Особое мнение СПб - Дмитрий Губин - Особое мнение - 2019-10-28
28.10.2019
Т. Троянская
―
Ну что, мы начинаем уже наш эфир. «Особое мнение» – программа Дмитрия Губина. Я приветствую, добрый день.Д. Губин
―
Здравствуйте. Вот так вот слушали кусок обсуждения…Т. Троянская
―
Редкий вы теперь гость. Кусок обсуждения «Джокера».Д. Губин
―
Редкий, я надеюсь, в значении 2 в словаре, то есть уникальный, невозможный. Да, Таня, вы довольно точно определили мою роль и мою борьбу в искусстве. А говорили мы о «Джокере». О том, должны ли фильмы крутиться на языке оригинала, будучи снабжены субтитрами, или нет. Должен сказать…Т. Троянская
―
Дмитрий.Д. Губин
―
Да? Есть новости помимо фильма «Джокер»?Т. Троянская
―
Нет. Я хочу, знаете, что вам сказать? Я хочу сообщить нашим слушателям, что про «Джокера» мы как раз поговорим вот как раз в промежутках, когда нас можно будет видеть только на Youtube.Д. Губин
―
Нельзя будет слышать.Т. Троянская
―
То есть в тот момент, когда в Москве будут новости. Поэтому переключайтесь все на Youtube смотрите, и слушайте нас здесь. А мы же начнём с того, что не только нас с вами, Дмитрий, интересует… Культура нас с вами интересует. А есть другие вещи.Д. Губин
―
Ещё и револьверы.Т. Троянская
―
Револьверы? Нет. Это вы сейчас о себе. Сейчас у нас активисты в Петербурге выступают против сноса СКК – это здание хотят реконструировать и превратить в ледовую арену. У нас же чемпионат мира по хоккею грядёт ещё. И, соответственно, градозащитники, видимо, не верят и считают, что здание, которое, практически, памятник культуры – оно почти 40 лет существует, могут просто убрать. И, в результате…Д. Губин
―
Не знаю, как вы, но это – точно памятник культуры, потому что я больше, чем 40 лет существую.Т. Троянская
―
Касается только building…Д. Губин
―
Тимбилдинг или бодибилдинг? В чём вопрос?Т. Троянская
―
Вопрос вам: не жалко ли СКК?Д. Губин
―
Нет, не жалко мне СКК, хотя там смотрел Мадонну. И Мадонна делала своё потрясающее совершенно шоу.Т. Троянская
―
То есть то, что разрушат СКК и построит какой-то олигарх…Д. Губин
―
Значит, смотрите. Мне жалко, вот искренне жалко Кировский стадион. Он был уникален – вот он был произведением искусства. Насыпать искусственный вулкан, искусственную гору, в кратере которого построить римский амфитеатр и сделать так… Я до сих пор жалею той возможности, которой больше нет, хоть скупи ты все квартиры на Крестовском острове. Раньше можно было на роликах, или на велосипеде, или пешком идти по дорожке – она была всем общедоступной, которая поднималась по этому кургану, по этому вулкану наверх. И с каждым новым поворотом, особенно на роликах, на велосипеде это было эффектно, перед тобой начинался открываться залив. Ну, Маркизова лужа, но не важно – залив. Ты поднимался наверх и перед тобой открывалось море – это было «вау», это было очень круто.Д. Губин
―
Дальше этого несчастного японца пригласили, чтобы, посредством его имени, попилить бюджет – он, бедняга, даже умер, не дожил, слава богу и слава для него, до конца строительства этого безобразия, и построили то, что построили. В принципе, сам по себе – неплохой проект. Но зачем нужно было Стадион Кирова уничтожать? И сегодня стоит вот этот несчастный сталинский прихвостень бронзовый, который почему-то тут должен называться любимым градоначальником: вот он стоит как муравей по сравнению с этой летающей тарелкой, которая там выросла. И которая дико, прозорливо напоминает сверхсовременную мечеть, окружённую чуть склонёнными минаретами. Потому что вид у этого стадиона: «Газпром-арены» или как он там называется, совершенно мусульманский. Вот Стадиона Кирова мне жалко, потому что он уникален.Т. Троянская
―
А СКК не жалко?Д. Губин: Скк
―
я не вижу, в чём его уникальность.Т. Троянская
―
Ну, Никита Явейн утверждал, что…Д. Губин
―
Никита Явейн пусть сначала научится строить. Я живу в доме Никиты Явейна, который весь заклеен маячками, потому что он трескается. Никита Явейн проложил в доме, где я живу, ливневую канализацию и квартиру Никиты Явейна – этого отломай-руки архитектора, который, кстати, с хорошей идеей, но очень скверно по материалам, сделал Новый Эрмитаж, мне переделывал Доминик Перро. Поэтому на месте Никиты Явейна я помалкивал бы в тряпочку.Т. Троянская
―
Ну, ладно, может быть, он плохо построил…Д. Губин
―
Я имею право это говорить. Я живу в творчестве Никиты Явейна.Т. Троянская
―
У вас аргументированное объяснение. Я просто к тому: может быть, он выступил как эксперт – что там какая-то уникальная крыша. У СКК, у стадиона.Д. Губин
―
Крыша у нас у всех одна – Кремль. И горе тому, кто без этой крыши. Вас, вообще вон, «Газпром медиа» крышует. Поэтому так и можем мы сегодня говорить: резко и бурно, и успокаиваясь, вновь входя в свои берега.Т. Троянская
―
В общем, СКК вам не жалко? Пусть снесут и построят новый?Д. Губин
―
Татьяна, правда: я не вижу уникальности СКК. Его ляпнули, как консервную банку кладут, в эту местность. К нему привыкли.Т. Троянская
―
Ну уже она существует 40 лет – эта консервная…Д. Губин
―
«Привычка свыше нам дана, замена счастью она» – а хочется счастья.Т. Троянская
―
Хорошо, то есть счастье – это если распилят…Д. Губин
―
Нет, счастье, смотрите. С точки зрения современного градостроительства, у меня вышел текст в «Деловом Петербурге», есть 2 варианта любого нового строительства. Первое – то, что делает город безумно уютным. Например, проект Мариинского театра, упомянутого Доминика Перро – его фишка состояла вовсе не в золотой шали, а в том, что крыша театра превращается в 24-часовое, открытое, новое городское пространство. Крыша принадлежит всему городу, а золотая шаль лишь укрывает от непогоды. И вот та помесь танкового завода с провинциальным универмагом, которая выросла под названием «Новая сцена Марииненского театра» – это прямая противоположность идеям Доминика Перро. Вы на эту крышу не можете выйти, там стоят какие-то упыри, которые вас шмонают при входе – это единственный театр оперный мира, который я знаю, чтобы тебя шмонали, просвечивали и так далее. Там нужно заплатить деньги, чтобы выйти на крышу. Это полностью уничтоженная, изгаженная, изнасилованная идея.
Д. Губин
―
Значит, идея номер 1: создайте нечто уютное, чтобы в городе было уютно. Моя идея там была самая простая: улицу Трактороподшипниковую или улицу Шкапина, которую уж совсем не жалко, потому что там только съезд сторонников эвтаназии проводить в полном составе, чтобы уж никаких сомнений при финальном голосовании, засадите сакурами. И город будет туда съезжаться, когда будет цвести сакура. Это вариант 1: создайте нечто фантастически-уютное. Хотя бы даже «Зарядье» в Замоскворечье: там толпы, там плохо, я туда больше не пойду, но все-таки это что-то.Т. Троянская
―
Нет, ну это, да, это – место притяжения для очень многих. «Зарядье», я имею в виду.Д. Губин
―
Вариант 2: сделайте то, чем был Петербург до революции. Город Санкт-Петербург был не просто столицей империи – он был выставкой достижений имперского хозяйства. И с этой точки зрения: «Зингер» с прозрачным куполом, с этим вот глобусом, с этими вот «вау» – он был, конечно, выставкой достижений. Точно так же, как и Адмиралтейство захаравское – это выставка… Вообще, как можно такой мастодонт сделать лёгким, изящным, воздушным и так далее. Здесь делали самые крутые вещи мира. Создайте нечто такое, ради чего люди могут приезжать из других стран, других городов.Т. Троянская
―
Ну, может, и создадут, кто знает.Д. Губин
―
Я не видел проекта. Я знаю точно, что СКК в нынешнем виде – он не создаёт ни уюта, потому что там нет нормального пространства вокруг него. Та чахлая убогая древесная поросль – эпиляцию ей давно пора было сделать, потому что выглядит это достаточно непристойно. Это – не пространство. Сказать, что это – «вау», я тоже не могу. Вот вам развёрнутый ответ на тему, почему я пожимаю плечами при этой новости, она не вызывает у меня никаких чувств. Я не знаю, что будет новое. Возможно, такое же безобразие, как и старое. Но старого мне не жалко, потому что оно не уникально и не уютно.Т. Троянская
―
С этим понятно. Давайте про красоту в городе. Вот мы начали говорить до эфира про то, что закрасили фрески в переулке Радищева. Ну и, вообще, подобное у нас происходит в городе постоянно. То есть нет закона и, соответственно, на портале жители, 0.1% жителей жалуется, и по наветам этих жителей закрашивают фрески.Д. Губин
―
Да, это – умеренно вредительский портал. «Наш город» – вроде так он называется.Т. Троянская
―
Да, или «Наш Санкт-Петербург»…Д. Губин
―
Если ты хочешь нагадить на голову соседу – тебе дорога в «Наш Петербург». Значит, смотрите. Все говорят: «Нужен закон о стрит-арте». Стрит-арт – это беззаконное искусство. Более того, я осмелюсь утверждать, что любое сильное искусство – оно внезаконное. А что, Люсьен Фрейд законен? А что, какой-нибудь Бэкон законен? Да там все в ужас пришли, увидев эти жирные голые фройдовские тела. А что, импрессионисты были законны? Условно говоря, законом тогда был салон, вот когда они выражались. А что, кубизм? А что, русский революционный авангард? А что, Пушкин со своими четырёхстопными ямбами? Который начал по 10 000 получать за издание «Евгения онегина» – вообще никто таких денег не получал. Любое искусство новое – оно внезаконно.
Д. Губин
―
Законы для него не писаны по одной простой причине: во-первых, оно не спрашивает законодателей. Во-вторых, закон всегда отстает от авангарда. Любое новое искусство, серьезное, интересно – оно авангардно. Оно существует в беззаконном более-мене виде практически всюду, где я его видел. И встаёт вопрос о том, где оно уместно, где оно неуместно. Мне бы дико не понравилось, если бы иначе как в пределах манифеста, граффити покрывало Эрмитаж. Хотя в Эрмитаже прекрасно, мы знаем, во дворе – это была акция во время Манифеста, копейка жигули, которая проехала всю Европу, с размаху втюхнулось в дерево. Это был высокий художественный акт – я согласен с Пиотровским.Т. Троянская
―
Ну, да, дерево не пострадало и всё это было объяснено.Д. Губин
―
Дерево не пострадало, пострадал только жигули – шофёр тоже не пострадал. Была такая вот акция: приехать на родину и ткнуться в сень родимых осин – это легко довольно читается. Вот классические парадный Петербург и рисунок по нему, возможно, нужно согласовывать. Такое тоже допустимо, что там раскрашивается где-то, что-то, временно и так далее. Но, ребята, это – петербургские дворы. Это стынь, это мрак, жуть, тлен, пепел, обломки, распад и полураспад. Петербургские дворы служат единственной культурологической цели – это «спиваться, так уж дотла».Т. Троянская
―
Чтобы никакое искусство не мешало.Д. Губин
―
Потому что вот вид вот такой. Потому что в спивании есть некий сильный мотив: «Чую с гибельным восторгом – пропадаю, пропадаю». Вот там уж: «Эх, буду умирать молодым» – вот, что такое питерский двор страшный. И когда вы придёте не Ковенский 14, я вам очень советую: крошка, мимо которого пройдёшь, хотя там на балконе стоит английская королева и призывно машет. Сейчас, по-моему, русским флажком – когда-то махала английским. А в момент, когда англичанка гадила, ей унитазный ёршик в руку дали.
Д. Губин
―
Вот посмотрите, во что превратились петербургские дворы: Ковеснский 14. Во что превратился полутайный дворик 8 советская, 4. Посмотрите, во что превратилась Восстания 24 – Арт Флигель. Посмотрите, во что превратился Голицын-лофт, Фонтанка 20. Я помню, как он открывался: там был старый загаженный паркет, который не было сил ни очистить, ни отциклевать. Ни денег, ничего. И вот эти ребята, эта хипстерня, торгующая: кофешопы, барбершопы… Что они там ещё умеют делать… Смузи. Она завалила фольгой разноцветной этот пол. И по нему бегали собаки, это были такие… «Бразды пушистые вздымая, летит блин Жучка удалая» – вот что-то такое было. Это – полное преображение этих жутких петербургских пространств. Более того, это то, ради чего в Петербург стали ехать люди.Т. Троянская
―
Но почему же, почему же жители пишут эти послания? Ну здесь разные истории: жители пишут послания…Д. Губин
―
Татьяна, я не высокого мнения о жителях Российской Федерации вообще, о жителях Петербурга в частности. Достаточно посмотреть… Только прилетел в Питер и вдруг понял, что на частоте 90.1 больше нет радио Эрмитаж, джазовой радиостанции. Какая, в задницу, культурная столица ваш Санкт-Петербург, если у вас нет в FM эфире ни одной радиостанции классической джазовой музыки. Пошли вы к чёрту, вы – титуши. Вот, Беглов – ваш уровень. А до этого был какой-то там Полтавченко.Т. Троянская
―
Ну Беглов, наверное, не виноват, что исчезла джазовая радиостанция.Д. Губин
―
Да никто не виноват. Никто это не слушает, рекламодатель не даёт рекламу.Т. Троянская
―
Нет, не правда. Эрмитаж как раз активно слушали.Д. Губин
―
Можно построить самый высокий в Европе небоскрёб, чтобы показать, кто на свете всех умнее. Ну не умнее, а всех круче – это Миллер с Путиным. Вот единственный смысл Лахта-центра.Т. Троянская
―
То есть, в итоге, мы сами виноваты в том, что происходит в городе?Д. Губин
―
Это вы сказали. Я не высокого, честно говоря, мнения о так называемом среднем жителе Петербурга. Я не считаю Петербург культурной столицей. То есть я считаю его культурной столицей России, это несомненно. Но если к России прибавить Польшу и Прибалтику, у Петербурга начнутся большие проблемы.Т. Троянская
―
Я думаю, Польша и Прибалтика будет против такого прибавления.Д. Губин
―
А если мы возьмём всю Европу в целом, то, боюсь, что Петербург как культурная столица звучит достаточно анекдотично. Вот и всё. И, в том числе, мы имеем культуру, я сейчас имею культуру в широком смысле, в том числе, вот обычную бытовую культуру. Потому что культура-быт – это не только чистые общественные сортиры, которые, слава богу, в большем количестве, чем в СССР существуют, но и это отношение к тому, что появилось неподцензурно и неподзаконно. Потому что появился новый способ изменения привычных пространств. Более того, обратите внимание: ведь стрит-арт – он недолго существует. Надписи смываются, художники соревнуются. И у нас получился анекдот: в Петербурге существует музей стрит-арта. Это завод Пластполимер, шоссе Революции. Но стрит-арт – это не музейное искусство. Есть 2 типа искусства. Это искусство хранимое – это Эрмитаж, Русский музей, искусство творимое. Вот стрит-арт, Бэнкси, как только он превращается в искусство хранимое, потому что в нём хранят деньги – Бэнкси сегодня стоит реальные бабосы невероятные миллионы.Т. Троянская
―
Но при этом он живёт и на улицах.Д. Губин
―
Это – искусство творимое. Это должно жить на улице. Пришёл другой художник – он закрасил. У Бэнкси… Я был на 2 его выставках, что тоже анекдот для Бэнкси. Потому что выставка для Бэнкси – это улица: гуляешь по Лондону в районе Барбикан, вдруг «вау» – Бэнкси на стене. Настоящий, там пластиком его, правда прикрыли. Или идёшь по Брик Лэйн – вау, Бэнкси.Т. Троянская
―
Ну есть и не прикрытые.Д. Губин
―
Все, кто возмущён стрит-артом, хороший совет – летите в Лондон, хотя генконсульства, спасибо Владимиру Владимировичу Путину, больше не существует в Петербурге.Т. Троянская
―
Генконсульство не занималось визами.Д. Губин
―
Есть визовый центр. Визу можно получить – её очень легко дают, процент отказов, по-моему, 1%.Т. Троянская
―
На, это правда. Ну главное – доказать свою платежеспособность.Д. Губин
―
И сходите на Брик Лэйн. Вот это какие-то квадратные даже не километры – квадратные парсеки, покрытые стрит-артом. И вы увидите, сколько его отделений. Потому что я там, ну, подружился-не подружился – познакомился. Потому что у меня есть знакомая стрит-артистка. Она работала на крутые фирмы, она делает украшения, она – дизайнер по ювелирке. И вот она стала наклеивать бижутерию на работы, которые там. ТО есть она стала приделвать серьги королеве, нарисованной на стене и так далее. Там есть крошки: там есть искусство маленьких наклеек с марку размером. Там есть грандиозные муралы – это огромные совершенно стеновые фрески. Там есть дома, которые полностью преображаются. Они работают со светом ночью. Почему? Потому что район Брик Лэйн – это Ист-Энд, это «на тебе, боже, что нам негоже». Там, вообще, кроме Джека Поторошителя никогда ничего хорошего не было. Вот и всё. И вот этот район полностью преображён. Туда приезжают ради этого. Я понимаю, в голове среднего питерца никак не приходит в голову, что приезжают в Питер уже не только ради Эрмитажа. Эрмитаж – это один раз. И уж точно не ради Янтарной комнаты, потому что Янтарная комната – 7 часов ожидания с китайцами и счастье на всю жизнь обеспечено.Т. Троянская
―
Ну кто-то, да, ради Янтарной.Д. Губин
―
Кто-то – да. Но Эрмитаж – это на 1 раз. А вот куда пойти вечером потусовать: на Думскую или на Белинского, на Жуковского или на Некрасова, потому что на Некрасова сейчас крутая реально ночная жизнь – туда ходят местные. То есть если вы хотите встретиться с парой музыкальных критиков.Т. Троянская
―
Это кто-это, музыкальные критики?Д. Губин
―
Ну вот, там тусуются композиторы, критики и так далее – это не шутки. И мы там обсуждали вполне серьёзно творчество позднего Брукнера. Это можно сделать в час ночи на улице Некрасова. Потому что это только locals only.Т. Троянская
―
Ну видите, значит есть ещё что-то в Петербурге.Д. Губин
―
И как только это прихлопнут… Так это растёт так же, как стрит-арт. В Питер уже едут ради ночной жизни. В Питер едут ради движняка. В Питер едут ради всех этих улиц.Т. Троянская
―
Не всё потеряно у нас.Д. Губин
―
В Питер едут ради пресловутой Рубинштейна. Но вы зайдите на Рубинштейна вот сразу, как с Невского влево, первая-вторая подворотня и посмотрите, какой там сделали дивный… Где находится Ортодокс бар… Посмотрите, какой сделали дивный проход с граффити с портретами Рахманинова, Дягилева, Чайковского и так далее. И когда всё это замазывают, потому что нельзя – это эстетика Советского Союза. «Все мальчики должны иметь стрижку не больше одного сантиметра» – и директор школы на ступеньках стоит с линейкой и всех отсылает домой. Вы вернулись в такой дремучий совок, господи боже.Т. Троянская
―
Смотрите, здесь разность. С одной стороны, то, что с фресками в переулке Радищева – это другая история, это закон. А что касается именно трансформаторных будок – вот там…Д. Губин
―
Кстати, Мону Лизу закрасили? Потому что, когда закрасили работу Hoodgraf «И тебя вылечат»: сцену из «Ивана Васильевича», там появилась Мона Лиза.Т. Троянская
―
Я не видела Мону Лизу.Д. Губин
―
Там появилась Мона Лиза с хэштегом «меня не закрасят». И я на неё посмотрел, сфоткал и сказал: «Дура ты».Т. Троянская
―
Наивная.Д. Губин
―
Прилетит взвод таджиков летучих и замажет маму родную. Он единственное, что прятали, очень долго не замазывали – Мону Лизу-гастарбайтера, работу Паши Каса, такого казахско-петербургского стрит-артиста. Это было на углу Восстания и Жуковского. Она была за углом, нужно было обернуться. Мона Лиза стоит в оранжевой…Т. Троянская
―
Жилетке.Д. Губин
―
Жилеточке с лопатой, с метлой, с совком в руке. Их посылали, этих несчастных таджиков замазывать: «Слушай, сестру не могу закрасить. Давай её будкой задвинем». Они её будкой задвинули, запрятали сестру свою, гастарбайтершу. А потом: «Ну прости, это не мы стреляем, это Гитлер нам велит» – все же всегда имеют оправдание, почему уничтожали стрит-арт, почему убивали людей, почему пытали в отделениях полиции, почему голосовали на собраниях. Когда всё здесь рухнет, а рухнет здесь с неизбежностью, дети будут спрашивать родителей. «А что я то? Понимаешь, сынок, время было такое». Слушайте, ну что, вас уволят из ЖЭКа, если вы откажетесь это замазывать? Не будем это закрашивать и всё. Не будем. У народов, которые действительно народы, есть право на сопротивление.Т. Троянская
―
Только народ об этом не знает.Д. Губин
―
Все прекрасно знают.Т. Троянская
―
Нет, не все.Д. Губин
―
Нет, все выбирают путь. Я всё время говорю, это русский тип выживания – притвориться ветошкой.Т. Троянская
―
У людей даже иногда в голове не возникает, что можно ослушаться. Есть такие люди.Д. Губин
―
Можно сопротивляться пассивно. Итальянцы придумали итальянскую забастовку.Т. Троянская
―
Начальник сказал – надо сделать.Д. Губин
―
Ну пошли тогда начальника. Галич ещё спел: «Прихожу на работу я в пятницу, посылаю начальство я в задницу». Ну пошлите вы это начальство в задницу. Вы же видите, что вы творите.Т. Троянская
―
Я думаю, нас сейчас не слушают люди, которые закрашивают полотна.Д. Губин
―
Смотрите, Михаил Борисович…Т. Троянская
―
Пиотровский?Д. Губин
―
И когда было страшно – он привёз Чапманов. А тут всякие наши рыженькие тайные геи, типа этого… Забыл, как зовут, неважно. Он в Госдуме сейчас.Т. Троянская
―
Который в Москве.Д. Губин
―
Да. Hey, you – его имя. И он там кричал, что это – разврат, что это всё нужно убрать. И что казал Пиотровский? Он посмотрел на него, как Меркель смотрит на Путина – это такой взгляд школьной учительницы, которая… Вася снял штаны и показал голую задницу классу – и учительница его даже не ругает, она вот так вот смотрит: «Ме». Он так же посмотрел на этого.
Т. Троянская
―
Потому что Пиотровский имеет право.Д. Губин
―
Нет, Пиотровского можно снять по щелчку пальцев, так же, как и всех остальных.Т. Троянская
―
Но он умеет лавировать.Д. Губин
―
Он умеет лавировать, но у него есть другое. У него есть некие пределы, у этого арабиста, который начинает утро с чтения сур Корана – ну, по крайней мере, красивая версия.Т. Троянская
―
Красиво очень читает. Нет, я слышала, как он читает.Д. Губин
―
Я не знаю, я ни разу не просыпался утром рядом с Пиотровским.Т. Троянская
―
А я тоже не просыпалась, я просто слышала, как он читает – это потрясающе, на самом деле.Д. Губин
―
Значит, у него есть некий предел. Каждый должен себе сказать: «До сюда я дохожу, а дальше я не пойду, пусть даже потеряю работу». Ну не дохнут сегодня с голоду. Ну, правда, даже те, кто очень бедно живут – можно найти другую работу. Дальше начинается процесс саморазрушения.Т. Троянская
―
Вы сейчас прямо как Дудь говорите на церемонии GQ. Как Юрий Дудь выступал на церемонии GQ.Д. Губин
―
Я не слушал его выступление, ну вот Дудь, который не стал прогибаться. Меня столько раз увольняли и что? В итоге, я сижу на «Эхе Москвы».Д. Губин
―
Вы живёте в Германии.Т. Троянская
―
А те, кто увольнял, какой-нибудь Толя Кузичев…Д. Губин
―
Да, и что? Меня туда насильно угнали вполон?Т. Троянская
―
Нет, наверное, в общем…Д. Губин
―
Это был выбор. Я очень рад, что он у меня появился.Т. Троянская
―
О том, что Дмитрий Губин делает в Германии и почему он до сих пор не посмотрел «Джокера», мы поговорим на Youtube-канале, пока вы будете слушать московские новости. Поэтому если вы не хотите слушать новости, а остаться с нами, переключайтесь на Youtube.НОВОСТИ
Т. Троянская
―
А мы уже в эфире, мы уже в эфире, да. Выплыли мы из Youtube.Д. Губин
―
И мы начали говорит, что в Питере, который я только что обругал, обматерил, есть несколько институций культурных, которые очень сильно поднимаются. Даже… Не очень мне понравился Бартенев летом в Пассаже, но то, что Бартенева, эти фигуры выставили в Пассаже – это уже хорошо.Т. Троянская
―
Пассаж сейчас, скажем так, культурно ориентируется. Да, это здорово.Д. Губин
―
Потому что Пассаж – это магазин ни о чём. В городе есть 2 магазина ни о чём: Гостиный двор и Пассаж – непонятно, что там делать. Потому что последнее достойное внимания событие, как нам известно из творчества Достоевского – это «по Невскому ходила большая крокодила». Но крокодил в Пассаже – это рассказ Достоевского, там это было. Пётр Ильич любил заглядывать с интимными целями на второй этаж Пассажа – там много чего было. Но сейчас это – магазин, который не определился. Непонятно, зачем туда заходить.Т. Троянская
―
Ну не будем сейчас заниматься рекламой Пассажа.Д. Губин
―
Манеж стал очень крутым.Т. Троянская
―
Это правда, да. Манеж стал очень крутым.Д. Губин
―
Там была великолепная выставка AES+F.Т. Троянская
―
А Дейнеко и Самохвалов.Д. Губин
―
Дейнеко великолепен, я его в Москве смотрел. Сошел совершенно с ума, потому что он потрясающий совершенно.Т. Троянская
―
Вот, скоро. Приезжайте 14 ноября – откроется в Петербурге, в Центральном выставочном зале Манеж.Д. Губин
―
Вот такие вещи есть.Т. Троянская
―
Ну нельзя же не замечать и это. Ведь это же происходит. И то, что кино, возвращаясь к нашим Youtube-ным рассуждениям, что кино у нас стали показывать на языке оригинала с субтитрами. И всё больше таких кинотеатров.Д. Губин
―
Нет, во-первых, у нас здесь есть довольно 2 сильных институции зарубежных, 3. Это институт Сервантеса – испанский язык, это институт Гёте – это немецкий, соответственно, и Альянс Франсез – французский институт, все эти культурные дела. Все фестивали, которые проводят они, они проводят крутейшие фестивали, там, конечно, показывается крутейшее кино. Там показываются фильмы на языке оригинала. И я дико рад, что я Фатих Акин узнал благодаря Гёте-институту. Это потрясающий совершенно немецкий режиссёр. Бывший торговец крэком, член малолетней банд.Т. Троянская
―
Турецкого происхождения.Д. Губин
―
Турецкого происхождения – гордость всей Германии, который рос в Гамбурге. И я в Гамбург поехал: первым делом побежал в бар «У золотой перчатки», где происходит действие последнего фиьма про маньяка-убийцу Фатих Акина. И, должен сказать, что там просто можно поставить камеру, что там такой Феллини, что там такой Фатих Акин, что всё художка отдыхает – это непридуманные лица. В Питере, кстати, в последнее время стала подниматься филармония. Они как-то встряхнулись, они стали приглашать дирижёров со всего мира молодых. И что Бен Гласберг, допустим, приезжал, то, что опять в Петербурге будет, второй раз за год, сейчас восходящая вертикально в Германии русская звезда – дирижёр Иван Демидов. Он дирижирует в это воскресение, в 3 дня, с совершенно фантастическим двойным семейным концертом Роберта и Клары Шуман. Ну, Роберта Шумана знают все, даже те, кто никогда ни одной ноты даже не слышали из Шумана. А Клара Шуман – никто не знает, что она в 14 лет написала… Первый концерт Клары Шуман, и последний, фортепьянный – это такой манифест феминизма. Вот все феминистки города Петербурга – они должны просто ровными рядами и в любом порядке идти в филармонию в воскресенье.Т. Троянская
―
Кстати, это повод.Д. Губин
―
В 14 лет она пишет скерцо, нежное и прозрачное. Фантастическое, после которого невозможно слушать Роберта Шумана, потому что он такой мастер-мастер, она – умная девочка, которая начинает чувствовать в себе женщину. Это музыка о том, как умная девочка начинает осознавать в себе женщину. Это потрясающе, это просто вау, супер – это событие мирового масштаба. Даже в Германии Клара Шуман, я специально бегал её послушать, исполняется крайне и крайне редко. В 90 году впервые были опубликованы ноты и существует единственная редакция у всех концертов.Т. Троянская
―
Дмитрий, хватит. Мы опять с вами…Д. Губин
―
Это вот – моя последняя любовь. Клара Шуман – последняя любовь. Роберт, прости – люблю Клару.Т. Троянская
―
Хорошо, надеюсь, не последняя любовь, что будет ещё много любви после Клары Шуман. Про «Норд-Ост» давайте поговорим. Многие газеты публикуют, и очередная годовщина была в октябре. И до сих пор этот вопрос для вас: он разрешён или нет?Д. Губин
―
Да нет, это лично-постыдный вопрос. Личный, потому что я присутствовал в Норд Осте практически с минуты захвата в эфире радио Россия тогда. Меня вызвали на работу, потому что мне сказали: «Слушай, какие-то мужики ворвались во время спектакля с оружием, ничего не понятно, срочно приезжай». И я просидел эти 4 дня, я спас в одежде, как спят военные, ожидая боя. Я реально спал в одежде, положив телефон под ухо, у меня была машина у подъезда: я помчался в Останкино по ночной Москве, 10 минут. И я вёл вот эти вот эфиры, когда было вообще ничего непонятно. И когда захватывали – это кризисный канал, так называемый, на радио, когда снимается вся сетка, отменяется всё вещание, и у ведущего по началу – ноль. Всё, что у него есть – только молнии.Т. Троянская
―
Не понимаешь, что говорить.Д. Губин
―
И мой позор, мой личный стыд – я очень сильно это переживал, но здесь нет никакого ни позора, ни стыда, что когда утром, меня ночью вызвали, сказали: «Видимо, будет штурм – давай срочно» – я приехал, я успел к началу штурма, когда началось. И вот когда «ура» – я кричал ура в эфире. И ко мне вбегает Лёша Абакумов, великий радийный и телевизионный начальник. Он был тогда директором радио Россия, и он говорит: «Притуши фитиль, похоже, дело очень хреново. Умерь всё». У него была хавка и чуйка радийная совершенно феноменальна – я других таких людей не видел. Он понял, что что-то происходит не то. И когда он мне принёс записку, я говорю: «Кажется, есть жертвы». И он мне приносит записку, где написано: «Сотни». И я вдруг понял, каким идиотом я выгляжу.
Д. Губин
―
И у меня навсегда остался этот вопрос: те, которые пускали газ… Давал команду, судя по всему, Путин лично. Судя по всему, лично Путин. Знал ли путин – это вопрос для военного расследования и для суда-трибунала, я не преуменьшаю. Это не значит, что человек будет признан виновным, но такие вещи разбираются в трибунале. Это – военное преступление с использованием боевых средств. Может быть, трибунал придёт к выводу, что никакого преступления не было. Но у меня 2 вопроса. Первое: знал ли он, что не существует антидота? Второй вопрос: существовал антидот против этого газа? Третье: если не существовал, на основании чего он принял решение убить заложников? Я не обвиняю – это те вопросы, которые у меня остались после Норд-Оста.
Д. Губин
―
Если антидот существовал, то почему он не был применен, почему бригады скорой помощи не были проинформированы о том, что произошло? Я не большой специалист в медицине, но я встречался с людьми: были врачи, они объясняли, как погибали люди. Захлебнувшись рвотными массами, перекрытое дыхание и так далее. Почему медики не были предупреждены о том, что произошло? Вот в чём у меня вопросы. Три вопроса. Существовал ли антидот? Второе: когда Путин отдавал приказ… Я говорю сейчас Владимир Путин в одно слово с маленькой буквы, если угодно, чтобы снять персонификацию. У меня нет уверенности, что лично он отдавал, хотя похоже на то, скажем так осторожно. Второе: знал ли он о существовании антидота или его отсутствии. И третий: почему даже если антидота не было, что вообще ставит всю операцию под очень большой вопрос, почему медики не были предупреждены о характере поражения?
Д. Губин
―
Потому что, когда мы увидели картинки: первые вот эти люди со страшно открытыми ртами, с запрокинутыми головами в автобусах… Потому что, понимаете, когда выезжают медицинские бригады – есть специализированные. Я не знаю, что тут: токсико-реанимация, я не хочу глупости говорить и из себя изображать специалиста. Но то, что посылаются специализированные бригады, или они информируются, или они снабжаются, или что-то ещё – пусть уже медики скажут, что в таких случаях должно делаться. Понимаете, не посылают кардио-реанимационные бригады там, где произошла катастрофа, где переломы костей и всего на свете. Наверное, не посылают. Вот, какой у меня вопрос очень большой.
Д. Губин
―
И я помню свою глупую радость. А произошла такая чудовищная вещь. Такая невыносимо-чудовищная, что мне до сих пор стыдно за те крики и вопли радости, потому что я думал: «Ах, всех освободили». Мне казалось, что, даже если газ применён, ну да, сейчас же все очухаются. У меня есть ещё вопрос со звёздочкой: а почему убили всех, кто захватывал Норд-Ост? У нас же всегда убивают всех, у нас же не остаётся свидетелей. У нас, когда сообщают, что убили очередных террористов, у нас террористов нет в живых, кроме тех, кто якобы, я не знаю, какое решение примет суд – вот сейчас в Петербурге идёт суд по поводу теракта в метро.Т. Троянская
―
Вот да, давайте, потому что это очень странное дело. И сегодня как раз начинаются прения. И очень всё неоднозначно. Периодически мы читаем, есть даже специальный сайт, посвящённый этому и вопросов очень много.Д. Губин
―
Татьяна, я вам скажу так: я несколько раз занимался уголовными делами, так вышло. Один раз – личная семейная история: у меня отца убили, я перечитывал тома уголовных дел. Несколько раз изучал тома других уголовных дел по другому случаю. Я вам хочу сказать: во всех без исключения случаях у меня оставались вопросы, и очень большие, после прочтения этих уголовных дел. Но когда я поговорил со следаками, когда я поговорил с ментами, мне сказали, что это нормально. Так оно всегда и бывает. Если гладко – значит придумано. Всегда бывают какие-то несоответствия.Т. Троянская
―
Нет, ну, главное, чтобы не настолько надумано, что посадят невинных людей.Д. Губин
―
Я ничего не могу сказать. К сожалению, я должен солидаризироваться с Олегом Кашиным, который недавно публиковал на сайте Republic статью, в которой он заявил, что у всей полиции презумпция виновности. Правильное отношение общества к судьям, к полиции, к росгвардии, ко всем силовым структурам – они виноваты, они нас обманывают. Я с величайшим сожалением должен солидаризироваться с Олегом Кашиным. Ссылаюсь на Кашина: пусть его посадят первым, а меня – вторым. Сейчас, кажется, уже за это сажают. Но то, что происходит и то, что творится, как Кашин говорит, что мы научились понимать этот язык. Что разбил камеру, висящую в трёх метрах – это значит, менты стёрли запись. Сорвал батарею, обварился кипятком – значит, его пытали. Оказывали ему помощь, пытались запустить сердце – значит, били каблуком в грудь, чтобы уж точно не выжил.Т. Троянская
―
Вам не кажется странным, что народ не очень реагирует на это дело?Д. Губин
―
Так и в Германии гитлеровской не реагировали.Т. Троянская
―
Нет-нет, я именно про дело – теракт петербургский. Что такая ксенофобия у нас есть. Ну, понятно, что там жители Средней Азии: «Все они виноваты».Д. Губин
―
Нет, дело не в этом. Если бы судили кого-угодно… Понимаете, это возникает…Т. Троянская
―
Ну «Новое Величие» же – резонанс больший, чем теракт?Д. Губин
―
Ну там уж совсем, насколько я понимаю, сфальсифицировано. Даже свидетели Иеговы* не вызывают возмущения, потому что привыкли. Ребятам дают 7 лет за то, что они верят в бога. На основании чего их обвинили экстремистской организацией. А у меня под окнами библиотека, в библиотеке стоят книги иеговистов – они хотят, меня уговаривают прийти к ним на занятия. Конечно, на русском языке в Германии. И никто их за это не сажает. Вот что ужасно.Т. Троянская
―
У нас всё по-другому.Д. Губин
―
Если вы хотите со мной поговорить о каких-то ещё вещах, я сегодня буду вечером выступать в ДК «Лурье». Будет лекция о тайных и явных вызовах будущего: о том, чем чревата остановка для тех, кто живёт в прошлом. Самое печальное, что сегодня происходит в стране – это даже не репрессии, а такое покорное согласие жить в прошлом.
Т. Троянская
―
Традиции у нас не меняются. Заканчиваем рекламой Дмитрия Губина, саморекламой. Спасибо.Д. Губин
―
Будьте счастливы.*Организация признана в России экстремистской