Виктор Шендерович - Особое мнение - 2020-03-19
19.03.2020
А. Плющев
―
Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». Сегодня, как это часто бывает по четвергам – Виктор Шендерович, писатель. Добрый вечер.
В. Шендерович
―
Как будет все чаще.
А. Плющев
―
Это потому что закрыли границы.
В. Шендерович
―
Да.
А. Плющев
―
Вот вас не было три недели. Вы, вероятно, где-то путешествовали.
В. Шендерович
―
Да, я путешествовал. Причем я успевал как-то так просто за сутки до закрытия, так получилось, была Америка, потом Израиль и была Украина. Одесса. И я наблюдал сначала там эта разница и этот маршрут от скептицизма и наплевательства – «да ладно, чего» – до постепенного понимания. Потому что как раз в эти дни, когда я был там, последние дни в Израиле и Одессе, мир начал по-настоящему, кажется, осознавать драматизм и масштаб того, что происходит. И реакции на это я впервые наблюдал, эволюцию реакции я наблюдал в Израиле, потом в Одессе. И потом здесь. И можно сравнить. И поведение разной степени ответственности, поведение администрации и реакцию людей. Это очень любопытно.
А. Плющев
―
Спрашивают: вы не на самоизоляции? Не должны быть.
В.Шендерович: Как только Владимир Владимирович сказал, что оснований для паники нет – немедленно все сели и поехали в Ашан
В. Шендерович
―
Я на самоограничении. Нет, я не должен. Я никакого карантина, то есть мне снаружи ничего не велено. А дальше по собственным мозгам. Я стараюсь без особой необходимости и не маячить, и ограничить передвижение в метро, троллейбусе. Больше стал гулять просто в одиночестве в парке. Благо эта возможность есть. Нет, домашнего ареста я сам себе, как видите, не устроил. Но ограничения некоторые есть.
А. Плющев
―
Подверглись ли продуктовой ажитации?
В. Шендерович
―
Нет. Я стал жертвой, потому что оказалось, что в Сокольниках среди бела дня наступила глухая просто не венозного цвета, а черная пробка. Просто все встало на километр. Все ехали в Ашан. Как только Владимир Владимирович сказал, что оснований для паники нет – немедленно все сели и поехали в Ашан затовариваться. И это то, о чем я хотел говорить. Такие пиковые ситуации, это без всякого Левады это тест на отношение общества к власти. Моя дочь живет в Польше и неприятная вещь. Жесткие закрытия. Жесткий карантин, все сидят по домам. Все жестко и затратно и убыточно. Но отношение к государству при всех сложностях, драматизме политическом, но все-таки понимают, что есть обратная связь. Что власть, которую мы выбрали и которая перед нами отвечает. И поэтому если государство, говорит моя дочь, идет на такие траты и жертвы, такой ущерб, нормальным ответом гражданина является солидарность, понимание, что это не просто так. Что вы все вместе. Левые, правые, такие, сякие. Против ты, в оппозиции ты, не в оппозиции. В этот момент срабатывают нормальные взаимоотношения. Государство является формой самоорганизации общества. В Польше и других странах западного типа устройства. Это может быть Новая Зеландия и Япония. Но западного типа устройства. Обратная связь, прости, Господи, - сколько раз я это говорил. Общество себе создает государство, само выбирает, самое контролирует. И в такие секунды самоограничение, понимание, что это нечто все-таки единое – ты и твое государство - оно работает на общество и на людей. В нашем случае Путин сказал, что нет оснований для паники – скупать гречку и туалетную бумагу. Все понимают, без всякого Левады, что они там наверху думают только о себе. Что будет карантин и жесткость карантина зависит только от того, введут они чрезвычайное положение или нет. Только от того, решат они на Старой площади, что выгоднее им. Вот устроить 22-го числа, устроить себе это. Или пойти… То есть на Старой площади будут утверждать цифру инфицированных. И так же как оттуда спускаются цифры выборов и всего. Цифры рейтингов. Цифры выборов. И мы понимаем, что мы имеем дело с жульем. Это одна сторона вопроса. Там законопослушание, здесь – привычка к взаимной, подчеркиваю, лжи. Наши отношения с государством, ищу цензурное существительное – не нахожу. Привычка к взаимному обману. Можно сказать жестче. Это норма. Мы понимаем, что они заведомо обманывают нас, и мы как можем, отвечаем им, как говорил замечательный юморист Малкин: сколько у государства ни воруй – своего не вернешь. Вот схема нашего отношения с государством. И она проявляется и проявится очень драматически именно в этом случае. Потому что я вот сейчас смотрел: в масках почти никто не ходит. Наплевательство довольно повальное. К самоограничению мы почти не способны, массово совершенно не способны.
В.Шендерович: Наши отношения с государством, ищу цензурное существительное – не нахожу
А. Плющев
―
Я просто хочу сказать, что сюда, во всяком случае, на радиостанцию, я раньше не засек Виктора Шендеровича, но на радиостанцию Виктор Шендерович зашел не просто в маске, а в строительном респираторе.
В. Шендерович
―
Я бы не назвал строительным респиратором, но неважно.
А. Плющев
―
Такая плотная…
В. Шендерович
―
Что добыл – то добыл. Я не для рекламы медикаментозных средств сюда пришел. Я про другое. К самоограничению мы совершенно не способны, мы привыкли взаимно обманывать государство, друг друга. И последствия могут быть довольно драматичными. Россия идет по общему графику в этой пандемии. У нас есть спасительное отставание на несколько недель, на месяц. Мы играем со смертью в догонялки. Она идет за нами, она отстает. Но она идет бодрым шагом, а мы так себе, плетемся. Мы не понимаем адекватно, не хотим понимать что ли. Инфантилизм какой-то. Не хотим сами понимать. На что мы надеемся. На совесть Мишустина и Путина? На что мы надеемся, когда мы пренебрегаем мерами собственной безопасности. Смерть идет сзади, пока километр, но она идет бодрым шагом. У нас есть две недели в запасе, чтобы подготовиться к эпидемии, которая практически, 2-3 недели, это уже математические расчеты разные. Месяц. Чтобы подготовиться и победить. К эпидемии, которая практически неизбежна. Потому что мы идем, уже видно – по общему графику. Просто есть отставание, просто Италия на себе испробовала, что это такое. Пренебрежение. Что это такое, когда не успели в первую неделю. Братцы мои, через какое-то время мы столкнемся с тяжелым дарвинизмом. Потому что аппарат вентиляции легких один, а тем, кому он нужен сейчас – 5-6-10 мы понимаем это? Или мы как дети сели в уголку и закрыли глазки. Это будет. Дальше вопрос: как мы к этому подготовились. Подготовимся. Надежда на государство небольшая.Я сейчас говорю не про врачей, что врачи плохие. Врачи замечательные. То, что ученых нет. Ученые есть. Но государство в целом оно не на это заточено. Оно заточено сейчас на голосование 22 апреля. Потому что этому параноику по каким-то его внутренним комплексам хочется считать себя мессией, а не самозванцем. Потому что ему уже при сворованной принятой Конституции, которую поимели во все статьи, которая лежит полумертвая, уже все сделали. Но ему все-таки нужно всенародное одобрение. Для его комплексов. Для лечения его комплексов. Это плановая катастрофа. Так же как молебны за борьбу с коронавирусом, это плановая катастрофа. Так же как сбор всех в Ашане, потому что гречка, туалетная бумага и коронавирус шли в заказе. В заказе. Просто толпы в Ашане. Минздрав, ау! Кремль, ау! Дай ответ. Не дает ответа. Сами, ребята, мы должны все-таки понимать, что надежда только на себя. Они нас бросят, кинут, поимеют. Что в войну, что в эпидемию. Вспомните сентябрь 1941 года. 16 сентября в Москве. Или вру, октября. Не помню точно. Дата известная. Когда просто Москва была брошена. Когда все начальство просто уехало и просто люди были брошены. Вот так будет всегда. Они не для нас, эта власть не для того чтобы сделать нашу жизнь лучше. Мы вообще не входим в их расчеты. Это надо понимать. И в критической ситуации, а сейчас критическая ситуация, надо брать головы в собственные руки и самим соображать, что надо делать. Мне кажется.
А. Плющев
―
На самом деле чтобы не сбивать вас, я не прерывал вас, но у меня накопилось несколько вопросов. По ходу.
В. Шендерович
―
Спасибо, что не прерывал.
А. Плющев
―
Первое. То, что у нас есть недоверие к государству и поэтому, как только Путин сказал, что не скупайте ничего – все бросились скупать. Так в Европе тоже полки пустые. Оттуда это к нам пришло. Мы по путинскому телеку видели и пустые полки.
В. Шендерович
―
Разумеется. Нет, это общий…
А. Плющев
―
То есть там доверяют, тут не доверяют – а результат один.
В. Шендерович
―
Нет, мера доверия и недоверия разная все-таки. Мера самосознания, самоограничения, мы можем это увидеть. Пустые площади, Тайм-сквер пустой. Юнион-сквер в Сан-Франциско пустой. Фотографии. Глазам не веришь. Бродвей - пустые улицы. Причем даже не там, где арест и штраф за выход на улицу, как кажется в Испании уже. Это добровольное в основном дело. Это уровень понимания того, что как бы ни относились по-разному люди к Трампу, не Трампу. Уровень понимания, это называется социальная ответственность. В нашем случае она довольно минимальна. Как мне кажется. По моим наблюдениям. По крайней мере, я позавчера последний раз ездил в метро, вы знаете, нас было двое в вагоне в маске. Я и еще одна девушка. Девушка, кстати. То есть я не в смысле пола, а возраста. Зона риска вся абсолютно спокойна, толпой стоят, друг в друга дышат. Абсолютно нормально. Что это? Недостаток информации, наверное.
А. Плющев
―
Может быть и недостаток. Потому что говорят, что маска бессмысленна, в основном только если вы подозреваете у себя…
В.Шендерович: К самоограничению мы совершенно не способны, мы привыкли взаимно обманывать государство, друг друга
В. Шендерович
―
Маска, как и я ношу маску, это мой вклад в социальную ответственность. От меня не заразятся. От меня ничего не произойдет. А дальше да, конечно, на кого Бог пошлет. И мы понимаем, что такое, но мы мало что знаем про этот вирус. Это же как справедливо написали в блогах, мы не знаем, как это на беременности отражается. Потому что никто не успел. Мы не знаем, как отразится там, сям. Говорят, через детей не передается. Оказывается, молодые тоже помирают. То есть мы мало что знаем про это. Конечно, тут что важно. Без паники, но и без раздолбайства. Как найти эту золотую середину. Разумная настороженность и социальная ответственность, как написал один врач замечательный. Паника, кстати, вредна очень, потому что на панический организм инфекция садится лучше. Но просто другой уровень влажности. Инфекция лучше садится на панический организм. Паниковать как раз не стоит. Но просто надо вести себя более-менее ответственно. Прости, очень хотел сказать вещь. Но вот немножко, давай вопрос.
А. Плющев
―
Вы говорите, что в иных странах лучше справляются, лучше самосознание и так далее, а у нас хуже. Но тут придется процитировать Маргариту Симоньян, которая говорит, что нечего учиться у этих итальянцев. Посмотрите, какой ужас у них. А вот даже хочется так, как в Китае. Потому что там – раз, взяли и жесткой рукой справились.
В. Шендерович
―
Об этом замечательно написал, кажется. Кирилл Рогов. И, по-моему, было на сайте «Эхо Москвы». Про то, что идет соревнование между системами по эффективности. И, разумеется, драконовские китайские меры они оказались эффективными. Правда, пошло все оттуда от дикой антисанитарии. И китайский порядок, китайская дисциплина никаким образом на уровень санитарный того рынка, откуда это все пошло, почему-то не помогло. Но в этом случае среагировали. Жестко, авторитарно. Традиции национальные в том числе. Италия пала первой, потому что они на себя приняли удар незнания. Они не были готовы, никто не был готов. И Италия так мучительно страдает сегодня, такая драматическая там ситуация, они были первыми, по кому пришелся этот удар незнания. Но мы-то теперь предупреждены. После Италии закрылись в несколько дней страны. Жесткие меры. И это свободные страны, добровольно. С объяснением гражданам. С сервисами. С поддержкой, это отдельная тема. Об этом замечательно написал Леонид Волков из ФБК, что правительство России выделило на поддержку бизнеса, который сейчас рухнул и просел – 3,5 млрд. евро. А Литва с населением в 50 раз меньше – в полтора раза больше. Это к вопросу о том, какое отношение правительство имеет к населению. В Литве власть, государство как бы организовано обществом, маленькая страна, которая выбрала себе свое начальство. Это они сами для себя выделяют. У нас где Путин, где мы. И поэтому можно такой коэффициент пренебрежения. Посчитайте, какой по сравнению с литовским. К собственному бизнесу, который точно также и больше, чем литовский проседает. Потому что сюда еще Сечин добавился с нефтяной войной. Падение обвальное. Вот такое пренебрежение. Про что хотел сказать. Как бы уравновешивая тревожные нотки. Как ни странно это звучит, ничего особенного не произошло. Все в пределах нормы. Пандемии были, выкашивало две трети Европы. Была испанка, черная оспа. Просто человечество выросло за последние полвека. Выросли нормы, стандарты так, что вчерашняя норма нам не годится. Мы не готовы сказать: а, извините, дарвинизм. Умрет какое-то количество старых людей. От первого попавшегося вируса.
А. Плющев
―
Судя по тому, что вы говорите о том, что люди не готовы брать на себя самоограничения, они именно это и говорят.
В. Шендерович
―
Да. Они может быть не артикулируют, наши люди. Но там не готовы. Там смерть 87-летнего врача-профессора, это драма. От этого коронавируса, он мог еще жить. Человечество в целом, его продвинутая часть, его простите, ментально западная часть, я имею в виду не географию, я имею в виду соотношение с Жан-Жаком Руссо, Монтескье. Мозговое соотношение с Руссо. С правами человека универсальными. С тем, что человек - мера вещей. Вот с этим возрождением всем, этими энциклопедистами. Нормы изменились. Мы не готовы, мы, человечество, края необразованные оставим в покое. Но в принципе человечество уже не готово с этим мириться. Это очень хорошо. А так бы еще, Господи, как справедливо кто-то написал, еще полтора века назад заперли бы всех в чумные бараки – кто выжил, тот выжил.
В.Шендерович: Надежда на государство небольшая
А. Плющев
―
Но при этом каждый сам за себя. Каждый внутри своего государства, например, нет никакого ЕС больше. Границы внутри.
В. Шендерович
―
Совершенно верно. Это кризис, он уже был зафиксирован и артикулирован. Кризис общий Европы. Тем не менее, шаг был сделан и это не пропадет. Человечество вернется к этому. Потому что альтернативы - это разбиться по пещерам. По этносам. И с палицами друг на друга ходить. Альтернативы этому нет. После Христа, который чего-то говорил… Ни Эллина, ни Иудея. Но либо мы идем в пещеры, либо идем к пониманию. И опять-таки, что новое, принципиально новое случилось. Информационный взрыв и мы начинаем утро со сводок с итальянских больниц. И немецких израильских лабораторий, не изобрели ли чего. Мир открытый. Так бы, вот наш город, где-то там говорят, что-то есть. Мы сейчас живем в открытом мире. Уже живем по факту, Интернет. Уже в открытом мире живем. И поэтому нас так больно бьет, это эффект фейсбука. Где каждый день кто-то умирает, рождается. И ты вдруг выясняешь, что это касается тебя по факту. Твои люди близкие, есть мальчики, девочки, которых я никогда не видел. Они родились у моих друзей за океаном. Бог его знает где. Может, и не увижу никогда. Но они растут на моих глазах. Я их вижу чаще, чем своего ребенка, живущего в Польше. И даже если бы он жил по соседству в соседнем доме. Вот эффект. Это все-таки свидетельство того, реакция на коронавирус. Это вообще тест, конечно, человечеству. Это встряска и тест на адекватность, на современность. На выживаемость.
А. Плющев
―
Скажут, так вот в Северной Корее смотрите, как справляются. Ни одного случая нет.
В. Шендерович
―
Они без коронавируса просто пожгли всех. И вымерли с голоду. Нет, это оборотная сторона. Если у вас нет тети, то вам и не потерять. И если вы не живете, то вам и не умирать. Скажу я апологетом Северной Кореи. Конечно, если вы не живете, можно запереться и радоваться, что коронавирус в Южной Корее. А не у тебя. Просто потому что ни одного туриста нет.
А. Плющев
―
Вы сказали еще одну вещь насчет того, что статистика заболевших пишется в Кремле.
В.Шендерович: Государство заточено сейчас на голосование 22 апреля
В. Шендерович
―
Она не пишется. Она, я думаю, будет утверждаться в Кремле.
А. Плющев
―
То есть сейчас мы имеем дело с нормальной стадией…
В. Шендерович
―
Я не знаю, пойми, мы можем оперировать только опытом. Мы знаем, что все важные для Кремля цифры на Старой площади утверждаются как минимум. Вся социология, все выборы, все важные вещи. Ясно, что их решение о мере жесткости карантина и то, что они переложили позорнейшим образом это на людей, не закрыть школы и взять на себя ответственность за это. А сказать: ну вы там сами как-нибудь. А потом сами виноваты. Ну что же поделать, мы же вас предупреждали. Совершенно позорное трусливое поведение. Мерзкое. Чего мы будем лишний раз комментировать. Я думаю, что конечно, решение, по крайней мере, решение о закрытии страны, о жестких мерах, о карантине, о прекращении молебнов, о прекращении… Стадионы, слава богу, прекратили. Тоже с запозданием. И футбольный комментатор говорил: у нас сегодня главный матч «Локомотив»-«Ростов», главный матч в Европе. Радостно говорил комментатор. Остальные закрылись. А мы радуемся. Мы самые крутые. Главный матч. Но главным образом, ребята, 22 апреля. Ну на хрен твою легитимность, уже успокойся. Ты уже изнасиловал Конституцию, ты уже пуп земли. Ты бугор. Тебя никто не сковырнет. У тебя под контролем все ОМОНы, все мотострелки. Всё. Пригожин с руки тебя кормит, никто не отравит. Посиди уже тихо. Дай другим выжить. Потому что на тебя, дорогого, конечно, хватит аппаратов искусственного дыхания.
А. Плющев
―
Он сегодня сказал, что на дому могут проводить… Электронно.
В. Шендерович
―
Понятно. Это мы все проходили. Послушайте, ребята. Поздно пить Боржоми. Они нарисуют ту цифру поддержки, которую посчитают нужной. Для этого вовсе необязательно, чтобы умирало 10 тысяч человек от коронавируса. Ну нарисуйте сейчас. Элла Александровна, сейчас нарисуйте. То, что вы нарисуете. Голосование мы знаем, оно сто процентов за Путина. По-другому никогда не было. Ну, уже сейчас нарисуйте требуемую цифру и давайте закроем на карантин. Пускай выживут тысяч десять человек. По-моему, неплохая национальная идея.
А. Плющев
―
Это «Особое мнение» писателя Виктора Шендеровича. Оно еще далеко от завершения. После перерыва мы продолжим.НОВОСТИ
А. Плющев
―
Финальная часть программы с Виктором Шендеровичем. Абстрагируясь от коронавируса, к которому может быть еще вернемся. Но можем и не возвращаться. Много посвятили ему. Хотя я думаю, три недели назад вы были у нас в эфире. Я просто посмотрел ради спортивного интереса, по слову «коронавирус» или даже «вирус». Оно не упоминалось вообще. Как изменилась жизнь.
В.Шендерович: Паника вредна очень, потому что на панический организм инфекция садится лучше
В. Шендерович
―
Где-то что-то на окраине в Ухане.
А. Плющев
―
В Европе только начиналось.
В. Шендерович
―
К нам не имеет отношения. Да.
А. Плющев
―
И как все поменялось. Тем не менее, некоторые рудименты прошлой жизни…
В. Шендерович
―
Что-то еще происходит кроме.
А. Плющев
―
Прорываются. Я, например, забыл про всю партийную жизнь, что создавали партии эти все с Пригожиным. Со Шнуровым. Я думаю, что как-то…Нет, выяснилось, что Шнуров его «Партия роста» рекомендовала отправить в Заксобрание Санкт-Петербурга на выборы в региональный парламент. Говорят эти партии делают для того, чтобы без сбора подписей потом идти.
В. Шендерович
―
Я не знаю, это уже совершенно не интересно. На том этапе уже самодержавия, который проскочили без остановок – уже эти подробности не интересны. Про Титова этого, эту подсадную уточку я что-то говорил 10 лет назад, еще в «Плавленом сырке». Бог с ними. Что касается Шнура, я удивляюсь только удивлению людей, потому что он давно прописан, вписан в эту Барвиху. Его псевдонародность, которая держится только на нецензурной лексике, на ненормативной лексике, он давно желанный, концерты в Барвихе. Вся эта дозволенная смелость…
А. Плющев
―
В Барвихе знаете, и «Гражданин поэт» выступал.
В. Шендерович
―
Да. Разное качество поэтическое на мой вкус. Но это уже вкусовая вещь. Невысокого качества стихи. Что называется: народу нравится. Как сказано в «Кин-дза-дза». Он пишет стишки, понятные народу. Не Жук и не Иртеньев… Нормально. Все понятно. И близость к народу, решили выехать на популярности, въехать точнее на популярности Шнура. А Шнур давно был к этому готов, мне кажется. Потому что совершенно рассматривать его как оппозиционера, который вдруг почему-то вошел в систему – это даже странно. Он давно был вполне глянцевый и никогда не был другим. Глянцевый персонаж. Ну и не он первый канул в эту бездну, не он последний. Туда ему и дорога. В сенаторы я имею в виду.
А. Плющев
―
В сенаторы.
В. Шендерович
―
А куда он.
А. Плющев
―
В ГД.
В.Шендерович: Элла Александровна, сейчас нарисуйте. Голосование мы знаем, оно сто процентов за Путина
В. Шендерович
―
Неважно. Какая разница. Сейчас какая разница.
А. Плющев
―
Сегодня в ГД, а завтра и в сенаторы.
В. Шендерович
―
В обслуживающий персонал. Да, в мозаику, которая выложена на стене этого зала. В демократическую мозаику этого самодержавного зала. Ну пускай себе там поблещет.
А. Плющев
―
Хорошо. Есть еще одна фигура, о которой не можем не сказать. Эдуард Лимонов.
В. Шендерович
―
О, это фигура совсем другого, конечно, класса. Древние велели воздавать человеку по вере его, но сам Лимонов так сказать, поливал грязью могилы своих умерших врагов. Не стеснялся сказать мерзость просто над телом убитого Немцова. Ну, давайте как по мере сил отличаться и попробуем быть объективными. Хотя я субъективен по определению. Это мое мнение. Вначале был Лимонов писатель. Это имя ему придумал блистательный Вагрич Бахчанян. Это совершенно гениально. Савенко - никто не запомнит. Лимонов! Очень точно. Сводит скулы от одного имени. Очень точно угаданный жанр. И Лимонов ранний, собственно, он давно уже классик. Его (неразборчиво) стихи замечательные ранние. Он поэт блистательный замечательный. И очень самобытный талантливый. И конечно «Это я - Эдичка» - уже классика русской литературы. В точном соответствии со старым изречением «дух дышит, где хочет» вскоре выяснилось, что дух дышит в довольно мелком, не чересчур приятном человеке. С ним случилась печальная вещь. Он, как мне кажется, перепутал немножко жизнь с литературой и заигрался в своего же, точно написанного персонажа. Тут ведь надо что понимать. Я говорю банальности, но, в общем, их иногда надо говорить. Венечка из «Петушков» это не Венедикт Ерофеев и Довлатов из довлатовской прозы это не Довлатов.Даже если он носит то же имя и те же детали биографии. Точно также Эдичка – это голограмма. Это блестящая голограмма Эдуарда Лимонова. Объемное изображение, но это всего лишь иллюзия. В качестве голограммы это было совершенно замечательно. Но дальше тут надо понимать, разница между персонажем и автором. Все-таки и Лимонов сам должен был понимать эту разницу. Вы понимаете, Венедикт Ерофеев не разговаривал с ангелами, а Лимонова, я надеюсь, не насиловал черный. Это же персонажи. Сколь угодно лирически придуманные и построенные и выстроенные. Но дальше случилась, по-моему, такая история. Человек заигрался в своего персонажа. И нарциссизм и мизантропия персонажа он обаятельны, потому что это чудо литературы. Он абсолютно живой. И это чудо литературы. Ты читаешь текст и видишь живого человека. И каков бы он ни был, по законам удивительным сопереживания, эмпатии ты начинаешь ему сочувствовать такому, какой он есть. Это феномен литературы.
Мы сочувствуем человеку из подполья. Достоевскому. Мы сочувствуем убийце Фаулза в «Коллекционере». Мы можем сочувствовать и ему. Это чудо литературы. Нарциссизм лирического героя обаятельный. Нарциссизм самого Лимонова абсолютно откровенный, ему вообще никто не был интересен кроме себя самого. И это было абсолютно демонстративно, откровенно. Он уже был менее приятен. Но нарцисс художник это нормально. Сальвадор Дали, Пикассо. Мало ли людей…
А. Плющев
―
Еще поищи, которые нет…
В.Шендерович: Шнур давно прописан, вписан в эту Барвиху
В. Шендерович
―
Да. Антон Павлович Чехов. Все-таки не надо всех. Был Грибоедов, был Чехов. Были разные люди. Пушкин был. Чего далеко ходить. Толстой был. Но нарциссизм художника, вот Сальвадор Дали какой-нибудь. Крайний случай, который делает свою жизнь предметом продажи ежедневной и сбора лайков, как сейчас бы сказали. Лайкосборник. Снимал свой смертный час. Вот доиграл роль. Но это может быть по-своему интересно, по крайней мере. Но когда нарцисс идет в политику – вот тут выноси всех святых. И вот тут началась, мне кажется, именно здесь случилась, в общем, катастрофа. Человеческая. Потому что тяга к пошлой военной романтике и убийцам, все это имперское левачество. Уцененный Че Гевара. Это было с каждым годом. Это прилично в 20-30 лет, но с каждым годом становится просто неприличнее. И в этом не было вкуса заведомо. И не могло быть. Он играл в это. Он все время, очень точно кто-то заметил, кажется, Лев Рубинштейн: он был все время мальчик, который все время хочет играть в такого мачо. А почитайте «Эдичку». Все время жалость к себе. Мальчик, который решил показать, какой он мачо. Еще раз. Художнику – на здоровье. Полагается. Поэту полагается. Персонажу просто прописано. Но политик. И вот здесь надо сказать, что, конечно, при всей жалости к тому мальчику, с которого все начиналось, он втянул в эту провокацию уже не литературную десятки юношей и девушек, которыми платили тюремными сроками. Нацболов. Ему это было все мало интересно. Он строил свою судьбу, свой портрет. Причем он настаивал на том, что он великий, его просто действительно искренне думаю, ничего не интересовало, кроме себя. Шутки шутками и жалость жалостью, но ведь это он придумал «русский мир». Это он придумал «русский мир». По-настоящему. Но не он один. Но когда Путин еще пилил бабки при Собчаке в 1992 – этот бегал с автоматом по Приднестровью. Он придумал это. Это было его. Потом Путин эту кобылу увел из… стойла и Лимонов, революционер, протестант вечный, вечный ниспровержитель, закончил аккуратненько колумнистом у Маргариты Симоньян вышеупомянутой. Свою литературную… Это печально все. Вообще все в этой истории печально, что касается политического человеческого. Но как сказано было у Алексея Жемчужникова: искупят прозу Шеншина стихи пленительные Фета. Потому что Шеншин настоящая фамилия Фета, был человеком реакционным, неприятным. Писал бог знает что. Но искупят прозу Шеншина стихи пленительные Фета. И вот ушел человек, и все его лимонки, все его Приднестровье – все забудется, я надеюсь. И пошло прахом и пускай идет прахом. А вот стихи ранние замечательные, чудесные, остроумные, нежные. А вот проза замечательная, очень талантливая. Это, конечно, на золотой полке, русская классика второй половины 20-го века, как ни крути. Да и не надо ничего крутить. Проходит время, это перестает иметь значение все. Хороший или плохой человек был Имярек тот или тот. Откуда мы знаем. Какое надо дело теперь. Вот есть полка, на ней стоят книги. И вот одна из книг – безусловно, Эдуард Лимонов – один из классиков второй половины 20-го века.
А. Плющев
―
Может и со Шнуровым так будет. Вот дума, забудется все. А ранние песни останутся.
В. Шендерович
―
Не знаю. Маяковский говорил: зайдите лет через 200. Ну, зайду лет через 200, если я ошибся – извинюсь. Но пока мне так не кажется. Если говорить об уровне дарования.
А. Плющев
―
Минутка осталась. Хотел спросить, как вам очередной расстрельный список, где вы есть. Это газета «Завтра». Мы там соседствуем.
В.Шендерович: Когда нарцисс идет в политику – вот тут выноси всех святых
В. Шендерович
―
Замечательно. Приятно. Я сначала огорчился, - с первого раза себя не нашел. Огорчился – слишком много приличных хороших людей. Знаете, в чем разница. Я в этих списках 30 лет. С 90-го года. Ты - недавно, я – давно, как сказано в одной эпиграмме. Я в 1993 уже точно. Что важно сказать мне кажется. В чем разница между теми, кто в этом списке и теми, кто составлял этот список. Разница не в том, что одни евреи, а другие нет. В списке есть не евреи, а в газете «Завтра» не все русские. Замечу. Принципиальная разница в другом. В списке люди, которые что-то из себя представляют. Там очень много навскидку талантливых замечательных, иногда вполне уникальных людей. Которые, если посчитать, сколько сделали люди из этого списка, что они сумели сделать за свою жизнь и сколько еще сделают. Дай им бог здоровья. А люди, которые составляют эти списки все время, они ничего не могут, кроме того, чтобы составить расстрельные списки. Вот в чем беда. Они уныло бездарны. Вот в чем штука-то. Вот в чем главная разница. Они льстят себя надеждой, что разница в национальности. Нет, простите меня. Нет, не в этом дело. А в том, что мы в списке люди, в общем, более-менее способные. А вы – совершенно бездарные.
А. Плющев
―
На этой оптимистической для меня лично ноте и закончим «Особое мнение» с писателем Виктором Шендеровичем. Спасибо, Виктор Анатольевич, до свидания.
В. Шендерович
―
Счастливо.