Сергей Бунтман, Александр Минкин - Особое мнение - 2006-02-09
9 февраля 2005 года
17:08–17:45
В эфире радиостанции «Эхо Москвы» – Александр Минкин, журналист, Сергей Бунтман, журналист.
Эфир ведет – Алексей Воробьев.
А. ВОРОБЬЕВ – Добрый вечер, добрый день, либо доброе утро, в зависимости от того, где вы нас смотрите или слушаете, это программа «Особое мнение», в прямом эфире я, Алексей Воробьев, и позвольте мне представить сегодняшних гостей, теперь уже, по всей видимости, традиционных гостей этого четверга. Это Сергей Бунтман, мой коллега и зам. гл. редактора радиостанции «Эхо Москвы», и Александр Минкин, тоже мой коллега и журналист «МК». Добрый вечер, добрый день, доброе утро.
С. БУНТМАН – Добрый день.
А. ВОРОБЬЕВ – Вам добрый вечер.
А. МИНКИН – Здравствуй.
А. ВОРОБЬЕВ – Так, ну что же, начнем по порядку, наверное. Я лишь напомню координаты наши эфирные студии, 725 66 33 для абонента «Эхо Москвы», это эфирный пейджер, телефоны прямого эфира, которые вы наверняка отлично знаете, мы подключим чуть позже. Позвольте вот с чего начать, понятно, что карикатурный скандал, который длится достаточно давно, займет какую-то достаточно важную позицию в нашем эфире, но начнем с другого. Вас сегодня опять заминировали, «МК»?
А. МИНКИН – Да, я опять принес эту бомбу сюда, вот она.
А. ВОРОБЬЕВ – Понимаю.
А. МИНКИН – Вынимать?
А. ВОРОБЬЕВ – Как звали на этот раз собачку, которая обнюхивала ваши коридоры?
А. МИНКИН – Бусик или Пусик, но хорошая собака.
А. ВОРОБЬЕВ – Бусик или Пусик, она была беременной, как в прошлый раз?
А. МИНКИН – Вы знаете, я не обратил внимания, извините, ради бога.
А. ВОРОБЬЕВ – Хорошо.
А. МИНКИН – Вам щеночек нужен?
А. ВОРОБЬЕВ – Нет, пока мне хватает моего полугодовалого сына, забот больше, чем за маленькой собачкой, уверяю вас.
А. МИНКИН – Глубоко личная программа.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте уже вернемся в серьезное русло. Много непонятных заявлений, как мне представляется, вокруг бесланской трагедии в последние дни прозвучало. Это, конечно, и неоднозначное мнение Леонида Рошаля, неоднозначное в трактовке, наверное, позиций на суде по делу единственного выжившего боевика Нурпаши Кулаева. И неоднозначная реакция на эти слова Рошаля. Мне хотелось бы, чтобы вы сначала заявили тезисно свои позиции, а затем, возможно, вступили бы в спор. Господин Минкин, пожалуйста.
А. МИНКИН – Я слышал текст, который Рошаль произнес. И я случайно видел по телевизору, как он это произносил. Это ужасно и по содержанию, и по той, извините, сцене, когда он читал по бумажке.
С. БУНТМАН – Это главное?
А. ВОРОБЬЕВ – Господин Бунтман.
А. МИНКИН – Ужасно, я сказал по содержанию и что он по бумажке.
С. БУНТМАН – Да-да, я заметил, что тогда мне сразу показалось, я сначала слышал, мне показалось, что какой-то уж очень текст, который Рошаль никогда не произносил. Он произносил похожие тексты, но с такой интонацией такой текст никогда. Это насторожило, но это, может быть, детали. Тут еще важна такая вещь, что, может быть, у меня такое сложилось ощущение, что Леонид Рошаль участвует, как он сам сказал о «Голосе Беслана», что они участвуют в какой-то политической комедии, политическом шоу, у меня такое ощущение, что он, скорей всего, невольно участвует сейчас в быстром свертывании всего этого дела. И плюс умопомрачительные выступления прокурора, потребовавшего смертной казни, несмотря на мораторий.
А. ВОРОБЬЕВ – А Рошаля кто-то использует в качестве инструмента давления на суд, вы это хотите сказать?
С. БУНТМАН – Я думаю, что, я повторю, я думаю, что он участвует и, может быть, невольно, какими-то действиями, обидевшись очень сильно за то, что не оценили его роль и т.д., человек обиделся, услышал вещи, которые оскорбили, и участвует теперь невольно, я прошу прощения, участвует невольно, может быть, в этой комиссии.
А. ВОРОБЬЕВ – Господин Минкин, вы хотели добавить?
А. МИНКИН – Да, я хочу сказать, что его личная храбрость, безусловно, он ходил в «Норд-Ост», один из очень немногих, кто туда пошел добровольно, а это было смертельно опасно. И он, я не сомневаюсь, собирался пойти и в бесланскую школу, его одного там просто не ждали. И вполне возможно, что его в суде что-то очень задело и оскорбило, потому что женщины, потерявшие детей, вполне возможно, выкрикнули ему что-то такое, чего он не мог перенести. Но суть того, что он заявил, что процесс – это фарс, что призываю свидетелей не участвовать в этом фарсе, суть эта невозможна, недопустима. Я думаю, что если это его слова, он должен каким-то образом, потом одумавшись, сказать, что он сожалеет о том, что сказал. Самое ужасное, повторяю, что он читал это по бумажке, таким образом, возникало ощущение, что он вообще не свои слова произносит. А ведь он вполне способен прекрасно говорить и прекрасно выражать свои мысли, и никто там не требовал от него грамматически выстроенных фраз. Все то же самое он мог бы сказать, но проблема вот какая. Суд этот, действительно, очень странный. Но я хочу вам сказать, Рошаль вряд ли может быть инструментом чьей-то там интриги, потому что для тамошних судей он, я думаю, не является такой сильно значимой фигурой, как здесь.
С. БУНТМАН – Причем тут судьи, Саша? Эта игра-то не судей и не прокуроров.
А. МИНКИН – Да.
С. БУНТМАН – И не адвокатов, это большая игра большого государства.
А. МИНКИН – Правильно. Значит, этот процесс…
С. БУНТМАН – Быстрее утоптать.
А. МИНКИН – Этот процесс не вызывает по своим предстоящим решениям никакого доверия. Этот процесс не хотел слушать некоторые показания, этот процесс игнорировал данные показания там, но, тем не менее, благодаря этому процессу, чем бы он ни кончился, мы узнали очень-очень много, и это попало во все газеты, во все информационные агентства. Мы узнали колоссально много о том, как происходил штурм Беслана и что там взрывалось, кто из огнеметов стрелял, что танки стреляли и т.п., мы все это узнали благодаря этому суду.
А. ВОРОБЬЕВ – Надо сказать, что господин Рошаль сегодня у нас был в эфире, «у нас» когда я говорю, я имею в виду радиостанцию «Эхо Москвы».
С. БУНТМАН – «Эхо Москвы».
А. ВОРОБЬЕВ – Действительно, и ведь Рошаль заявил, что как раз матери, «Голос Беслана» является чьим-то инструментом, они по чьей-то заказке говорят, он рассказывал о своих ощущениях. Позвольте цитату, он так описывает процесс над Кулаевым, мне не нравится, что вокруг этого суда есть политика, нежелание найти правду, а политика. Кесаева пишет, это председатель комитета, что виноваты военные, правительство, армия и все остальные. Для меня центральный вопрос, где был первый взрыв, почему загорелась крыша, других вопросов у меня нет. Конец цитаты. Вы согласны с такой позицией?
С. БУНТМАН – Нет, конечно.
А. МИНКИН – Нет, конечно.
А. ВОРОБЬЕВ – Сегодня он говорил, надо полагать, без бумажки.
А. МИНКИН – Он не эксперт, чтобы интересоваться, где и что взорвалось. С моей точки зрения, все, что мы знаем об этом процессе, говорит о том, что террористы выдвигали условия, эти условия обсуждать никто не стал, результат известен.
С. БУНТМАН – Дело даже не в этом. Дело в том, что у меня такое ощущение, что доктор Рошаль сейчас настолько вверил себя власти, как-то очень по-доброму его приветившей, я не хочу судить, но это именно политика. Все это – политика. И если доктор Рошаль, как принято говорить в тех кругах, в которых он стал вращаться, словом «политика» обозначают что-то плохое, эмоциональное, нервное, то, что называется истерикой, в этих кругах, истерикой, визгом, то это ужасно. Мне просто становится страшно, как может перемолоть в фарш какой-то человека, который долгие годы замечательно делал и продолжает, я надеюсь, делать свое дело.
А. ВОРОБЬЕВ – Замечательный вопрос был по поводу, вот, уважаемые господа, от Петра вопрос из Москвы, уважаемые господа, хотелось бы услышать ваше мнение о значимости репутации на 9 февраля 2006 года. Точка зрения Рошаля, всевозможных Марковых и т.п. известна, я цитирую, никак не придерживаясь этого мнения или никак не отрицая его, число их растет, рошалей и марковых, пишет слушатель, мотивация понятна. На ваш взгляд, является ли этот репутационный нигилизм преобладающим в обществе, какова тенденция?
А. МИНКИН – Действительно, вопрос справедливый. Недавно, несколько месяцев, было в «Известиях» письмо 50-ти деятелей культуры, спорта и еще чего-то, которые одобрили приговор Лебедеву – Ходорковскому. Их мнение было уже неважно, приговор уже был вынесен. Зачем они аплодировали этому приговору? Совершенно невозможно поверить, что такие уже очень известные люди, как олимпийские чемпионы, как народные артисты и народные режиссеры, рванулись одобрять приговор. Значит, их кто-то об этом попросил. Знаете, и у них не хватило мужества отказаться. Я уверен, что просили и других, фамилии отказников же не печатаются, кто отказался.
С. БУНТМАН – Но они известны, многие известны.
А. МИНКИН – Я не знаю, может быть.
С. БУНТМАН – Саша, многие известны.
А. МИНКИН – Я не знаю, но не скрывалось несколько вещей. Не скрывалось, что это письмо сочинили в администрации президента, один из подписантов, это у вас, по-моему, или по «Свободе» так в лоб и заявил Рой Медведев, что это придумали в администрации президента, мне позвонили оттуда, я, конечно, удовлетворил их просьбу. Эти люди зачем-то пожертвовали своей репутацией, юные чемпионки, может быть, по недомыслию, но взрослые, даже пожилые люди, зачем они это сделали? Не знаю.
С. БУНТМАН – Но дело здесь, если говорить о репутации, то многие не пожертвовали, многие не знали, здесь очень такая отработанная старая провокационная система, которая преследует две цели, т.е. два варианта результата. Или человеку говорят – слушай, ты против коррупции, против неправедно нажитого добра, налоги надо платить, надо, у нас есть бумага, вы даете свою подпись, что призыв платить налоги? Да, так нескольких человек и поймали на этом.
А. МИНКИН – Они дезавуировали свои подписи?
С. БУНТМАН – Они впоследствии отказались от своих подписей, во всяком случае, публично заявили об этом.
А. МИНКИН – Не читал.
С. БУНТМАН – Это хорошее оправдание, нет, есть, можно, сейчас мы не будем перечислять. Есть люди, которые пожилых достойных людей, актеров известнейших этим покупали на это дело, и без их ведома. Другое, человек пойдет и выберет себе, с кем быть, с сильным или с сомнительным, это тоже репутационная вещь. Здесь еще есть один нюанс, который… принимается какое-нибудь решение как безалаберная операция, типа какого-нибудь заветного камня английских шпионов или что-нибудь еще, понимаете, совершенно такая циничная, бездарная операция проводится. А дальше, существует масса людей, которые, доверяя власти, видят в этом великий смысл и начинают обволакивать ее таким полусвященным интеллектуальным смыслом. Они придают, а наверху разработчики этой операции, которые быстро, цинично так ребята это все придумали, а эти все оправдают, объяснят, эта система действует в любой власти такого типа. Она у нас действует безотказно.
А. МИНКИН – Система действует не во власти, к сожалению огромному.
С. БУНТМАН – А где она действует?
А. МИНКИН – Я вам скажу, она действует и в обществе без всякого участия иногда власти, мне кажется. Мне приходилось уж, к сожалению моему большому, слышать публичные и в эфире оскорбления, и в печати, совершенно безобразную клевету. А лично мне многие люди жали руку и говорили, как ты замечательно написал. И что происходило, публично звучат безобразные, отвратительные обвинения, а похвалы звучат по телефону или при личной встрече.
С. БУНТМАН – Что, в первый раз это видим?
А. МИНКИН – И у меня вопрос к тем, кто был в этих ситуациях на моей стороне, что же вам помешало то, что называлось поднять голос, почему оскорбления звучат массовые публично, а одобрения звучат интимно?
А. ВОРОБЬЕВ – Да, я напоминаю, что это «Особое мнение», ваши телефонные звонки в самом скором времени будут поступать в эфир. Напомню эфирный пейджер, 725 66 33 для абонента «Эхо Москвы», уже, судя по сообщениям на пейджер, я могу понимать, что тема с расследованием бесланской трагедии, с судебным процессом над Кулаевым и с последними заявлениями, сделанными, в том числе, господином Рошалем или доктором Рошалем, на этом процессе, вызывает крайне неоднозначную реакцию. Крайне, иного слова придумать сложно. Я думаю, что мы это почувствуем по звонка. Но прежде мне хотелось бы понять, мы заговорили, вы, господин Бунтман, о камне и о шпионских страстях, а также о способности людей обволакивать это в очень, очень красивые, высокохудожественные формы. Так вот, вопрос о том, что ФСБ сейчас, знаете, объявило премию за лучшее высокохудожественное произведение, литературное, о деятельности российских разведчиков.
А. МИНКИН – 100 кг золота?
А. ВОРОБЬЕВ – Это другая история, мы к ней вернемся. Ну так что, может быть, и правда пришло время?
А. МИНКИН – Премия большая?
А. ВОРОБЬЕВ – Премия, увы, я не готов сейчас сказать, но, думаю, немалая.
А. МИНКИН – Нет, хорошо бы объявили все-таки.
А. ВОРОБЬЕВ – Хорошо, меня интересует сам факт.
С. БУНТМАН – А что, есть интерес?
А. МИНКИН – Мне интересно, сколько они готовы заплатить.
А. ВОРОБЬЕВ – А у вас нет интереса, господин Бунтман?
А. МИНКИН – Вы знаете, что, ваш вопрос, он прозвучал как-то ехидно, а что, если сумма прописью будет достаточно большая, то вы готовы? Вы зачем эти устраиваете подковырки, может быть, я вам хочу сказать, не судите по себе? Понимаете, так вот.
С. БУНТМАН – А, правильно, конечно, если мы не будем заниматься…
А. МИНКИН – Не провоцируйте.
С. БУНТМАН – Если мы не будем заниматься подковырками, господин Минкин, то тогда мы погибнем в этой автоматизированной системе. Если мы не будем смеяться друг над другом, мы станем какими-то такими светскими талибами и т.д.
А. МИНКИН – Хорошо, я готов и над вами и даже над собой, скорее, даже над собой, чем над вами.
С. БУНТМАН – Я тоже.
А. ВОРОБЬЕВ – Так позиция, есть позиция, вы готовы включиться в борьбу?
С. БУНТМАН – За что?
А. ВОРОБЬЕВ – За премию ФСБ.
А. МИНКИН – Пусть объявят сумму.
А. ВОРОБЬЕВ – За лучшее высокохудожественное произведение.
А. МИНКИН – А я вам скажу откровенно.
А. ВОРОБЬЕВ – А, может быть, и вправду время пришло создавать положительный образ разведчика?
А. МИНКИН – Подождите, вы забыли, что ли, фильм «Семнадцать мгновений весны»?
А. ВОРОБЬЕВ – Нет, конечно.
А. МИНКИН – Кому-нибудь стало бы противно быть автором такого роскошного фильма или кому-нибудь было бы стыдно быть автором фильма «Подвиг разведчика», вы чего? Не надо, смотря какое, потому что есть настоящее дерьмо.
А. ВОРОБЬЕВ – Я по-другому поставлю вопрос. Может быть, и вправду пришло время? Если оно пришло, то почему именно сейчас?
А. МИНКИН – Вы знаете, я отвечу так, очень коротко, когда в, по-моему, 75-м, боюсь ошибиться, году, к Дню Победы, к юбилею, может быть, в 70-м, нужно было каждому театру, а тогда в советское время каждый театр к Дню Победы должен был поставить что-то такое военное, Юрий Петрович Любимов на Таганке поставил «Зори здесь тихие». Весь зал в финале вставал.
С. БУНТМАН – В каком году, раньше гораздо, не в 75-м.
А. МИНКИН – Или в 70-м, или в 75-м, это несущественно. И 70, и 75-й – это советская власть.
С. БУНТМАН – Помню, что до фильма, вот что.
А. МИНКИН – Это советская власть.
С. БУНТМАН – Да.
А. МИНКИН – Люди в зале, сколько их было, 660 мест, плакали слезами и выходили как с похорон с этого спектакля, это была высокая трагедия. Более того, на ступенях лестницы, ведущей, уж извините, в буфет, он поставил пять снарядных гильз, и там как бы вечный огонь горел, или семь, я сейчас не помню, сколько?
С. БУНТМАН – Девушек?
А. МИНКИН – Девушек погибало, извините, ради бога, пожарники запретили открытый огонь в театре, он их пригласил на прогон, после прогона главный пожарник сказал – пусть горит.
С. БУНТМАН – Здесь, мне кажется, Саша, абсолютно верно, но подмена.
А. МИНКИН – Он выполнял.
С. БУНТМАН – Подмена есть.
А. МИНКИН – Не подмена, он выполнял соцзаказ, он ставил спектакль по обязательной разнарядке советской власти к Дню Победы.
С. БУНТМАН – А что, у нас вернулась советская власть?
А. МИНКИН – Я вам говорю о другом, что фильм о разведчиках, о советских разведчиках или контрразведчиках может быть и очень хорошим, смотря кто и как его сделает.
А. ВОРОБЬЕВ – Я спросил вас, время пришло или нет?
А. МИНКИН – Для хорошей книги время всегда есть, не надо, я вас умоляю, что же такое.
С. БУНТМАН – Одно дело.
А. ВОРОБЬЕВ – Это ответ.
С. БУНТМАН – Значит, мы признаем, что пришло, вернулось советское время.
А. МИНКИН – Нет.
С. БУНТМАН – Когда можно, используя любую кампанию власти, сделать, действительно, замечательные вещи, потому что Борис Васильев, честнейший писатель, изумительный, который писал не потому, что контора ему заказала или министерство обороны.
А. МИНКИН – Сейчас вы меня еще в конторщики запишете, я вас хочу…
С. БУНТМАН – Саша, не надо бояться каждой фразы.
А. МИНКИН – Не передергивайте. А я боюсь, я боюсь, что передернут, и опять я буду…
С. БУНТМАН – Зачем бояться, не надо бояться.
А. МИНКИН – Как наследник Сталина или приспешник Гитлера.
С. БУНТМАН – Папа говорил – не надо бояться, правильно говорил.
А. МИНКИН – Как же не надо? За репутацию надо бояться.
С. БУНТМАН – Не надо бояться, ничего не надо бояться.
А. МИНКИН – Надо очень сильно.
С. БУНТМАН – Мне кажется, что не надо бояться.
А. МИНКИН – Какой вы храбрый.
С. БУНТМАН – Написать, это стремление, это не состояние, а стремление и правильное.
А. МИНКИН – Вы знаете, что…
С. БУНТМАН – А можно я доскажу?
А. МИНКИН – Конечно.
С. БУНТМАН – Так вот, мне кажется, что советская власть, или мы признаем, что советская власть снова наступила, и нам нужно использовать любую кампанию, любому человеку, который может написать, любую кампанию, даже такую вещь, как конторский заказ на какое-то произведение. А не написать ли мне за конторские же деньги причем это, объявляют премию, да? Это очень опасная вещь, написать, показать любое талантливое произведение, у нас вышло замечательное сейчас произведение, экранизация лучшего произведения о ФСБ и как бы это ни называлось, их предшественниках и будущих наследниках. Замечательная вещь, «В круге первом» Александра Исаевича Солженицына, книга прекрасная и очень достойная экранизация. Вот она выходит, пожалуйста. Не знаю уж, за какие деньги, но не по заказу конторы.
А. ВОРОБЬЕВ – Это «Особое мнение», Сергей Бунтман и Александр Минкин, у нас три минуты до того, как мы уйдем на паузу. Я надеюсь, что звонок, который мы сейчас примем в прямом эфире, будет сжат и точен, наверное так.
СЛУШАТЕЛЬ МИХАИЛ – Хотелось бы все-таки об истоках общественно-политического сатрапства, очень обидно, 30 лет прошло, когда Солженицын написал «Жить не по лжи», величайший документ вообще эпохи, и все по новой. Совершенно прав Александр Минкин, ничего не мешает личности принять внутреннее решение, не подписывать, сказать правду, сегодня это не так страшно, как в 75-м году, поэтому удивляет мелочность, Рошаль, с ним было ясно все с первой минуты. Спасибо.
А. ВОРОБЬЕВ – Спасибо, увы, это не вопрос, наверное, а мнение.
С. БУНТМАН – Я бы хотел одну такую вещь.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте прокомментируйте.
С. БУНТМАН – Я бы одну маленькую вещь сказал. Очень не хочется и не нужно всем миром или частью мира пинать доктора Рошаля. Единственное, что это может быть, это пример для каждого, хоть какое-нибудь значимое положение занимает, чей голос могут уважать, чью репутацию, насколько нужно в этом случае бояться того, что ты можешь стать орудием.
А. МИНКИН – Мы не знаем.
С. БУНТМАН – Абсолютно омерзительных сил.
А. МИНКИН – Хорошо, я согласен, согласен, ничего тут не докажешь никому. Но все-таки, когда Рошаль говорит такие ужасные, повторяю, вещи, надо подождать, может быть, он как-то объяснит свои мотивы, потому что человек, который ходил в заминированную Дубровку, который рисковал жизнью много раз, мне бы не хотелось такого стремительного, поспешного проклятия – ах, ты приспешник, кремлевская сволочь. Да, может быть, его что-то и мучает, знаете, Пушкин впал в бешенство, узнав, что ему дали камер-юнкера, его, по сведениям, отливали водой, в таком он был бешенстве за награду кремлевскую, не кремлевскую, Зимнего дворца, тогда резиденция была в Петербурге, куда она, может быть, и переедет, скорей бы уже.
С. БУНТМАН – А что, он был в бешенстве не от того, что ему дали награду, а от того, что малый чин дали.
А. МИНКИН – Нет, ему чинов было не надо, он незадолго до этого, месяца за три, отказался от камергерства, которое ему предлагал Бенкендорф. Он отказался от высокого чина. Он не искал чинов, уж извините, ради бога.
А. ВОРОБЬЕВ – Александр Минкин, Сергей Бунтман, я Алексей Воробьев, напоминаю вам, что мы вернемся в эту студию ровно через 5 минут, 725 66 33 для абонента «Эхо Москвы», это эфирный пейджер. И сразу после небольшой паузы – к вашим телефонным звонкам, оставайтесь с нами.
НОВОСТИ
А. ВОРОБЬЕВ – Здравствуйте еще раз, это «Особое мнение», я Алексей Воробьев, мои сегодняшние гости – Сергей Бунтман и Александр Минкин. Ну что же, в этой части программы, еще 9 минут у нас до конца остается, мы обязательно выслушаем несколько вопросов по телефону. А пока для разминки, что называется, вот что, сразу два сообщения. Юрий из Москвы, хотелось бы услышать, нет, извините, Алик из Москвы – наблюдал за интервью, которое Путин дал испанским журналистам, а наш президент, действительно, в солнечной Испании.
А. МИНКИН – Да, было дело.
А. ВОРОБЬЕВ – Плюс 5 в Мадриде. Как же это действо отличалось от фарса, называемого пресс-конференцией, проходившей неделю назад, вместо вопросов блондинок и автомобилистов вопросы по поводу «Байкалфинансгруп», ЮКОСа, об избиении испанского гражданина и т.д. Наталья вторит ему – браво испанским журналистам, из их разговора мы узнали, что президент не знает законов своей страны или же их трактует так, как он в данный момент пожелает. Прокомментируйте, пожалуйста, первую маленькую победу Ходорковского. Понятно, что Наталья связывает часть интервью Путина, часть ответов Путина по поводу Ходорковского, с тем, что суд в Краснокаменске снял взыскание с Ходорковского, наложенное в колонии, где он отбывает наказание. По порядку, господин Минкин.
А. МИНКИН – По порядку о чем, сначала про Путина в Испании?
А. ВОРОБЬЕВ – Смотрите.
А. МИНКИН – Да, я слышал Пилар Бонер.
А. ВОРОБЬЕВ – Не будем про 20-минутную задержку, с которой, в результате которой король и королева ждали на плюс 5.
А. МИНКИН – Да вы что?
А. ВОРОБЬЕВ – Вы не знаете этого? Путин опять опоздал к королевской чете.
А. МИНКИН – Подождите, это слишком немножко, ну ладно.
А. ВОРОБЬЕВ – Мы говорим, давайте о вопросах, как вам все-таки, вы почувствовали разницу между испанскими вопросами испанских журналистов и теми, которые задавались у нас на пресс-конференции?
А. МИНКИН – Не совсем правильно будет так их определять. Это вопросы, которые задают люди сами, и вопросы, которые им вручают перед пресс-конференцией и говорят – ты спросишь это.
А. ВОРОБЬЕВ – Разница в чем?
А. МИНКИН – Какая разница, испанец он или не испанец, он просто либо соглашается…
А. ВОРОБЬЕВ – Испанцам тоже?
А. МИНКИН – Конечно, дают
А. ВОРОБЬЕВ – Вручались?
А. МИНКИН – Здесь, когда идет пресс-конференция, то иностранные журналисты, те, которые соглашаются за какие-то, видимо, потом привилегии, привилегии – не взятки, задавать удобные вопросы, это тоже есть.
С. БУНТМАН – Здесь?
А. МИНКИН – И здесь, и там, везде есть, везде есть журналисты, которые соглашаются задавать согласованные вопросы. А есть журналисты, которые не соглашаются. Проблема для руководителей стран, как бы не пустить на пресс-конференцию таких, которые решаются задавать несогласованные вопросы.
А. ВОРОБЬЕВ – Любопытно, да, и потом этих же испанских журналистов приглашают в Кремль для того, чтобы накануне визита Путина?
А. МИНКИН – Это другие.
А. ВОРОБЬЕВ – В Испанию, другие, присланные специально из Испании?
А. МИНКИН – Пилар Бонер задала эти вопросы, она добивалась ответа, а он, судя по стенограмме, уклонялся и говорил «не знаю», это наш-то президент, который знает все, который три с половиной часа отвечает на любой вопрос и сыплет цифрами, как компьютер. А она его спрашивала – а это почему, не знаю, а это почему, а он говорит – впервые слышу. И все это было очень интересно, а Пилар Бонер сегодня в прямом эфире, я ехал и слышал в прямом эфире «Свободы», со страшным, уж извините, раздражением, говорила – зачем российские журналисты используют меня, почему они сами не решаются задавать эти вопросы, зачем? И ясно было, что кто-то там к ней подошел, сказал – Пилар, ты баба боевая, спроси-ка его.
С. БУНТМАН – Ну да, почему используют, я не знаю, но Пилар – молодец, что задает вопросы, очень многие журналисты молодцы, что задают вопросы.
А. МИНКИН – Она много лет здесь работала.
С. БУНТМАН – Пилар, я думаю, многие ее у нас знают, отличный журналист просто, как и многие другие, которые не боятся ничего. Я бы отметил одну характерную деталь, и третий раз сказал президент и близкие его, и третий раз, что нет таких вещей, раз они об этом не знают. Первый раз это было о солдате Сычеве, когда Иванов говорил, что разберемся, но там, наверное, ничего серьезного. Второй раз было, когда про газету, которая нашла ваххабитов в Татарстане, во время пресс-конференции – это не очень важно, потому что я об этом слышу первый раз от вас. И третий раз повторил президент на этой пресс-конференции, когда его спросили, что Ходорковский в ШИЗО попал, в карцер, как там сказали, не знаю ничего об этом, первый раз об этом слышу.
А. ВОРОБЬЕВ – «Я разберусь».
А. МИНКИН – Абсолютно не верю.
А. ВОРОБЬЕВ – Да, «узнаю».
С. БУНТМАН – Это установка внутренняя у них, я вам скажу, что я об этом ничего не знаю, сколько раз не дозванивались до прокуроров и т.д.
А. МИНКИН – Подождите.
С. БУНТМАН – Конечно, это полная чушь.
А. МИНКИН – Минуточку, это профессиональное поведение.
С. БУНТМАН – Конечно.
А. МИНКИН – Никогда ничего не признавать и не давать комментариев.
С. БУНТМАН – Чудесно, но про победу небольшую, бог с ним, хоть кто-то там услышал, что теперь президент что-то там теперь знает, государь услышал о нашей дружбе, и сейчас, может быть, мы чуть-чуть примем такое. Скажем, того, что он не выходил за пределы швейного цеха.
А. МИНКИН – Извините, радио бога…
А. ВОРОБЬЕВ – Но, господин Бунтман, вы полностью отрицаете то, что суд мог иметь и собственное мнение, даже не зная мнения президента?
А. МИНКИН – Отрицаю категорически. Ой, я не Бунтман, извините.
С. БУНТМАН – Теоретически суд может иметь и собственное мнение, периодически, как сказал один из экспертов европейских, в некоторых частях российской армии может и не быть дедовщины.
А. МИНКИН – Нет, я вам скажу иначе. Суд может иметь и собственное мнение, но запишет он то, которое ему велели, запишет в приговор он не собственное мнение, а кремлевское, а совпадает…
А. ВОРОБЬЕВ – Суд в Кранотуринске вы имеете в виду?
А. МИНКИН – Ой, я имею в виду, вообще говоря.
А. ВОРОБЬЕВ – Или как, в Краснокаменске, я прошу прощения.
С. БУНТМАН – Краснотуринск – это Сычев.
А. ВОРОБЬЕВ – Да, конечно, Сычев, извините, это оговорка.
А. МИНКИН – Слушаете, сейчас вы меня запутаете, я не знаю.
А. ВОРОБЬЕВ – Краснокаменск, Краснокаменск.
С. БУНТМАН – Все, не будем путать.
А. МИНКИН – Караул, Краснокаменск, Краснотуринск.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте телефонный звонок, здравствуйте, как вас зовут, алло?
СЛУШАТЕЛЬ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ (Москва) – Здравствуйте, Николай Михайлович из Москвы.
А. ВОРОБЬЕВ – Николай Михайлович, чуть погромче, пожалуйста.
СЛУШАТЕЛЬ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ – Я говорю, Николай Михайлович из Москвы.
А. ВОРОБЬЕВ – Очень приятно, чуть погромче, ваш вопрос.
СЛУШАТЕЛЬ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ – Вопрос, я хотел бы сделать замечание, а потом вопрос.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте вопрос быстро, потому что у нас на все три минуты.
СЛУШАТЕЛЬ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ – А?
А. ВОРОБЬЕВ – Вопрос, пожалуйста, как можно быстрее.
СЛУШАТЕЛЬ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ – Алло.
А. ВОРОБЬЕВ – Извините, пожалуйста, слишком много времени, еще одна попытка.
СЛУШАТЕЛЬ АРИЯ (Иерусалим, Израиль) – Мой вопрос, здравствуйте, вопрос мой таков. Я, пользуясь тем, что есть два представителя и «Эха Москвы», и RTVI, хотел бы спросить, когда вы, у вас выступают люди, которые высказывают мнение типа тех, кто высказывает, Проханов и, может, подобные ему, вы объясняете это, мы хотим показать весь спектр существующих мнений. Так почему бы вам, в таком случае, не давать выступать различным скинхедам или по морально-этическим вопросам, скажем, проституткам или, я не знаю, кому? Потом, это своего рода пропаганда того, что они говорят.
А. ВОРОБЬЕВ – Спасибо большое. Есть вполне официальная точка зрения, которая может быть высказана прямо сейчас.
С. БУНТМАН – Нет, никакая не пропаганда, не надо мешать в одну кучу, потому что Александр Проханов до тех пор, пока он, суд не признает, что он нарушает законы и конституцию и прочее, он имеет право на свое мнение, и здесь его высказывает так же, как Александр Минкин и дальше, и далее везде, по всем журналистам, от Доренко до Леонтьева.
А. ВОРОБЬЕВ – Надо сворачивать, потому что потом меня обвинят в том, что (НЕРАЗБОРЧИВО) прямой начальник, и я по твоей указке не даю сказать Минкину. Господин Минкин, у вас 30 секунд.
А. МИНКИН – Это мнение, высказанное здесь вашим начальником, я категорически не разделяю, если вы видите на улице грабителя, который кого-то режет и грабит, вам не надо ждать приговора суда, умоляю вас, он уже грабитель и убийца. А если вы видите, как он насилует, он уже насильник, даже если суда никогда не случится. Поэтому с Прохановым не нужно никаких судов, просто не нужно.
С. БУНТМАН – Во-первых, я прошу не обсуждать, мы не обсуждать здесь.
А. МИНКИН – Не будем, вы же обсудили здесь его.
С. БУНТМАН – Тех, кто в эфире. Я сказал общую вещь.
А. МИНКИН – Вы сказали в его защиту, а я сказал свое мнение.
С. БУНТМАН – Я сказал общую вещь.
А. МИНКИН – Особое мнение.
А. ВОРОБЬЕВ – А в Москве 17.44, я благодарю вас, господа, до встречи через неделю минус 1 час, до свидания.
А. МИНКИН – Всего хорошего.