Президент Медведев - поколение NEXT - Юрий Грымов, Федор Лукьянов, Елена Масюк, Елена Чевкина, Александр Захаров - Выхода нет - 2008-04-02

С.БУНТМАН: Добрый вечер, Сергей Бунтман в студии, я сегодня изображаю Нателлу Болтянскую. Программа «Выхода нет», так что выводов мы никаких делать не будем, выходов никаких не будем искать. Поговорим. Новое поколение - у нас будет 42-летний президент официально с 7 мая, и сегодня мы пригласили всех людей того же поколения - пять человек нашли. Среди них есть очень известные и менее известные. Среди очень известных – Юрий Грымов, здравствуйте.

Ю.ГРЫМОВ: Добрый вечер.

С.БУНТМАН: Елена Масюк.

Е.МАСЮК: Добрый вечер.

С.БУНТМАН: Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Здравствуйте.

С.БУНТМАН: И два чуть менее известных – это члены Клуба привилегированных слушателей «Эхо Москвы» - Елена Черкина, научный работник и Александр Захаров, бизнесмен. И вопрос сразу - 42 года это мало, много или нормально для руководителя такой большой страны?

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Это в самый раз, абсолютно.

С.БУНТМАН: По своим ощущениям, ощущениям поколения, или по ощущениям, что есть разница – небольшой прыжок поколений, но все-таки состоялся.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Состоялся. Мне кажется, он абсолютно соответствует общей атмосфере в мире, где все меняется очень быстро, всем надо быстро приспосабливаться, а чем человек моложе, тем у него быстрее реакция.

С.БУНТМАН: Но все-таки 25 было бы мало.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Маловато. Но и по Конституции нельзя.

С.БУНТМАН: А 35 было бы маловато?

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Не знаю, от человека зависит.

С.БУНТМАН: Но вот Рамзан - какой красавец у нас, таким сложным регионом руководит.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Тут вопрос, по-моему, не только в возрасте, но и еще есть какие-то параметры.

С.БУНТМАН: Лена?

Е.МАСЮК: думаю, что, может быть, 42 года было бы и нормально, но только не в России, в которой президент Медведев навряд ли может считать себя легитимным президентом, потому что то, что случилось 2 марта, это невозможно назвать выборами, это была профанация, и понятно абсолютно - к какому бы поколению ни принадлежал Медведев…

С.БУНТМАН: Ну да, если бы ему было 95 лет, тоже было бы как-то не очень.

Е.МАСЮК: Здесь абсолютно неважно, какого поколения Медведев, потому что он будет абсолютно, как мне кажется, зависим от Путина и ничего абсолютно в России не изменится – мне так кажется.

С.БУНТМАН: Значит, это вообще не про возраст история.

Е.МАСЮК: Мне кажется, что да. Кто бы мог подумать, что поколение Ельцина окажется в некотором смысле более демократичным и сводным, нежели, скажем, поколение Путина, - он моложе, но тем не менее…

С.БУНТМАН: Поколение Ельцина – это когда они в школу пошли - террор как раз вот здесь, воспитанный совершенно другим.

Е.МАСЮК: А мы пошли в школу в начале 70-х – это абсолютно ничего не значит. Поколение как таковое не является какой-то аксиомой или каким-то определением - что вот это поколение хорошо или плохо.

С.БУНТМАН: Хорошо. Пока я запущу голосование. И вопрос тот же самый - абстрагируясь сейчас, может быть, от обстоятельств избрания и обстоятельств прихода к власти - 42 года для президента России - мало - 660-01-13 и вариант «нормально» - 660-01-14. Голосуем. Ю.Грымов?

Ю.ГРЫМОВ: Мне кажется, красивый возраст, в меру выдержанный, человек прожил - я перекладываю на себя – если мы обсуждаем только возраст.

С.БУНТМАН: Только возраст, но с приметами, что такое поколение у нас.

Ю.ГРЫМОВ: Мне кажется, что возраст хороший. Если перекидывая на себя, то люди в мировой режиссуре ничего раньше 30 все равно ничего серьезного не снимали.

С.БУНТМАН: За редчайшим исключением - Орсон, Уэллс.

Ю.ГРЫМОВ: Я говорю о больших цифрах. Поэтому 42, мне кажется, это выдержанное, хорошее состояние, и довольно активное. И то, что президент такой молодой – я в этом вижу большие плюсы, реально большие плюсы.

С.БУНТМАН: все-таки это плюсы?

Ю.ГРЫМОВ: Я считаю, что это гигантский плюс, но очень важно, чтобы сам г-н Медведев себя на этот возраст ощущал, чтобы он не превратился в человека, которому 58, 62, - это тоже очень важно.

С.БУНТМАН: Внутренний психологический и политический возраст, да?

Ю.ГРЫМОВ: Абсолютно. Я видел, как люди в Госдуме очень сильно менялись – несколько лет назад ходили женщины преклонного возраста с халами. Сейчас в Госдуму ходят современные девушки. Я сейчас не говорю о том, насколько они сильны как политики, но вот эта динамика…

Е.МАСЮК: Среда заставляет.

Ю.ГРЫМОВ: Конечно.

Е.МАСЮК: Уже и возможности другие – пиджачок не от «Свободы», а от «Марины Ринальди».

С.БУНТМАН: Вот не надо здесь.

Ю.ГРЫМОВ: Мне нравится такой возраст, и я считаю, что в этом большой залог успеха России – если мы говорим про возраст.

С.БУНТМАН: Говорим исключительно про возраст, и о том же было наше голосование. Голоса у нас разделились почти пополам, считают, что это мало 47,7%. Считают, что в самый раз - 52,3% - речь шла исключительно о возрасте. Итак, много 42 года, или мало?

Е.ЧЕРКИНА: С моей точки зрения, это необходимый минимум. Наверное, я как раз посередине нахожусь. Это уже большой опыт, но с другой стороны, это действительно, человек достаточно молодой по ощущениям – это правда. Хотя понятие поколение и понятие возраста это не совсем одно и то же. Поколение – это еще очень сильно зависит от того, что было до того, кто были родители, грубо говоря, какие-то социальные корни.

С.БУНТМАН: Кто-то еще в 80-х годах кто-то очень красиво сказал, по-моему, кто-то из наших рок-представителей – о вертикальных поколениях, - очень классно было сказано. Что, скорее мы прослеживаем вертикальные поколения, от кого мы идем и куда мы идем. Что у вас главное было в 80-х?

Е.ЧЕРКИНА: В 80-х у меня был как раз рубеж - я закончила школу, поступила в университет, и тогда на самом деле то, что я выбрала науку, это было и мое личное очень острое желание, и интерес. И тогда это было достаточно престижно, тогда это было еще какое-то большое будущее, предполагалась и наука и возможность какой-то коммуникации - тогда было возможно, хоть и с трудом, но все-таки с какими-то учеными где-то….

С.БУНТМАН: То есть, когда открылось?

Е.ЧЕРКИНА: Да. Ну, это как бы еще не открылось в действительности, но научные контакты уже какие-то были.

С.БУНТМАН: То есть, предощущение, что сейчас будет именно в твоей сфере, и не надо будет переквалифицироваться в палаточника.

Е.ЧЕРКИНА: да. Причем, у меня было забавно - мама у меня работала в престижном месте как МГИМО, но она была сугубо беспартийным человеком, и семья у нас была такая – она специалист по бенгальскому языку. И я могла туда поступить – тогда были так называемые «ректорские списки», и я могла туда поступить легко. Но понимала, что это как раз сфера вот этой золотой молодежи - чиновников, - это совершенно обрыдло, набило оскомину, и хотелось чего-то своего, хотелось науки, потому что тогда еще казалось, что из этого что-то будет.

С.БУНТМАН: Александр?

А.ЗАХАРОВ: Я бы хотел сказать, что возраст 43 года мне не мешает - возраст президента.

С.БУНТМАН: Чему не мешает?

А.ЗАХАРОВ: Да ничему не мешает. Не мешает то, что у него такой возраст – мне кажется. Нормальный возраст, и, слава богу, что касается моих 80-х гг., я бы разделил на две части – начало и конец. Потому что в начале – я тоже закончил школу, поступил в институт, и, в общем, это был такой период в моей жизни достаточно бессознательный, то есть, все шло по накатанной – как у нас в стране Советов все было предрешено – идешь, заканчиваешь школу, идешь в институт, потом - в моем случае - идешь на завод, потому что я по образованию инженер-конструктор…

С.БУНТМАН: В партию обязательно вступать было, или нет?

А.ЗАХАРОВ: Обязательно. Я, будучи в институте, несколько раз пытался вступить, меня не приняли, потому что я не попал в какие-то квоты, - видимо, так это было. И вторая часть уже наступила, когда я закончил институт и отправился работать на завод «Красный пролетарий в Москве», как раз в должности инженера-конструктора, и там я все-таки более или менее эту идею реализовал, то есть, я стал секретарем комитета комсомола этого института, а это довольно большой завод, должность освобожденная, то есть, свободный человек. Но тогда ситуация уже резко поменялась наоборот. И ситуация была такая, когда секретарь парткома буквально загонял меня в свой кабинет, запирал, говорил – пока не напишешь заявление о вступлении в партию, я тебя отсюда не выпущу.

С.БУНТМАН: Но вы поняли, что без этого уже можно обойтись.

А.ЗАХАРОВ: Я уж даже не то, что понял, а уже решил, что без этого, безусловно, надо обойтись. Моя основная заслуга, на мой взгляд, на посту секретаря этого комитета комсомола - что при мне эта организация вдвое сократилась.

С.БУНТМАН: Понятно. Но уже это не почетная запись, видимо. Федя, личная точка, которая характерна для поколения?

Ф.ЛУКЬЯНОВ: За поколение говорить тяжело. Я чуть моложе президента, на год. Вспоминаю один из уроков 80-х гг. для себя – не надо себя насиловать, не надо делать то, что вроде как нужно, но не хочется. Два элемента этого - первое – я служил в ВС Советского Союза, и наиболее оборотистые и перспективно мыслящие однополчане - они все старались вступить в партию. Потому что в армии это было проще, чем потом, вернувшись - несколько проще. И несколько человек очень суетились – собирали какие-то бумажки. И я, глядя на это все, думал - вот какой я дурак – люди строят себе заранее биографию: сейчас они вступят, а потом с этим багажом будут делать карьеру – надо бы. Но пальцем и не пошевелил. Буквально через пару лет. После того, как я закончил службу в армии, выяснилось, как и у коллеги, что это совершенно не обязательно, и, слава богу, что не произошло. И второе такое же ощущение у меня было в конце 80-х – начале 90-х, когда я заканчивал университет – я учился на филологическом факультете, с языками, и самой престижной работой на тот момент для моих сокурсников очень многих казалось переводчик в совместном предприятии - советско-британском, датском, немецком – зарплата там была гигантская – 150-200 долларов. А я пошел, еще когда учился, работать на Иновещание Гостелерадио, которое к тому моменту уже совсем не имел престижного статуса, и на меня смотрели как на идиота, и я сам про себя думал – ну, что же я - кругом люди действительно делом занимаются, деньги зарабатывают. Потом выяснилось, что очень многие из тех, кто туда кинулись, мало что получили, и профессию многие потеряли и денег совсем не заработали, а даже наоборот. Так что для меня урок этого переломного времени – не надо суетиться.

С.БУНТМАН: Именно в переломное время?

Ф.ЛУКЬЯНОВ: И вообще нежелательно, но тогда это просто проявилось.

С.БУНТМАН: Лена, 80-е – это что?

Е.МАСЮК: Для меня 80-е, безусловно, это «Взгляд», куда я пришла работать.

С.БУНТМАН: Кстати, это тоже порождение Иновещания.

Е.МАСЮК: Да, в какой-то степени. И конечно, программа «Взгляд» - даже себе сложно было представить, что такое могло быть. Но там я тоже, например, ощутила цензуру, потому что была такая практика, что такие более отвязные – в смысле свободы сюжета - выходили на Дальний Восток, потом их смотрело начальство, и на Москву они уже вырезали. Поэтому самое свободное шло на Дальний Восток. Конечно, программа «Взгляд» - она меня воспитала. И я очень благодарна тем людям, с кем я тогда работала.

С.БУНТМАН: А что это был - перелом, или что это такое?

Е.МАСЮК: Это было становление меня, собственно говоря - в том возрасте как я была - как журналиста, тележурналиста и возможность работать в свободной программе, по большому счету – в отличие от того, что было тогда на центральном телевидении. Собственно говоря, то, что и сейчас.

С.БУНТМАН: Но могло же и не быть этого.

Е.МАСЮК: Ну, это упорство, я бы сказала. Меня туда никто не звал, я пришла, собственно говоря, с сюжетом, который я сняла – это был мой второй самостоятельный сюжет. Первый был о бомжах, его Московская редакция, где я тогда работала, порезала, из 12 минут они сделали 3 минуты, были в ужасе, что я такое наснимала, но его выдали. Второй сюжет я решила седлать о гомосексуалистах. А тогда нельзя было об этом говорить – была, между прочим, уголовная статья. Секса и то не было, но была уголовная статья за мужеложство. А у меня были и сексопатологи и сексологи, которые говорили в процентном отношении, кто рождается другими. Чем мы - не буду про это рассказывать, итак теперь все про это знают, а это было давно , 20 лет назад. Но с этим сюжетом я пришла, когда его московская редакция отказалась наотрез показывать, я пришла и принесла его, совершенно не зная, только заочно, Влада Листьева. Принесла ему и сказала, что у меня есть такой сюжет. И Влад его взял, отнес его Лысенко и Анатолий Григорьевич поставил его в эфир – но только на Дальний Восток. На Москву его сняли. Это было слишком для 88-го года.

С.БУНТМАН: Вообще чудесная привычка, которая сейчас возродилась - мы можем развращать и политически и всячески – растлевать дальний Восток без последствий, с прямыми эфирами.

Е.МАСЮК: А где они, эти прямые эфиры сейчас?

С.БУНТМАН: нет, некоторые вещи идут туда напрямую.

Е.МАСЮК: Познер, например.

С.БУНТМАН: Да, и некоторые еще ток-шоу идут – Первый канал некоторые вещи пускает, а потом принимает меры. Юрий, что для вас 80-е?

Ю.ГРЫМОВ: Для меня 80-е – это мой аттракцион, потому что начало 80 и конец – это две разные страны. В 1980-1985 гг. я начал увлекаться - ну, занимался живописью с детства, но более серьезно – помните выставки на грузинке были? Для меня там была часть жизни - я там проводил, мне это все очень нравилось. Потом увлечение театром параллельно существовало – там был завод АЗЛК. И потом разворот на 180 градусов – я занимаюсь модой и уезжаю в Лас-Вегас.

С.БУНТМАН: О-па.

Ю.ГРЫМОВ: Вот так вот. И это была первая заграница, и Лас-Вегас. И я – режиссер лучшей обуви мира. Для меня это было жизненное потрясение. Во-первых, я увидел что-то другое, яркое и пестрое, но именно там мне объяснили, как надо работать, что такое, извините за выражение, пахать. И не важно, режиссер ты, строитель, - как ты отвечаешь за свою профессию.

С.БУНТМАН: Там это объясняют, или ты это понимаешь?

Ю.ГРЫМОВ: Никто не занят тобой, никто не объясняет.

С.БУНТМАН: было ощущение, что я откуда-то, но могу стать частью этого всего?

Ю.ГРЫМОВ: Это произошло на третий день пребывания там - как тебя учат плавать, кидая в воду – дико, но происходит так же – я приезжаю туда, начинаю делать шоу в Лас-Вегасе и через несколько дней понимаю, что я здесь гастарбайтер. Но как только произошел минимальный успех – минимальный - три статьи в прессе.

С.БУНТМАН: Все, свой, да?

Ю.ГРЫМОВ: Все. Вот такими буквами на сцене было написано - режиссер из России. Увеличилась гримерная. Я думал – так не бывает. Но естественно, все по первому разу был обман, потому что контракт на первую поездку заключался здесь, в гостинице «Космос» - приехали, попросили меня, чтобы я там поставил, и этот контракт мне аукнулся очень сильно. Потому что мне очень хотелось поехать, очень хотелось работать, и оказалось, что я должен был привезти свои платья – представляете, конец 90-го года, а я должен был сшить в нашей стране, в 1989 году, 12 платьев для показа мод.

Е.МАСЮК: За свой счет.

Ю.ГРЫМОВ: Да. И я иду в магазин, покупаю тюль - я придумал нарушить пропорции, потому что был разговор о лучшей обуви мира, и я подумал, что очень сильно отвлекают руки во время показа – я спрятал руки – это была эпопея. И была тюль. Я ее привез, американцам она очень понравилась, но они очень испугались за нравственность и сразу побежали в магазин, привыкать девушек внутри. Поэтому у меня было все очень стремительно. И что очень важно для 80-х, мне кажется, этого периода в 10 лет, - это, конечно, рок-н-ролл – того, чего сейчас нет вообще.

С.БУНТМАН: наш рок?

Ю.ГРЫМОВ: Конечно. Вот это очень важно было. Так же, как кино – такое немножко наглое, самоуверенное – российское кино. И русский рок был для меня неким кислородом – ребята приходили, взбивали себе волосы венчиком, и это наше. Они пели какие-то правильные, резкие слова, и в этот период мое увлечение «Ди Пепл», «Пинк Флойд», «Арт оф Нойс» - он ушел чуть дальше, мне стало интересно слушать, о чем.

С.БУНТМАН: Потому что стали петь то самое, что надо.

Ю.ГРЫМОВ: И, кстати – я тут прочитал, что г-н Медведев – поклонник группы «Ди Пепл», - я этому немножко образовался, - слава богу, что не «Модерн Токинг» - и это правда. Люди все-таки сочиняли модную музыку.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Кстати, «Модерн Токинг» тоже примета времени.

Ю.ГРЫМОВ: Конечно. Но если вы помните, то когда появился «Модерн Токинг», то, в общем, обсуждали не столько музыку, сколько внешность – помните, были споры, мальчик он, или девочка.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: И ориентацию.

Ю.ГРЫМОВ: да.

С.БУНТМАН: Надо было тогда спрашивать Е.Масюк.

Ю.ГРЫМОВ: Да. Поэтому жесткая музыка и отечественная музыка, которая не про ландыши, а вдруг про какую-то дорогу, куда-то мы все должны, потом не повернуть за поворот, и так далее. И потом там Цой еще добавил - вот это все реально меня очень сильно питало.

А.ЗАХАРОВ: Поезд в огне и некуда больше бежать.

Е.ЧЕРКИНА: Как альтернатива «ландышам» были не только русский рок, но и барды - уже к тому времени был и Высоцкий и Окуджава.

С.БУНТМАН: А это очень важный перелом - когда появилась музыка поколения. Но сейчас я бы сказал, прыгая в предыдущее поколение – то, из которого Путин, Иванов – меня абсолютно не греет, что Сергей Борисович Иванов близко к тексту знает «Биттлз» - меня это не согрело за весь период его деятельности - но это замечание повесим в воздухе, а через пять минут перейдем в 90-е вместе с целым поколением.

НОВОСТИ

С.БУНТМАН: Мы продолжаем, отчаявшись найти выход, констатировать, что выхода нет, и сегодня тема нашей программы целое поколение. Избранному президенту 42 года. Представляю гостей, ровесников нового президента - Елена

Итак, 90-е. Я помню самое начало, - как бабахнул в январе 1991 г. Вильнюс, и все поехало. Для нас это был такой поворот практически. Что для вас 90-е, А.Захаров?

А.ЗАХАРОВ: начало 90-х годов – это старт карьеры в области зарабатывания денег. Он был очень разнообразный – начиная от поездок в Турцию с занятыми деньгами и возвращение оттуда с купленными мешками, а также продажа этих мешок здесь, где-то на рынке, опять туда, опять сюда. Потом что-то из этого ничего не получалось, пошел там поработал, здесь поработал – в общем, пытался как-то. С заводом закончил практически сразу - у мен я была семья, было уже двое детей, а зарплата конструктора 120 рублей – в то время это было вообще ничто. Я решил для себя, что надо пойти и поискать себя где-то в других местах. С переменным успехом это все происходило. И где-то в середине, году в 1996, я пришел на работу менеджером в отдел продаж в компанию «Акрон» - извините, это не реклама – в которой до сих пор и тружусь.

С.БУНТМАН: А 1998 год вас сильно придавил?

А.ЗАХАРОВ: С одной стороны, придавил, да, была какая-то проблема, потому что мы тогда накупили кучу каких-то итальянских компрессоров - мы их купили, а тут дефолт, мы заплатить не можем, все очень тяжело и ложно, но итальянские наши партнеры все на это посмотрели очень благожелательно – с моей точки зрения – потому что мы потом этот долг выплачивали еще лет 5-6.

С.БУНТМАН: И они терпели.

А.ЗАХАРОВ: Да, они терпели. И более того, стало настолько нормально, что поскольку дефолт двинул очень сильно нашего отечественного, российского производителя, я считаю, что 1998 г. и год или два, которые были за ним – для моей компании это был период первичной наработки капитала, причем, очень мощный. То есть, до этого была ерунда какая-то, а 1998-1999-2000 - это мощный подъем.

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Александр вспомнил поездки в Турцию – я не ездил с шоп-турами, но мои друзья и одноклассники очень многие этим занимались. И у меня сразу перед глазами встал зеленый, чудовищный китайский пуховик, у которого осыпается весь пух вниз, которые они мешками привозили и продавали. Причем, в первый момент казалось, что ничего вещь. А что касается 1998 г. – тоже любопытно: у меня был тогда опыт экзистенциальный, я бы сказал - потому что стало понятно, как далеко мы ушли за этот недолгий срок от того, что было, но как легко туда вернуться. Я был в газете тогда, и случилась, по-моему, в понедельник вся эта история - дефолт, и так далее, и всю неделю мы как проклятые пахали с утра до ночи, я уходил рано из дома, поздно вечером возвращался – жизнь не видел, только в компьютере. В пятницу – сводный день, я ушел с работы раньше и пошел в магазин. Я жил тогда в Орехово, захожу в магазин, и у меня глаза лезут на лоб - потому что ничего нет, но стоит очередь. А я зубную пасту хотел купить. Стоит огромная очередь в отдел, и продавщица, которая еще неделю назад вела себя типа как на западе, сейчас ходит еле-еле. И когда я услышал историческую фразу: «вас много, а я одна» - я не вру, - я просто сел и подумал – как я буду жить? Потому что вроде раньше жили и жили, а потом другое увидели, и вот этот ужас меня обуял - когда еще на продовольственных рынках пропали закупки, хотя потом, слава богу, все восстановилось.

С.БУНТМАН: Елена, 90-е? Мы остановились на радужных надеждах на всемирное научное сотрудничество.

Е.ЧЕРКИНА: На самом деле как раз 90-й год был годом окончания университета, и это целая была эпоха. Просто в университете, помимо науки – биофак в особенности, полевой факультет – это практики, это потрясающие профессора. Вот к вопросу о поколениях - на самом деле, таких уже нет, и это действительно уже ушедшее поколение. Вот тех профессоров старых, - так, как они относились к студентам, как относились к науке, как они читали лекции, как просто к тебе обращались – это, конечно, та интеллигенция - ее уже просто… ну, неважно. Естественно, я ни в какую партию не вступала - но отличников по обучаемости посылали в качестве бонуса кого-то в ГДР - вот я туда поехала, кого-то в Чехословакию - в общем, был первый выезд. Это еще было до падения стены. Это была поездка по университетам немецким, по разным городам. Это была ГДР за год до падения Стены. В 90-м году нужно было определяться - я поступила в аспирантуру, и в аспирантуру Канцерогенеза, относящийся к онкологическому центру, и попала в потрясающую лабораторию – это был коллектив единомышленников, это не было лабораторией в чистом виде – мы приходили, мы все обсуждали.

С.БУНТМАН: Это старое или это новое поколение?

Е.ЧЕРКИНА: Мой шеф был молодой человек, к сожалению, он очень рано умер, ему было 52 года, сейчас бы ему 55 было. Не знаю, какое это поколение. Но какой-то задел и школа была, безусловно, та. И тут начались все отъезды – это был период первых, еще не потока, еще не конвейера для выпускников, мозгов за границу, но это было начало того, где только начали – очень котировалась наша профессия.

С.БУНТМАН: Но главная переломная была точка в 90-х?

Е.ЧЕРКИНА: да нет. С точки науки – это было постепенное осознание того, что денег не будет. А дальше - просто вопрос выбора, который встал перед всеми. Потому что уже было понятно: если ты хочешь науку – надо туда, если ты хочешь большую науку. Если ты хочешь денег – опять же, надо туда, если ты упертый, наивный, или если у тебя есть обеспеченные мужья или родители – можешь попытаться здесь что-то сделать.

С.БУНТМАН: Лена?

Е.МАСЮК: Для меня абсолютно точно это создание НТВ и работа в НТВ, потому что, я считаю, что это была лучшая телевизионная компания, и если бы не случилось то, что случилось, наверное, она бы и продолжала быть лучшей. Поэтому для меня это работа в НТВ. И то, что я продолжала учиться делать те репортажи, которые я считала нужными - мне никто это не запрещал, и это сложно было представить даже на Российском или Первом канале, даже того времени - это был особый коллектив, это как раз то, о чем Юрий говорил - там были собраны люди, которые умели работать - во всех службах. Там не было лишних людей. Она была отлично отстроена, отлично сделана, не для болтовни говорили, а именно для работы. И это большое счастье, что у меня был этот период НТВ. Потому что мы считали, и мы гордились тем, что мы работали в НТВ – не все тележурналисты, к сожалению, там работали, потому что это был действительно жесткий отбор - отбор, по крайней мере, в самом начале, в 1993 г., когда создавалась компания. И это была очень большая школа для тележурналистов.

С.БУНТМАН: Получается, что время на /НТВ – это время какой-то реализации, настоящей, да?

Е.МАСЮК: Да. Это становление, это все-таки уже боле зрелое становление в профессии и возможность делать самые репортажи, - которые мне никто делать не запрещал, - повторюсь опять. Это была действительно свобода слова на НТВ. И туда люди, повторюсь – в любых службах – люди хотели идти на работу – это редкое чувство, я не знаю, есть ли сейчас какая-нибудь телевизионная компания, куда бы люди стремились, хотели бы, и им там было бы просто в кайф находиться. И делать что-то, и куда-то пролезть, что-то достать – потому что мы - НТВ, мы должны быть первыми.

С.БУНТМАН: С другой стороны, из –за вашей профессии, то есть, из-за нашей профессии, и из-за вас лично чуть ли не зажевало шестеренками всех событий в 90-х годах.

Е.МАСЮК: Что вы имеете в виду?

С.БУНТМАН: Я имею в виду войны и всякие прочие дела.

Е.МАСЮК: Да меня не зажевало. Да и не съешь – подавишься.

С.БУНТМАН: Понимаю. То есть, вы по-настоящему себя ощущаете как часть и профессии и жизни?

Е.МАСЮК: Конечно. Журналист не может быть с 9 до 18.00, а вышел за ворота или за дверь своей студии или газеты и редакции и сказать – все, я больше не журналист. Это состояние, в котором журналистом ты остаешься все время, это состояние себя – работаешь ты, или не работаешь – все равно. Это ненормированная во временном отношении профессия. Поэтому, конечно, мы жили НТВ и, собственно говоря, все корреспонденты, которые тогда работали, безумно любили компанию, безумно хотели работать. И если бы это было отношение какое-то стандартное, лишь бы заработать деньги – действительно, тогда компания платила хорошие деньги, по тем временам, но если бы это было просто зарабатывание денег – во-первых, никто бы и не стал держать, а во-вторых, как мне кажется – я вспоминаю то время - мне кажется, не было таких корреспондентов, которые работали исключительно за зарплату.

С.БУНТМАН: Ну да, это признак нормальной деятельности и это очень тогда проявилось - вот это отличие работы от службы.

Е.ЧЕРКИНА: В науке было то же самое – никто не хотел за зарплату.

Е.МАСЮК: Зато это есть сейчас - когда ходят за зарплатой.

Ю.ГРЫМОВ: У меня аттракцион продолжался – в 1991 г. у меня встал вопрос, продолжать работать в США, или оставаться здесь. И вдруг, в 1991 году, мои знакомые стали организовывать рекламное агентство «Премьер-СВ». И я подумал, что в Америку-то я всегда успею, а вот здесь было то, что для меня было очень важно в 90-х – это ощущение кислорода.

С.БУНТМАН: То есть, можно делать так, как там, и можно делать дома.

Ю.ГРЫМОВ: Абсолютно. И главное я ощущал, что то, что мы собирались делать новое, это было нужно людям. То, что тут мы говорили про пуховики, НТВ - я же тоже этим питался. Я тут жил, я видел появление НТВ, у меня были челночники знакомые. Но у меня началась такая большая эпопея рекламы, музыкальные клипы, потом выборы «Голосуй, или проиграешь», которые мы с Ельциным делали - то есть, это колоссальный адреналин 90-х – это было что-то невозможное, за этот период не только я - я получил 60 международных наград в мире за то, что я делал рекламу «русский стиль» - то, что теперь уже нет – забыли, нет русской рекламы, просто не существует, она утрачена. Потому что менеджер, креативщик победил. Во всем мире продается креатив, потому что идея продает и двигает.

С.БУНТМАН: Она что, с повышением технического качества, усреднилась?

Ю.ГРЫМОВ: Понимаете, когда мы говорим коррупция во власти - да она везде – откаты, и так далее – все уничтожается. Я в 90-х гг. занимался рекламой и музыкальными клипами, первыми - мне это было безумно интересно. Но в 1997 г. я принимаю решение, что меня это перестает питать, я чувствую, что начинается то, что сейчас называется «гламуром» - то есть, пустота, форма ради формы. Я в 90-х гг. знакомлюсь с таким великим оператором, Царствие ему небесное, Гошей Рербергом, оператором Тарковского, и вдруг я вижу совершенно другой мир, я начинаю снимать «Му-Му» с Максаковой, и у меня совершенно меняется, абсолютно, вся жизнь - потому что я получаю вот это питание больших профессионалов.

С.БУНТМАН: Опять же, реализация.

Ю.ГРЫМОВ: Колоссальная реализация. Я начинаю заниматься кино, и колоссальный кислород: ты можешь все, и главное – это востребуется. Касаемо денег в 90-е - да, зарабатывали, все нормально. Но совершенно правильно сказала Елена – и я до сих пор так живу, и все жили так - сейчас такого уже мало – никто не думал про деньги. Никто не занимался по принципу «я работаю, потому что мне платят» - да не платите, я буду также делать. Вы мне больше заплатите? Ну, я может, не смогу лучше – это был максимум, я работал на себя. И до сих пор у меня нет границы - вот поработал до 18.00, а теперь я отдыхаю – такого не было ни у кого. А сейчас я смотрю - менеджер, розовый галстук, - отошел вперед, и потом в Турцию отрываться. У меня на работе адреналина хватает. Помните, тогда было развлечение у всей страны – первые конкурсы красоты. Да, я приложил руку к этому.

Е.МАСЮК: К Маше Калининой?

Ю.ГРЫМОВ: Нет, началось все раньше, но самый расцвет – начало 90-х, - потом это се стало тонуть. Но я на всю жизнь запомнил: «Мисс Днепродзержинск» - меня пригласили, Якубовича и Веденееву. И самое смешное – было 15 претенденток, из них - не вру, - десять - Инессы. Десять Инесс.

Е.МАСЮК: А фамилии подходящие?

Ю.ГРЫМОВ: Ну, там Гуркина, Пупкина. Но все Инессы. Кстати, тут удивительная вещь – умирание того самого рок-н-ролла. Ответ, почему: появились деньги. Артист начал получать деньги за свою правду на сцене - много, адреналин, и, условно говорю – появилось джакузи. И этот артист, бедный рокер, купил себе джакузи, потом подумал, что надо еще купить хороший унитаз, и он стал заложником зарабатывания денег. Он должен был думать уже не о том, что поет, а о том, где, для кого и за сколько. И вот здесь рок начал разрушаться. Кстати, тут уже случилось в середине полное падение русского кино, - ну, просто разруха - кинотеатры, автомобили, салоны мебельные, - все. И когда я начал снимать «Му-Му», я первый начал продвигать фильм «Му-Му» по тем законам кино, которые должны существовать - то есть, промоушн фильма. Я когда появился на московском кинофестивале с двумя девушками, которые у меня были одеты в красных платьях, и на них было написано «Му-Му», - меня уважаемые кинематографисты чуть пальцами не затыкали. Я потом приезжаю на «Кинотавр», получаю приз за экранизацию, и когда я вижу весь кинематографический бомонд голый на пляже - вот так, лежащий на лежаках – таких, немножко тюремных, - и толпа людей в Сочи приходит, и звезды, великие люди, и с ними фотографируются жители Сочи, - это для меня просто аттракцион, кино. Все стекаются туда, со всего Сочи, фотографируются. И самый уникальный у меня был случай в этот период - потрясающий – помните, были такие фестивали «Славянский базар» - меня первый раз приглашают в жюри, еще за это платят деньги, и круиз по Средиземному морю - Пахмутова… ну, все. Бисер Киров. И было страшно - я хочу об этом написать, мало, кто об этом знает - нас всех вывезли туда, в Киев, чтобы погрузить на теплоход. И знаете, что произошло? Компания сделала авантюру - собрали деньги с людей, и мы двое суток, несколько тысяч человек, провели на морвокзале, сидящие вот так – Петренко, Еременко, Пахмутова – это было что-то запредельное.

С.БУНТМАН: Я сейчас задам еще один вопрос нашим слушателям. Когда произошел скачок поколенческий, если вы помните, в 80-е годы, произошел все-таки поколенческий скачок. И тот же самый Горбачев - это поколенческий скачок, и того же поколения Ельцина тогда – все-таки поколенческий скачок был. Сейчас происходит опять скачок. Из-за этого скачка – возьмем такое понятие из 80-х же годов, как новое мышление - вот принесет ли Д.Медведев в российскую политику – не скажу, какую, - принципиально - новое мышление. Его можно повернуть как угодно, с поколенческим скачком. Если вы считаете, что принесет новое мышление с этим скачком поколения - 660-01-13. Если нет - 660-01-14. Стартуем сейчас, голосуем. Юра?

Ю.ГРЫМОВ: Я надеюсь, что все-таки привнесет. У меня была возможность встретиться с Медведевым до…

С.БУНТМАН: Узнали вы в нем поколение свое, как вы его представляете?

Ю.ГРЫМОВ: Говорю вам честно - я всегда стараюсь говорить честно и делать какие-то честные вещи, потому что я за это отвечаю. Я 40 минут общался с ним в кабинете, у меня было очень хорошее впечатление. Передо мной сидел совершенно открытый человек, мне было интересно с ним общаться, я не чувствовал никакой номенклатурной жесткости. Я чувствовал, что человек все-таки современный и открытый - вот это мои ощущения. Я общался полгода назад, и я считаю, что…

С.БУНТМАН: А вдруг это гламур? Оболочка?

Ю.ГРЫМОВ: Знаете, чувствуется. Понимаете, пустота чувствуется. Тут нету пустоты – я это почувствовал.

Е.ЧЕРКИНА: Может, это понимание, с кем как надо говорить? Есть еще такой элемент.

Ю.ГРЫМОВ: Знаете, для президента это тоже важно. Важно понимать, с кем как общаешься. Потому что у нас уже были и загогулины всякие, - тоже было.

С.БУНТМАН: Федор?

Ф.ЛУКЬЯНОВ: Я не очень рассчитываю на прорыв в сознании. Я пытаюсь анализировать опыт поколения, на себя примеряя, мне кажется, аллергия на пафос - вот, что у нас сформировалось. Потому что сначала врали советские, потом был период удивительного взлета надежд, эйфории, энтузиазма. Потом стало постепенно выясняться, что постсоветские зачастую врут также, больше, хуже - в общем, очень много разочарований. И это, на мой взгляд, не способствует каким-то видениям появления этого прорыва. И второе, как мне кажется - стабильность, которая постепенно как лозунг у него - стабильность, преемственность, - вот это непустое слово. Потому что это поколение так много испытало катаклизмов, что очень хочется поработать спокойно.

С.БУНТМАН: Александр?

А.ЗАХАРОВ: Ну, мне очень жаль, что на самые главные вещи времени осталось мало. У меня настроение сейчас очень тягостное на самом деле. Я тоже не верю. Я не верю. И в своей жизни… вообще настроение такое, если честно, «чемоданное» - потому что давят со всех сторон. Просто давят - другого слова у меня нет.

С.БУНТМАН: Хорошо. Объявлю голосование, и Е.Масюк с последним словом. 19% считают всего, что будет новый ветерок поколенческого скачка, и 81% считает, что нет. Лена?

Е.МАСЮК: Я только повторю кратко то, что сказала в начале – дело не в поколении. Если бы, может быть, Медведев был свободен в своих действиях, может быть, что-то у нас произошло. Но остается Путин. А как мне кажется, от Путина хорошего ждать не приходится.

С.БУНТМАН: Лена, а вы не узнаете в нем вот тех прошедших - вот такую вещь, как Юрий, Федор, Саша, Лена?

Е.МАСЮК: Понимаете, в чем дело – для меня, например, было большим разочарованием, когда я своих коллег, работающих на НТВ тогда, вдруг увидела сейчас, обслуживающими власть. Они только как официанты - бегают не с подносами, а с микрофонами и с ручками: «Чего изволите». Поколение здесь ни при чем.

С.БУНТМАН: А мы говорили как раз о поколении. Спасибо вам большое. Выхода нет, оказывается.