Энн Купер - Не так - 2014-11-01
01.11.2014
Сергей Бунтман
―
У нас в гостях Энн Купер, автор книги «Россия на баррикадах», замечательный журналист и практик, и теоретик журналистики. Добрый день, Энн Купер!
Энн Купер
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
Мы будем говорить, но я буду задавать вопросы по-русски. Энн будет отвечать по-английски. А Анатолий Бересевич будет нам переводить. Так что все формальности выполнены, и теперь мы можем начинать. Энн, скажите, пожалуйста, вот Вы были в России во время перестройки, то есть практически всю перестройку с конца 86-го по осень 91-го. Вы написали книгу Россия на баррикадах о 91-м годе. Что произошло с Россией с 91-го года по 2014? Вот что произошло, и как это произошло?
Э. Купер
―
Это очень большая часть истории. Это очень серьезный вопрос. Когда я сюда прибыла в конце 86-го года, это все еще был Советский Союз. Все было очень мрачно, холодно. Люди боялись говорить и боялись говорить со мной, потому что я была иностранкой, иностранной журналисткой. Но практически немедленно все стало меняться. Михаил Горбачев был у власти в течение года. И после того, как я приехала, Сахарова освободили и дали возможность вернуться из ссылки, и люди видели, что это действительно обнадеживающий сигнал. И средства массовой информации стали больше открываться и начали говорить о том, что было запретными темами. Просто цензоры это убирали раньше. Вопросы, связанные с экологией, например. Экономические вопросы начали обсуждаться. Об этом начали писать в средствах массовой информации. И, конечно же, люди сразу же заинтересовались журналами, газетами. И журналистам стало гораздо более интересно работать журналистами. И у них появилась свобода сообщать о чем-то. И все стало меняться все более и более стремительно. И какое-то время Горбачев и те, кто был у них у власти, коммунистическая партия, казалось, что у них до сих пор контроль за информацией, и это речевая часть этого процесса была контролировать информацию, контролировать то, что люди знают, и что от них можно скрыть. А через какое-то время они это уже не контролировали так, как прежде. И все больше и больше тем стали открытыми темами. Начали изучать историю. Раньше не говорили о Сталине, о Троцком. Неожиданно начали писать о них и начали вновь рассматривать, что они делали. Экономическую политику стали обсуждать, и к этим темам вернулись, их начали анализировать. И это было потрясающе для меня наблюдать за этим и освещать эти процессы. Я наблюдала, как люди избавляются от страха. И я спрашивала: «Вы не хотели, чтобы меня с вами видели, вы не хотели, чтобы я вам звонила домой. Что изменилось? Почему все это можно? Да, может быть, за вами все равно следят. Может, ваш телефон и прослушивают». – «Но вы понимаете, ничего не произойдет с нами из-за того, что мы с вами общаемся». И люди почувствовали, что у них появилась свобода говорить. И в то же самое время экономика менялась. И Вы знаете, появились все эти разные планы, как мы будем менять эту застойную советскую экономику, которая выполняла и перевыполняла планы, но на самом деле все это была ложь. Много лет это была ложь. И в результате экономических изменений возник хаос на какое-то время. Просто хаос. И это привело к серьезнейшим проблемам для людей, потому что появился дефицит. Всего не хватало. Еды не хватало. Просто не было возможности купить где-то еду. Надо было 3 часа стоять в очереди, чтобы купить пакет сахара. И люди, конечно, сердились. Это понятно. Людям это не нравилось. В то же самое время возникла вот эта открытость мысли, слова. Можно было лучше узнавать больше о жизни, об истории. Но экономический хаос начался. И люди были очень рассержены. Они протестовали. Раньше протестов-то не было в Советском Союзе. Вдруг возникли экологические процессы. Шахтеры в Воркуте протестовали, потому что им не платили зарплату. Они работали в очень опасных условиях. И все это происходило одновременно что-то очень положительное, происходило что-то явно отрицательное. И для многих это было время потрясающе интересное, но очень пугающее в то же самое время.
С. Бунтман
―
Что здесь для Вас неизбежные последствия изменения в Советском Союзе, а что ошибки, может быть, руководства и ошибки общества?
Э. Купер
―
Ну, я думаю, что одна из серьезнейших ошибок руководства в то время, это было то, что они верили в то, что когда начинаешь давать людям какую-то свободу, говорить откровенно, даешь свободу средствам массовой информации независимо сообщать о каких-то событиях, что можно это контролировать. В то же самое время это не очень возможно. Или контроль, или свобода и независимость. И я думаю, что это было шоком для некоторых из руководителей в Советском Союзе. И одна из серьезнейших причин, почему была попытка переворота в августе 91-го года – это то, что советское общество, люди здесь в начале… это была замечательная большая свобода. Я считаю, что это было очень положительно, удивительно положительный процесс. Но затем были сложные моменты в экономике. Экономическая ситуация. Конечно. Этим можно было заниматься гораздо лучше, потому что безобразие было полное. И это влияло на всех, на жизнь каждого человека. Это очень лично касалось каждого. И это то, что не признавалось, а требовалось больше стратегических мер, больше осмысления, осознания того, как надо справляться с этой сложной экономической системой, которую мы организовали, а теперь надо менять. И это, конечно, не было продумано.
С. Бунтман
―
Энн Купер у нас в гостях. Энн, скажите, пожалуйста, за 90-е годы, за конец 80-х, за 90-е годы выросло поколение новых журналистов, которые работали уже в свободных СМИ. Но в начале 2000-х очень многие из них тут же сдались. Сдались цензуре, сдались государственному влиянию на СМИ. Как Вы думаете, почему это?
Э. Купер
―
Я думаю, что одна из серьезнейших проблем для средств массовой информации после Советского Союза неожиданно – это Россия и еще 14 независимых стран, это то, что ведь государство и партия поддерживали все эти средства массовой информации десятилетиями, деньги давали и контролировали. Часто контролировали очень жестко. Но было очень много средств массовой информации. И неожиданно финансовая поддержка просто ушла. И ситуация была… журналисты продолжали работать. Некоторым просто много месяцев не платили за их работу. И были очень богатые люди, которые начали покупать средства массовой информации. Так некоторые новые независимые средства массовой информации были созданы. Они не были так уж независимы, потому что у их владельцев были собственные политические взгляды. И хотя они независимо сообщали очень много новостей, но также это отражало политические взгляды владельцев. Насколько я понимаю, одна из вещей, которая произошла из-за ужасной финансовой ситуации: были люди, которые предлагали журналистам деньги, чтобы они написали красивую, приятную статью о новом бизнесе, или предлагали деньги за то, что они что-то плохое не напишут. И я думаю, что доверие, уважение, которое заработали журналисты в годы гласности, во время попытки переворота в августе 91-го, все это стало как-то уходить. И в то же самое время появилось больше насилия по отношению к журналистам. Многие совершенно явно считали, что если журналист проводит работу по журналистскому расследованию, его можно заставить замолчать, просто убить и все. И целый ряд журналистов, они были просто убиты в течение многих лет в России. И, к сожалению, практически не расследовали успешно ни одного из этих убийств, и здесь появилась вот эта безнаказанность. И журналисты из-за этого уязвимы к этим попыткам.
С. Бунтман
―
Когда мы говорим о частных СМИ 90-х годов, СМИ олигархов – Гусинский, Березовский. И очень часто говорят: вот ужасные 90-е и информационные войны между олигархами, уж лучше государство будет контролировать. Мне кажется, что здесь выплеснули ребенка вместе с водой из ванны. Но как Вы определяете вот эти войны? Вы об этом только что сказали, но я бы хотел, чтобы было несколько яснее нам, потому что многие попали потом, особенно телевизионные каналы под государственный жесткий контроль. Вопрос состоит в том, что вот эти войны информационные, о которых говорят, противопоставляются государственному контролю. Так вот что лучше и был ли бы другой выход из этих информационных войн между частными владельцами кроме жесткого информационного государственного контроля?
Э. Купер
―
Я думаю, что что-то произошло в 90-е годы, когда финансовая основа средств массовой информации… просто у них ее забрали. И олигархи, очень богатые люди начали заниматься средствами массовой информации. Доверие исчезало к средствам массовой информации. 1996 год совершенно явно это был важный и не очень хороший год для средств массовой информации и для телевидения в частности, потому что общественность во многом перестала доверять из-за того, что поддерживали…
С. Бунтман
―
99…
Э. Купер
―
Ninety ninety six. Да, 96-й год, когда он хотел быть переизбран президентом, и некоторые журналисты сказали: выборы – это так важно, мы все должны сделать для того, чтобы переизбрать Ельцина, и чтобы коммунистов не выбрали. И это на самом деле не является ролью журналистов. Это не должна быть роль журналистов. Роль журналистов не должна быть такой. Все это со временем подорвало доверие. Очень хорошие журналисты, очень хорошие средства массовой информации потеряли доверие. И они стали гораздо более уязвимыми после того, как Владимир Путин пришел к власти. И, Вы знаете, было легче, мне кажется. Администрации забрали себе средства массовой информации и отодвинуть Березовского, выгнать Гусинского потому, что средства массовой информации потеряли такую большую долю доверия. Как это могло быть по-другому? Попытка сохранить доверие, цельность свою и оставаться настолько независимыми, насколько это возможно в данное… Это было очень тяжело, потому что были владельцы, все-таки личности владельцев. Но необходимо, чтобы общественность воспринимала журналистов как справедливых журналистов. И когда была попытка отобрать средства массовой информации, если б было доверие, может быть, общественность больше бы это волновало. И тогда бы общественность сказала: «Нет, это важно. Это важно для новой демократии. Нам необходимы независимые средства массовой информации».
С. Бунтман
―
Государство таким образом было право, поставив под контроль основные телевизионные каналы?
Э. Купер
―
Нет, конечно. Совершенно не право, потому что необходимо, чтобы были независимые средства массовой информации. И когда мы говорим о независимости, конечно, владелец есть, и у кого-то всегда есть какие-то интересы. Но то, что мы наблюдали в течение всех этих лет, когда Путин у власти в России, это то, что все больше и больше средств массовой информации или напрямую контролируются государством, или контролируются людьми, которые полностью поддерживают государство. И вот это пространство для голосов оппозиции, и пространство, когда можно услышать какие-то другие мнения, люди могут спорить о чем-то, мирно спорить, не обзывая друг друга предателями, этого пространства все меньше и меньше. Я уже несколько дней здесь, всего несколько дней, но мне кажется, что каждый день возникает еще одна история о том, что на «Ведомости» оказывается давление, и «Эхо Москвы» какой-то проверке подвергается сейчас, мы не знаем, почему. Потому, что вы интервью с Алексеем Навальным провели или почему-то еще. Дело в том, что Алексей Навальный, он гражданин. Это демократия. И надо, чтобы его услышали так же, как и других надо слышать. И государство не должно бояться всего этого, потому что в соответствии с опросами общественного мнения государство, уже руководство здесь громадная поддержка. Чего они собственно боятся? Почему они хотят заставить замолчать все эти голоса?
С. Бунтман
―
Украинский конфликт обострил ситуацию и сделал ее какой-то более однозначной. Невероятное количество пропаганды, неподтвержденной новостями идет по основным телевизионным каналам. Это неизбежное следствие того, что государство все поставило под контроль?
Э. Купер
―
Да, конечно. Когда большинство средств массовой информации контролируется государством или контролируется теми, кто является лучшими друзьями государства, в этом случае не очень много пространства остается для того, чтобы услышать различные точки зрения. А украинский конфликт – это сложный конфликт, очень опасный для журналистов. 7 журналистов и сотрудников средств массовой информации были убиты во время этого конфликта. Украинское правительство закрыло российские каналы. Новые власти в Крыму закрыли украинские каналы, запретили их. И здесь Фонд защиты гласности документирует случаи, когда российские журналисты и международные журналисты стараются сообщать о том, что погибли российские солдаты на восточной Украине при непонятных обстоятельствах. И они получают угрозы и не подвергаются давлению. И сотрудники «Вестей» в Астрахани оператора избили, забрали аппаратуру, все стерли. И если существуют отчеты, сообщения, обвинения в том, что есть российские военные в Восточной Украине, у журналистов должна быть возможность независимо сообщать об этом и рассказать общественности то, что в действительности происходит. Но это практически невозможно сделать вот в этих условиях.
С. Бунтман
―
Скажите, Энн, много людей, наших слушателей, читателей, зрителей, как мне кажется, и не хотят просто даже полноту информации, которую можно получить разными способами: через интернет, через альтернативные средства массовой информации. Это что, тоже отсутствие доверия, как Вы сказали, журналистам? Усталость? Что это?
Э. Купер
―
Мне трудно понять это, честно говоря, потому что я в России впервые за 8 лет сейчас и несколько дней всего здесь провела. И что замечательно с интернетом, потому что у всех у нас появляется возможность проверить много различных источников информации. Но, к сожалению, если вы говорите только на русском языке, ваши возможности более ограничены. Если английский язык знаешь, другие языки, то можно найти какие-то черные статьи, какие-то другие мнения, узнать об Украине, о других вопросах. Но язык становится барьером даже если есть прекрасный доступ к интернету, которым все пользуются.
С. Бунтман
―
Ну, я должен Вам сказать, что и на русском языке в интернете можно увидеть, услышать, прочитать массу разных мнений, фактов, анализы и так далее, даже не владея никаким языком кроме русского и более-менее понятного украинского. У нас в гостях Энн Купер и мы продолжим через некоторое время нашу беседу в программе.Энн Купер, журналист, автор книги «Россия на баррикадах», кроме того бывавшая во многих странах и странах достаточно проблемных и с очень большими проблемами, как, например, Вы бывали в Южной Африке, насколько я понимаю. Вот скажите, существуют ли разные журналистики? Или журналистика во всем мире одна, и главное – соблюдать ее неукоснительные правила?
Э. Купер
―
Я думаю, что существует общее что-то, что-то широкое, что объединяет всех нас журналистов, и я надеюсь, что мы считаем, что то, что мы делаем, – это служение обществу. Мы информируем общественность. Конечно, журналисты по-разному работают в разных странах. Например, здесь в некоторых европейских странах журналисты гораздо свободнее себя чувствуют по высказыванию своего собственного мнения, потому что я здесь, и меня спрашивают, что я думаю об Украине. Я журналистка и мое мнение не так важно. Важно – это справедливое сбалансированное освещение событий, рассказывать обо всех точках зрения. У нас сейчас в Соединенных Штатах есть кабельное телевидение «Folks» и… вестей, и очень много журналистов, которые высказывают свое мнение. Они уже не сообщают новости, они комментируют новости. Но большинство средств массовой информации все-таки стараются следовать понятию объективности. Это не то, что вы сообщаете, вот он сказал это, а он сказал то. Вы выслушиваете все точки зрения и анализируете определенным образом, стараетесь понять, помочь людям понять. Что происходит. И я надеюсь, что это цель всех журналистов. Но я знаю, что в некоторых странах гораздо более такой активистский подход журналистов. Они больше свое мнение высказывают.
С. Бунтман
―
Вот скажите, Энн, вот например, недавние события в Канаде, в Оттаве. Мы, конечно, должны представить все точки зрения. Мы должны быть объективными. Но как нам назвать человека, который среди бела дня убил солдата, убил военнослужащего из почетного караула, который держал в напряжении весь квартал, центр столицы канадской. Вот как мы можем назвать этого человека? Здесь можем ли мы держать полный нейтралитет и постараться понять, например, человека, который убивает среди бела дня другого ничего ему не сделавшего из каких-то идеологических соображений? Трудный момент.
Э. Купер
―
Да, я думаю, что мы должны попытаться понять, какова мотивация. Если Вы спрашиваете, как назвать этого человека, он террорист, он вооруженный человек. В Америке на тот момент когда заговоришь террорист, это что значит, человек, у которого связи с террористами на Ближнем Востоке. И я думаю, что здесь надо быть осторожным, когда Вы сообщаете, вот что произошло, вот что мы знаем об этом человеке. Но я уверена, что будет очень много сообщений в ближайшее время о том, кто этот человек, каковы его связи, какой была его мотивация. И мы можем подождать, мы можем дождаться и узнать, что это такое, чем это было. А немедленно не надо делать выводы, которые могут быть неправильными.
С. Бунтман
―
Но мы живые люди, и если мы даже не выяснили еще, мы обязаны выяснить мотивы, обязаны выяснить личность. Но этот человек убийца, и чтобы им не двигало, и кто бы он ни был, мы имеем право назвать его убийцей.
Э. Купер
―
Это просто замечательный вопрос. В Америке, в американской журналистике пока кого-то не осудили, он не осужден судом, полиция говорит: вот этот человек воспользовался оружием для того, чтобы что-то сделать. Вы не называете его убийцей. Может быть, это странно выглядит со стороны, особенно когда в настоящее время и по такому делу, когда везде видео и вы просто видите, что произошло. И всем все ясно. Но я думаю, что, тем не менее, важно это говорить, потому что люди понимают, люди видят, что на видеозаписи. Они читают, что произошло. Но мне кажется, очень важно все-таки поддерживать эти стандарты, потому что есть система правосудия. И система правосудия будет действовать. И давайте посмотрим, что произойдет, и какое решение примет суд.
С. Бунтман
―
Еще более очевидный пример. Извините, что я на этом так задерживаюсь. Мне кажется это важным. Еще один пример: серия убийств видео в прямом эфире или записанных просто граждан европейских стран в Исламском государстве, например. То, что мы видели. Человек убил на наших глазах. Как мы его можем назвать, потому что здесь тоже такая вот опасная позиция для журналиста? Как мы можем это определить?
Э. Купер
―
Это отличный вопрос. И когда я об этом думаю, я представляю, что человек, который осуществил убийство, можно их видеть, я не смотрела, но можно в интернете это найти, и можно назвать террористом. Это часть Исламского государства и… Как Вы хотите, так Вы это называете. И похоже, что это другая ситуация. По ощущениям это другая ситуация, потому что у них собственная машина пропаганды, собственная машина пиара. И они используют это убийство как оружие в пропагандистской войне. И это ужасно. Два американских журналиста. Это показывает на то, насколько это опасно сегодня для журналистов, которые освещают любой конфликт, и в частности сирийский конфликт.
С. Бунтман
―
Вам не кажется, что нас очень часто и таким способом используют, журналистов. Пользуются тем, что мы в идеале соответствуем нашим журналистским правилам. Мы стараемся найти истину, выяснить все позиции. И нами пользуются с разных сторон как политики, так и террористы, кто угодно. Нами пытаются пользоваться.
Э. Купер
―
Да, я думаю, что это стало очень опасной ситуацией для журналистов, потому что гораздо тяжелее просто сказать: «Я независимая журналистка. Я хочу вас выслушать, вот этого человека выслушать. У него другая точка зрения. А вот у него там еще одна точка зрения. И, может быть, они все друг с другом спорят, но моя работа выслушать вас всех и сообщить моей аудитории о вашем мнении». Мы не те, кто… Или это политический спор, или это вооруженный конфликт. И сейчас больше, чем когда бы то ни было, все они хотят использовать журналистов. Я хочу, чтобы услышали меня. Но я не хочу, чтобы услышали моего врага. Я спорю с моим врагом. Я воюю с моим врагом. И это изменение серьезное, и это опасное изменение для журналистов. И, в конце концов, кто теряет? Все мы теряем, те, кому нужна информация, те, кто хочет услышать различные точки зрения, различные стороны конфликта. И гораздо труднее сейчас это представлять.
С. Бунтман
―
Ну, может быть, последнее в этой части нашей беседы – другая опасность превращения журналистики в такое манихейство. Что и зло, и добро – это все одинаково. Главное – представить всех и до свидания. Вот представить всех, и наша миссия исполнена. Представить позицию там, условно, добра, позицию зла и удалиться.
Э. Купер
―
Я преподаю сейчас журналистику. И Вы знаете, мы со своими студентами говорим о том, что надо быть справедливыми, надо выслушивать различные точки зрения. Но вы же не просто стенографы. Вы не просто записываете то, что он сказал, то, что она сказала. Нужно что-то другое. Вы записываете, а потом вы занимаетесь больше журналистской работой. Вы обращаетесь к другим источникам. Вы обращаетесь к другим людям, у которых есть данные. Вы можете обратиться к тем, у кого есть статистика. Может быть, Вы знаете, что у нас очень серьезный спор сейчас идет о системе здравоохранения, программа, которую практически все сейчас называют «Обама care». Это движение против этой реформы здравоохранения началось. И можно просто сообщить о том, что вот они за, они против. Это никому не поможет в таком случае. необходимо посмотреть на статистику и подумать то, что говорят об этом правильно или неправильно. Или каким-то образом это манипулирование цифрами и фактами. И это тяжелая работа. Это… Дело в том, что журналистские расследования – это очень серьезно сейчас в Соединенных Штатах. Массу информации можно найти в интернете в свободном доступе. Это достояние общественности. Не так легко там все раскопать и не сделать логические выводы.
С. Бунтман
―
А Вы знаете, Энн, меня в свое время поразило в Норвегии, что там в школе преподают не то, как журналистом стать, а то, как быть настоящим читателем, слушателем, зрителем. Их учат понимать новости, разбираться в информации. Вот как Вы к этому относитесь? И как, может быть, стоит готовить по-настоящему наших слушателей и зрителей, наших детей с детства, может быть?
Э. Купер
―
Есть одна из школ в Нью-Йорке, у них есть такой курс в университете штата Нью-Йорк о том, что это курс грамотности понимания средств массовой информации. Это очень интересный курс, важный курс, потому что в интернете есть доступ к громадному количеству информации, и очень трудно ее проанализировать, кому можно верить, кому нельзя верить. Журналисты должны сделать вывод, какой информации можно доверять. Видео из Сирии. Это настоящее видео или не настоящее? Как можно проверить? Это очень серьезная работа, которую выполняют журналисты. Это также очень серьезная работа, которую проводят читатели или зрители, потому что когда говоришь о чем-то… откуда ты знаешь? Я в интернете прочитала. А это что означает? Надо все-таки для себя сделать вывод, какой является источник надежным в интернете. Стало гораздо сложнее.
С. Бунтман
―
Энн Купер у нас в гостях. Скажите, и поэтому, может быть, вернемся к усталости тогда с Энн Купер. Может быть, многие люди просто хотят, чтобы за них сделали работу, чтобы им наконец-то все объяснили, они все поняли. И в них действительно, как Вы говорите, интернет – в общем, телевидение – в общем. По телевизору сказали, значит, это правда. Может быть, люди действительно хотят отдохнуть от этой работы, от понимания информации.
Э. Купер
―
Я думаю, что есть опасность вот этой перегруженности информацией, потому что информации жутко много, и просто можно сказать: «Довольно! Хочу спать. Хочу поужинать». Или что там еще хочу? И любой гражданин, у него существует ответственность быть информированным. Может быть, труднее понять, какие источники являются надежными. Я росла там, где у нас были две газеты. Вот и все. И еще парочка телевизионных каналов, ну, и все, больше ничего не было. И там легко было. Но что можно сказать? Сейчас гораздо лучше, потому что я могу зайти в интернет и увидеть весь мир. Но в то же самое время это гораздо тяжелее, потому что всю эту информацию необходимо рассортировывать, анализировать, и я очень надеюсь, что люди не устанут и не скажут: «Я сдаюсь». Я не думаю, что это один из основополагающих моментов демократии. Людям необходимо быть информированными, и им необходимы независимые журналисты просто, чтобы их продолжали информировать, что делают политики, тех, кого они выбрали, что они делают от имени страны, от имени народа. И это то, с чем я соглашаюсь. Хочу я голосовать за этого человека еще, или у кого-то там получше идеи? Мне необходимы независимые средства массовой информации, чтобы я услышала и критику, и альтернативные мнения. Будем надеяться, что мы не дойдем до того момента, когда люди просто скажут: «Довольно!»
С. Бунтман
―
Скажите, почему… Как Вы смотрите на то, что в России через 25 лет после падения Советского Союза очень много молодых людей, которые никогда не жили в СССР, почему они испытывают восторг и ностальгию по советской жизни?
Э. Купер
―
Мне трудно сказать почему, потому что не так много времени здесь провела. Я думаю, что они что-то от родителей слышат. Потому, что они как раз отражение ностальгии родителей этого времени. Я вспоминаю и думаю, о чем собственно ностальгировать тут. Но я знаю, что в 90-е годы в России это время, которое было очень бурным. И экономически люди видели, что рубль просто терял… падал просто стремительно. И для людей это было и страшновато, потому что люди, которые смотрят в прошлое, думают: было более стабильно, было более предсказуемо. А стабильность и предсказуемость – это ведь хорошо, это то, чего мы хотим в своей жизни. Но нам же больше нужно. Нам же экономическая свобода нужна. И свобода слова нужна. Я думаю, что большинство людей с этим согласится. И возникает здесь определенная, конечно, отсутствие вот этой стабильности и отсутствие надежности.
С. Бунтман
―
Энн, у меня последний вопрос. Вы преподаете журналистику. Я иногда тоже работаю со студентами. У меня есть вопрос любимый, на который у меня нет ответа у самого. Ситуация, в которой журналист видит совершающееся преступление, происшествие, катастрофу. Что он делает сначала? Помогает? Вмешивается? Или сообщает об этом к себе в редакцию?
Э. Купер
―
Это вопрос, который мы постоянно обсуждаем с нашими студентами. И всегда курс по этике, мы изучаем примеры различные и то, что происходило в реальной жизни. И чтобы вы сделали в этом случае, спрашиваем мы. Ну, я думаю, что я все-таки в начале общечеловеческое. Если я могу что-то сделать прямо сейчас, и если я этого не сделаю, в этом случае кто-то может быть умрет, или что-то еще ужасное с ним случится. Я человек и у меня есть общечеловеческие обязательства. Но также чрезвычайно важно для журналиста сообщать о том, что происходит, например, о катастрофах, о том, чтобы люди знали, что происходит, сообщить необходимо, чтобы те, у кого гораздо больше сил и средств, гораздо больше возможностей, они среагируют и начнут помогать. То есть здесь две роли, но есть момент, когда все-таки вы, прежде всего, человек, а потом уже журналист.
С. Бунтман
―
Энн Купер. Спасибо большое за эту беседу. И мы ее завершаем, я думаю, на самом главном пожелании и журналистам, и всем профессионалам: мы люди и мы профессионалы. Спасибо большое.
Э. Купер
―
Спасибо Вам.