Сергей Алексашенко - Особое мнение - 2014-05-14
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте, это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, я рада приветствовать в этой студии Сергея Алексашенко. Здравствуйте, Сергей Владимирович. Наконец-то вы к нам вернулись, хоть и ненадолго, но все же.
С. АЛЕКСАШЕНКО: На 40 минут.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, как минимум, на 40 минут. Раз уж вы тут, разъясняйте нам всякие экономические новости. Что вот из срочных сообщений последних нескольких часов, в частности, значится такое: Россия может отказаться от бюджетного правила при рецессии и падении цен на нефть. Что это для нас значит? Потому что все мы уже выучили, что наша экономика строится именно на ценах нефтяных.
С. АЛЕКСАШЕНКО: А чье это заявление?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Правительство нам рассказало в лице премьер-министра Дмитрия Медведева.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Понятно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не абы кто.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Нет-нет, ну, то есть, просто чтобы понять, с какой точки начинать рассказ. Владимир Владимирович Путин, президент Российской Федерации, очень хорошо разобрался в причинах кризиса 1998 года. И он понял, что основная причина была в том, что дефицит бюджета был большой, и он для себя как бы правило, как табу, определил, что дефицит бюджета – это зло. И дефицит бюджета, ну, по нынешним договоренностям, там, формальным, неформальным, не должен превышать 1% ВВП. Это вот такая позиция нашего президента. И соответственно, он эту позицию достаточно четко и жестко держит. Она возникла при сильной помощи позиции Алексея Кудрина, бывшего министра финансов и вице-премьера. Ну, вот это есть позиция, на которой очень четко, очень жестко стоит Владимир Владимирович. Он считает, что повторение кризиса 1998 года – это недопустимо. Наверное, с ним можно согласиться в этом вопросе, да? Когда Путин говорит дважды два, то тяжело спорить. Но сегодня российская экономика балансирует на грани спада. То есть, Министерство экономики говорит, то она уже начала снижаться, то, может быть, она начала снижаться. И, естественно, и президент, и премьер задают вопросы Министерству экономики и Министерству финансов: что делать, чтобы экономика начала расти? И вот Министерство экономики говорит: а давайте потратим больше денег из бюджета. Давайте нарушим вот наше ограничение, которое у нас сегодня существует, и потратим денег из бюджета больше. И вот этих ограничений есть два. Первое – это дефицит бюджета. То есть, вот, и тут, естественно, спорить с президентом, который говорит, что дефицит бюджета не больше 1%, очень тяжело. Тогда Министерство экономики начинает обходной маневр, говорит: а давайте изменим бюджетное правило. Бюджетное правило, оно было введено в России в первый раз еще до кризиса 2008 года, и оно звучит следующем образом: что на расходы бюджета текущего года отправляются доходы от нефтяных, нефтегазовых доходов, это экспортные пошлины и налог на добычу полезных ископаемых, по цене нефти, средней за последние, там, 5 лет. То есть, условно говоря, вот сегодня цена нефти составляет 107 долларов за баррель, а в среднем за последние 5 лет она составляла 97 долларов за баррель. Соответственно, нефтяные доходы, исходя из цены 97 долларов за баррель, идут на расходы, а 10 долларов откладывается в загашник. Это так называемый Резервный фонд или, когда он наполнится, Фонд национального благосостояния. Министерство экономики говорит: а давайте мы вот эту границу 97 долларов сдвинем, ну, будет она или 100 долларов, там, или 105 долларов, ну, как договоримся. С тем, чтобы у бюджета было побольше денег. И вот это один из таких главных моментов дискуссии последних, наверное, уже полутора лет, потому что и в прошлом году с налогами у бюджета было неважно, и в этом году тоже не очень хорошо. И соответственно позиция Министерства финансов такая, что менять бюджетные правила нельзя. И вот, видимо, премьер-министр, сделав такое заявление, слегка раскрыл тайну, которая была дискуссия у президента во время майских праздников, что делать с бюджетом, как его пополнять все-таки. И вот видимо решение такое, что пока мы не признали, что у нас рецессия, и пока цены на нефть не упали, пока с доходами, ну более или менее, там, неплохо, то есть, нет такого провала в доходах, бюджетные правила меняться не будут. Но если или упадет цена на нефть, или резко упадет, там, на 2, на 3 процента наша экономика, и налогов в бюджете просто не будет, ну, тогда бюджетные правила можем поменять. Ну, собственно говоря, такое длинное получилось немножечко разъяснение.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но если в принципе говорить о том, как обращаются с бюджетом власти, мы видим, что все больше и больше есть каких-то обещаний, хотелок и прочего. Мы видим, что сейчас большое внимание очень уделяют военно-промышленному комплексу, вообще на военные расходы. При этом социальные обязательства, в общем-то, тоже никто не отменял. Как это все будет укладываться в бюджет, который…
С. АЛЕКСАШЕНКО: Не резиновый.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: … не резиновый, да, скажем так.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Ну, укладываться в бюджет это будет достаточно просто. То, что не является приоритетными направлениями, то, что не является расходами на силовые структуры, Министерство обороны, там, МВД, ФСБ и дальше по списку, и то, что не является социальными расходами приоритетными, как, там, поддержка регионов, региональных бюджетов, повышение зарплат учителям, все остальное может сокращаться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А Крым еще?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Крым тоже является приоритетным расходом, соответственно, для того чтобы профинансировать Крым, в этом году или в бюджете следующего года нужно найти какие-то расходы, которые можно сократить. Но вот крымские расходы, так если смотреть на них с точки зрения экономики, ну, они, наверное, там, я понимаю, что там много игроков и разные интересы, но там мост через Лену или мост через Керченский пролив, мост он и есть мост. Если там степень воровства или откатов, она примерно одинаковая, то эффективность вложения этих денег, ну, наверное, тоже можно сравнить. А вот когда вам говорят: вы знаете, для того чтобы закупить, там, лишний танк или лишние 20 самолетов в наши вооруженные силы мы, например, прекратим программу высокотехнологичного обслуживания в медицинских центрах, потому что денег больше на них нету, вот это вот уже называется «пушки вместо масла». То есть, вот на самом деле правительству, в широком смысле слова, и президенту, и Министерству финансов, приходится решать вот такие вопросы. Но что это сократить нельзя, это сократить нельзя, и вот сократить можно очень небольшую часть бюджета.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте мы сейчас сделаем небольшую паузу в программе «Особое мнение». Напомню, Сергей Алексашенко сегодня гость этой программы. Через минуту мы к вам вернемся и поговорим дальше про «пушки вместо масла».
РЕКЛАМА
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, напоминаю, что в гостях у меня сегодня Сергей Алексашенко.
Так вот, про «пушки вместо масла». Тут Владимир Путин сказал, что все, что нужно для оборонно-промышленного комплекса, должно производиться в России, чтобы ни от кого не зависеть, и все это должно происходить, несмотря на дополнительные затраты. Это вообще тяжким бременем ляжет на нас? Или наоборот как-то, может быть, простимулирует какие-то отрасли?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Тяжким бременем ляжет на нас, потому что экономика, она все-таки взаимопересекаемая, глобальная, и даже в самых простых устройствах, не говоря уж там о сложных самолетах, не знаю, танках, используется большое количество импортных комплектующих. Причем, импортные – это из Украины или из дальнего зарубежья, это же не очень важно. И когда президент говорит, что мы будем, невзирая ни на что, давайте создавать свои аналоги, то сам же понимает, что это будет стоить денег. Помните, где-то пару недель назад, может быть, я ошибаюсь в сроках, но примерно, была инициатива, что отечественные товары будут получать преимущества на госконтрактах, если они, там, на 15% дороже. Вот уже сразу поставлена планка. То есть, как минимум на 15% дороже. То есть, речь даже не идет о том, что качественно они могут быть сопоставимы. Когда я прочитал эту фразу президента Путина, мне хотелось, как сказать, объявить: начни с себя и пересадите министра обороны на отечественные автомобили. Давайте с этого начнем. Пусть сначала, там, вместо, Мистраль можно не покупать, да? Я не уверен, что отказ от закупок вообще всех импортных комплектующих на каком-то горизонте позволит российскому оборонно-промышленному комплексу выполнить ту программу госвооружений, которую они для себя запланировали. Но я очень хорошо понимаю, что вот под эту сурдину: а давайте займемся импортозамещением, невзирая на затраты, это такая классическая советская модель военно-промышленного комплекса, когда нужно создать что-то, и не очень важно, сколько это стоит. То есть, вот, там, 20 лет пытается военно-промышленный комплекс как-то перестроить и объяснить, что есть стоимость, что есть цена, есть затраты, которые экономика может выдержать или не может. И здесь вот таким легким пробросом фраз выясняется, что, нет, ну, а что там, давайте создавать все сами, с самого нуля, с самого начала.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, здорово, зато все будет наше, могу любое – ношу отечественное.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Да, да. Только вопрос, будет ли это работать, и сколько это будет стоить. Вот мне, как налогоплательщику, совершенно небезразлично, сколько это будет стоить. То есть, сегодня мне говорят, что до 2020 года на оборонно-промышленный комплекс уйдет 20 триллионов.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И еще 3 триллиона, между прочим…
С. АЛЕКСАШЕНКО: На техническое перевооружение. Вот теперь…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: 23 триллиона. Я даже не представляю себе, сколько это денег.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Это полтора годовых бюджета, чтобы вы понимали. У нас сегодня годовой бюджет, там, 14 с небольшим триллионов рублей по расходам. Вот это полтора годовых бюджета, соответственно, они размазаны, на, там, сколько остается, на 8 лет, на 7 лет. А теперь есть поручение Путина все производить самим. Значит, оборонно-промышленный комплекс через некоторое время выкатит: знаете, нам нужно еще 3 триллиона. Почему-то у меня мало сомнений, что вот если так будет у нас самоизоляция прорастать, то, наверное, эти 3 триллиона тоже придется искать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушайте, но это же вообще какая-то очень странная тенденция. То мы занимается ОПК, перевооружением армии, всякими военными делами, тратим на это бесконечные деньги. То нам Дмитрий Рогозин говорит про GPS. То есть, вот как бы, после нас хоть потоп, но ничего иностранного у нас не будет без понимания, какими будут последствия для граждан собственной страны.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Нет, ну, Татьяна, с GPS там отдельная история все-таки. Сейчас появилось несколько комментариев, которые разбирают с технической точки зрения. Дмитрий Рогозин не может запретить ни своим приказом, ни решением правительства, ни даже указом президента функционирование системы GPS на территории России.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Законы физики ему не подвластны, это правда.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Законы физики никому из перечисленных лиц не подвластны, да. Если есть американский спутник, который посылает сюда сигнал, а у вас есть прибор, который принимает эти сигналы, то никакой вам Дмитрий Рогозин здесь не помеха. О чем на самом деле заявил Дмитрий Рогозин, опять не вижу особого смысла с ним спорить в данном случае, потому что он говорит, что есть глобальная система позиционирования, есть GPS, а есть ГЛОНАСС, не будем обсуждать, хороший он, плохой. Хочется российскому правительству потратить еще несколько десятков или сотен миллионов долларов на продвижение системы ГЛОНАСС – у них, видимо, есть эти деньги, могут потратить. Вот. Для того, чтобы система работала более корректно, нужны наземные станции коррекции, в свое время Россия предоставила свою территорию для американской системы GPS. И Рогозин говорит: давайте на принципах взаимности. Мы же к вам обратились за тем, чтобы вы разрешили нам поставить свои станции. Если вы нам не разрешите, то и мы свое решение отзовем. Поэтому, честно говоря, это такой вот… американцы поддерживают свою коммерческую систему (GPS – коммерческая система), российское правительство поддерживает свою некоммерческую систему. Потому что система ГЛОНАСС коммерчески не работает…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, у них работает, а у нас не работает.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Нет, Татьяна, у них коммерческая, а у нас некоммерческая, поэтому нам не очень важно, работает она или нет, потому что денег она все равно не приносит никому. Ну, правда. У них там, понятно почему, правительство поддерживает – потому что это доходы, да? Вот коммерческая система, когда она кому-то приносит доходы, и совсем не обязательно государству, она может приносить деньги частным компаниям, которые платят налоги. А у нас считается, что она неизбежно должна приносить сначала пользу государству, а всем остальным – не очень важно. Поэтому у нас ставится ГЛОНАСС на трамваи, и не очень задумываются о том, чтобы выпускать устройства, карты, какие-то дополнительные сервисы для ГЛОНАССа. Ну, вот опять, я только к тому, что ГЛОНАСС – это все-таки… ГЛОНАСС и GPS – это немножко другая история, и я бы здесь не стал говорить о проблеме самоизоляции.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, если мы сейчас за скобки выносим GPS, это отдельная история, проблема самоизоляции, сознательной абсолютно, насколько сейчас серьезна?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Абсолютно серьезна. Ну, смотрите, она серьезна в том плане, что наше политическое руководство всерьез считает, что мы можем, там есть не то что альтернатива, а есть очень высокая вероятность того, что нам придется идти по этому пути. И они внутренне к этому готовы и уже начинают пытаться этот путь самоизоляции определять по тем его направлениям, где это возможно. Это интернет, национальная платежная система, это оборонно-промышленный комплекс. Вот где могут, там пытаются об этом заявить. Я хорошо понимаю, что вот полной самоизоляции быть не может, потому что Россия… во-первых, мы должны свое сырье кому-то продавать, да? Самоизоляция – это когда вы никому еще и ничего не продаете. А нам придется, у нас 85% экспорта – это сырье и первичные продукты его переработки. А во-вторых, мы как страна должны закупать огромное количество импортных товаров, от бананов до комплектующих к космическим кораблям. И без этого тоже жить у нас не получается, потому что наша экономика всего остального не производит. Поэтому вот совсем самоизоляция, наверное, ее… вот, ну, я, как говорится, не вхож в Кремль, не знаю, обсуждают ли они вообще такую ситуацию. Думаю, что не обсуждают, думаю, что надежда строится на том, что нам Китай все остальное поставит. Ну, потому что очевидно, что Китай к санкциям против России вряд ли присоединится.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, объясните тогда вот еще. Когда замминистра финансов Алексей Моисеев говорит, что издержки российских экспортеров при переходе на расчеты в рублях будут минимальными, это он так говорит, что, типа, ребята, да ничего страшного, мы на рублях и на своей платежной системе, все у нас будет стабильно, хорошо и ничего страшного?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Мне кажется, что Алексей Моисеев говорит, он грамотный специалист, он произносит такие слова по двум причинам. Во-первых, он не может сказать, что издержки будут большими, по политическим причинам. Во-вторых, он явно не отвечает за свои слова из своего кармана. То есть, если даже они окажутся большими, к нему претензий предъявить будет нельзя. Очевидно, что издержки будут большие. Насколько – ну, давайте вот прикинем. Российский экспорт нефти и газа составляет две трети российского экспорта. Соответственно, это примерно 370-380 миллиардов долларов в год. В принципе, вы как продавец сырья можете просить у покупателя платить в любой валюте, в которой вы хотите, это ваше право. Но чем более экзотическую валюту вы предлагаете, там, не знаю, тугрики монгольские, еще что-нибудь такое, ну, тем больше комиссия, которую с вас будут брать, и тем менее выгодна для вас будет сделка. О чем может идти речь? Не знаю, две десятых процента, три десятых процента, ну, может быть, полпроцента.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: При таких объемах это очень серьезно.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Но на 370 миллиардов три десятых процента – это больше миллиарда долларов в год. Большие деньги? Ну, не знаю, может быть, для замминистра Моисеева это деньги небольшие, но для меня это безумно огромные деньги, кошмарные деньги. Тем более, что мы понимаем, что, вообще-то говоря, из этого миллиарда, из этого миллиарда процентов 70 должно доставаться федеральному бюджету, да? То есть, вот для меня это огромные деньги, правда, я бы так легко не стал говорить о том, что издержки будут минимальными. Они будут огромными, колоссальными.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но сейчас во всех заявлениях по экономическим вопросам все больше… ну, всегда экономика и политика были завязаны очень тесно, но сейчас политика уже прямо совсем доминирует.
С. АЛЕКСАШЕНКО: А мне кажется, что экономической повестки дня сейчас нет уже вообще. Мне кажется, что вот у нас и в государстве в широком смысле слова, там, в Думе, у президента, в правительстве, вот есть политическая повестка дня: Крым наш или не наш, Украина, федерализация или не федерализация, санкции или самоизоляция, ответные санкции, визовые ограничения. И, вообще говоря, про экономическую повестку я вообще ничего не слышу. Вот в чем состоит повестка дня, кроме того, что нужно, там, просто соблюдать законы, бюджет очередного года, каким-то образом его, как говорится, сконструировать, да, и внести в Государственную Думу, которая, без сомнений, его мгновенно примет и не будет тратить большого времени на него. Больше никаких экономических вопросов сегодня не обсуждается, ее нету. Я думаю, что при обсуждении вот этих политических, не знаю, околополитических, идеологических вопросов мнение министров экономического блока мало кто спрашивает.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, то есть, когда премьер Дмитрий Медведев говорит, что Россия готова вернуться к переговорам с Украиной об условиях поставок газа и цене на газ, только если хотя бы часть долга за предыдущие поставки будет оплачена, это все тоже чистая политика, никто на самом деле не думает ни про поставки газа, ни про цену на газ для Украины?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Ну, это не то, что чистая политика, это откровенное использование Россией газа как политического оружия. То есть, то, в чем обвиняли Россию, Газпром еще несколько лет назад, когда были первые ситуации, вот украинский кризис с поставками газа, прекращение, под телекамеры закрытие вентилей этих газопроводов…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Каждый Новый год, я помню, у нас было…
С. АЛЕКСАШЕНКО: Ну, нет, два…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ладно, несколько Новых годов подряд...
С. АЛЕКСАШЕНКО: Пара Новых годов было.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: … да, мы, провели с Газпромом в обнимку.
С. АЛЕКСАШЕНКО: И при этом Россия категорически отрицала, что это политическое оружие, да нет, это спор хозяйствующих субъектов и так далее. А теперь в открытую об этом говорит премьер-министр. Даже Газпром отсутствует вообще в этом диалоге. У нас вот там президент поручил перевести Украину на предоплату. Премьер сказал, что мы еще можем вернуться к переговорам. То есть, такое ощущение, что у нас то ли Газпром стал частью государства, то ли президент с премьером стали менеджерами Газпрома. К экономике не имеет никакого отношения.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Дмитрий Медведев по старой памяти, может…
С. АЛЕКСАШЕНКО: Лучше бы он своими нынешними делами занимался. Кстати, это не функция председателя совета директоров. Он там был председателем совета директоров в Газпроме. Это тоже не его функция, коммерческие контракты, там, так или так вести переговоры. У него функция защищать интересы акционеров. Он мог спросить с Газпрома: а почему у вас прибыль снижается? Почему у вас стройки дороже? Газпром сегодня опубликовал отчетность, там, правда, по российским стандартам – прибыль резко упала. Пусть бы как акционер, Дмитрий Медведев как председатель правительства, как главный акционер компании Газпром, мог бы этим вопросом заняться по старой памяти. Он знает, наверное, как этим заниматься.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А Украина актуальнее сейчас.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Украина – это политический вопрос. И поэтому все, что говорится в привязке к Украине, газ, вооружение, не знаю, там, повстанцы, не повстанцы, там, пророссийские, не пророссийские – все политика, конечно. Поэтому я опять лишь повторюсь, что экономической повестки дня у российских властей сегодня нет, они даже не хотят о ней слышать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, хорошо, раз нет экономической повестки дня, то мы поговорим с вами про политическую повестку дня. Все-таки политика у нас еще есть, и не только в России, но и за пределами Российской Федерации. Сейчас делаем перерыв буквально на три минуты, поэтому все политические комментарии в программе «Особое мнение» от Сергея Алексашенко вы услышите совсем скоро. Оставайтесь с нами.
НОВОСТИ
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, Сергей Алексашенко сегодня главный герой этой программы. Как и обещала, теперь немного о политике и о делах внутрироссийских. Государство усиливает контроль за россиянами с двойным гражданством. Госдума сегодня рассматривала закон об уголовной ответственности за сокрытие информации о наличии паспорта другой страны. Зачем?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Не знаю. Вот честно говорю, не очень понимаю. Насколько я понимаю, сегодня есть какие-то ограничения для людей, собирающихся занять должность официальную: там, для депутатов, для министров, кандидатов в министры, и так далее. Для них есть такие ограничения, и, видимо, если бы они нарушали, я еще понимаю, какую-то ответственность для них вводить, и то скорее, наверное, административную. Почему нужно вводить уголовную ответственность – ну, у меня ответ только один. Сегодня услышал хорошую цифру: за 10 лет, с 2003-го по 2012-й год (дальше статистику просто еще не успели обработать) в России на федеральном уровне принято 180 тысяч нормативных актов. Большинство из них… да, еще раз: 180 тысяч нормативных актов. В основном либо что-то запрещающих, либо вводящих дополнительные требования, там, к получению лицензий, разрешений и так далее, и так далее, и так далее. Вот. Мне кажется, что в данном случае, так же, как закон об оправдании нацизма, это возможность или создание возможности для того, чтобы кого-то наказать. Вот это такой абсолютно избирательный закон, который к кому-то будет применяться в каких-то ситуациях, а к кому-то применяться не будет. И понять, почему к одному человеку он применяется, а к другому не применяется, будет не очень сложно. Потому что один будет поддерживать партию «Единая Россия», а другой будет ее противником.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой, ну вы вспомнили, «Единая Россия». У нас теперь этот же, Общероссийский народный франт... фронт. Извините.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Правящая партия у нас одна. У нас правящий франт.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Общероссийский народный фронт, хотела я сказать.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Да, про него, есть ОНФ, но партия «Единая Россия», или, независимый, пожалуйста.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вот эти все законы, которые продолжают и продолжают принимать, и поправки, которые ужесточают, запрещают, продолжают все более жестко регулировать – это уже просто потому, что не могут остановиться? Ведь на самом деле достаточно широкой трактовки 282-й статьи, чтобы всех неугодных посадить. Или как? Или просто надо чем-то заняться?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Мне кажется, что здесь есть наслоение двух вещей. С одной стороны, наше политическое руководство всерьез считает, что Россия, ну, как минимум, против России объявлена война, ну, если вот не холодная, то как минимум в вопросе нравственных ценностей, да, и что вот Россию пытаются втянуть во всякие нехорошие ценности и принципы, которые сейчас разлагают, уже разложили Европу и Соединенные Штаты Америки, и поэтому здесь и гомосексуализм, и дальше по списку, и все НКО, иностранные агенты – это же все разлагает нашу нравственность. Вот. С другой стороны… и, соответственно, раз это разлагает нашу нравственность, нужно вот пытаться понять, по каким направлениям это нас разлагает, да? Появляются какие-то такие вот точечные законы: вот это нас разлагает, это нас разлагает, там, мат в кино, выясняется, что нас разлагает – тоже надо запретить. Вот. Потом, есть такое неформальное соревнование думцев самих с собой, в какую сессию или какого созыва Дума примет больше законов. Ведь их же выдумывать все сложнее и сложнее. И закон, он либо должен фиксировать некое сложившееся положение вещей и, вообще-то говоря, не мешать жить, а просто говорить: да, вот эту норму мы теперь считаем законом. Она так сформировалась, мы договариваемся, что мы по этой норме будет жить. Нельзя ввести искусственно норму, нельзя сказать: давайте поменяем, там, восток был здесь, станет с противоположной стороны. Понятно, что так жить не получается. И тогда начинается вот такое выдумывание законов, вот высасывание из пальца. Проще всего что-нибудь запретить.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Конечно.
С. АЛЕКСАШЕНКО: А самое главное, что все понимают, что вот тотального контроля за исполнением запрещающего закона быть не может. Суровость законов российских искупляется необязательностью их исполнения. Это знают и авторы законов, и те, кто надзирают за законами…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, ну, почему? А вот коррупционная составляющая, наша любимая тема, она же все растет и растет, когда каждый чиновник знает, что у него все больше и больше поводов как-то что-нибудь какую-нибудь коррупцию рассадить где-нибудь.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Хорошо, у нас же коррупцию, никто же не собирается с ней бороться, правильно? У нас законы приняли по борьбе с коррупцией, законы хорошие, надо сказать, по большому счету, они достаточные, для того чтобы с коррупцией всерьез начать бороться. Но ведь власть не хочет этого делать. Нельзя бороться с коррупцией, если у вас нет независимых СМИ. Нельзя бороться с коррупцией, если нет независимого суда, если нет равенства всех перед законом, если нет политической конкуренции. Вообще говоря, оппозиция должна поедом грызть правящую партию, доказывать, что они воруют, нечестные, коррупционеры. На этом же строится борьба с коррупцией, а не на том, что сидит один умный человек в Администрации президента и говорит: так, с каким бы министерством мне сегодня побороться? А дай-ка я посмотрю на досье вот этого министерства. Ну, министерств у нас много, там новые плодятся…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все больше и больше. Я никак не могу запомнить кабинет министров, потому что все время появляются новые лица.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Разве это важно?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вдруг рейтинг придется считать.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Да это наши слушатели быстро отреагируют, они найдут, кого как отрейтинговать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А с другой стороны, никто, в общем-то, особо ведь и не возмущается, не обращает внимания на то, что происходит внутри страны, потому что все заняты обсуждением украинских событий, сейчас все внимание, всей страны, и это, мне кажется, без преувеличения, все говорят только про Украину. Что тут внутри России – уже никому не интересно.
С. АЛЕКСАШЕНКО: В этом нет ничего удивительного. Точно так же, как у политического руководства нет экономической повестки дня, точно так же у вот нашего общества, которое, как выясняется, 94% наших граждан получают информацию о событиях на Украине только из телевизора, и мы понимаем, какая информация идет, то есть, абсолютно односторонняя, однонаправленная, с большим количеством вранья. Ну, о чем еще тогда говорить, когда ты слышишь по телевизору одно и то же каждый день? И самое главное, с пролетарской правдой, да, такая прямота: фашисты, бандеровцы – очень красивые слова звучат. Война священная, там, у всех, победить, победа будет за нами. Это, на самом деле, пропаганда, она же действительно, вот когда идет речь о промывании мозгов, чем она примитивнее и чем более настроена на такие агрессивные цели, на борьбу, она действительно может быть очень эффективной. И, собственно говоря, неслучайно эти триста журналистов, секретным указом награжденных за объективное освещение событий – уже смешно, да? За объективное освещение событий людей награждают секретным указом, чтобы, не дай бог, об этом кто-нибудь не узнал. Понятно, что ни о какой объективности речи быть не может в данной ситуации. Народ понимает, что это главная тема, а как же, а как же, наших братьев обижают. Ведь мы же Крым почему захватили? Да потому что там русскоязычное население обижали, оказывается. Примеров не было, так и не удосужились…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: … но все поверили на слово.
С. АЛЕКСАШЕНКО: … но все поверили на слово.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушайте, а, кстати, все же говорили, что сейчас надо проследить и понять, остановится Владимир Путин и Россия, остановится на Крыме или пойдет дальше. Вот прошли эти референдумы в Донецке, Луганске – и что?
С. АЛЕКСАШЕНКО: И ничего.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И ничего.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Пока… Россию ждет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Россия ждет? Или все ждут Россию?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Все ждут Россию, а Россия взяла паузу по Станиславскому и держит эту паузу. Но очевидно, что события не будут развиваться так же, как в Крыму, где немедленно после подведения итогов референдума тут же объявили, что на следующий день мы примем Крым в состав России.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушайте, там и событий таких не было, как в Донецке.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Да, да. И это говорит о том, что события в Донецке, они, видимо, из другой пьесы, не из пьесы «аннексия Крыма», а из какой-то другой пьесы с каким-то другим названием, с каким-то другим сюжетом. И вполне вероятно, что мы это узнаем через какое-то время, когда эти события закончатся тем или иным образом. А может быть, они, знаете, в ожидании Годо? И вот в таком ожидании развязки события на Востоке Украины будут продолжаться, продолжаться, продолжаться, и много времени будут продолжаться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Насколько здесь президентские выборы, которые вроде пока не отменяются и должны состояться 25 мая, могут стать важным этапом?
С. АЛЕКСАШЕНКО: Президентские выборы в Украине, они в любом случае важный этап, потому что государству нужен законно избранный президент и нужно политическое руководство, которое возьмет на себя ответственность за все дела государства. Тем более, что лидирующий кандидат Петр Порошенко, он заявил о том, что после этого должны будут пройти выборы в Верховную Раду. То есть, вот измениться состав политиков, действующих политиков в государстве, должен произойти, и дальше там уже повестка дня, там, референдум о федерализации Украины, да, или о расширении полномочий регионов, об отходе от унитарного государства. Поэтому, конечно, люди, которые сегодня сидят в киевских кабинетах власти, они не чувствуют себя вот такими долгоиграющими политиками, они понимают, что их мандат может закончиться через 2-3 недели, и, конечно, они не склонны к принятию каких-то крупных стратегических решений. Поэтому для Украины это исключительно важно, так же, как, в общем, и для мирового сообщества тоже.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Для мирового сообщества и для России, которая пока не озвучила ничего относительно каких-то кандидатов.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Ну, и для России, которая уже после этого не сможет разыгрывать карту, что это государство, у которого нет законных органов власти. После того, как весь мир признал. Ну, мы, конечно, можем говорить, что Баба Яга против, и что весь мир признал законность украинских выборов, а мы не признаем, потому что там не было Чурова, который считал голоса. Ну, знаете, мир не знает, кто такой товарищ Чуров, и как-то без него живут в других странах, и ничего, неплохо живут, надо сказать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А нам он мил. Фотографирует хорошо.
С. АЛЕКСАШЕНКО: Мил, любим, и мы его держим на своем заслуженном месте, это правда.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Спасибо большое. В программе «Особое мнение» сегодня выступал Сергей Алексашенко, эфир вела Татьяна Фельгенгауэр. Всем счастливо.