не хотелось бы мне там быть, в Конвенте.

Е.СЬЯНОВА - Зачем вы вспомнили Гюго.

С.БУНТМАН - А что?

Е.СЬЯНОВА - Ну, это невозможно, просто. Это незабываемое чтение. Вы знаете, я просто поражаюсь, вот ведь он же был, наверное, человек, понимающий суть каких-то политических нюансов. Вот как можно было изобразить ту троицу такими монстрами? Вообще, харизма ведь, она не просто не предполагает, она не допускает:

С.БУНТМАН - Троицу - вы имеете в виду кого?

Е.СЬЯНОВА - Вот этот триумвират - Марат, Дантон, Робеспьер. Вы помните, как хороши они были там?

С.БУНТМАН - Нет, как хороши, как свежи были Марат, Дантон, и Робеспьер. Но, здесь, я скорее думаю, что мы: Робеспьер всегда вызывал у меня какой-то ужас и действительно, какое-то очень большое отстранение. Вы знаете, на самом деле, эти трое, это не мое мнение, это, скажем, современные французские историки, они говорят современным языком. Они считают, что они были секс-символами революции, эти трое. И именно, не красавцы жирондисты, а именно вот эти трое. Причем они как-то:. Вот это вот все вот такое, оно, понимаете, это был 19-й век. Вот как наш Павел пострадал. А 20-й век, особенно после событий 60-х годов, там очень сильно пересмотрели отношение и к героям, и к жертвам и к их внешности, вообще, ко всему. Вот. Ну, вообще, я говорю, харизма, по-моему, не допускает отталкивающей внешности. Они, как-бы, секс-символы, они втроем существовали. А женщины, они, конечно, не допускали конкуренток, там в каждый период своя такая амазонка революции. Там вот по-моему, сначала Теруань де Мерикур, вот эта вот замечательная, потом Манон Ролан. Кстати, ее мемуары опубликованы. У нее очень интересно. И она, кстати, тоже описывает внешность Марата. Хотите, я вам напомню?

С.БУНТМАН - Ну, давайте, хорошо.

Е.СЬЯНОВА - Она пишет, что она была поражена, во-первых, его манерами, а еще его улыбкой. Она пишет: 'Он орудовал своей улыбкой, как кастетом'. То есть, настолько она, видимо, неотразимо на всех действовала. Вы понимаете, вот эти мемуары Манон Ролан, что следственное дело Шарлотты Корде, они почему-то все вышли в таком, полном объеме после ухода де Голля, после 60-х годов. И когда их прочитаешь, очень все меняется.

С.БУНТМАН - Нет, ну это все очень серьезный, конечно, пересмотр истории французской революции.

Е.СЬЯНОВА - А мы говорим, нас в архивы не пускают. Они следственное дело 150-летней давности держали под замком.

С.БУНТМАН - Ну, потому что это несколько колебало, действительно, их представления о революции. Быстренько пробежимся по вопросам, потому что они нам позволят идти дальше. Александр Владимирович смешно пишет: 'Марат, Дантон, Робеспьер - Вицын, Моргунов, Никулин'. Что-то в этом есть. 'Похожи ли события на то, что Анджей Вайда делал в фильме 'Дантон?' Кое-что психологически очень верно есть, и, скорее всего, это Патрис Шеро.

Е.СЬЯНОВА - Нет, французы не приняли этот фильм. Вообще, Александру Владимировичу стоит вот это высказать французам, которые очень трепетно относятся к своей истории. Они свою французскую революцию обожают. В отличие от англичан.

С.БУНТМАН - Как относятся к Робеспьеру? Что англичане? Меня англичане копытами затоптали, когда я сказал, что вот этого типа надо убрать от Парламента:

Е.СЬЯНОВА - Елизавету Первую они любят гораздо больше всех событий английской революции.

С.БУНТМАН - Елизавету Первую они зря любят, она была очень жестокая и странная тетенька.

Е.СЬЯНОВА - Ну, тем не менее. Вот если вы скажете, и Александр Владимирович такое произнесет насчет Вицина и Моргунова, то его побьют камнями.

С.БУНТМАН - Да, если поймут, кто такие Вицин, Моргунов и Никулин. Но, я, честно говоря, в полемиках, я говорил гораздо хуже про французских революционеров, и то, что Робеспьера и Марата - не любят очень. Дантон более подходит по характеру, поскольку он еще и бонвиван хороший был.

Е.СЬЯНОВА - У вас немножко устарели сведения.

С.БУНТМАН - Нет, ну есть разные люди во Франции, как и в России. Вот, я же не говорю об общественном мнении, в котором всегда есть элемент, конечно, обобщения слишком. 'А где же в этой истории Д'Артаньян и три мушкетера? Шутка' - спрашивает Юрий. На самом деле, это не такая уж шутка, потому что были и героические, и патетические желания спасти королеву, заслуживала она того, или нет. Были. Были и замечательные люди, которые жертвовали собой и с той и с другой стороны. И благородные, которые ценили дружбу, прежде всего. Это есть всегда, во всякой революции. И последний вопрос, вот сейчас, вот который, все правильно, я так, и говорил, Ирина, что теперь это площадь Согласия, на которой казнили Людовика 16-го. 'Скажите пожалуйста, почему Франция так быстро преодолела проблему после революции?' - Спрашивает Наталья. Ничего себе, быстро, сказал бы я. Я уверен, что она до сих пор преодолевает.

Е.СЬЯНОВА - Нынешнее движение антиглобализма - это ничто иное, как эволюция французской революции. Ничего она не преодолела, конечно.

С.БУНТМАН - Ничего она не преодолела, дело в том, что там, конечно, не победили надолго самые радикальные силы. Но, дело в том, что мучительные поиски и государственного устройства, и какого-то устройства жизни во Франции, они продолжались очень-очень долго. Естественно, как и во всякой стране, они не завершены. И, какие кризисы переживала Франция, после революции, когда бы эту революцию мы с вами не завершали хронологически. Если считать идеальными - Первую империю - не сказал бы, что идеальная. При всей законодательной работа Наполеона, я бы не считал ее идеальной, Какое разорение страны невероятное. С его бесконечными войнами. Слава - да. А реставрация, а июльская монархия, а Наполеон 3-й и Вторая империя, а Третья республика? В общем, очень-очень серьезные вещи. Ну, вернемся к тем событиям, к 92-93 годам.

Е.СЬЯНОВА - Я все-таки, выступить адвокатом.

С.БУНТМАН - Кого, Робеспьера?

Е.СЬЯНОВА - Да.

С.БУНТМАН - Чудовище. Ну, чем он так хорош, Робеспьер?

Е.СЬЯНОВА - Он не хорош, он человек.

С.БУНТМАН - Дантон - человек.

Е.СЬЯНОВА - Они очень разные люди, о них совсем не то известно, что было на самом деле. Вот, вы знаете, у меня два таких интересных источника, историки их знают. Первый источник такой - ведь английское правительство тогда засылало во Францию огромное количество своих агентов. Причем, агентов-шпионов меньшее количество и огромное количество агентов-наблюдателей. И вот эти агенты - наблюдатели составляли отчеты - еженедельные, ежемесячные. Эти отчеты - это очень чистый источник. Во-первых, очень богатый фактологически, во-вторых, очень объективный, спокойный и насыщенный реальной жизнью. И вот тут, именно опираясь на такой источник, я бы вам возразила. Вот в прошлой передаче вы сказали, что Марат, он так играл на вкусах толпы. Вот я вам расскажу, как описывал реакцию парижан на его писание первое один из таких агентов. Он пишет, что некий странный журналист, который скрывается под именем довольно известного в Париже врача, доктора Марата, бывшего личного врача принца Артуа (он, действительно, был личным врачом младшего брата Людовика, Карла 10-го), пишет очень странные вещи, которые вызывают бурю негодования, раздражения и осуждения и среди депутатов, и в кафе, и в предместьях. Предместья - это такая наиболее люмпенизированная часть населения. И вот эти писания, они совершенно непонятны. Это похоже на какой-то бред, потому что вообще не понятно о чем он пишет, а, главное, зачем? Потому что никто это не воспринимает. Дальше он пишет - к великому прискорбию, этим сумасшедшим оказался сам доктор Марат.

С.БУНТМАН - И этого не скрывает.

Е.СЬЯНОВА - Да, что еще более прискорбно. То есть, понимаете, его первые пророчества, например, он пишет о том, что Демурье, командующий армией Лафайетта, вступит в сговор с Людовиком, и с иностранными державами. Он это написал тогда, когда они даже не начали своих секретных переговоров. То есть, это вот к вопросу о том, что первично. В принципе, по-моему, он это просчитал. Я вам тогда не стала возражать, потому что, если вы помните, вы привели пример из нашей гнусной современности, сам по себе очень точный. Но, вот что касается французской истории: Но, ведь в еще худшем был положении нелюбимый вами Робеспьер. Ведь он же считался шутом в двух собраниях, вернее, его считали шутом. Ведь ни над кем так не издевались, никого так не затопывали и не захлопывали. Ему чуть ли не подножки ставили, когда он шел. Ведь делали вид в течение полугода, что даже не могут запомнить имя. Его вызывали ведь как - слово предоставляется депутату Роберту Пьеру.

С.БУНТМАН - Как Роберт Пьер, да?

Е.СЬЯНОВА - Да, вот этим Робертом Пьером он и был в собрании. При этом, он был человек очень самолюбивый и очень ранимый.

С.БУНТМАН - Все запомнил.

Е.СЬЯНОВА - Он все это преодолел, он все это превозмог, и он заставил себя слушать.

С.БУНТМАН - И всем отомстил.

Е.СЬЯНОВА - Я просто хочу сказать, что таких вот политиков, которые попадают в самый нерв ситуации, очень мало. А таких, которые, потрафляют, как раньше говорили, вкусам, их тоже было не так много. Их имена-то известны, они остались в истории. Но тех Титанов, их единицы.

С.БУНТМАН - Да, он Титан, но это не означает, что дела его привлекательны.

Е.СЬЯНОВА - Вообще, то, что вы говорите о Робеспьере, это очень похоже на высмеивание его при жизни. Такой педантик в очечках, вечно пудреном паричке, в этих камзольчиках, лазоревого небесного цвета, как он пылинки с них сдувал. Еще который вечно что-то бубнит там, по своим бумажкам. Причем, несчастный в личной жизни, брату не до него, сестра ему вечно жизнь отравляла, ссорясь с квартирной хозяйкой. Ну, нелепая фигура.

С.БУНТМАН - Абсолютно. И вдруг он всех сделал. А все блестящие, шикарные, они все как раз, кто под нож, кто куда.

Е.СЬЯНОВА - Он проделал долгий путь. Знаете, но ведь французы, они все-таки не идиоты, чтобы просто позволить себя сделать. Он просто заставил к себе прислушаться. Вот в этих речах, которые он писал у себя дома при свечке, в них ведь очень умные и глубокие, по-настоящему значимые мысли.

С.БУНТМАН - Ну, понятно, но не люблю, когда начинают резать головы.

Е.СЬЯНОВА - Да. Ну, мы еще пока их не начали резать. Ну, что касается Марата.

С.БУНТМАН - Нет, одну уже срезали мы с вами.

Е.СЬЯНОВА - Да. Ведь, весь его радикализм, cобственно говоря, заключался в чем? Вот в той ситуации, когда Париж голодает, когда взвинчивают цены, спекуляция, булочники прячут свой хлеб, в Сене находят сотню утопленных мешков с мукой. Он говорил: 'А не повесить ли одного булочника на дверях его булочной, чтобы другим неповадно было?' И вот, один раз его жена ему возразила. По воспоминаниям, в частности, его сестры, она его пережила лет на 40. Вот она описывает, что она сказала, жена его - может быть, не нужно никого вешать? может быть, нужно добиться установления такого порядка, когда спекуляция станет невыгодной: Дальше он ее довольно резко остановил, потому что она, в сущности, повторила слова своего духовного и идейного наставника, бывшего священника одной из церквей Жака Ру - лидера вот этой партии. Ведь якобинцы отвечали вот этому прообразу коммунистов каким образом. Марат ей ответил - твои друзья - сказал он, - они возводят идею, которая действительно вызрела в недрах народной души - идею экономического равенства в некий фетиш. Они ее возводят на пьедестал, они идут к этой идее, как бешеные. Он впервые произнес это слово, которое потом один из журналистов, который был у них дома - Флерон, употребил в своей газете, оно вот так вот к нему и прилипло. Но, он сказал, что если сейчас принять эти меры, если начать наделять башмачников, кухарок, мы их так обозначаем, собственностью, уравнять эту собственность с владельцами предприятий, то собственность эта не заработает. Ситуация пойдет вразнос, снабжение армии, даже плохое, прекратится. Мы не можем сейчас на это пойти. Я что хочу сказать, вы можете их высмеивать как угодно. Но это были люди, вот эта троица, они могли: Они были словесные экстремисты, да. И они должны за это отвечать, и они за это ответили. Не вполне, могли бы и еще более за это заплатить, зато, как их слова воздействовали на ситуацию. Но вот когда речь доходила до дела, они умели взять ситуацию, как серьезные государственные люди. Они могли отвечать за государство целиком. Они не шли вот в этот разнос. Вот, наверное, в этом еще один урок французской революции. Почему мы так любим одних политиков, голосуем за других. Потому что это чувство самосохранения у народа, несколько такое, трусливое, оно присутствует. Ну, страшно, когда так оно все развалится вдруг. Уж пусть будет, как есть. Вот, они умели это поддерживать, вот этот баланс, вот эта троица.

С.БУНТМАН - Да, убедительно. Убедительно, конечно, симпатии не может это не вызвать.

Е.СЬЯНОВА - Давайте я вам о внешности расскажу.

С.БУНТМАН - Ну, давайте. Вот у нас как раз две минуты осталось.

Е.СЬЯНОВА - Тогда я вам расскажу другую историю. Еще об одном источнике, это семья часовщика Брегетто. Если знаете такую?

С.БУНТМАН - Да.

Е.СЬЯНОВА - Я вам сейчас загадаю такую загадку, может, наши радиослушатели знают просто, уже к нашим русским баранам вернемся. Такое письмо, некий господин Д пишет письмо одному из владельцев это фирмы Брегетто. Вот, скажите, о ком он пишет? Кто пишет, может быть, вы не догадаетесь. О ком идет речь? Он пишет: 'Судьба окончательно занесла меня в Россию, моя милая Машенька теперь окончательно отлучена от двора, отправилась в ссылку в деревню, я надеюсь скоро с ней воссоединиться. Вчера меня вызвал император, Александр Первый сказал, что я должен, наконец, угомониться, сослал меня в некое учебное заведение, задуманное неподалеку от Петербурга. Здесь ужасная скука, есть несколько интересных профессоров, я с ними общаюсь. Очень развлекает меня один милый мальчишка, очень трогательный мальчишка, но очень несчастный, поскольку его внешность сильно контрастирует с внешностью его сверстников. За что они его дразнят обезьяной'

С.БУНТМАН - Ну, Пушкин, Пушкин, да.

Е.СЬЯНОВА - 'Этот мальчишка, наделенный изумительным поэтическим талантом, и мы с ним проводим досуги в чтении Корнеля и Расина и в виршесложении'.

С.БУНТМАН - А пишет брат Марата, небось, да?

Е.СЬЯНОВА - Да. Просто, я хочу сказать, что очень много побочной информации, очень любопытной. Я из этих писем узнала, например, что подростковая жестокость существовала и в конце 18-века. И Пушкину ох как было несладко в этом лицее, пока он не самоутвердился. Через свое виршесложение.

С.БУНТМАН - Ну, еще как. Причем считалось, что он не лучше других, а хуже других слагает стихи. Какое-то время. Мы вернемся к теме революции, и мы запомнили ваши вопросы, которые здесь есть на пейджере, в следующую субботу в программе 'Не так'. Спасибо, Елена Сьянова, мы продолжим.