Виктор Ерофеев - Особое мнение - 2015-12-31

Д.Пещикова

В.Ерофеев: Мы наш бронепоезд как раз гоним обратно в архаику

И вот тут вот был какой-то момент, на мой взгляд, ошибочной обиды. Тут много вообще... Вообще за 15 лет очень много всяких обид произошло ненужных, совершенно ненужных, не свойственных настоящему мужчине. Ну, были и такие обиды, что «Зато у нас есть ядерное оружие, зато у нас есть армия». Ее подтянули за эти годы, что, в общем-то, само по себе неплохо. Я вообще считаю, что замечательные люди есть в российской армии. И, кстати говоря, поздравим их тоже с Новым годом. Они тоже нужны, но дело не в этом. Дело же не в том, что они нужны. Дело в том, что нам нужна модернизация. Нам нужна реальная модернизация XXI века. А то, что мы сейчас делаем, мы наш бронепоезд как раз гоним обратно в архаику. Причем, под свист такой, улюлюканье толпы, довольной этим делом, потому что, все-таки, модернизация – это ответственность, это надо взять на себя ответственность быть свободными, ответственность быть умелыми, ответственность быть энергичными, предприимчивыми и так далее. А тут вот так лежишь и так тебя выносит прямо волна в архаику, и сидишь перед телевизором, и радуешься, как вообще разжигается война.

А здесь разве никакой ответственности нет?

Здесь нет никакой ответственности. Нет. И здесь потакание тем архаическим чувствам, которые, действительно, часто всплывают у разных народов. Мы видим, и в Европе иногда бывают такие какие-то непонятные чувства. Но тем не менее, там, все-таки, они перебиваются иными. А здесь мы всё больше и больше видим, как мы погружаемся в какую-то страшную раковую болезнь.

Вот, для меня раковая болезнь России – это любовь к Сталину. Вот, Сталин – это рак. Это наш рак, и я вижу, как метастазы бегут по стране, с ними никто не борется. Это считается, что пригодится. Считается, что надо всех помирить со всеми.

То есть если Западная Германия выбрала путь отказа от тоталитаризма, то у нас решили тоталитаризм считать главным таким знаковым составляющим моментом.

Это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Сейчас прервемся ненадолго и вернемся в студию.

РЕКЛАМА

Продолжаем выслушивать особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Виктор Владимирович, смотрите, что еще помимо поздравления с Новым годом сегодня Владимир Путин успел сделать. Он подписал новую стратегию национальной безопасности, утвердил ее. Довольно обширный документ, довольно объемный, но есть некоторые интересные моменты, как мне кажется. Смотрите, с одной стороны, заявлено, что США остаются важным партнером, и Россия хочет выстраивать партнерские отношения с США. С другой стороны, в этом же документе открыто указывается, что терроризм, экстремизм и все вот эти тлетворные явления, которые в мире распространяются, они происходят от двойных стандартов, которые исповедуют некоторые страны. Мы понимаем, опять же, о каких странах идет речь, и понимаем, что в этом списке в том числе США. Это такой, двойственный подход или вы не видите здесь противоречий?

Ну, это такой исторический подход у России к Западу. Россия всегда мучилась с Западом. Правда, Запад тоже мучился с Россией. Но Россия всегда мучилась.

Вообще, на самом деле, Россия бы хотела, чтобы Запад поставлял технологии, и не мешал со своей глупой демократической идеологией. Вот, всё бы поставлял бы вообще, тут работал бы, делал и не мешал бы. А Запад говорит «Ну, раз технологии у нас хорошие, так, может быть, у нас еще есть что-то хорошее?» Мы это не покупаем. Вот, второе мы не покупаем.

Вообще за этот год, мне кажется, произошла очень любопытная вещь. Наконец, увидели границу, где проходит граница между разными ценностями. Поскольку и на Украине, и в Сирии идет война ценностей, то тогда выяснилось, что в этой войне ценностей очень важно понять, где же наши ценности?

И, вот, весь 2015-й год наше население посылало сигналы о том, что наши ценности, в общем-то, не очень далеки от халифата. Недалеки они. Вот. Они недалеки, потому что, конечно, нужен вождь, нужно строгое отношение и даже и к вам, женщинам, в общем – чуть что, пороть вас надо.

Ну, вот, совсем недавно, помните, когда Кадыров вызывал эту женщину с мужем?

Да. И не только Кадыров, нет. И вообще здесь в Москве какой-то был праздник – там вообще показывали примеры русской порки так радостно на Тверской.

А, да-да. Но там не только к женщинам применимо это было.

Нет, конечно! Но там же еще к врагам. Ну а женщины – всегда враги. Ну, в общем, там если это всё собрать вместе... И я подумал, что мы как-то, наверное, забыли, что у нас в 1917-м году-то было? У нас у самих было Исламское государство, в общем-то. Троцкий с Лениным сделали такие. Сколько мы расстреливали заложников, сколько дворянок переизнасиловали и убили под крики матерные? И сколько вообще всего произошло?

Теперь, в общем-то, через... Ну что? Там еще 100 лет не прошло, теперь мы, как бы, внешне ужасаемся, но внутри-то у нас сидят те гены, которые сидят. И нам очень трудно перекодироваться. А те гены западные сидят в очень маленьком проценте людей. И получается страшная такая картина, когда всё то, что антизападное, нам социально близко. Всё то. И всё западное нам, в общем-то... Ну, да, какие-то машины у них там хорошие, самолеты есть. Ну и что? А вообще сами-то они, в общем, гниль.

Ну, по этой логике, по этой схеме нам должно быть близким и вот это запрещенное Исламское государство.

Так оно же очень близко нам. Реально. То есть, в общем-то, я думаю, что если бы матросики 1917 года встретились бы с этими ребятами, то, я думаю, был бы мир и дружба, и вообще бы этого вот и было «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

Но, все-таки, там были антирелигиозные основы, а здесь – религиозные исламские основы.

Ну, там религия сразу возникла иного свойства – у нас коммунизм стал религией. Я думаю, договорились бы. Потому что важна не сама по себе религия, а важна вера в то, что есть что-то важнее человека. И те, и другие были убеждены в этом. Только рифмовали это по-разному. Ну, я думаю, они бы договорились. Я думаю, они и сейчас договорятся, только это как-то будет сложно, потому что здесь уже какие-то были высказаны со стороны вот этой запретной, запрещенной организации, в общем, такие, антироссийские тезисы.

В.Ерофеев: Весь 2015-й год наше население посылало сигналы о том, что наши ценности не очень далеки от халифата

Да, в общем, прямые угрозы были.

Да, прямые угрозы. Ну, в общем, с другой стороны, всё равно красная линия проходит вот там, на Западе. И там, действительно... Мы получаемся какой-то разорванной такой страной, где где-то 15% населения считают, что вот там вот настоящие партнеры и настоящие коллеги, и остальные 80% очень сильно подозревают, что у нас придут, отберут все природные ископаемые, потом всех женщин отберут хорошеньких и будет беда.

Ну, вот смотрите, возвращаясь к началу этой части разговора. Вы сказали, что у нас давно сложились такие отношения с Западом, что мы хотим технологий, но не хотим идеологии их. До этого вы говорили о том, что Владимир Путин тоже человек, который не был всегда тем Владимиром Путиным, которым он сейчас является. То есть он таким сложился.

Вот тут интересно. Вообще он поначалу достаточно гибко себя вел. Он пришел...

Ведь, были те известные выступления, когда он говорил о том, что у нас очень близкие пути с Западом, и мы должны идти вместе.

Да нет, вообще мы должны сказать, что здесь оппозиция его слишком сильно мочит в какой-то ерунде, потому что это человек интересный, яркий и по-своему, в общем, талантливый. Он сказал «Вот, смотрите, - он сказал, - давайте проверим силы нашей страны». И потом вместе со своими помощниками то тут не тянет, тут не тянет, тут мы не китайцы, там не китайцы.

Я, вот, кстати говоря, сейчас смотрю на вас, вспоминаю: мне покойный Боря Немцов, с которым мы дружили... А когда мы начали дружить, он мне очень много рассказывал о раннем Путине и о Ельцине. Потом как-то наши разговоры ушли, вообще вне политики были.

И он рассказывал, что когда он пришел с ворохом писем к Путину, раннему Путину, да? А все эти письма были от интеллигенции против гимна советского. Вот он, значит, явился и сказал там... Не помню, там, по-моему, 300 человек, а, может, больше. Ну, в общем, короче, все такие, яички золотые. И он тогда говорил, что у него с Путиным были вполне приличные отношения (что и Путин, кстати говоря, подтвердил недавно).

Вот, он пришел и сказал, что «Вот, интеллигенция не хочет. И надо оставить гимн Глинки». А, вот, Владимир Владимирович, судя по тому, как сказал Немцов, он ему ответил «Какой народ, такие и песни». Вот. И вот тут очень интересно. Мне кажется, вот это вообще стык времен. И Боря мне сказал «И тут я растерялся. Я ему ничего не ответил». Я, во-первых, подумал, в общем, что зря Боря растерялся, можно было сказать, что, в общем, народ – это нечто такое, что подлежит и какому-то просвещению, и вообще воспитанию, и ничего плохого в том, что... Вот, мы же сейчас это телевидение развернули в пропагандистскую сторону. А можно было развернуть его в просветительскую и много сделать. И, вот, наверное, сами знаете, я внес тоже скромный-скромный вклад со своим «Апокрифом» – вот, мы пытались чего-то такое делать просветительское.

Так вот. И тут вот был этот стык. С одной стороны, «Какой народ, такие и песни», и, в общем-то, давайте скажем прямо, тут очень много презрения к народу. Ну, мол, сидит в болоте, пусть и сидит дальше (народ).

Ну, если ему комфортно в этом болоте, что?

Да, конечно. Не, ну, есть же такие млекопитающие, которые любят. А с другой стороны, это было ощущение того, что не вытянет, вот, из болота тащить бегемота не получается, да?

И вот здесь остановилась эта телега (или поезд) и покатилось всё назад. Оно какое-то время будет катиться, будет работать, потому что, действительно, на вот этой вот инерции сильного архаического сознания, которое у нас есть, тут можно еще проехать достаточно далеко.

А куда можно? Докуда можно доехать?

Ну, да, я думаю, до станции, которая будет называться «Гол, но сокол». Вот, там же, ведь, испытания – всё это очень важное.

Это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Мы скоро вернемся.

НОВОСТИ

Писатель Виктор Ерофеев со своим особым мнением. Раз уж вы упомянули Бориса Ефимовича и всё, что он вам рассказывал, сейчас развивается дело об убийстве Немцова, и в том числе были несколько таких, громких заявлений со стороны следствия. Поэтапно, да? Сначала было объявлено, что не найден политический мотив. Затем окончательное обвинение исполнителям, и организатором назван водитель Руслана Геремеева Руслан Мухудинов. Это вот такое на данный момент развитие дела. Как вы думаете, почему решили, скорее всего, судя по всему, не искать дальше каких-то других организаторов и заказчиков? И почему исключили эту политику?

Ну, я думаю, тут всё очевидно. В общем-то, я ничего такого нового не открою. Понятно совершенно, что кто бы ни убил Немцова, кто бы ни убил, всё равно это радость власти, потому что он был единственный оппозиционер, который имел огромные международные связи, который знал, где и как люди прячут деньги большие. И поэтому он представлял большую опасность, реальную опасность представлял. И потом, у него была харизма: его, действительно, в общем-то, даже если эти взгляды совершенно не удовлетворяли людей, его всё равно принимали, готовы были с ним разговаривать. Поэтому, в общем-то... Он был слишком яркий для вот этого самого нашего пораженного организма страны, пораженного раком. Слишком яркий человек был. И слишком здоровый в этом смысле.

Вообще я, на самом деле, чем дальше, тем больше я думаю о том, где же зародился вот этот рак? Откуда это взялось? Потому что, конечно, я не знаю никакой другой страны, где бы люди были в восторге от диктатора, который там поубивал огромное количество людей. Огромное, да?

Вот, я уже говорил на «Эхо», что я был на Соловках. Это же вообще невероятное такое переживание, да? И что, наверное, там надо ставить памятники и Сталину, и Дзержинскому. Но, ведь, и там есть люди, которые вполне откровенно защищают Сталина. Правда, там как-то они так, ну, ежатся. А вообще, вот, нет. И я думаю, ну, когда это? Сталин же – это такая, сильная метастаза. А также, в общем, вот эти все представления о том, что, в общем, жизнь – это сладостное испытание, это такой садомазохизм какой-то удивительно виртуозного значения, когда, собственно, всё, что годится к тому, что ты будешь жить лучше, у тебя будет здоровая семья, у тебя будет много хороших, важных, красивых... Мне в жизни всё это не нужно. А что нужно? А, вот, нужен с гиком вообще опричнине такой налететь и вообще порубить в капусту врагов, и самим погибнуть, и всё равно. И потом радоваться победе, когда людей столько полегло, и так далее.

Вот, где это зародилось? Вот, это что? Это такая?... Когда мы пошли на компромиссы с Татаро-монгольским игом?

Ну а вы чувствуете какую-то радость со стороны властей по поводу убийства Немцова? Торжество, ликование?

Я не думаю, что радость. Я думаю, что это совершенно верно, вот, правильно тут Венедиктов говорил. Я думаю, что Путин, наверное, пришел в ярость и, действительно, еще один труп оппозиционера навесили вообще на режим, и так далее, и так далее.

Но в таком случае в его же интересах должно быть расследование?

Но дело же в том, что это... Это же... Ну, они же не одноклеточные. То есть одна клетка радуется, другая скорбит. Вообще политики – я же их наблюдал с самого детства. Вот, у меня, так сказать, папа – политик, и ходили к папе политики. Политики – это люди, которые, в общем-то, не особенно плачут, когда кто-то гибнет, просто потому, что там меряются другими измерениями жизни. Тут интересы страны, интересы государства, интересы Министерства иностранных дел или там еще чего-то такого. А это, как бы, ну, вот, ну, случилось, да, ну, надо идти дальше. Никто не плакал.

Но, ведь, никто не предлагает плакать, биться головой о стену и прочее. Но есть же какие-то юридические рычаги?

Нету. Таких нету рычагов. Обломали рычаги. Да нет, ну какие рычаги?

То есть у нас в принципе расследование объективное невозможно, вы считаете?

В.Ерофеев: Кто бы ни убил Немцова всё равно это радость власти

Я думаю, что мы с вами согласимся, что это сложно. Смотря, в каком деле. Если, вот, когда на меня 2 каких-то кавказца напали с ножом и с пистолетом на рынке, ну, в общем, был момент такой, сложный. Я сидел и думал, убьют не убьют? Они кошелек у меня, значит, увидели, и я даже над ними немножко сначала поиронизировал, но, в общем, зря. Они уже стали ножом тыкать. Я думаю, в этом случае, наверное, было бы справедливо, нашли бы их. Но их не нашли, все видео были сломаны, меня повезли, уговорили, чтобы я не говорил, что меня там поцарапали, потому что, как бы, другое уже тогда заводится дело. И я понял, что даже с этими... Так, конечно, ничего не нашли никогда. Ничего. Это было в 4 часа дня на Дорогомиловском рынке, 15 метров от входа, где стоит куча народа. Пришли, один достал нож, другой достал револьвер. И потом они с гиком бежали, и один так держал револьвер, чтобы к нему не подбегали. Отобрали там деньги. Не так много, кстати говоря.

Ну, смотрите, совершенно не политическая история, и даже здесь невозможно найти.

Да, ничего. Нет, мне сразу... Во-первых... Не, сразу приехали, через 15 минут приехали. Причем, сначала откуда-то приехали журналисты с телевидением и всё прочее. Но полиция была хмурая, хотя приехал генерал и всё прочее. Потому что им чего-то, вот... Вот то, что какое-то такое опять резонансное что-то, какой-то писатель подвернулся да еще чего. И вообще... А вдруг как-то там что-то постановочное?

И вообще я понял по этой истории, что полиция – это тоже халифат. То есть это не мои ценности. С ними невозможно. Они, наверное, милые люди. Ну, милые люди и в халифате, наверное, есть. Но, ведь, беда страны заключается в том, что те, кто командуют, они имеют абсолютно другие ценности. С ними не договоришься просто не только про Сталина, а вот так вот, потому что они...

Это другие с вами ценности, но не с тем самым народом, про который мы говорили раньше.

Там какой-то второй полицейский так хмуро говорит «Ну вот, уже вызвали журналистов». Я ему говорю «Я не вызывал» (я ему говорю, честно говорю). Да и зачем?

А потом какая радость! Потом все газеты написали. Мне сказали потом, 100 газет написало в России, что меня чуть не убили. У меня выходила книжка про Ленина, и про книжку никто не написал, что «Во, вышла книжка новая». А, вот, что «Во, порезали! Да еще кавказцы...» И поразительно: один был такой красавчик, совершенно красавчик, а другой – страшная морда. И все-таки, вот... Это поразительно. Ничего. С концами. Никогда мне никто ничего не сказал.

И, вот, все-таки, возвращаясь к расследованию убийства Немцова, то есть проблема даже не в том, что это политическое дело (ну, мы не будем, наверное, это отрицать, правильно?), а вообще в работе системы. То есть даже если бы не политика совсем, всё равно никого бы не нашли.

Нет, но он мешал. Он мешал этой системе, и система каким-то образом его выплюнула. Конечно. Он реально мешал. Он слишком, действительно, много умел и много делал.

И система не заинтересована в том, чтобы узнать, где истоки этого дела, кто был первым звеном, потому что для нее это опасно?

Система знает. Но она просто не должна на площадь это нести.

Система в лице кого? То есть, вы думаете, Путин тоже в курсе?

Я думаю, что система знает, кто это сделал.

Вот так вот? Хорошо.

Я думаю, да. Тут бункер такой, за который это всё не выносится. Но, вы знаете, Даш, я вам скажу. Просто я это знаю просто потому, что был в этой семье собственной моего папы, который, может быть, в общем-то, как-то по роду службы, все-таки, был человеком скорее культуры, Юнеско там вообще и всё прочее. Но там же были, вот, помощник Брежнева приходил, вообще люди из газеты «Правда». Я это всё видел. И там, в общем, совсем по-другому складывается.

Там вот эта декларированная бесчеловечность – она хорошо запакована. Просто ее уже не обсуждают. Она есть и всё. Но вот когда после Ельцина пришли новые люди и началось, вот здесь меня поразило, что эта бесчеловечность такого советского типа стала, действительно, декларироваться, начиная с «Курска», когда вдруг выяснилось, что не важно, что там люди погибли.

Ну, понятно.

Вот, лодка важнее людей, борьба с терроризмом важнее жертв терроризма.

Тоже людей. Ну, понятно. Всё, что угодно...

И дальше, и дальше, и дальше. И посмотрите, ведь, мы говорим сейчас о Боре. Я его очень любил. Действительно, яркий политик. Вот, можно было только представить себе, что могло быть с Россией, если бы он стал президентом, если бы Ельцин на него посмотрел более внимательно.

А, вот, посмотрите, вот столько людей погибло над Синаем, и всё равно мы говорим о победе во Второй мировой войне, а не говорим, все-таки, как это...

Ну да. Возвращаясь к началу нашей беседы, да.

Единственное, что можно в этом году сказать, что, все-таки, дальнобойщики порадовали реально, что они сумели, сделали. И мне кажется, что если говорить о будущем, то я бы каждому пожелал быть немножко дальнобойщиком.

Раз уж вы начали сами подводить итоги года... Я вас хотела к этому тоже привести. Какие еще события, может быть, тоже протесты какие-то самыми главными в уходящем году назовете? Ну, не обязательно протесты. Просто события.

В.Ерофеев: В 2015 году всё играло на руку нашим дорогим силовикам

Ну, конечно, вообще... Я так посмотрел, тоже как-то готовился к этой программе, все-таки. Вообще вон через несколько часов Новый год.

Вообще в 2015 году всё играло на руку нашим дорогим силовикам – там одни запреты, одни за другим, и всё просто какая-то... Просто бездна запретов. И, в общем, они победили. То есть в этой шахматной игре там все победили те, которые явно за той красной линией, с другой стороны.

Поэтому я бы не сказал, что этот год был удачный для будущего России, он был удачный для ее архаического прошлого. Тут Россия поцеловала Россию вот в таком обличье.

Но мне кажется, что тут есть некоторый момент вот какой. Я чувствую, что немножко люди устают от того, что цены повышаются, потому что одно дело цены, а другое дело идеология. И мне кажется, что будет больше ворчания и...

Так холодильник победит телевизор?

Я думаю, не холодильник победит. Я думаю, что, все-таки, какой-то здравый смысл. И я бы пожелал людям оставаться людьми и искать здравый смысл.

Давайте тогда на такой оптимистичной ноте завершать. Спасибо большое. Это было особое мнение писателя Виктора Ерофеева.