Яков Уринсон - Особое мнение - 2018-02-12
12.02.2018
О. Бычкова
―
Добрый вечер. Это программа «Особое мнение». С особым мнением у нас сегодня Яков Уринсон. Добрый вечер вам. Мы не можем не начать сегодняшний разговор с этой ужасной истории с самолетом АН-48. Безумно, бесконечно жалко людей, конечно. Просто невероятно.
Я. Уринсон
―
Ну, кроме соболезнования хочется понять, как это могло произойти. Самолет, как я слышал информацию по радио сегодня, был вроде бы в полном порядке. Буквально за несколько минут до аварии пилот был в нормальном состоянии. Шутил с тем, кто с ним говорил, с диспетчером. Вроде все было абсолютно нормально, так что, конечно, надо разбираться. И понять, как это могло произойти, в чем там. Абсолютно убежден, что это вряд ли ошибка пилотирования. Поскольку стандартная ситуация и вроде бы самолеты эти достаточно надежные. Надо разбираться.
О. Бычкова
―
У вас нет ощущения как у человека, который хорошо знает как, например, была устроена власть в предыдущее десятилетие, что система изнашивается, а рычаги управления становятся все короче и малоэффективнее.
Я. Уринсон
―
Я очень давно далек от сегодняшней власти. Но знаю, когда у нас происходили такие события и в авиации, к сожалению, чаще случалось в угольной промышленности, я отвечал за угольную промышленность, обычно был председателем комиссии, которые создавались и расследовали всякие аварии на шахтах, разрезах и так далее. Существует жесткий достаточно регламент, который позволяет разобраться и понять причины аварии. Во всяком случае, в тех случаях, когда я или участвовал в комиссиях соответствующих или возглавлял эти комиссии, в том числе авиационные, правда, в военной авиации происшествия. Удавалось понять, что к чему и предотвратить следующую аварию. Это ответственейшая, важнейшая и очень квалифицированная работа. Я в основном с военной авиацией был связан, в то время сверхквалифицированные люди были, которые до деталей разбирались в этих происшествиях. Думаю, что сейчас тоже это будет сделано.
О. Бычкова
―
Вы думаете, что действительно будет проведена добросовестная работа.
Я. Уринсон
―
Да на сто процентов.
О. Бычкова
―
Мы видим, что то какие-то интересанты появляются из числа чиновников, то из числа собственно компаний.
Я. Уринсон
―
Я абсолютно убежден, что в случае с такого рода авиационными происшествиями создается комиссия, в которую входят профессионалы, прежде всего ребята, которые сами за штурвалом сидели. Ребята инженеры, которые занимались реальным инженерным обеспечением полетов. И их увести так сказать от истины, на мой взгляд просто практически невозможно. Скажем, в свое время работал в одной из таких комиссий, когда было летное происшествие. Не хочу вспоминать, какое. У меня в комиссии был Игорь Волк, но его было невозможно абсолютно в чем-либо убедить или если он уж понял, изменить его точку зрения было абсолютно невозможно. Стоял человек совершенно железно. Тогда было неприятное происшествие с серьезными последствиями. И на него пытались воздействовать, но я просто хорошо помню, что на таком простом русском языке объяснял, куда человеку находить сходить, прежде чем он ему в следующий раз это скажет.
О. Бычкова
―
Как к экономисту у меня, конечно, будут вопросы, связанные с экономикой или с тем, что находится рядом с экономикой. Но не могу не спросить о главной или может быть очень громкой новости, которая касается международной политики сегодня. Это, конечно, то, что происходит в Сирии. И то, что сегодня обсуждается с подачи телеканала Си-Би-Эс и с подачи Игоря Гиркина. Что российские так называемые наемники оказались под американским огнем и чуть ли ни несколько сотен человек, а Гиркин называет цифру в 600 с лишним, оказались погибшими. Насколько правдоподобно это выглядит?
Я. Уринсон
―
600 человек это абсолютно неправдоподобно.
О. Бычкова
―
Он говорит, 644, например.
Я. Уринсон
―
Говорить можно все, что угодно. Но это абсолютно исключено.
О. Бычкова
―
Он же оговаривается, что это вопрос сотен в любом случае.
Я. Уринсон
―
Не знаю. Думаю вряд ли. Я более-менее понимаю, как организовывается такого рода действие. Во всяком случае, раньше как организовывалось. И о сотнях людей там вряд ли идет речь.
О. Бычкова
―
То есть там не может быть такого континента в принципе огромного.
Я. Уринсон
―
Контингент может быть, но чтобы пострадало одновременно столько человек, я не понимаю, как может быть. Военные ребята, специалисты никогда не устраивают такие мероприятия, на которых одновременно присутствует такое количество людей. Если есть хоть малейшая возможность нанести удар по этой точке. Там опытные люди работают. Все эти «Вагнеры», я не понимаю, что это такое вообще. Частные наемники. А профессиональная армия, когда организовываются такие вещи, исключаю, что там была возможность нанести бомбовый удар с таким эффектом. Это просто невозможно. На мой взгляд.
О. Бычкова
―
Но, тем не менее, вы допускаете, что там может быть какое-то количество наемников, которые действительно могли там погибнуть и вопрос только в том, узнаем мы когда-нибудь, сколько их было, как их звали, что они там делали.Я.Уринсон: Точно знаю, что не буду голосовать за Владимира Владимировича
Я. Уринсон
―
В общем, да, я, говоря по-обывательски, вообще не понимаю, что мы делаем в Сирии, зачем мы туда полезли. Хоть убей Бог, не понимаю. Какие у нас там глобальные интересы. Или какие-то еще. В принципе не понимаю. Это первое. А второе, что такое частная наемная компания, как называется, не помню, но если там профессиональные военные, то, конечно, это чрезвычайное происшествие. Даже если это десятки людей поразили одним ударом.
О. Бычкова
―
Я сегодня читала какие-то рассуждения на эту тему, что этот контингент на самом деле находится там для того чтобы какие-то нефтяные месторождения контролировать или даже захватывать. Это может быть вообще? Зачем нам сирийские месторождения, еще такой ценой?
Я. Уринсон
―
Не могу комментировать, поскольку я с самого начала сказал, что я не понимаю, чего мы там воюем.
О. Бычкова
―
Вы думаете надо уходить оттуда?
Я. Уринсон
―
Не надо было, во-первых, заходить. Пережили Афганистан. Зачем нам еще Сирия.
О. Бычкова
―
Ну да. Давайте я вас спрошу теперь, я даже не знаю, это не называется, конечно, экономическая тема. Это называется тема рыбок и птичек. Но она все равно граничит с какой-то более масштабной историей. И в конечном счете даже может быть с экономикой. Какие версии, вернее какую версию из существующих объяснений этому рыбка-гейту, то, что сейчас называется этому скандалу, который происходит вокруг Олега Дерипаски, какая из версий вам кажется более правдоподобной? Что хочет уйти из-под санкций, каким-то очень хитроумным способом, которого никто не понимает до конца.
Я. Уринсон
―
Я тоже не понимаю абсолютно. Люди развлекались на каком-то частном корабле. Чего копаться в их белье. Не вижу смысла.
О. Бычкова
―
Вы не видите здесь никаких более крупных сюжетов, которые могут из этого выйти? История с Манафортом, история с санкциями, история с какими-то вокруг кремлевскими или еще какими-то правительственными битвами. Или это просто какая-то дурацкая история про какую-то глупую девушку и не очень сообразительного молодого человека.
Я. Уринсон
―
Еще раз скажу, что я не понимаю, что там происходило. Я по прессе могу следить, на каком-то кораблике Дерипаска вместе с какими-то еще людьми развлекались с девушками. А если бы они развлекались не на корабле. А в Москве в каком-нибудь клубе. Ничего не меняло, подальше от людских глаз, наверное, забрались. Не знаю. Но мне трудно это комментировать, я не понимаю, что там произошло. Зачем это все. Какая-то дикость абсолютная.
О. Бычкова
―
Хорошо, будем считать, что это дикость. У нас есть другие темы. Яков Уринсон в этой студии, бывший министр экономики России, профессор ВШЭ. И очередная какая-то, это дурацкая, конечно, история, но, наверное, не такая смешная для новосибирского пикетчика, который вышел в жилете с надписью «Путин – беда России», устроил какую-то акцию. А это, между прочим, старший научный сотрудник Института химии твердого тела, доктор физико-математических наук. Его оштрафовали за одиночный пикет. И таких историй каждый день приходит из разных регионов буквально одна нелепее другой. У вас есть рациональное объяснение, почему власть себя выставляет в таком идиотском свете.
Я. Уринсон
―
Если по закону такие пикеты разрешены…
О. Бычкова
―
Одиночный пикет? – конечно. Один человек может выйти и стоять, если он один. То есть на самом деле непонятно, почему два не могут стоять. Непонятный закон. Но закон, что один может стоять – существует до сих пор как ни странно
Я. Уринсон
―
Ну, тогда какие основания есть у власти как-либо противодействовать этому, я не понимаю. И главное - зачем не понимаю. Ну вышел парень с каким-то плакатом. Ради бога. Дай бог ему здоровья, что у него есть своя позиция в жизни. Можно только его приветствовать.
О. Бычкова
―
Это понятно. А почему люди из власти так подставляются бездарно. Это какая-то загадочная история.
Я.Уринсон: Говоря по-обывательски, вообще не понимаю, что мы делаем в Сирии, зачем туда полезли
Я. Уринсон
―
Я думаю, что это инициатива какая-то местной власти. Вряд ли была централизованная какая-то директива…
О. Бычкова
―
Наверняка, конечно.
Я. Уринсон
―
Ну, дураки и дороги, что поделаешь. Это наша беда.
О. Бычкова
―
ОПЕК повысила прогнозы мирового спроса на нефть. То есть цена будет повышаться опять.
Я. Уринсон
―
Трудно сказать. Знаете, мой покойный друг Егор Тимурович Гайдар говорил, что тот, кто берется прогнозировать цену на углеводороды, тот или проходимец или шарлатан. Прогнозировать цену, а тем более делать долгосрочный прогноз цены на углеводороды, на нефть, на газ, дело практически безнадежное. Даже краткосрочный прогноз и то он очень сложен. Зависит от миллиона факторов и экономических, и политических и технологических. Тем более сегодня кто еще несколько лет назад мог предположить, что американцы сумеют так далеко продвинуться в добыче нефти из этих месторождений известных. Сейчас они это делают и становятся серьезными игроками на этом рынке. Поэтому думаю, что вряд ли можно всерьез анализировать такие вещи. Ну, конечно, профессионалы должны уметь это делать и давать советы…
О. Бычкова
―
По крайней мере, делать вид, что они умеют это делать.
Я. Уринсон
―
Или делать вид. Скорее всего, они что-то умеют, но это прогноз, который делается не для того чтобы угадать, что будет, а, скорее всего, для того чтобы избежать каких-то отрицательных последствий.
О. Бычкова
―
По-прежнему существует закономерность, что чем лучше ситуация с ценами на нефть, тем стабильнее этот режим, который например арестовывает новосибирского доктора наук за одиночный пикет.
Я. Уринсон
―
Не думаю, что здесь есть хоть какая-то связь. Еще раз повторяю, очень сложно, никто не мог предвидеть, что так быстро будут осваиваться сланцевые месторождения нефти и газа. В США это произошло очень быстро, они вышли быстро на рынок. И это естественно повлияло на динамику цен на углеводороды. А дальше что, надо смотреть, поскольку там тоже есть свои проблемы, сложности, свои экологические последствия этих сланцевых залежей. Поэтому очень сложная тема, и конечно, в этом должны разбираться профессионалы. Но не думаю, что есть какая-то связь между ценой на нефть и арестами в Новосибирске.
О. Бычкова
―
Нет, не арестами. А устойчивостью режима как такового. Режим ассоциируется у нас уже с арестами, потому что слишком много арестов.
Я. Уринсон
―
Ну, конечно, режим зависит от цены на нефть, особенно в наших условиях, когда у нас там чуть ли три четверти доходов от экспорта зависит от природных ресурсов. В том числе углеводородов. Поэтому, конечно, цена на нефть сказывается на устойчивости нашей экономики, на бюджете. На бюджетных возможностях правительства и так далее. И власти вообще в целом. Это очевидно совершенно. Но прямого влияния, такой прямой стопроцентной корреляции, конечно, здесь нет.
О. Бычкова
―
А когда нам ЦБ говорит, что в январе отток капитала из России увеличился в 2,3 раза, это что обозначает.
Я. Уринсон
―
Это тоже надо смотреть абсолютные цифры одновременно он увеличился, если не ошибаюсь, до 29 кажется, миллиардов. Было время, когда отток составлял сто с лишним миллиардов.
О. Бычкова
―
Написано в январе 18-го года – 7,1 млрд. долларов по сравнению с 3,1 в таком же январе 17-го.
Я. Уринсон
―
Значит в два раза. Ну, никакой катастрофы я в этом не вижу. Отток капитала очень такая вещь волатильная. На нее миллион факторов влияет. По одной этой цифре нельзя ничего сказать. Хотя повторюсь, что отток капитала, конечно, вещь неприятная. Но, на мой взгляд, куда более страшная и неприятная вещь – отток качественных человеческих ресурсов. Вот здесь, по-моему, надо очень внимательно смотреть на те цифры, которые публикуются. Когда из страны уезжают десятки тысяч людей с высшим образованием, это уже неприятно. Приезжают в основном люди без какого-либо образования из наших бывших республик, в основном здесь полы подметать или улицы мести. А уезжают высококвалифицированные кадры. Это вещь очень неприятная. А отток капитала неприятно, но не трагично.
О. Бычкова
―
Алексей Кудрин в кулуарах съезда РСПП говорил журналистам, что после публикации кремлевского списка западные партнеры уже ввели для многих российских компаний дополнительные меры контроля. И это является проблемой для них, но в целом не оказывает большого влияния на российскую экономику. Вы согласны с такой оценкой?
Я. Уринсон
―
Да, согласен абсолютно. Не думаю, что публикация списка как-то серьезно повлияла на экономические или коммерческие отношения между нашими компаниями и западными. Что плохо для нас просто не вообще из-за этих списков, а из-за санкций – для нас резко подорожал кредит на мировых рынках. А на некоторые рынки просто лишились доступа. Это действительно плохо. Когда для нашего бизнеса деньги подорожали, причем серьезно.
О. Бычкова
―
А это подорожало для всех? Не выборочно, а в целом как средняя температура по больнице
Я. Уринсон
―
Санкции, да. Это серьезная вещь, когда деньги стали более дорогими. Естественно, более дорогими стали инвестиции. Это плохо для любой экономики. В том числе для нашей особенно, поскольку для нас приток иностранных инвестиций особенно важен. Поскольку вместе с иностранными инвестициями к нам приходят и современные технологии. Которых у нас нет. Санкции это вещь серьезная. А списки я не знаю, как они повлияли, на кого они повлияли. Даже если этот человек есть в списке, как-то возможно компании, которые стоят за этим человеком будут ограничены в выборе партнеров. Это всегда обходится, так или иначе, опять все сведется к удорожанию кредитов для этих компаний, ухудшение условий для бизнеса, но не катастрофические.
О. Бычкова
―
Наверняка ведь среди людей, которые попали в этот список, есть много ваших знакомых. Просто людей, которых вы лично знаете. Не сомневаюсь в этом просто ни одной секунды.
Я. Уринсон
―
Нет, не очень много.
О. Бычкова
―
Больше, чем один все равно. Или хотя бы один-два найдется. Как вы можете оценить настроения этих людей российских, которые оказались в этих кремлевских списках?
Я. Уринсон
―
Ни с кем из них я этого не обсуждал. Но думаю, что это, конечно, неприятно. И как физическому лицу это сильно неприятно. Как юридическому лицу - все эти списки обходятся тем или иным способом.Я.Уринсон: Ну вышел парень с каким-то плакатом. Дай бог ему здоровья, что у него есть своя позиция в жизни
О. Бычкова
―
А зачем тогда их принимать?
Я. Уринсон
―
Это политическая акция, это выражение отношения не только к этим людям, но и к стране в целом. Считаю, что для нас чрезвычайно неприятно и плохо для страны. Не столько для этих лиц, которые там пофамильно указаны, а в целом для страны вещь неприятная.
О. Бычкова
―
В моральном смысле.
Я. Уринсон
―
В моральном смысле, но и любые моральные вещи, рано или поздно сказываются на экономике. Это сказывается на эффективности бизнеса тех людей, которые туда попали и не только их, а вообще всех. Настороженно будут к нам относиться, как к людям, которые не совсем рукопожатные.
О. Бычкова
―
Наверное, это не редкая история в мире в целом.
Я. Уринсон
―
И сильно не частая. Насколько я понимаю.
О. Бычкова
―
А с чем это можно сравнить. Если мы не берем санкции против Ирана, против Каддафи или кого еще. На что это похоже, если проводить аналогии. Ну, просто чтобы понять, как это работает и что будет дальше.
Я. Уринсон
―
Мне трудно это анализировать, я не специалист по этой части. Считаю что это в принципе очень плохо не столько для этих людей, сколько для страны. Ну, как что. Вдруг обнаружат, что в стране много прокаженных. Это плохо.
О. Бычкова
―
И надо поставить санитарный кордон.
Я. Уринсон
―
Да. Как скажется, как конкретно люди себя поведут, здесь я ничего сказать не могу.
О. Бычкова
―
А вы думаете это теперь очень надолго?
Я. Уринсон
―
Думаю, что надолго.
О. Бычкова
―
То есть надолго, на десятилетия…
Я. Уринсон
―
Престиж такая вещь, которая зарабатывается годами, а потерять можно очень быстро. Чтобы восстановить опять нужны годы. И много-много серьезных действий, которые изменяют отношение. Конечно, это серьезно. Престиж вообще такая вещь, которую заслужить трудно, а потерять очень легко.
О. Бычкова
―
То есть когда-нибудь, когда может быть изменится внутриполитическая ситуация, внешнеполитическая ситуация, какой-то новой власти или изменившейся власти придется разгребать больше или меньше, чем например, разгребали в 90-е годы после Советского Союза.
Я. Уринсон - С 90
―
ми годами, конечно, сравнить нельзя. Поскольку 90-е, в 1991 и так далее году разгребали то, что копилось десятилетиями. 70 лет советской власти. Отсутствие частной собственности и так далее. То есть несравнимые вещи, из одной цивилизации переходили в другую.
О. Бычкова
―
Но там нужно было менять все законы.
Я. Уринсон
―
Абсолютно. Начиная от Конституции и кончая всем остальным. Здесь все-таки полегче.
О. Бычкова
―
Полегче, да? Принято уже такое количество этого всего, это же сотни…
Я. Уринсон
―
Конечно, все эти санкции неприятны. Но это не впервые. И были и другие такого рода отношения. Но не так, конечно, грандиозно, как то, что приходилось делать в 1991 году.
О. Бычкова
―
Хорошо. Давайте мы продолжим через короткое время. Яков Уринсон, профессор ВШЭ, бывший министр экономики России в программе «Особое мнение».НОВОСТИ
О. Бычкова
―
Мы продолжаем программу «Особое мнение». И про экономику, конечно, наконец, уже буду вас спрашивать. Действительно ли опять в этом году нам обещают какой-то невероятный экономический рост.
Я. Уринсон
―
Да, вы знаете, читал за последнее время несколько высказываний разного уровня чиновников, потому что нас в 18-м году ждет точно экономический рост.
О. Бычкова
―
Точно, теперь все. Раньше была просто разминка. А сейчас уже всё.
Я. Уринсон
―
Спор шел о том, как экономика будет расти то ли на 1,3%, то ни на 1,7%. То ли аж на 2%.
О. Бычкова
―
Это в 18-м году?
Я. Уринсон
―
Да. Но сейчас договорились, что рост в этом году, официальная вроде позиция, будет полтора процента.
О. Бычкова
―
А это бешеный взрывной рост называется.
Я. Уринсон
―
Это такая вялотекущая стагнация. И на самом деле это не очень позитивная картина, когда из года в год экономика не сильно падает, не сильно растет. Вот колеблется вокруг нуля. Если кризис, если рухнула, грохнулась экономика, то после этого начинается, разорились те компании, которые были нежизнеспособны, освободили поляну. И начинается быстрый рост после серьезного кризиса. А такой вялотекущий кризис, вялый и долготекущий кризис, это вещь очень опасная. Из нее очень тяжело выбираться. И нужна серьезная встряска. Не знаю, уж какая. Для того чтобы можно было перевести экономику в какой-то другой режим функционирования. И это серьезная ответственная и очень технологически сложная управленческая задача. Выбраться из кризиса, когда все рухнуло, оттолкнуться ото дна и ура, вперед. А вот выбраться из вялотекущей стагнации дело сложное.
Я.Уринсон: Люди развлекались на каком-то частном корабле. Чего копаться в их белье?
О. Бычкова
―
То есть это как хроническую болезнь лечить.
Я. Уринсон
―
Наверное. Нельзя говорить о болезни, все-таки, так или иначе…
О. Бычкова
―
Это нездоровое состояние.
Я. Уринсон
―
Но настораживает то, что уже четвертый год подряд падают реальные доходы населения. Это неприятная вещь. Пусть понемножку, но падают, если это будет продолжаться, то уже население начнет по-другому оценивать и действующую власть.
О. Бычкова
―
Не факт кстати.
Я. Уринсон
―
Не факт?
О. Бычкова
―
Все как-то терпит и терпит население.
Я. Уринсон
―
Это старый спор, кто сильнее: телевизор или холодильник. Пока в холодильнике что-то есть - сильнее телевизор. А если совсем он начинает пустеть, тогда становится сильнее, чем телевизор. Четвертый год подряд даже по официальной статистике падение реальных доходов населения вещь, на мой взгляд, которая должна заставить власть задуматься, что в консерватории не так.
О. Бычкова
―
Но это же история про наш внутренний кризис. Снаружи-то все по-другому.
Я. Уринсон
―
Понимаете, в том-то и неприятность, что американская экономика растет темпами, есть споры, но не меньше 3% в год. Огромная американская экономика, доля американской экономики в мировом валовом внутреннем продукте порядка 12%. Доля нашей экономики намного меньше – порядка 2-2,5%. И вот мы растет темпами полтора процента, огромная американская экономика, некоторые ее даже оценивают в четверть мировой ,растет темпами 3-3,6%. Ну конечно это показательная картина. Там экономические механизмы действуют, работают куда более эффективно, чем у нас. Мне кажется, что власть должна была бы сейчас серьезно задуматься, что надо в консерватории менять, как я уже сказал.
О. Бычкова
―
Вот это удивительная история, я услышала недавно, и как-то на меня произвело впечатление очень большое, что очевидно, что, говоря про телевизор, холодильник и терпение населения, очевидно, что у населения, у избирателей, у граждан России есть запрос на изменение. Это факт. То есть люди понимают, что надо менять в консерватории. В холодильнике, где угодно. Но очевидно, что все как-то работает не очень бойко. Но почему-то люди, тем не менее, адресуют этот запрос на изменение связывают его все равно с действующей властью. И, прежде всего, с действующим президентом. Это мне кажется какой-то очень странной историей. Потому что вроде как мы привыкли смотреть на другие страны, на американцев, на европейцев, когда у них все плохо в экономике, они идут и меняют правительство. Идут и меняют себе президента или кто у них где руководит.
Я. Уринсон
―
Система, которая работает в США, она куда меньше зависит от того, кто стоит во главе страны, чем наша система. Там все эти механизмы государственной власти за долгие годы отлажены, в огромном числе документов описаны. И смена власти даже, казалось бы, сильная, как мы наблюдали за последние лет 20, она не приводит к изменениям механизмов управления. У нас же смена первого лица может изменить полностью коренным образом всю систему управления. Вот так мы устроены. Такова наша традиция.
О. Бычкова
―
Собственно, мы это и видим уже. С 2000 года.
Я. Уринсон
―
Да, к сожалению, с 2000 года, к сожалению, к счастью здесь трудно сказать, не произошла смена первого лица. Реальной смены первого лица. А вот если она происходит, если мы вспомним Ельцина или еще раньше Горбачева, здесь изменения достаточно фундаментальные происходят.
О. Бычкова
―
Но я собственно это и имела в виду. Но почему так. Если действительно меняешь президента, меняется многое, если не все. И при этом люди хотят поменять свою жизнь очевидно, потому что цены, зарплаты и холодильники у всех разные. Но у всех одинаково становится хуже. При этом хотят поменять это все. И не хотят поменять власть. Вот я просто не могу найти этому объяснение.
Я. Уринсон
―
Здесь все зависит от степени наполнения или степени пустоты холодильника. У нас очень долго, начиная с начала 2000 годов, когда цены на наши экспортные ресурсы: нефть, уголь, газ, алюминий были буквально фантастически высокими, были гигантские доходы у государства, государство имело возможность значительную часть того золотого дождя, который на нас упал в результате цен на мировом рынке направить на то, чтобы улучшить уровень жизни абсолютно всех людей. Подчеркиваю, в 2000 годы было столько ресурсов у государства, что оно имело возможность, так или иначе, улучшить жизнь любого человека, начиная от пенсионера, кончая министром. И это, конечно, сильно укрепляло действующий режим. Сейчас у нас четвертый год подряд ситуация несколько иная на мировом рынке углеводородов. И у нас с бюджетом. Одно дело, когда огромный профицит бюджета, другое дело, когда бюджет балансирует на грани профицита и дефицита. Совершенно другие возможности. Нет возможностей обеспечивать какую-то поддержку за счет денежных вливаний, поддержку со стороны населения. Это, конечно, сильно меняет ситуацию. Поэтому думаю, что все возможно, но все зависит опять же от текущей ситуации. И от того, есть ли реальный лидер, как Высоцкий говорил «настоящих буйных мало», значит, нужны настоящие буйные, чтобы произошли какие-то изменения.
О. Бычкова
―
Юрий Сенин, например, из чата в Ютубе, а у нас есть и трансляция в Ютубе и чат, куда тоже можно задавать свои вопросы. Он спрашивает у вас опять про повышение пенсионного возраста. Говорят, что это даст рывок экономике, именно рывок – так формулируется. Считаете ли вы тоже так?
Я. Уринсон
―
Нет, я так не считаю. Считаю, что современная экономика, прежде всего, экономика высокотехнологичная. Осваивать новые технологии людям пожилым, это я говорю на основе своего собственного опыта куда тяжелее, чем людям молодым. И если раньше человеку было достаточно получить одно или в лучшем случае два образования, то есть один раз окончил институт, а потом курсы повышения какие-то. То сегодня практически переучивать надо как говорят ученые, переучиваться нужно каждые 3-5 лет. А переучиваться в возрасте 60 лет уже очень тяжело. Опять же говорю по своему опыту.
О. Бычкова
―
Ну можно заниматься чем-нибудь таким, где нет меняющихся быстро технологий.
Я. Уринсон
―
Там, где нет меняющихся технологий, именно это не вносит какой-то серьезный вклад в рост общественного производства. Сегодня совершенно другая экономика, чем была, скажем, 30-40 лет назад. Да и вообще в прошлом веке и начале еще может быть даже этого века, в прошлом веке все-таки экономика развивалась за счет отраслей материального производства, как их называли. Металлургия, машиностроение и так далее. То сегодняшняя экономика развивается за счет виртуальных, я бы сказал отраслей, ай-ти технологии, биотехнологии. И так далее. И здесь совершенно другой уровень образования нужен, другой уровень реакции на изменение внешнего мира. И эти изменения происходят очень и очень быстро. Поэтому, конечно, человеку уже в возрасте реагировать на них адекватно намного сложнее, чем молодому человеку с хорошим образованием.
О. Бычкова
―
То есть не надо повышать пенсионный возраст.
Я. Уринсон
―
Мне кажется, что если это такая социальная мера, чтобы поддержать людей из-за того, что у них низкие пенсии, ну возможно. Но с другой стороны, куда было бы правильнее, это уже сделано в значительной мере – разрешить получать нормальную пенсию и продолжать там работать на той или иной работе, пусть не на самых передовых рубежах.
О. Бычкова
―
Технологических.
Я. Уринсон
―
Но пенсионер в любом возрасте должен иметь возможность подработать. Тем более что сегодня это действительно, на мой взгляд, актуально. А рассчитывать на то, что люди в возрасте совершат технологический прорыв, это маловероятно.
О. Бычкова
―
Про выборы тут вас все спрашивают. Ваша позиция какая. Что делать людям, дайте совет опытного человека, разбирающегося в политике.
Я. Уринсон
―
Я разбираюсь в экономике, в политике я, к сожалению, плохо разбираюсь. Надо мной мои собственные дети, а теперь уже и внуки смеются. Что все мои политические прогнозы не оправдывались.
О. Бычкова
―
А не надо прогнозы. Надо совет опытного человека.
Я. Уринсон
―
Совет первый - обязательно идти голосовать. Для меня это совершенно на сто процентов очевидно.
О. Бычкова
―
А если люди не находят для себя ни одного приятного имени. В бюллетене.
Я. Уринсон
―
Бойкот, не пойду – это возможность всяким махинаторам твой бюллетень использовать в каких-то не совсем порядочных целях. Надо, конечно, идти голосовать, ну если не знаешь, за кого голосовать, выбери из тех людей, который тебе наименее противен. Я точно знаю, что я пойду голосовать, пойду на избирательный участок. Точно знаю, что не буду голосовать за Владимира Владимировича. Ну, подумаю за кого голосовать.
О. Бычкова
―
Спасибо большое. Это Яков Уринсон в программе «Особое мнение».