Евгений Ройзман - Особое мнение - 2018-12-18
18.12.2018
О. Журавлева
―
Добрый вечер. И у нас в гостях сегодня Евгений Ройзман, политик. И кем вы еще себя считаете?
Е. Ройзман
―
Слушайте, да просто Евгений Ройзман. Меня это устраивает.
О. Журавлева
―
Очень хорошо. Тогда к вам сразу же вопрос, который прислал наш слушатель на сайт «Эхо Москвы». Рексис пишет: «Вы делаете то же самое, что и Путин. Разруливаете житейские ситуации в ручном режиме. По-другому никак? Как заставить чиновников работать, то есть делать свою работу, за которую они деньги получают в нормальном режиме, в режиме закона?»
Е. Ройзман
―
То, чем я занимаюсь – это у меня такая общественная нагрузка. Личный прием граждан это то, что я умею делать лучше многих в России. Я этим занимаюсь с 1999 года. И у меня все время очередь стоит и люди идут. И если я на какой-то момент прекращаю этим заниматься, сразу же возникают вопросы: а почему, а когда. И поскольку я умею делать эту работу, я ее делаю. Потому что это реальная живая помощь людям. Мне некогда спасать мир и самое главное – не начинать этим заниматься. Я не готов этим заниматься. У меня времени нет. А вот так людям конкретно помочь в конкретных ситуациях – мне это приятно.
О. Журавлева
―
Хорошо. Но помимо того, чтобы доставить вам удовольствие от такой работы, наверное, нужно как-то так изменить мир, чтобы огромное количество людей не попадало в подобные проблемы, которые вы разруливаете.
Е. Ройзман
―
Слушайте, мир уже все пытались менять. Вон Ленин пытался менять, Гитлер пытался менять. Пол Пот пытался менять. Мне это все не очень нравится. А живая работа с живыми людьми, где ты видишь результаты своего труда – мне оно понятнее. Мало того, это собственно депутатская работа. Почему она очень важна, именно личный контакт с гражданами – потому что ты, потихоньку работая, систематизируешь и ищешь системные алгоритмы решений. То есть изменение в законодательстве. Эта работа очень важна для депутатов. У меня понимание есть, но каких-то механизмов менять системно у меня нет. Нет, я могу точечно помогать людям, все хотя бы знают, куда можно прийти. Потому что отправить человека в приемную «Единой России» или послать его в приемную президента – это все равно, что просто послать. А так вживую работаем. Команда сильная собралась, опыт большой и получается.
О. Журавлева
―
Замечательно. И есть еще тема, которую хотела с вами обсудить. Потому что мне кажется, она вас задевает. Это злосчастные выборы, которые… Выборы Кожемяки – так это называется.
Е. Ройзман
―
Слушайте, на самом деле мы должны понимать одну вещь – это, конечно же, не выборы. Это выборами называть нельзя.
О. Журавлева
―
Почему?
Е. Ройзман
―
Потому что по факту это переназначение назначенцев путем нехитрых электоральных мероприятий. Но то, что произошло в Приморье это конечно, история, абсолютно запредельная. Я в свое время сказал, что если Памфилова будет вести себя так же как Чуров, у нее обязательно вырастут усы и борода. Но она ведет себя так, что Чуров по сравнению с ней кажется таким принципиальным честным интеллигентом. И то, что происходит в Приморье. Это же происходит на глазах у всей страны. На глазах у всего мирового сообщества. Ну представьте себе, проходят выборы и на них побеждает совершенно другой человек. Которого не ожидали, который по сути спойлер. То есть там идет действующий и к нему прикрепляются…
О. Журавлева
―
Безопасный.
Е. Ройзман
―
Скажем так. Совершенно отфильтрованные абсолютно безопасные люди. И вдруг эти безопасные люди начинают выигрывать у основного кандидата. Ну, такого не бывает в природе. Тем не менее, он выиграл. Что делает власть? Вместо того чтобы глубоко вздохнуть и сказать: ну люди выбрали, пусть будет. Тем самым проявили бы уважение к людям, посмотрели, как можно в такой ситуации для них нестандартной работать. Вместо этого отменяют выборы. Они были и так сфальсифицированы, потому что это не настоящие выборы. Но они взяли, отменили результаты по сути фальшивых выборы и назначили уже после проведенных выборов следующие. Так вот эти фальсифицированные выборы, их не сумели в лобовую выиграть, их пришлось еще раз фальсифицировать. То, что их фальсифицировали – никаких иллюзий у меня нет, я просто смотрел то, что пишет Шпилькин, я посмотрел таблицы. Ну, любой человек, который в школу ходил не от дождя прятаться, в этих вещах разберется. Там еще более интересная ситуация возникла. По сути, фальсифицировали уже ранее фальсифицированные выборы и не настоящие нечестные выборы. Возникла следующая ситуация. Там столько наобещали людям, такие вливания понаобещали, перенесли столицу округа. Вот я просто скажу, что такое перенести столицу округа. Это для начала надо перенести дворец полпреда. И всю полпредскую эту, чуть ни сказать «камарилью», полпредскую структуру. Во-первых, конечно, институт полпреда сам по себе себя давно уже изжил. Никто не знает, чем они занимаются…
Е.Ройзман: Институт полпреда сам по себе себя давно уже изжил. Никто не знает, чем они занимаются
О. Журавлева
―
Но дворец у них есть.
Е. Ройзман
―
Дворец есть у каждого полпреда. У нас вообще гигантский дворец. Я думаю, что когда что-нибудь произойдет, его обязательно отдадут под какой-нибудь дом детского творчества. Я думаю, что это будет справедливо. Он огромный на берегу реки у нас. И он пустой совершенно, потому что там нечем заниматься. Но это ладно. То есть я просто думаю, кто были полпредами, за какие качества ставят людей полпредами. Но это отдельная история. Так вот, надо сначала перенести полпредство. Это надо найти дворец, потому что во Владивостоке никто на это не рассчитывал. На такое счастье. В Хабаровске надо все упразднить. Потом туда же должна переехать окружная прокуратура, окружной главк. Все министерства окружные, которые будут за округом. Это гигантское переселение, ничем не вызванное совершенно.
О. Журавлева
―
Может как-то закрутится жизнь по-другому во Владивостоке
Е. Ройзман
―
Где-то она закрутится. А где-то она еще сильнее…
О. Журавлева
―
А в Хабаровске затихнет.
Е. Ройзман
―
Да. То есть это как бы им такой месседж за то, что неправильно голосовали. Но теперь на 19-й год тоже порядка 19 выборов сентябрьских. Причем там такие, поблизости Челябинск, Курган… И все люди поняли, что если они будут прокатывать кандидата от власти в первом туре, то потом им могут наобещать всего и они это все могут получить. Мало того, по каждому такому поводу будет с места снова срываться вся администрация президента. Вся королевская рать, это картинка такая – пожар в публичном доме.
О. Журавлева
―
Во всяком случае, это весело.
Е. Ройзман
―
Если мы сейчас стараемся сделать так, чтобы было повеселее, есть еще разные способы. На самом деле ситуация достаточно идиотская. Очень некрасивая. Откровенно подлая. И с явным таким неуважением к гражданам. Поэтому посмотрим, как оно будет развиваться. Но это такая пиррова победа.
О. Журавлева
―
Скажите, Евгений, а в Хакасии не вышло также сделать. Или там другая история была.
Е.Ройзман: Когда Михаил Леонтьев выходит и называет главу Хакасии дебилом, к нему можно относиться снисходительно
Е. Ройзман
―
Я думаю, что в Хакасии нет такого отношения как к Приморью. В Приморье слишком много интересантов. В Хакасии немножко другая ситуация. Но в Хакасии мне самому интересно. Потому что парень, который выиграл и я видел, как он разговаривает, как он пришел на первую встречу с и.о. И я внимательно смотрел на этим разговором, тот начинает ему говорить о бюджете, о сложностях. И вот этот вновь избранный не понимает вообще, о чем идет речь. Вообще не понимает. И кто если посмотрит, нагуглит этот разговор, это такое впечатление оставляет. Другое дело, он молодой, если он будет честно относиться к своей работе, он через какое-то время вникнет. Попробует сформировать все-таки правительство. Посмотрит, кто работал, кого оставить, какой костяк. То есть это очень серьезный вызов в жизни. Я бывал в такой ситуации, когда вдруг тебя избрали, ты заходишь вовнутрь, глава полуторамиллионного города, и тебе надо быстро понять, как оно все работает…
О. Журавлева
―
А у вас тоже был такой шок?
Е. Ройзман
―
Ничего себе, ну, конечно, шок. Потому что ты сталкиваешься с тем, что снаружи ситуация выглядит совершенно иначе, чем изнутри. Ответственность колоссальная, ты в этом городе родился и вырос. И ты вдруг становишься главой своего города, где прожил всю жизнь и тебе нельзя посрамить. И конечно это такой вызов, ты должен моментально учиться. Я перечитал кучу учебников по муниципальному управлению. Я вынужден был быстро разбираться, что такое бюджет. У меня там первые две недели большая часть телефонов вообще не отвечала. И люди, которые меня встречали в коридорах, они прижимались к стенке. Потому что предвыборная очень жесткая была с соответствующей риторикой. То есть это очень непростое такое обучение, оно должно быть быстрое, качественное. И безошибочное. Потом разобрать, кого из команды оставлять, как себя вести. Это такая школа, и если у него получится, то будет молодец. Но пока никто там особым желанием не горит ему в этом помочь.
О. Журавлева
―
А вообще государство должно как-то озаботиться тем, как там муниципальные менеджеры…
Е. Ройзман
―
Государство в лице первых лиц не должно быть амбициозным и мелкообидчивым. Вот если люди проголосовали, значит всё – люди проголосовали. И исполнительная власть должна к этому относиться как к факту. Кого избрали – значит с тем будем работать. Вот это основной посыл. Не должно быть: с этим будем, с этим не будем. Ну и так далее.
О. Журавлева
―
И хотелось еще поговорить с вами вот о каких новостях, которые у нас появились сегодня. Подросток, устроивший резню в пермской школе, получил почти 10 лет воспитательной колонии. И бывшему ученику школы предъявлено обвинение в покушении на убийство, поджоге, нападении на охранника школы. Надеюсь, вы все помните, что жертв к счастью удалось избежать. Но история была с двумя мальчиками…
Е. Ройзман
―
Очень достойно себя вела учительница, которая защищала младших и просто не давала им пройти. И, конечно, это вызывает всяческое уважение. Срок достаточно серьезный. Но у малолеток вообще сроки ограничены 10 годами. Срок достаточно серьезный. Один насколько я знаю, в психушке.
О. Журавлева
―
Да, его на принудительное лечение.
Е. Ройзман
―
Это, похоже, тот, которого подозревали в употреблении наркотиков. И об этом знали, кстати, до этого. Но я вам скажу так, что мы когда учились, я 62-го года, я жил на Уралмаше, мы когда учились, у нас в школу приходили с ножами. И у меня был штык-нож. В 27-й школе в сумке был с собой, мало ли чего, на всякий случай. То есть у нас могли с поджигом прийти в школу. Всякое бывало. Но вот такого. Чтобы не спровоцированная агрессия, касающаяся всего класса. Учителей. Я такого не помню ни одного случая.
О. Журавлева
―
И чем вы это объясняете? Откуда это появилось в последнее время. Действительно Интернет виноват?
Е. Ройзман
―
Некоторое расширение, скажем так, не Интернет, а коммуникации. То есть когда ты видишь все, что происходит в мире, ты можешь увидеть все, что происходило в мире и неизвестно, за что твой мозг зацепится. Но в связи с этим запретить Интернет, ну Интернет не запретить. То есть вода дырочку найдет. Другое дело, что с молодыми в нынешних условиях, реалиях в присутствии этих коммуникаций моментальных, конечно надо работать по-другому. Надо уметь разговаривать с ними на одном языке.
О. Журавлева
―
А у вас бывало такое в ваших контактах с людьми, приемах и так далее, что вы замечали, что надо бы присмотреть. Вот тут чего-то тревожно за этого человека.
Е. Ройзман
―
Я стараюсь за этим следить. Где-то сам включаюсь, то есть бывало и такое. Самые разные истории бывали. И на приемах. Это жизнь и за этим, конечно, надо смотреть. Сейчас просто есть позиция некоторых родителей, отдали в школу – и спрос со школы.
О. Журавлева
―
Это и раньше так было.
Е. Ройзман
―
Раньше было, но сейчас это более демонстративно, другая грамотность появилась совсем. Например, сейчас в школе нет никаких субботников. Потому что если детей вывести на субботник, может прокуратура вмешаться. И много такого появилось. Сейчас не все учителя могут попросить по классу подежурить, доску вымыть классную. И так далее.
О. Журавлева
―
Сейчас детские садики не могут деньги на Деда Мороза собирать.
Е. Ройзман
―
Ситуация такая. Очень многие родители дистанцируются. Я сталкивался с этим. Всё – отдали в школу – дистанцировались. Где-то наоборот родительские комитеты работают, следят за ситуацией. Но если родительский комитет настоящий, они всегда знают, что в классе происходит.
О. Журавлева
―
Учителя же тоже по идее должны знать.
Е.Ройзман: WhatsApp просматривается. Viber посложнее, но просматривается. А с Telegram у них затыка
Е. Ройзман
―
И они в чатике все и постоянно, то есть друг с другом переписываются и ситуацию мониторят. Нормальные родители всегда знают, что происходит. Но есть вещи, которые не поддаются. Все, что угодно может произойти, поэтому, конечно, в школах и охрана появилась. И смотреть надо. Мир изменился.
О. Журавлева
―
Вы считаете 17-летний человек, который отсидит свои 9 лет колонии, он может выйти исправившимся.
Е. Ройзман
―
Ничего не могу сказать. Но хотя бы он общественно опасный откровенно и он будет эти годы изолирован от общества. У него появится определенный страх. Лучше, чем он есть я думаю, он не станет. От него многое зависит.
О. Журавлева
―
А хуже может стать?
Е. Ройзман
―
Да, конечно.
О. Журавлева
―
По поводу коммуникаций как мне кажется очень разные у нас истории. С одной стороны жильцы дома в Москве передумали выселять «заразных» детей с онкологией. И это произошло, потому что была проведена работа. Потому что к этим людям пришли врачи и сотрудники благотворительного фонда и объяснили на пальцах, ответили на все их вопросы.
Е. Ройзман
―
Меня на самом деле пугает немножко другое. Это люди в том возрасте, они получили, как доказывается – лучшее в мире образование при советской власти. И вот такая дремучесть. Это пугает. Но с другой стороны вполне возможно, что это абсолютно подсознательное желание дистанцироваться от чужой беды.
О. Журавлева
―
Ну, конечно, неприятно видеть больных детей.
Е. Ройзман
―
Я хочу сказать одну очень важную вещь для москвичей. Чтобы москвичи понимали. Люди больные с больными детьми едут в Москву не потому, что им в Москву охота, а потому что на месте ничего не решить. Вот эта оптимизация то, что называют, на самом деле это, конечно, надо называть по-другому. И здравоохранение на местах все сложнее и сложнее получить то, что здравоохранение должно давать. Районные больницы закрываются повсеместно. Станции «скорой помощи» закрываются. И в селах, и районах. То есть ситуация все хуже и хуже и все тянутся в крупные города а потом едут в Москву. Они не от хорошей жизни сюда приезжают. Но к чести москвичей сколько раз я отправлял сюда людей, каждый раз нам удавалось найти квартиры, а один раз даже Гоша Куценко просто свою квартиру предоставил, чтобы люди пожили с маленьким ребенком. Поэтому добрых людей всегда значительно больше. Но я хочу сказать, я в свое время попал ситуацию сложнейшую. В 1999 году, когда фонд начинали, когда первых наркоманов это надо было видеть, когда везли 30-40-50 человек в день, там некоторые родители на веревках притаскивали. В багажниках полусгнивших привозили. И мы когда первый реабилитационный центр сделали, мы договорились с центром СПИДа сразу же и каждого, кто приезжал, возили в центр СПИДа. И скажу, что 40% в 1999, 2000, 2001, начало 2000-х, - 40% парней героиновых наркоманов были ВИЧ-инфицированы. И сначала это было событие, как-то надо было ему об этом сказать. Потому что это была трагедия. Потом все к этому привыкли. Увидели, что с ВИЧ можно жить, привыкли. Но для меня было принципиально, я с ними общался со всеми. Здоровался за руку. Тренировался в одном спортзале, вместе играл в футбол. То есть принципиально мне надо было демонстрировать, что я общаюсь с ними на равных.
О. Журавлева
―
Что вы не боитесь контактов.
Е. Ройзман
―
Да. Понятно, что у меня были дома, на меня косо посматривали. Потому что ВИЧ это одно, а гепатит у каждого героинового наркомана, ну вот, слава богу, ни разу ничего не произошло. Я понимаю, что этого можно не бояться. Помнить надо, но можно не бояться. И, во всяком случае, можно человеку не демонстрировать, что ты его боишься, боишься заразиться, брезгуешь и так далее.
О. Журавлева
―
Еще немножко про коммуникации. Потому что пример положительной коммуникации мы сейчас обсудили. А вот история коммуникации президента и совета по правам человека, она сложная я бы сказала. Письмо Путина от родителей фигурантов пензенского дела, жалобу на ФСБ, применявшего пытки, передали в ФСБ. Много там было поднято тем, в том числе этих…
Е. Ройзман
―
Я читал эту стенограмму. Она скучная.
О. Журавлева
―
Да вы что.
Е. Ройзман
―
Она скучная совершенно. И понятно, что никто не берется называть вещи своими именами.
О. Журавлева
―
А вы полную читали?
Е. Ройзман
―
Я посмотрел эту стенограмму, я не понял, зачем ее засекретили. Потому что это достаточно нелепо все. У меня к СПЧ свое отношение. Я считаю, что это абсолютный симулякр как институт. То есть это не настоящий орган, это такой фальшивый орган. Но там достаточно приличных людей, достойных людей, которые точечно пытаются как-то влиять на ситуацию. Ну, то есть они делают то, что они могут сделать в этой ситуации. А сам по себе СПЧ при президенте это абсолютный симулякр. То есть я так считаю и способен свою точку зрения отстоять. Но какие-то вещи прозвучали. В частности обратили внимание президента на митинги, там прозвучало, что это надо обсуждать. И вот сегодня ГД в третьем чтении приняла закон очень спорный. Очень спекулятивный, закон, касающийся лично Навального. За вовлечение детей несовершеннолетних в несанкционированные митинги. Во-первых, сразу же надо обратить внимание на «Единую Россию», потому что те используют детей везде, где только можно.
Е.Ройзман: В Telegram сидят все, вообще всё руководство страны, все министры, они все сидят в Telegram
О. Журавлева
―
Начиная от закона Димы Яковлева.
Е. Ройзман
―
Да, пользуясь, понятно все. Второе, как это будет выглядеть юридически, совершенно непонятно. То есть там до полумиллиона штраф и до 30 суток в случае повторного. Как это будет выглядеть. Во-первых, когда происходят митинги несанкционированные, как можно пенять на то, что митинг несанкционированный, это все равно что ругать пациентов, которые выстроились в очередь к врачу. Потому что врач не принимает, вот они в очереди стоят. Или все равно что ругать ребенка, который плачет, который чем-то недоволен и плачет. Это неуважение, вообще санкционирование, не санкционирование – такого нет в Конституции. Граждане могут собираться мирно и без оружия – вот есть положение. 31-я статья Конституции. Никто ее не отменял и никто не может отменить. И вот таким законом ее регулировать невозможно. Это первое.
О. Журавлева
―
Так об этом же Путину и говорили. Но он считает, что если не санкционировать, как я поняла, то сразу начнут громить все вокруг и будет…
Е. Ройзман
―
Обратите внимание – у нас такого не было никогда. У нас такого не было никогда. Поэтому, во-первых, когда сейчас говорят, что у вас будет как в Париже – всем это очень нравится. Потому что в Париже все-таки добились своего. Но я хочу вернуться к митингам. Во-первых, никто не может контролировать несовершеннолетних. Ну, никто. Несанкционированным митингом могут объявить все, что угодно. Несовершеннолетних контролировать невозможно. Во всяком случае, вы, наверное, читали «Белеет парус одинокий». Ну как ты их проконтролируешь. Или РВС или еще что-нибудь. Второе, если там не найдут несовершеннолетних, ну из кадетского училища приведут, из милицейского лицея в толпу запустят.
О. Журавлева
―
То есть вы считаете, что специально обученные несовершеннолетние могут применяться в этих ситуациях.
Е. Ройзман
―
Даже не сомневайтесь, мы свою страну знаем. Вот оно ровно так и будет. То есть получается, что можно запретить любой митинг, когда люди будут выходить, их будут начинать винтить. Потому что все равно кто-нибудь из малолеток там появится. То есть такой подлый закон, коварный закон. Я думаю, что те, кто голосовали, совершенно четко понимали, для чего и зачем они об этом говорят. Но я хочу сказать, что власть на самом деле не безмозглая. Власть достаточно чутко мониторит настроения людей. И митинги нельзя запрещать. Потому что несанкционированный митинг это по факту запрещение. Его нельзя запрещать, потому что только так видно, что происходит в стране. Единственное, чего власть по-настоящему боится - это выхода людей на улицы. То есть это становится заметно.
О. Журавлева
―
Спасибо большое. Это Евгений Ройзман со своим особым мнением. Никуда не уходите, мы вернемся после небольшого перерыва.НОВОСТИ
О. Журавлева
―
И снова с вами «Особое мнение» Евгения Ройзмана. И мы еще с вами не обсудили, кстати, еще одна тема, вы говорили о том, что оптимизация, в регионах нет здравоохранения. А у нас в конце года статистику подводят. И вот, например, средний размер взятки установили сколько сейчас.
Е. Ройзман
―
609 тысяч.
О. Журавлева
―
Да. Общая сумма выявленных с начала года взяток достигла почти двух миллиардов рублей. Это данные Генпрокуратуры. Я тут сразу подумала, а у некоторых выявленные взятки это может быть и Улюкаев тоже. Тогда сразу большая сумма будет.
Е. Ройзман
―
Я даже не знаю, как они это просчитывали. Тем не менее, сумма впечатляющая. Я думаю, что просто сужается кормовая база и никто из тех, кто брал взятки, уровень жизни свой снижать не собирается. И поэтому возникает конфликтная ситуация. Потому что как правило взяточника всегда сдает взяткодатель. У взяткодателя нет уже таких денег тому платить, тот не готов перейти на меньшее. И конфликт, всегда в таких моментах кризис, это всегда вырастает.
О. Журавлева
―
А вы согласны с тем, что у нас периодически возникает такая идея, что все-таки самые страшные взятки это школы, больницы и так далее.
Е. Ройзман
―
Нет. Я в это не верю. Я очень много работал с учителями и с врачами. И когда ГД вышла с совершенно идиотской законодательной инициативой запретить вообще все подарки кроме цветов. Это все равно что жизнь запретить. Это совершенно нормальный процесс естественный, когда хотят отблагодарить, какое-то внимание показать. Это не имеет отношения к взяткам. Взятки это совсем другая история.
О. Журавлева
―
Еще хотела, мы сейчас в новостях слушали продолжение истории про Хакасию. После высказывания Михаила Леонтьева, вице-президента «Роснефти». По поводу и руководства Хакасии нового и самой Хакасии, которая вроде как не особо и нужна стране. Вас эти высказывания как-то удивили, вы считаете, что за них нужно как-то преследовать?
Е. Ройзман
―
Когда Михаил Леонтьев выходит и называет главу Хакасии дебилом, ну к Леонтьеву можно относиться снисходительно. В силу ряда обстоятельств. Потому что вполне возможно, что он был просто пьян. Но на месте главы Хакасии, если это в соцсетях произошло, я бы отматерил. А чего нет-то. Можно найти какие-то другие способы. Но подавать в суд это последнее дело. Потому что я расскажу вам, что будет. Он скажет, что я не дебил и прошу это зафиксировать. Ему скажут: принесите справку. Он пойдет, скажет: дайте мне справку, что я не дебил. Ну ладно здесь хотя бы касается этого диагноза. А у нас был случай в свое время в ГД один известный депутат, который пытался создать христианскую демократическую партию, он с кем-то закусился в соцсетях, ему сказали, что он гомосексуалист, только гораздо жестче. И он подал в суд и начал доказывать, что он не гомосексуалист. В конце концов, ему принесли штангенциркуль и говорят: ну давай замерь, мало ли чего. То есть совпадает, не совпадает. То есть сходи на экспертизу и так далее. Он с этим доказыванием такого натерпелся. Что лучше бы отмолчался. Поэтому я думаю, что имеет смысл в соцсетях, где ты напрямую со всеми общаешься, ты всегда найдешь, что ответить. А в этой ситуации легче просто промолчать. Тем более еще раз, к Леонтьеву можно относиться снисходительно.
Е.Ройзман: Я прослушки не боялся никогда. Если что-то серьезное, я в эфир не скажу. А - скажу, отказываться не стану
О. Журавлева
―
Ладно. Евгений Ройзман к выпивающим людям как я поняла, относится с некоторым снисхождением. Закон предполагает, что это отягчающее обстоятельство.
Е. Ройзман
―
Кстати, очень интересно был пленум Верховного суда, который постановил, что преступление, совершенное в наркотическом или алкогольном опьянении что-то не является отягчающим. Меня это немножко насторожило. Потому что это всегда было отягчающим обстоятельством.
О. Журавлева
―
Во всяком случае, в случае ДТП точно.
Е. Ройзман
―
И меня это очень насторожило, потому что следующим шагом еще скажут, что какая-то скощуха за это полагается. Поэтому буду сейчас внимательно смотреть.
О. Журавлева
―
Хорошо. Еще одна история, которая сегодня, в «Собеседнике» есть публикация. Называется «Война жучков» и рассказывается о том, кто и как злоупотребляет полномочиями на вмешательство в частную жизнь. Дело в том, что мы сегодня в программе Рикошет, вниманию всех слушателей и зрителей, хотим с автором этой публикации побеседовать. И обсудить ее.
Е. Ройзман
―
А кто там…
О. Журавлева
―
Сергей Ежов будет у нас по телефону на связи. Так вот, среди прочего рассказана история о том, что был арестован в Свердловской области начальник отдела МВД по Первоуральску. Олег Грехов. И по неподтвержденной информации он продал прослушку разговоров мэра Екатеринбурга Евгения Ройзмана.
Е. Ройзман
―
Почему неподтвержденные. Подтвержденная информация.
О. Журавлева
―
Подтверждайте.
Е. Ройзман
―
За это уже одного человека осудили. Но я хочу сказать следующее. С чем я столкнулся сам. Последние годы по телефонам перестали говорить. То есть когда заходит разговор, все телефоны убирают, некоторые убирают под себя и на них садятся. Дальше, я вам скажу, с чем я столкнулся. У нас, когда пришел новый губернатор, он из судебных приставов такой собянинский. Пришел новый губернатор, и я однажды встречаю на улице его помощника, был такой Багаряков, бывший депутат ГД. И он говорит, что губернатор на тебя обижается. Я говорю: «За что он на меня обижается?». Он говорит: «Ему же каждое утро приносят прослушку твоих телефонных переговоров. У него человек 17. Лента распечатки, прослушки и он видит, что ты про него говоришь, и он на тебя обижается». Я говорю: «Охренеть, он слушает, читает распечатки моих телефонных переговоров и он же на меня еще и обижается». Но когда глава региона для него это в порядке вещей, потому что я в такой роли Росселя того же не могу себе представить. Масштаб иной совершенно. И когда глава региона этим занимается, понятно, что силовики это как сигнал такой. Я столкнулся с тем, это я сейчас вам скажу, это очень серьезно. У нас был такой бывший прокурорский Карпов, организатор серии заказных убийств. И он находился в федеральном розыске. Так вот, он пока находился в федеральном розыске, ему передавали распечатки моих телефонных переговоров. Передавали геолокацию, контакты все. И делалось на уровне руководства достаточно высокого руководства главка. То есть из каких, для чего они передали распечатки моих телефонных переговоров организатору серии заказных убийств – мне остается только догадываться. Он потом получил 21 год, потом еще ему добавили. А потом, когда его задержали, у него все распечатки нашли. Судя по всему, он дал какие-то показания, сначала задержали и осудили одного, а потом задержали и арестовали уже этого достаточно крупного силовика, который этой прослушкой торговал. Но ему инкриминируется взятка, что он за это получал деньги и давал, но я думаю, что там на самом деле история поглубже.
О. Журавлева
―
То есть не взятка, а это покупка, оплата работы.
Е. Ройзман
―
Я думаю, что они хотели приятное с полезным совместить. Но слушается все. Просмотреть могут все. WhatsApp просматривается. Viber посложнее, просматривается. Ну у них затыка с Telegram. Но сейчас закупают на 20 млрд. какое-то оборудование, что даст возможность Роскомнадзору похоронить Telegram. Но я знаю, что в Telegram сидит все, вообще всё руководство страны, все министры, они все сидят в Telegram.
О. Журавлева
―
Но можно же выбрать те каналы и те переписки, которые нам не стыдно, мы можем себе позволить. Ройзмана будем читать, а вот это нет. Знаете, это со звездочками - нет, не будем.
Е. Ройзман
―
На самом деле, когда есть возможность, то читают всех. Но в Telegram пока все более-менее чувствуют более-менее уютно, потому что Telegram все-таки как-то защищен. Но вот сейчас готовы потратить 20 млрд. из бюджета страны, закупить оборудование, начать глушить Telegram. Но с другой стороны я прослушки не боялся никогда. Потому что если что-то серьезное, я это в эфир не скажу. А все, что я скажу, от этого я отказываться не стану. Моя такая позиция. Но когда за тобой идет охота, когда просчитывают твою геолокацию, где ты находишься, с кем ты встречаешься.
О. Журавлева
―
Здесь уже о другом идет речь.
Е. Ройзман
―
Конечно, речь идет о физической безопасности. И идет речь о безопасности, репутации твоих контрагентов и так далее. Это, конечно, серьезно. Это осложняет жизнь. Особенно в моменты политического противостояния. Политической борьбы. Это может всегда быть использовано и против твоих детей и против твоих близких. На самом деле это мерзкая совершенно практика. Некрасивая. Это похоже на перлюстрацию переписки, чтение чужих писем. И тем, кто этим занимается, я считаю, что это свинство и просто некрасиво и не по-мужски.
О. Журавлева
―
Но ведь мало того, что это некрасиво, не по-мужски, но это же нарушение закона. Мы видим из публикаций довольно часто, судья подпишет любую бумагу на прослушку, вообще не глядя, если нужно решение суда. Очень часто решение суда и вообще не берется.
Е. Ройзман
―
Подписывают судьи, подписывают. Но иногда вообще ничего не берется. И техника дошла до такого уровня, что у крупных компаний, у государственных монополий, у многих олигархов есть свои службы, которые способны прослушивать. Другое дело, что когда это выплывает, это может плохо для всех кончиться. Но, тем не менее, обстановка такая в стране. Просто обстановка такая.
О. Журавлева
―
Может это в мире уже так принято. Новая прозрачность. Может быть, с этим просто нужно жить и перестать паниковать и ужасаться. Может просто все канализировать и будем жить, имея в виду, что все всё слышат.
Е.Ройзман: Любое наступление на курильщиков со стороны государства совершенно оправдано
Е. Ройзман
―
Но есть определенные вмешательства в какую-то частную жизнь. В отношения между людьми. Которые не имеют отношения ни к безопасности, ни к бизнесу. Те, кто получают, кто сидят на прослушке, у них всегда есть соблазн. Потому что это востребовано, они могут этим торговать. Предлагать. Передавать. Продавать. И так далее. То есть здесь какие-то этические человеческие нормы нарушаются. Короче мне это не нравится.
О. Журавлева
―
То есть законами здесь ничего сделать нельзя. Чтобы он соблюдался хотя бы.
Е. Ройзман
―
Можно, конечно, максимально ужесточить законодательство. Но тогда это все будет стоить гораздо дороже. Но можно еще ужесточить. Тогда оно еще станет гораздо дороже.
О. Журавлева
―
Кстати, вам какие-то из последних законов понравились. А то кажется, что все последнее принимается как раз про ужесточение. А вот смотришь, профильный комитет ГД поддержал законопроект о возвращении курилок в аэропортах. Может вы здесь тоже против.
Е. Ройзман
―
Я на самом деле считаю, что это минус. Я считаю, что любое наступление на курильщиков со стороны государства совершенно оправдано. Потому что в России, просто чтобы было понятно, до 400 тысяч ежегодных смертей от последствий курения. И на Западе всю эту борьбу ведут страховые компании. Потому что это по ним очень сильно бьет. У нас немножко другая ситуация. Но я считаю, что везде, где государство наступает на права курильщиков, это на самом деле нормально.
О. Журавлева
―
Вы их приравниваете к наркоманам?
Е. Ройзман
―
Это немножко другая история. Но минус 400 тысяч человек в год – это нам непозволительно. Мы вымираем. И поэтому любые ограничения, смотрите, как хорошо стало, когда по ресторанам возникло это ограничение. А потом для некурящего человека, некурящий человек ничего никому плохого не сделал. Для некурящего человека пытка находиться с курящим или вот этот запах табачного перегара. И особенно когда на крыльце вуза в тамбурах курят, через это пройти невозможно. Поэтому здесь я поддерживаю.
О. Журавлева
―
За здоровый образ жизни. Евгений Ройзман со своим особым мнением. Меня зовут Ольга Журавлева. Всем спасибо. Всего доброго.