Взятие Парижа в 1814 - Алексей Кузнецов - Не так - 2014-03-29

СЕРГЕЙ БУНТМАН: 14 часов 9 минут. В прямом эфире программа «Не так». Ну, у нас будет, скорее всего, новый праздник. Только не обольщайтесь, не выходной день 31-е будет марта. Алексей Кузнецов здесь по этому поводу в эфире.

АЛЕКСЕЙ КУЗНЕЦОВ: Добрый день!

С. БУНТМАН: Потому, что 31 марта… Это правильная дата взятия Парижа?

А. КУЗНЕЦОВ: Это правильная дата. Да. 19-го по старому стилю…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … и 31-го…

С. БУНТМАН: Плюс 12. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Собственно бой за Париж днем раньше и в 2 часа ночи подписано на 31-е по местному времени…

С. БУНТМАН: Так что вот будет праздник, но мы сейчас возьмем Париж потихоньку, к этому подойдем. Все-таки 14-й год. Кстати, отследили у нас казаков. Все. Они это самое… вот тех, которые сейчас вот туда от 12-го до 14-го года. Дошли они. Все в порядке. Их очень так весело приветствовали во Франции. Вот там люди любят реконструкции.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, их и 200 лет назад, в общем, приветствовали достаточно дружелюбно, прямо скажем.

С. БУНТМАН: Ну, вот значит, как мы подошли? Начнем с чего? Начнем, наверное, как… Когда вошли союзники на территорию уже исторической Франции?

А. КУЗНЕЦОВ: На территорию Франции? Вот Франция, скажем так…

С. БУНТМАН: Границы Франции…

А. КУЗНЕЦОВ: … в границах 92-го года.

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Не 89-го, но 92-го. В последнюю неделю декабря и русские войска, основная масса русских войск пересекла 1 января 14-го года. Дело в том, что как писал один из свидетелей, мемуаристов, собственно армии подошли к границам значительно раньше. Еще в ноябре. Но вот существовал такой, совершенно очевидно, помимо прочих соображений еще психологический барьер. Вот вступить на территорию все-таки населенную французами союзное командование некоторое время не решалось. Надо отдать должное российскому императору в том, что он как раз был одним из самых активных сторонников того, чтобы не делать никакой паузы, сразу же мы буквально от Лейпцига дойти вот собственно на французскую территорию. Но, пожалуй, самым главным сдерживающим фактором была позиция Австрии. Князь Шварценберг, который командовал самой большой из 3-х союзных армий, он вообще был человеком не очень решительным, медлительным. Это все очень ярко в 12-м году проявилось, вот действия на левом фланге Отечественной войны 12-го года. Но тут плюс ко всему Шварценберг еще имел инструкции из Вены. И суть позиции Австрии заключалась в том, мы об этом говорили в прошлом году, когда у нас была передача вот о летней кампании 13-го года.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Австрия, в общем, ее устраивала ситуация, когда в Европе сохраняется Франция, но не такая, конечно, сильная как там в 8-9-м году. Но, тем не менее, усиление России, усиление Пруссии, я даже думаю, что в большей степени усиления Пруссии Австрия не хотела, и поэтому она не была сторонницей вот такого решительного разгрома. И поэтому князь Шварценберг, который командовал самой, в общем, основной, самой большой армией, он находил различные соображения военные и политические, личные для того, чтобы не торопиться. Ну, и плюс командующий северной армией Бернадот не собирался вторгаться во Францию. Это было заранее согласованно. Это не какое-то там, сейчас можно говорить, предательство. Бернадоту было обещано, что ему разрешат повоевать с его главным противником. Его как шведского короля, точнее пока еще наследного принца Карла Юхана, его интересует Дания. Дания – союзница Франции. Его интересует война с Данией, потому что это по сути война…

С. БУНТМАН: Разрешит проблему и все. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это война за Норвегию, которую Дания и Швеция друг у друга выдирали несколько раз на протяжении вот средневековой и новой… истории нового времени. И он отправив несколько крупных русских отрядов… вот например, отряд Винценгероде в Нидерланды с основными своими войсками, повернул на север, ушел в Данию. Значит, на границе Франции оказывается 2 армии. В обеих армиях присутствуют довольно крупные русские воинские контингенты. Это армия под командованием прусского генерала Блюхера и это армия под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга. Ну, и на границе Франции в Пиренеях соответственно Сульт удерживает перевалы, потому что армия Веллингтона стоит и готовится тоже вторгнуться во Францию с юга. Вот такая собственно расстановка сил. Но, тем не менее…

С. БУНТМАН: Еще один идеологический вопрос: обсуждалась ли, и каковы были перспективы реставрации Бурбонов? То есть свержение Наполеона и реставрация Бурбонов.

А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, дело в том, что, судя по всему, союзники были настолько поглощены военной составляющей задачи, что когда уже Наполеон 1-й раз отречется от престола, и когда уже даже будущий Людовик XVIII вернется в Париж, вопрос о том, какой будет режим во Франции еще, мягко говоря, открыт. Я могу собственно привести документ, отрывок из документа, вот накануне торжественного входа союзных войск в Париж была напечатана такая прокламация жителям Парижа, и там говорится, я цитирую: «Союзные государи искренне желают видеть во Франции такую верховную власть, с которой могли бы все народы и все правительства вступить и пребывать в прочном и надежном согласии». Обратите внимание, здесь нет слова там про законную власть, потому что это означало бы… да?

С. БУНТМАН: Ну, да, легитимизм.

А. КУЗНЕЦОВ: Легитимизм. Да. Это Бурбоны. А вот здесь нет этого. То есть, в общем, здесь немножко странно для такого рода документа, но, видимо, честно сказано, что главный критерий, по которому вот союзные державы хотят видеть власть во Франции, – это чтобы эта власть была договоропригодной, договороспособна. Поэтому, конечно, разумеется, вопрос обсуждался. Дипломаты писали меморандумы. Но насколько я могу судить императоры до того, как военное поражение Франции стало фактом, всерьез вопрос о том, кто будет, не обсуждали. Собственно это и позволит Талейрану на Венском конгрессе в конечном итоге, вопреки и довольно четкой позиции Александра, который не хотел Бурбонов видеть, но Талейрану удастся это все продавить именно из-за отсутствия согласия по этому вопросу заранее.

С. БУНТМАН: А какова была идея Александра, кстати говоря?

А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, это очень трудно сказать, поскольку Александр Павлович знаменит тем, что он разным людям по одному и тому же вопросу…

С. БУНТМАН: Рассказывал разное.

А. КУЗНЕЦОВ: … в одно и то же время рассказывал разные вещи, и в основном отделывался общими декларациями. Вот здесь мне кажется, что вот в этой прокламации к жителям Парижа, здесь практически прямая речь Александра слышна. Это вот его позиция. Да? «… такая власть во Франции, с которой могли бы все народы пребывать в прочном и надежном согласии». Мне кажется, у него не было четкого представления. К Бурбонам он питал, как мне представляется, ну, своего рода такую вот эстетическую неприязнь, я имею вообще не к династии Бурбонов, а к 2-м совершенно конкретным представителям…

С. БУНТМАН: Графу Прованскому и графу Артуа.

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. То есть к будущему Людовику XVIII и будущему…

С. БУНТМАН: Карлу X.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. И вот эти люди, которые ничего не забыли, ничему не научились по меткому замечанию. Они, конечно, у него вызывали, ну, такой, на мой взгляд, достаточно разумный подход в том смысле, что он понимал, что Франция не примет этих людей. Да? Франция. Как бы не относился Александр к Наполеону по-своему плохо, но он не мог не понимать, что после действительно великого со всеми оговорками правителя эти два ничтожества…

С. БУНТМАН: Они были действительно…

А. КУЗНЕЦОВ: Причем 2-й был еще и злобным ничтожеством, Карл Х. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И я этой точки зрения…

С. БУНТМАН: Их брат-то покойный, он хоть был славный парень достаточно.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.

С. БУНТМАН: Токарь хороший.

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Географию знал, математику.

А. КУЗНЕЦОВ: И вообще с точки зрения личных качеств он в наименьшей степени, наверное…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … последний из королей заслуживал такого ужасного финала.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Людовик XVI имеется в виду. А вот эти двое, конечно… Ну, и кроме того, конечно, 20 лет эмиграции никому не добавляют, так сказать, ни доброты, ни широты взглядов. Так что это понятно. Но, скорее всего, у Александра была именно отрицательная программа – не Бурбоны. Он потом же будет очень разочарован. Да, с ним такое бывало не раз до, и будет не раз после. Он согласился под общим давлением на Венском конгрессе на реставрацию, но сразу же в своей манере сопроводил это, в общем, такими достаточно пессимистическими взглядами на все на это. А дальше начинается вот та после вторжения войск в историческую часть Франции, начинается вот та феерическая кампания 14-го года, про которую Наполеон потом… то есть не потом, а в это время говорить: «Я вновь надел сапоги 1796 года».

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вспоминая свой знаменитый 1-й итальянский поход, когда он против значительно в 3, в 4 раза превосходящих сил противника умудряется в конкретном месте, в конкретном сражении добиваться гораздо более благополучного для себя соотношения сил и наносить удары по отдельным корпусам или там, скажем, объединениям корпусов, которые возникали, и быть, бить. Но другое дело, что ни одной победы… Побед много. Вот таких вот сражений, стычек, которые по формальным критериям, ну, например, за кем осталось поле боя, могут быть отнесены к наполеоновским победам, в эту кампанию там больше десятка, но нет ни одной решительной победы. Нет ни одной такой победы, которая пусть даже не была бы, скажем, разгромом противника, но как-то значительно изменила ситуацию на театре военных действий. То есть у Наполеона просто-напросто не хватает сил, и те силы, которые у него есть, распылены. И собственно, видимо…

С. БУНТМАН: … решить какую-то проблему на поле боя, но не дальше…

А. КУЗНЕЦОВ: На поле…

С. БУНТМАН: … эксплуатировать ее последствия как это он умел.

А. КУЗНЕЦОВ: Даже больше. Вот будет период в феврале, который назовут историки «6-дневной войной», но это будет еще до того, как произойдет та самая 6-дневная война на Ближнем Востоке. То есть это не какое-то такое заимствование. Когда в течение 6 дней 4 сражения, Наполеон очень здорово потреплет корпус Блюхера, армию Блюхера, в которой будет несколько русских корпусов. Три, по-моему. Около трети солдат и офицеров этого корпуса выйдут из строя в результате. Но даже такая блестящая вот маленькая мини-кампания, она все равно ничего не решает. И тогда у Наполеона появляется план абсолютно наполеоновский, причем наполеоновский в стиле действительно 96-го года. Он собирается броситься на восток, пройдя, так сказать, между армиями союзников, зайти в тыл. Во-первых, это должно было, по его представлениям, их нервировать. Разумеется, да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Разумеется, это должно было вызвать очередную оторопь, и он рассчитывал таким вот неожиданным, смелым маневром выиграть время. И самое главное он бросился к восточной границе Франции, где в крепостях находились гарнизоны французские. Эти гарнизоны союзной армии, они их блокировали, но не предпринимали естественно попыток штурма крепостей, потому что, ну, не хотели вот такой классической позиционной войны в духе позднего средневековья с длительными осадами. Они их просто оставляли в своем тылу. И Наполеон рассчитывал, что если ему удастся деблокировать эти крепости, то он получит порядка 20-25 тысяч солдат, артиллерию. Причем солдат, многие из них это солдаты старых призывов, не вот эти Марии-Луизочки 13-го года. И вот в этом заключался план, что он, по сути, при удачном стечении обстоятельств союзники оказываются, ну, не то, что в ловушке, он, конечно, не может перекрыть всю восточную границу, но вполне возможно, что Наполеон полагал даже, что они в панике отступят за Рейн, оказавшись между Парижем и Наполеоном. Тем более что в Париже тоже остались естественно войска. Вот здесь очень смелое было принято, как сейчас понятно, абсолютно правильное решение. Есть версия, что одна из таких вот капель, которая перевесила чашу в пользу этого решения, заключалась в том, что Наполеон имел неосторожность своей жене Марии-Луизе отправить письмо с изложением общего плана этой кампании, причем хотя обычно…

С. БУНТМАН: Зачем?

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя обычно он писал шифром, это было плюс ко всему не зашифровано. И вот это письмо было перехвачено аванпостами Блюхера, и он его переслал по назначению. Да? Он отправил его Марии-Луизе, но Наполеону написал, что… дал понять, что это письмо перехвачено. Но я не уверен, что тут дело только в письме. На самом деле идея Наполеона, видимо, была разгадана и без письма. Ну, понятно было. Ну, зачем ему еще на восточную границу? Не собирается же он действительно со своими войсками. Понятно, он собирается деблокировать вот эти гарнизоны в крепостях. И тогда Александр собирает у себя маленький такой, импровизированный военный совет, на котором помимо него присутствуют 4 человека. Это его начальник штаба Волконский, больше придворный, чем генерал, причем он сам, в общем, в этом сознавался. Вот. А три человека, безусловно, военные. Это Барклай-де-Толли. Это Иван Иванович Дибич. И это Карл Федорович Толь, тот самый, который был квартирмейстером… генерал-квартирмейстером русской армии, отличился во многих событиях 12-го года, на совете в Филях и так далее. И Александр ставит перед вот этим маленьким советом вопрос: идем на Париж или идем назад за Наполеоном, стараясь его не отпустить, стараясь не дать ему разблокировать эти самые гарнизоны. По свидетельству очень авторитетного историка Александровского царствования Николая Карловича Шильдера, его книги переизданы и в сравнительно недавнее время, и в интернете можно почитать, мнения на совете разделились, причем на 2 возможных вариант. Было три мнения, один воздержавшийся. Волконский просто, так сказать, не участвовал в совете. Он присутствовал, ничего не говорил. Барклай высказался за то, чтобы отступать за Наполеоном. Дибич высказался за то, чтобы часть войск направить на Париж, а часть войск отправить за Наполеоном. И Толь вроде бы высказался за то, чтобы основная масса войск шла на Париж. Ну, даже если Толь и озвучил эту мысль… Толь вообще очень любил впоследствии в своих мемуарах себе приписывать первенство многих решений и кутузовских, и барклаевских, и вот александровских. Так что тут есть… Ну, правда, это не из его мемуаров, это все-таки Шильдер. В любом случае, конечно, решение принимал Александр. И то, что было принято вот последнее решение идти на Париж, а против Наполеона отрядить небольшой 10-тысячный корпус. Наполеон его разобьет, но уже собственно в этом не будет… Это ничем не изменит ситуацию. И это, конечно, решение императора. И после этого 2 союзные армии движутся на Париж, причем они вот за эту короткую кампанию 2-месячную поменялись ролями. У Шварценберга раньше была основная армия, ей отводилась основная роль во всей этой операции, а Блюхер как бы вспомогательную роль… Но увидев, что Шварценберг действует медленно, нерешительно, в общем, поменялись местами. И Блюхер, который действительно в этой кампании отличался и энергией, и явным желанием добиться результатов. Он молодец. Был коротенький период, он заболел довольно сильно, там 4-5 дней…

С. БУНТМАН: Ну, он человек немолодой, очень немолодой.

А. КУЗНЕЦОВ: Он человек очень немолодой. Но вот это действительно был не какой-то там дипломатический насморк. Он действительно заболел, в том числе и нервными такими припадками после вот этих поражений 6-дневной войны, но он нашел в себе силы взять себя в руки и опять начать активные действия. Ну, и в результате в конце уже, если по новому современному стилю, в конце 20-х чисел марта войска 3-х держав – это Россия, Польша и часть войск – это русские войска, это прусские войска и это вюртенбергский корпус, они подходят к Парижу с северо-востока. То есть вот сейчас мы с Вами можем в этой студии начинать праздновать ровно 200-летие того момента, когда передовые части русской армии увидели Монмартр. Вот собственно…

С. БУНТМАН: Собственно видят Монмартрский холм.

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И надо сказать, что, ну, к сожалению, у нас нет возможности здесь изобразить карту, но я так постараюсь, чтобы ее слушатели себе представили. Значит, войска шли на Париж с востока и северо-востока, заходя в такой сужающийся, можно сказать, коридор, который образует Сена и впадающая в Сену южнее Парижа Марна. Вот соответственно на правом фланге вот эта атакующая группировка имела Сену, на левом – Марну, а посередине, ровно примерно пополам, вот эту… вот этот клин еще был разделен каналом, который в свое время еще при Франциске I, о котором сегодня вечером будет повтор передачи…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: По его приказу спроектировал Леонард да Винчи. Но эта идея тогда реализована не была. А в самом начале 800-х годов уже по приказу 1-го консула Бонапарта этот канал был построен в основном для снабжения Парижа питьевой водой. Вот соответственно этот канал еще рассекал на 2 примерно равные части вот этот сходящийся клин. Вот по этому клину собственно войска идут на Париж.

С. БУНТМАН: Да, да. Вот так что они приближаются и видят, только не представляйте себе Монмартрский холм, на нем еще нет…

А. КУЗНЕЦОВ: Сакре кёр? Нет, конечно. И более того надо сказать, что Монмартр – еще не Париж в то время.

С. БУНТМАН: Конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: … себе трудно представить.

С. БУНТМАН: Это предместье. Это домики такие, которые можно и сейчас видеть такие домики на холме, вот небольшие. Там огороды…

А. КУЗНЕЦОВ: Это да, это предместье Парижа…

С. БУНТМАН: Поля.

А. КУЗНЕЦОВ: Административно это три деревушки собственно на этих возвышенностях, которые и будут штурмовать на следующий день войска. Но это пока еще не Париж. Вид на Париж открывается с этих вот возвышенностей. И их решено атаковать сразу, буквально с ходу, причем даже не дожидаясь сосредоточения войск, потому что реакция парижан и оставленных войск пока непонятна, и Александр очень опасается того, что даже за одну ночь, в общем, там могут быть…

С. БУНТМАН: Кто у нас командовал парижским-то собственно?

А. КУЗНЕЦОВ: А Парижем у нас командуют три маршала. Все три на «М». Да? Это Мармон, это Мортье, и это Монтей. Он в наименьшей степени. Он командует парижской национальной гвардией, которая, в общем, большой роли не сыграла. А вот кадровыми войсками вот эти два маршала. Мармон, который, ну, вот мы о нем будем обязательно во 2-й половине говорить, будет сделан главным предателем впоследствии. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И Мортье, который в свое время был военным губернатором Москвы в 12-м году.

С. БУНТМАН: Ну, в общем-то, и Москву он не удержал.

А. КУЗНЕЦОВ: Москву он не удержал, но мог бы разрушить гораздо больше, чем…

С. БУНТМАН: Да, да. А Париж он не удержал и не разрушил, в общем-то. Сейчас мы прервемся, а потом о взятии Парижа продолжим рассказ.

С. БУНТМАН: Ну, что ж? Мы продолжаем взятие Парижа. Ну, да. Что тут удивительного? Вот кто-то… «Значит, он взял Париж – это по делу, и он основал лицей само собой?» Конечно, он взял Париж, он основал лицей.

А. КУЗНЕЦОВ: Он основал лицей. Да. Вот Дмитрий Мезенцев спрашивает, сколько было войск в Париже. Разные очень даются оценки: от 15 до 40 тысяч регулярных войск. Значит, видимо, порядка 25-27 тысяч было у регулярных войск и некоторое количество, которое трудно подсчитать, национальной гвардии. Ну, это ополчение, в общем. Оно, так сказать…

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя в случае, если бы начались уличные бои в городе, то вполне возможно, что качество этих войск повысилось бы. Они в полевом сражении не слишком качественные войска. Вот когда идут бои в городе, тем более в городе старом, с большим количеством узеньких улочек…

С. БУНТМАН: Да, он был не такой. Это потом, чтобы баррикад не было, потом барон Осман…

А. КУЗНЕЦОВ: Барон Осман, конечно. Да. Тогда тот Париж – это не тот Париж, который сейчас можно только на Сетэ, наверное, увидеть…

С. БУНТМАН: Нет, сейчас я скажу, где можно увидеть. Это есть планировка… Там в Морее есть планировка, на левом берегу планировка…

А. КУЗНЕЦОВ: В Латинском квартале немножко.

С. БУНТМАН: Да, остается там планировка более-менее и в каких-то таких местах, ну, и то же в предместьях.

А. КУЗНЕЦОВ: Но прямо скажем, что количество войск штурмующих Париж, вот непосредственно занятых в штурме Парижа, было, ну, скажем так, не драматически больше – да? – где-то в 2, в 2 с половиной раза, но с учетом того, что штурмующие, тем более штурмующие, в общем, не очень сильно, но укрепленный город, конечно, несут большие потери. Так оно собственно и будет в последний, вот единственный день штурма. Скажем так, силы защищать Париж были, но, правда, защищать вот в течение ближайших нескольких дней. Дело в том, что с юго-востока подходил Шварценберг, в любом случае подходил. Наполеон, узнав о том, что русские все-таки пошли на Париж очень высоко оценил этот маневр и сказал, что ему в голову не могло прийти, что в рядах союзного командования найдется генерал, который сделает…

С. БУНТМАН: Решится.

А. КУЗНЕЦОВ: Который сделает такой блестящий шахматный ход, сказал Наполеон. Он сразу немедленно начинает двигаться на Париж, но 180 километров даже Наполеону, даже его замечательной, высокомобильной армии потребуется… Ну, и кроме того все-таки там есть войска. Да? Ну, никак не меньше…

С. БУНТМАН: Но дух не тот.

А. КУЗНЕЦОВ: Дух не тот. И вообще все не то. И вот здесь мы собственно подходим к самому драматическому вопросу, и вот сейчас, надеюсь, оправдаем название нашей передачи «Не так» по поводу того, можно ли и нужно ли было защищать Париж и предатель ли герцог Рагузский, маршал Мармон. Мармон проживет, тут совершенно правильно кто-то из наших…

С. БУНТМАН: Юрий тут говорит.

А. КУЗНЕЦОВ: Юрий. Да. Совершенно правильно. Дольше всех маршалов прожил. Мармон не просто проживет, он проживет довольно активно, будет долгое время находится на службе у Бурбонов, оставит мемуары. И вот Мармон в своих мемуарах четко совершенно утверждает, что у него было разрешение с выше вступить с русским командованием… У него и у Мортье было разрешение вступить с русским командованием в переговоры. Дело в том, что когда Наполеон бросился на восток, то он формальным командующим… Все-таки у него эти семейные связи корсиканские в голове. Никуда их не выкинешь. Понимая ценность Жозефа, своего старшего брата как полководца, он, тем не менее, вот особа королевской крови должна быть во главе.

С. БУНТМАН: И нашей королевской крови. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот. И как утверждает…

С. БУНТМАН: Смотрящим оставил.

А. КУЗНЕЦОВ: Смотрящим оставил, присматривающим от семьи в прямом этом смысле слова. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И Жозеф, конечно, никакими полководческими талантами не обладал…

С. БУНТМАН: И никакими иными, в общем-то.

А. КУЗНЕЦОВ: Похоже, что никакими иными, хотя он тоже был, видимо, по-своему неплохой малый, но это было вот, как в детстве он был увалень такой…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … он и здесь был увалень, который предпочитал лучше получить тумак-другой от своего младшего брата, чем ввязываться во что-то серьезное. И очень интересные воспоминания Летиции Бонапарт по этому поводу есть как они играли, будучи, так сказать, маленькими детьми вот Жозеф и Наполеон. Наполеон 1-й нападал, а потом бежал жаловаться к маме. А пока Жозеф там развернется, уже мама Летиция, так сказать, подступала к полю боя. Жозеф, как только начались утром 30-го числа, как только начался бой за высоты, Жозеф понял, что ему здесь делать нечего и якобы, со слов Мармона, уполномочил его и Мортье защищать город, а в случае, если это окажется невозможно, то соответственно вступить в переговоры с русским императором. Если это так, то Мармон действует вполне в рамках, ну, скажем так, и субординации и дисциплины, и есть косвенное подтверждение тому, что Наполеон это принял. Сейчас я об этом скажу. Идет бой весь день практически, где-то до 5 часов вечера идет бой за высоты. Бой достаточно кровавый. В общей сложности порядка 3-х тысяч французов и порядка 6-7 тысяч атакующих будут убиты или ранены в этом бою. Барклай-де-Толли будет в основном осуществлять такое вот оперативное руководство этим сражением. И где-то в районе 5 часов вечера явится офицер от Мармона с просьбой к русскому императору прекратить бой и вступить в переговоры. Дело в том, что к этому времени захват высот, в том числе Монмартра, был практически уже предрешен. Артиллерии его атакующей было достаточно. И дальнейшая перспектива – это разрушение города, потому что представить себе, что союзники, не применяя артиллерию, спустятся с Монмартра и ввяжутся в уличные бои, было, конечно, гораздо труднее, чем представить себе, что они дадут несколько, так сказать, хороших залпов по городу и тем самым вынудят к капитуляции. Какие настроения были в городе? Вот это тоже очень важно, потому что это, конечно, тоже повлияло на решение. Мармон и Мортье… Все говорят Мармон, Мармон. Но Мармон, по крайней мере, сносясь с Александром, все время упоминал, что вот мы с герцогом Тревизским, то есть с Мортье. То есть вроде как выступали они оба в этой ситуации. Настроения в городе, видимо, к этому времени были такие достаточно пацифистские. Были отдельные люди, и таких людей было не так уж мало, кто… ну, та же самая национальная гвардия, кто изъявлял готовность защищать Париж. Но общее настроение горожан, судя по всему, было уже…

С. БУНТМАН: Ну, люди устали уже…

А. КУЗНЕЦОВ: Люди устали.

С. БУНТМАН: 24 года…

А. КУЗНЕЦОВ: Описанного одного из мемуаристов, французов, горожан на самом деле, не военных, как уже 30-го, то есть когда идут бои за высоты, а вот в 1-м из самых популярных кафе Парижа, высадились люди, так сказать пьют кофе, мимо них идут войска туда вот, в сторону Монмартра, а они это комментируют в таком вот совершенно пораженческом духе. То есть Париж, в общем, видимо, думает больше о том, как сохранить лицо, чем о том, как действительно оказать противнику…

С. БУНТМАН: Ну, похоже на то все-таки. Война идет, ну, включая революционные, идет, ну, так серьезно с 92-го года.

А. КУЗНЕЦОВ: С 92-го года.

С. БУНТМАН: Волнения идут аж с 89-го. Все время что-то происходит.

А. КУЗНЕЦОВ: Причем война ведь периодически шла еще и как гражданская, не следует забывать…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Та же Вандея, тем же самые Шоаны и все прочее. То есть действительно, конечно, Франция устала от происходящего. И кроме того нервозность. Власти не понимают, что делать. Значит, сначала распечатали прокламацию французские власти, я имею в виду о том, что император идет на Париж и вот-вот будет. Начала полиция эти прокламации вывешивать, а потом, откуда-то получив приказ, тут же начала их сдирать. И вот это все показывает жителям, что все, все.

С. БУНТМАН: И вот, конечно, маневр Наполеона был блестящий пойти между двумя армиями, пойти на восточную границу, но все-таки не учитывал, что здесь надо быть все-таки в центре.

А. КУЗНЕЦОВ: И потом он, конечно, недооценил решимости вот, по крайней мере, Александра и Блюхера все-таки идти на Париж.

С. БУНТМАН: Да, на любой другой территории, а не у себя дома вот этот поход с неприкрытым Парижем, этот поход был…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, он сам оценил…

С. БУНТМАН: В 92-м году это вот сходило. Пошлем армию на восток, будем сражаться, там Рейнская армия…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Рейнская армия…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … на территории Швейцарии практически…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … вошла. Да, конечно. И еще о том, какие были настроения в городе, очень ярко свидетельствует то, как потом будет встречать Париж, насколько радостно Париж будет встречать союзников. Конечно, это не могло перемениться там в течение суток. Конечно, город, в общем, понял, что он так или иначе падет, ну, и разумеется, парижан трудно винить в том, что они хотели, чтобы он не разрушенным… Но вот перед передачей один из вопросов, который к нам пришел от пользователя Дуксфорт: «Есть ли во взятии Парижа современному европейскому россиянину повод для гордости, или тут уже был просто открытый город?» Нет, открытым городом он стал в момент подписания перемирия. То есть это была военная операция. Она началась как военная операция. И это, в конце концов, позволило убедить французское командование город открыть. Но это, безусловно, тут есть, чем гордиться. И это, безусловно, такой вот… вписало яркую строку и историю русской военной славы.

С. БУНТМАН: Все-таки это такое серьезное окончание достаточно длинной войны 2-летней.

А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно. Но и Париж! Представить себе русские… Вообще надо сказать, что кто и перед этим входил в Париж. Англичане во время 100-летней войны. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: С тех пор больше не было. Три столетия Парижу не угрожали.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно.

С. БУНТМАН: Ему угрожали издалека…

А. КУЗНЕЦОВ: Издалека…

С. БУНТМАН: Все это первые коалиции и ничего у них не получилось. Все это на востоке останавливалось достаточно.

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, вот именно войти в Париж неприятелю.

С. БУНТМАН: Войти в Париж…

А. КУЗНЕЦОВ: Англичане и Бурбоны, конечно, во время 100-летней войны.

С. БУНТМАН: Да, да. 15-й век.

А. КУЗНЕЦОВ: И дальше идут переговоры, потому что Александр отвечает вот этому посланному офицеру, что я дам приказ прекратить огонь, если вы гарантируете перемирие. Офицер таких полномочий не имеет. Тогда вместе с этим офицером для того, чтобы ускорить эти переговоры, Александр отправляет одного из своих адъютантов, интереснейшего человека. Это Михаил Федорович Орлов, человек ярчайший во всех отношениях, человек очень непростой судьбы в дальнейшем. Это создатель одной из первых преддекабристских организаций в России, человек кристальной честности, но очень горячего нрава, который, в общем, мог очень серьезно пострадать по делу декабристов, но его, что называется, отмолил его родной брат.

С. БУНТМАН: Алексей.

А. КУЗНЕЦОВ: Алексей, любимец Николая и впоследствии шеф политической полиции и руководитель корпуса жандармов. И полковник Орлов потом описал свой разговор с Мармоном. Идут переговоры, значит, Мармон настаивает на том, чтобы в ответ, в обмен на сдачу Парижа без уличных боев гарнизон Парижа, регулярные войска выпустили и разрешили им уходить туда, куда они сочтут нужным.

С. БУНТМАН: С оружием и знаменами?

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, на счет знамен не знаю, но с оружием. Ну, наверное, и со знаменами тоже выпустить. Александр готов рассмотреть этот вариант, но настаивает на том, чтобы они уходили по той дороге, по которой предпишет союзное командование. Ну, не хотят они, чтобы они пошли прямой дорогой к Наполеону. Да?

С. БУНТМАН: Ну, конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: И Мармон спрашивает, что за дорога, причем это все через адъютантов. Да? То есть это все занимает некоторое время. Дорога на Британь. То есть на северо-запад.

С. БУНТМАН: На северо-запад.

А. КУЗНЕЦОВ: На северо-запад, а Наполеон на востоке. Значит, понятно. Смысл. Мармон отказывается. Надо отдать ему должное, он царапается. И, в конечном итоге, он свое выцарапает. В конечном итоге, Александр согласится на то, что они уходят и уходят туда, куда сочтут нужным. Переговоры будет вести Карл Васильевич Нессельроде, известный, а в последствие очень известный российский дипломат. Он состоял при дипломатической части при армии. До 2-х часов ночи по местному времени 31 марта будут идти вот эти самые переговоры. Прекращение огня будет естественно достигнуто раньше вечером. Но вот прекращение огня достигнуто, еще об этом не объявлено, и тут последний блестящий, совершенно мажорный аккорд – генерал Ланжерон берет Монмартр. И вот на этом надо, наверное, немножечко, остановиться, потому что Ланжерон, ну, во-первых, это Одесса, конечно. Он впоследствии бессарабский генерал-губернатор.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И я думаю, нет такого одессита, для которого это имя… А это и район, это и пляж, это и улица, это знаменитые пушки перед домом, там и все прочее. И память во многих анекдотах… Александр Федорович Ланжерон, ну, по-русски так Александр Федорович, много подавал для этих анекдотов поводов. Но дело в том, что в чем такой еще мистический оттенок этого броска у Ланжерона на Монмартр? Он родился в Париже, именно в Париже. Он французский эмигрант, один из многих, кто оказался на русской службе. И вот за этот блестящий, так сказать, победный восклицательный знак Александр прямо после боя вручает ему орден святого Андрея Первозванного, произносит при этом по-французски один из своих мо, одну из вот этих фраз, вошедших в историю. Он протягивает, он говорит: «Генерал, Вы обронили это на Монмартре. Я Вам его, - так сказать, - принес». Да?

С. БУНТМАН: Элегантная.

А. КУЗНЕЦОВ: И собственно вот после этого, переговоры после этого подписания, ночью французский гарнизон уходит. И 31-го войска, ну, не сразу, сначала посылается некоторая разведка посмотреть, пуст ли город. Город пуст. Парижане уже приветствуют, уже ликуют. Уже вывешены разноцветные полотнища из окон домов, уже собираются празднично одетые люди. Вот эта передовая часть, которой командовал принц Евгений Вюртембергский, она возвращается доложить, что город пуст, и город ожидает победителя. Вот после этого собственно планируется вход в Париж. Первыми войдут прусские части. Это, видимо, дипломатическое решение. Александр вообще очень вежлив и по отношению и к союзникам, и к парижанам, и это в последствие для него обернется очень многими упреками от самых разных людей совершенно не только декабристских настроений, что император недостаточно уважил собственную героическую армию. Первые два дня разместили плохо, кормили плохо. Но Вы знаете, что надо сказать? Первые два дня после взятия города, конечно, интендантские службы, прямо скажем, не могли все наладить. Но когда находящиеся в лагере под открытым небом на Елисейских полях солдаты начали жаловаться, и об этом доложили Александру I, он в это время в театре находился, он лично вызвал представителей городской, скажем так, администрации французской и потребовал от них, чтобы немедленно было доставлено продовольствие, по возможности другие вещи войскам. И буквально через несколько часов в русский лагерь придут там сотни подвод с продовольствием. Да, действительно Александр очень переживал по поводу того, что русская армия пошла очень потрепанной в прямом смысле слова, обносившейся. Он, конечно, хотел, чтобы торжественный вход в Париж был красивым. Ну, у Павловичей, у всех идея фикс – да? – военная форма.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Александр Павлович меньше подвержен, чем, скажем, Константин или Николай.

С. БУНТМАН: Но все равно, все равно.

А. КУЗНЕЦОВ: Все равно. Он изобрел специально, он велел офицерам нашить на рейтузы красный кант. Есть история о том, как бросились искать красную материю. Нашли ее с большим трудом офицеры. Но, тем не менее, офицеры этот кант нашили, и вот это специальная, парижская, торжественная, так сказать, форма для парада. Некоторые части, очень заслуженные части не пустили на торжественный этот самый вход в Париж, потому что невозможно было навести, ну, какой-то лоск. Да? Конечно, гвардия, которая меньше других участвовала в боях, она, так сказать, сняла все сливки. Все это понятно, все это, ну, ясно, что горько некоторым заслуженным ветеранам, которые в этом всем участвовали. Но надо сказать, вот я приготовил воспоминания, цитаты из воспоминаний некоторых офицеров, причем в основном младших офицеров, ну, потому что молодые люди, свежесть восприятия, и они больше свободы имели, разумеется, в этой ситуации, о том, что творилось в Париже в последующие дни. Вот например, в то время совсем молоденький поручик, а впоследствии знаменитый генерал Николай Николаевич Муравьев – это Муравьев-Карский, вот что он пишет: «Войска занялись несколько грабежом и достали славных вин, которых и мне довелось отведать. Но сим более промышляли пруссаки. Русские не имели столько воли, - имеется в виду, дисциплина была жестче. Да? – и занимались во всю ночь чисткою амуниции, дабы вступить на другой день в параде в город. К утру лагерь наш был наполнен парижанами, особливо парижанками, которые приходили продавать водку «Авуар ля гут», - то есть «выпить капельку». Да? Для того чтобы выпить. - И промышляли. Наши солдаты скорее стали называть водку «берлягутом». Вот как слышали…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … так и стали называть. «Полагая, что это слово есть настоящий перед сивухи на французском языке. Вино красное они называли «вайном». Понятно, они же шли через Германию, естественно они называли «вайном».

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: «И говорили, что оно гораздо хуже нашего зелена вина». Наше зелено вино – это естественно водка. Вот. Действительно отдельные инциденты были. Но, во-первых, это все, правда, это наши мемуаристы, надо это учитывать, но все в один голос говорят, что австрийцы и пруссаки вели себя хуже, чем русские солдаты, что отношение парижан к русским было гораздо более теплым, чем к немцам. В это я охотно верю.

С. БУНТМАН: Да, возможно там…

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, немцы, французы – это просто…

С. БУНТМАН: … все старые вражды.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, все это вспоминается. И, ну, вот хотя бы один из мемуаристов, которого я постоянно упоминаю, мне очень нравится его воспоминания, Илья Тимофеевич Радожицкий – очень честный, наблюдательный человек. Насколько я знаю, считается, что он был одним из прообразов капитана Тушина. Не единственным, но одним из прообразов толстовского вот этого чрезвычайно привлекательного человека. Вот что он пишет, он капитан-артиллерист в это время: «Если мы останавливались для каких-нибудь расспросов, то французы друг перед другом предупреждали нас своими ответами, обступали, с любопытством рассматривали и едва верили, чтобы русские могли говорить с ними на их языке. Милые француженки, выглядывая из окон, кивали нам головками и улыбались. Парижане, воображая русские по описанию своих патриотов, варварами, питающимися человеческим мясом, а казаков – бородатыми циклопами, чрезвычайно удивились, увидев российскую гвардию, в ней красавцев-офицеров, щеголей, не уступающих как в ловкости, так и в гибкости языка и степени образования». Хочется только заметить, что патриоты во все времена одинаковы. Да? Они изображают противника…

С. БУНТМАН: Не только во все времена, но и во всех местах.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Косматым чудовищем. Вот. Много очень интересных, практически все офицеры, кто прожил более или менее долгую жизнь после этого, естественно оставили воспоминания, потому что это для всех, для них, как бы дальше их жизнь не сложилась, один из самых ярких моментов той жизни.

С. БУНТМАН: Конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: И для Александра Павловича это, безусловно, один из самых ярких моментов в его жизни. И не могу об этом не сказать, это, конечно, закономерное и справедливое… справедливый восклицательный знак в очень сложной биографии Барклая на то, что именно он, так сказать, привел русские войска к Парижу. В этом есть такая какая-то справедливость проведения и компенсация за всю ту хулу, которую он совершенно несправедливо получил в 12-м году. Вот. И с этой точки зрения… Еще погода была хорошая. Действительно был такой вот праздник, который поведение русской армии, в общем, практически не омрачало. Конечно, ну, понятно, несколько десятков тысяч мужчин после 2-летней, 3-летней кампании оказались в роскошном городе, были отдельные грабежи, были, разумеется, потасовки, особенно с потасовками… Когда уже было заключено окончательное перемирие, когда Наполеон отрекся, и когда начали возвращаться в Париж по сути демобилизованные французские солдаты, вот они начали задирать и австрийцев, и пруссаков, и в некоторых случаях наших офицеров. Но, правда, только об одном крупном таком… действительно крупной потасовке, где погибло несколько человек, мне удалось встретить упоминание, ну, так выбитые, подбитые носы, выбитые зубы, разумеется, были. Но в целом город сам предлагал победителю практически все возможные удовольствия, не было необходимости особенно грабить и насиловать, правда, за деньги. Вот многие молодые офицеры пишут, что вот мы ходили, облизывались, а денег-то у нас не было, поэтому…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … а Милорадович все-таки не последний человек в русском командовании, а он кутила, игрок, он попросил Александра выдать ему жалование на 3 года вперед. В Париже-то когда еще будем, а тут чтоб хоть было потом, что вспомнить.

С. БУНТМАН: Прав был. Ну, вот Алексей из Ганновера нам здесь отмечает, что испанцы входили в Париж во время религиозных войн. Когда? Во время которой из них?

А. КУЗНЕЦОВ: 16-го века?

С. БУНТМАН: Нет, ну, я понимаю, 16-й век. Это все происходило…

А. КУЗНЕЦОВ: Не поручусь… но надо посмотреть.

С. БУНТМАН: Неужели регулярные войска? И прям в Париж? Регулярные войска?

А. КУЗНЕЦОВ: Как-то вот я…

С. БУНТМАН: Или впущенные как союзники? Нет, что-то я не помню.

А. КУЗНЕЦОВ: Что-то я не берусь…

С. БУНТМАН: А год какой, Алексей? Это в каком эпизоде-то было?

А. КУЗНЕЦОВ: Надо посмотреть.

С. БУНТМАН: Да, ну, посмотрим. Это интересно.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот Дмитрий спрашивает, что почитать по теме. Мемуары надо читать. Вот по теме надо читать мемуары. Это как раз тот самый случай, когда каких-то монографических работ, вот именно посвященных взятию Парижа, честно говоря, не встречалось. То есть наверняка есть какие-то специальные военные труды, написанные, я думаю, во второй половине 19-го века, я даже помню какие-то ссылки, но это именно «Die erste Kolonne», «Die dritte Kolonne», «Die zweite Kolonne», а вот именно чтобы понять, в каком настроении русская армия – это вот мемуары вот этих…

С. БУНТМАН: Конечно.

А. КУЗНЕЦОВ: … Карского, очень интересные мемуары Сергея Ивановича Маевского. Они, правда, написаны настолько высокопарным архаичным языком. Но это очень интересный, очень наблюдательный, очень умный человек. Это мемуары Радожицкого. А вообще дело в том, что сейчас появляются в интернете, буквально как лавина, это очень замечательно, спасибо тем людям, которые эту работу делают, переведенные в электронный вид мемуары из архивов, из «Русского инвалида», из «Русской старины», ведь это много…

С. БУНТМАН: Да, тогда начали массово печатать. Все последнее скажем, было ли ополчение. У них еще старше, чем любое ополчение, была национальная гвардия – это такое революционное завоевание было.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Ее маркиз Ла Файет создавал в свое время.

С. БУНТМАН: Да, создавал…

А. КУЗНЕЦОВ: В самом начале.

С. БУНТМАН: … и был назначен 1-м командиром. Все. Дальше вы… кампания еще у нас будет, еще у нас Наполеон…

А. КУЗНЕЦОВ: У нас еще 100 дней. Еще будет Венский конгресс, конечно.

С. БУНТМАН: … Венский конгресс, масса всего будет. Спасибо. Алексей Кузнецов. Программа «Не так».

А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго!