Леонид Радзиховский - Особое мнение - 2009-02-20

С.БУНТМАН: Леонид Радзиховский, «Особое мнение», Сергей Бунтман у микрофона, перед зрителями и перед микрофоном. Добрый вечер.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Добрый.

С.БУНТМАН: Пойдем по актуальным событиям - надо нам как-то сознать всем. Кто особое мнение высказывает – вот вчерашний вердикт присяжных, уже без вопросов - просто тебе говорю - вердикт присяжных это что для тебя?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Как бы я голосовал, если бы был присяжным?

С.БУНТМАН: Думаю, не в этом дело.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Тут две стороны медали – во-первых, само это дело, подробностей которого я, как и многие мои коллеги не знаю, но в отличие от них об этом не рассуждаю - поэтому, соответственно, и не рассуждаю. Единственное, что могу сказать - что с самого начала меня немножко удивляло, что идет суд, а нет ни убийцы среди обвиняемых, ни заказчика – кого при этом судят, каких-то посредников? – я об этом говорил. Но еще раз повторяю – не владея всеми материалами дела комментировать, насколько там убедительные быил доказательства, не убедительные, не могу. Могу детали не важны – нужен суд присяжных, не нужен, хорош, плох, и так далее. Поскольку все в один голос говорят, что да, конечно, этот вердикт не очень хороший, но суд присяжных явление очень хорошее, то я скажу ровно наоборот: не знаю, какой это вердикт, а суд присяжных не вызывает у меня ни симпатии, ни доверия – по крайней мере, в нашем нынешнем исполнении. Другой суд у нас какой? Народ суд, по-прежнему, называется? Где судья один сидит?

С.БУНТМАН: Не народный. Народный – когда судья с двумя народными заседателями.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Ну, я бы сказал так – что хуже суда присяжных? Только суд, где один судья, что хуже суда, где один судья – только суд присяжных.

С.БУНТМАН: Почему он тебе так не нравится?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Попытаюсь объяснить. В чем хотя бы теоретическое преимущество суда присяжных? В юридических вопросах они явно разбираются хуже, чем профессиональный судья, что они прямо какую-то великую правду чуют, вот ухо к земле прикладывают и слышат гул земли – тоже я не очень уверен в этом гуле. Считается, что их, 12 человека, надавить, запутать, заморочить, в 12 раз сложнее, чем надавить на одного судью. Ну, допустим – хотя это тоже далеко не всегда так, но допустим, что это так. Но надо иметь в виду, что когда на судью давят, это далеко не всегда – как правило, это очень плохо, но далеко навсегда это плохо. Например – у судьи, как и у 12 присяжных, есть сумма личных предрассудков. Предположим: богатый более виновен, чем бедный. Нерусский более виновен, чем русский, человек из плохой семью, допустим, из пьющей, более виновен, чем человек из хорошей семьи. И так далее. То есть вот эта презумпция есть у каждого человека – такая или другая – все мы рабы своих предрассудков.

С.БУНТМАН: ну и?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Соответственно, 12 присяжных…

С.БУНТМАН: Думаешь, умножают? Нет.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Я просто уверен, что умножают, о чем я могу судить по результатам многих судов присяжных. Например, скандальные дела по скинхедам, когда почти всегда, или во многих случаях, о которых писали СМИ, статистикой я не владею, но те случаи, о которых писали – они почти всегда выносили или обвинительные приговоры или находили массу, максимальное количество смягчающих обстоятельств в делах вроде бы совершенно возмутительных. Или дело, которое произвело на меня большое впечатление в исполнении присяжных – дело Пичугина. Опять же - деталей этого дела я также не знаю, как деталей дела Политковской, Но некоторые вещи я знаю – например, человеку припаяли пожизненное заключение – подчеркиваю - пожизненное – за убийство. При том, что трупы не найдены. Мне кажется, что это абсолютная фантастика.

С.БУНТМАН: На этот счет есть одна, или даже уже две книжки с подробным разбором этого дела – там особая работа с присяжными и особая работа экспертизы. Здесь они поработали на славу, и только специалисты смогли разобраться, где был экспертиза та или не та, что там было. Но то, что они умножаются - спорная достаточно вещь.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Скажу так – по-моему, не надо быть великим экспертом и писать толстые книжки, чтобы понять, что дать человеку пожизненное заключение за убийство, когда нет трупов – это странно. Вот как раз вроде бы здравый смысл обычного простого человека должен был бы навести его на некоторые сомнения. Но не навел. Почему? Ты говоришь – работа. Разумеется, работа с ними велась. Но кроме той работы, которая с ними велась в процессе суда, с ними велась работа в течение всей жизни. Работа, которая заключалась в том, что человек, который работает на олигархов, по определению крайне подозрителен и плох, что человек, который имеет много денег хуже, чем человек, который имеет мало денег, и так далее. Если бы не было вот этой исходной суммы предрассудков, то может быть, их было бы труднее изнасиловать, может быть, результат был бы несколько другим.

С.БУНТМАН: Но здесь все противоречит тем предрассудкам, о которых ты говорил. Здесь не кто-нибудь, а «лица кавказской национальности» - почти сплошняком на скамье подсудимых. И явные какие-то «шахер-махеры» - если не убивали, если не организовывали убийство Политковской, то здесь сидел предрассудок на предрассудке.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Только здесь есть и другой предрассудок. Известно, как горячо подавляющее большинство наших граждан любят журналистов либеральной ориентации.

С.БУНТМАН: Мне кажется, ты несколько упрощаешь насчет этого умножения предрассудков – всем рекомендую почитать то, что писал Леонид Никитинский по этому поводу – это очень интересные вещи – изучение присяжных. Продолжим через минуту.

РЕКЛАМА

С.БУНТМАН: Леонид Радзиховский. Понимаешь, история с присяжным Колесовым, который был на «Эхо Москвы», и из-за которого был задан характер самих судебных слушаний очень серьезно, который тут пришел и ответственно сказал, с рисом, абсолютно осознавая, что его выгонят из присяжных - тут же.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Да ладно из присяжных - как бы с работы не выгнали.

С.БУНТМАН: Понятно, что человек не знал, чем это кончится, но знал, что не может не сказать, поэтому перешел Арбат, пришел сюда – сначала позвонил, потом пришел сюда и сказал, что они не требовали закрытия процесса. Это очень интересная вещь.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: То, что в этой ситуации раскрываются и худшие и лучшие человеческие качества – это несомненно. Дальше уже вопрос, каких качеств в людях побольше, и это вопрос исходной установки. Я могу сказать одно: ясно, что на обычные суды, где обычные судьи, давят, ясно, что в знаковых и денежных делах давят больше. Ясно, что суды присяжных административно надавить труднее – вопросов нет. Но еще раз повторяю – кроме внешнего давления, внутреннее давление, давление собственных предрассудков – где оно больше? В суде, где одна голова набита предрассудками, - а предрассудками набиты все головы – твоя, моя, любого человека - вопросов нет. Так вот где опаснее эта набитость, - когда одна голова или когда 12, я не знаю. Я не скажу, что я принципиальный противник суда присяжных, я просто хочу сказать, что это сложное дело.

С.БУНТМАН: Отметим один нюанс - достаточное давление в том, что тут все доказано, а потом оказывается, что здесь даже чисто технически того не достает, сего, тут передернуто, там передернуто – вызывает обратную реакцию. Здесь не предрассудки, а скорее у присяжных: нет, ребята, у вас не получится, что у вас все доказано.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Развести нас и использовать.

С.БУНТМАН: Они могли оказаться с такими же ощущениями: ребята, мы перестаем что бы то ни было понимать. А если перестаем понимать – сделайте работу над ошибками и снова разбирайтесь с делами.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Нет, тут я согласен - что присяжные хоть какая-то узда на следствие, и она заставляет в принципе тех шевелиться, а с судьей они точно договорятся – это без вопросов. Как один из способов снимать стружку со следствия, суды присяжных, конечно, полезны. Но в некоторых случаях – еще раз говорю - когда речь идет о знаковых делах, где знаковые фигуры . я не думаю, что суд присяжных сильно адекватен. Вот скоро будет суд над Ходорковским. если это будет суд присяжных – то есть, в любом случае, будет ли это суд присяжных, будет ли это не суд присяжных – руки выкрутят и результат будет такой, какой надо - это отдельная песня, зачем надо, - организаторам суда. Но я думаю, что в случае присяжных руки им особенно выкручивать не понадобится - сами будут их тянуть вверх по страшной силе.

С.БУНТМАН: Михаил вносит уточнение - что пожизненное заключение это не следствие вердикта присяжных, которые говорят одно слово - «виновен».

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Но когда они говорят "виновен», им объясняют, какая статья, что по ней дают, какова мера их ответственности.

С.БУНТМАН: Да. Но дальше все-таки судья. И я рекомендую все-таки тем, кто интересуется судом присяжных, читать очень многие материалы, которые сейчас появляются именно о присяжных - очень много об этом писал Леонид Никитинский. Мне кажется, к этому институту надо относиться со всеми сомнениями, но серьезно.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Я бы сказал так - с сомнениями не как к священной корове и не как к проклятой корове. Это не священная, и не проклятая корова.

С.БУНТМАН: Все, больше зоологией мы не занимаемся. Теперь другой суд – все идет по накатанной дорожке – суд над Ходорковским. Второй, который будет в Москве, в Хамовническом суде, будет разбирать по вашим заявкам, что хуже, что лучше – будет разбирать одна судья.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Решили, чтобы уж точно никаких сбоев не было. Надежно.

С.БУНТМАН: Одна судья, никакие не присяжные.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Тогда убедил - значит, суд присяжных лучше. Раз начальство, которое соображает, выбрало одну судью, значит, суд присяжных лучше - уговорил.

С.БУНТМАН: С мужицкой сметкой сказал Радзиховский.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: надо смотреть на умных людей. Если умные люди сказали, что один судья, значит, суд присяжных все-таки лучше.

С.БУНТМАН: начинают этапировать Лебедева и Ходорковского.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: И долго будут этапировать?

С.БУНТМАН: мы понимаем, как этапируются заключенные – в се это понятно, мало что изменилось, но все-таки в этом есть великая тайна – то с ними не могут в Чите связаться, то получается, что президент Медведев едет в Читу.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Встретиться с Ходорковским?

С.БУНТМАН: Да не встретиться с Ходорковским. а просто одновременно получается, что принимается решение все-таки об этапировании.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Так чтоб не встретились.

С.БУНТМАН: Тогда надо было раньше делать.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Тогда придется на время суда Медведева из Москвы куда-то отправить – чтобы не встретились.

С.БУНТМАН: Мне не нравится, что ты глумишься над серьезными вещами.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Мне самому не нравится. Не то, что я глумлюсь или не глумлюсь, а мне не нравится это совершенно запредельное дело - ну просто запредельное. И поясню, почему оно сейчас абсолютно запредельно, с моей точки зрения, во всех отношениях. Когда был первый суд и вся эта бодяга с ЮКОСом, можно было по-разному к этому относиться, но можно было попытаться рационализировать мотивы власти и их если не одобрить, то понять. Я, по крайней мере, их понимаю, кажется. Мотивов могло быть несколько: первый мотив был, например, тот, что Ходорковский и его компания слишком много на себя стали брать. Слишком много у них появилось самоуверенности, амбиций – за край, перешли ту меру социальной значимости, ту социальную нишу, в которой предприниматели, самые крупные предприниматели, имеют право жить в нашей системе. Хорошая эта ниша, или плохая, правильная или неправильная, но она есть. И он явно за флажки вышел.

С.БУНТМАН: Мне кажется, что с начала 2000 годов, с самого конца 90-х, эту линию красных флажков перенесли поближе. А он и не заметил, что перешел.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Ну, это уже его трудности. Не заметил, что перешел, перенесли поближе, действительно.

С.БУНТМАН: Вот тебе завтра повесят знак, который ты не знаешь, или улицу перерисуют с односторонним движением.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Незнание законов не освобождает от ответственности.

С.БУНТМАН: Особенно, если они неписанные.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Естественно. Потому что незнание писанных законов не предполагает вообще никакой ответственности - они никого не интересуют. А вот незнание реальных неписанных законов не освобождает от ответственности по ним. Короче, взял на себя много. В том числе, задумал страшное – пытался в той или иной степени участвовать во власти – чего в России, как известно, кроме как самой власти никому делать нельзя. Это один мотив. Другой мотив тоже понятный и тоже государственный: действительно, надо было показать пример торжественной порки, чтобы платили налоги – это факт, что после этого налоги стали собирать и платить больше. Наконец, люди хотели просто поживиться компанией ЮКОС: дело государственное, дело понятное, - большая компания – отчего ж не поживиться? «Отчего не воровать, коли некому унять?» Как минимум, три серьезных мотива, к которым можно отнестись по-разному, но их можно понять. Каковы мотивы бессмысленного и беспощадного уничтожения человека сегодня, уничтожения, которое кроме неслыханного позора ничего не несет российской власти, понять уже значительно сложнее. Ходорковский теперь ни за какие флажки не выходит: максимум раз в полгода статью напечатает в «Ведомостях». Никаким соперником, конкурентом, ни в каком аспекте для власти не является. Больше того – чем больше вы его прессуете, тем больше вы можете сделать из него мученика. Не сделаете – в нынешнем российском обществе ни из кого ничего не сделаешь. Потому что всем на все глубоко наплевать. Но в принципе, можете сделать. И уж точно вы этим дополнительно украшаете свои лица и свои репутации на западе. Снять с него нечего – разут, раздет, - поживиться нечем.

С.БУНТМАН: Может, пусть подольше посидит?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: И что, варежек побольше свяжет?

С.БУНТМАН: да нет, дело не в варежках. Варежки он плохо вяжет.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Научится за время сидения.

С.БУНТМАН: пусть будет подольше и подальше.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Подольше-подальше? Да вышлите его за границу – отмотает срок или не отмотает - освободите: самолет-билет-Лондон, - какие проблемы?

С.БУНТМАН: Он двадцать раз это мог сделать. Он не хотел.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: А теперь захочет. Мне кажется, что после Краснокаменска и такое страшное место, как Лондон, приличным покажется. До Краснокаменска в Лондон человек, конечно бы ни за какие ковриги не поехал. А сейчас бы поехал. Вышлите. Солженицына, кстати, не спрашивали - хочет - не хочет – билет в зубы.

С.БУНТМАН: Теперь так нельзя сделать.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Ну да, теперь демократия, понимаю.

С.БУНТМАН: Теперь как-то потоньше надо. А потоньше не получается.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Вертолетом. Не самолетом. Понимаю. Я думаю, что если бы власти хотели выслать Ходорковского, то у меня такое подозрение, что поговорив с его родителями, с его женой, нашли бы аргументы, по которым он отсюда бы уехал. Кроме всесветного позора – еще раз повторяю – ничего это властям не приносит. Моральное удовлетворение, что народ поддерживает? – не поддерживает. Народ ненавидит богатых, отдельно ненавидит нерусских, отдельно ненавидит олигархов, но извините, уже под край. Когда по телевизору – государственному, российскому телевидению, 24 часа в сутки говорят одно: все воруют – просто все – это единственный лейтмотив всех передач государственного российского телевидения, - все воруют. И при этом два раза судят одного – не один раз, а два раза судят одного и больше никого из этих всех…

С.БУНТМАН: Но начальство–то объясняет – мужики, вы не представляете себе, какие там бабки. Выходит один человек, всплескивает руками: «там такое» - можно и в Москву доставить из-за этого. Они так все время объясняют, все очень красиво.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Народ глуп. Но отнюдь не до такой степени - у меня такое ощущение. Народ несомненно глуп, но совсем не до такой степени. Еще раз повторяю – когда вы, государственное российское телевидение, 24 часа в сутки рассказываете народу, что воруют все, «танцуют все», а мы два раза судим одного человека, и не трогаем никого из такого уровня людей – это перебор. Это явный перебор. И никаких симпатий такой второй суд в народе не вызовет. Но все-таки мотивы здесь есть – это же не просто с бодуна делается, - мотивов может быть, как мне кажется, три. Первый, самый неубедительный: «Улита едет» - машина включена, никто не дает приказа остановить, и машина продолжает крутиться, шить дела – это очень слабый ответ. Потому что эту машину легко останавливают - не так велика ее инерция. Ответ второй: «такую личную неприязнь к потерпевшему испытываю, что есть не могу» - личные эмоции - это святое. И мы даже предполагаем, чьи это эмоции. Но государственные люди тем и отличаются от людей не-государственных, что прекрасно умеют со своими эмоциями бороться и прятать их в карман.

С.БУНТМАН: Это где же ты таких видел в последнее время?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Сплошь да рядом.

С.БУНТМАН: Где же они прячут эмоции?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: В.В.Путин поехал в Давос, и вместо того, как раньше душа пела, и рассказал этим людям в Мюнхене все, что он о них думает. В Давосе тем же самым людям рассказал совсем-совсем другое. Получил ли он огромный кайф от того, что он вдруг «запел Лазарем»? - уверяю тебя, ни малейшего кайфа – жизнь вынуждает.

С.БУНТМАН: думаешь, так, в Давосе наступил себе на горло?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Наступил на горло и из сдавленного горла полились совсем другие песни.

С.БУНТМАН: Подожди. Тут есть еще какие-то причины, о которых ты будешь говорить, но это надо осознать. Думаю, нам три минуты хватит.

НОВОСТИ

С.БУНТМАН: Продолжаем. Леонид Радзиховский. «Особое мнение». Ты все перечислил?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Два из трех. Еще раз повторяю – второй мотив о личной неприязни - это штука такая: государственные люди свои личные эмоции прекрасно умеют прятать, когда надо. Значит, в данном случае не надо, допустим. А третий мотив политический - по крайней мере, он мог быть политическим, как мне кажется, и это мотив, связанный с так называемой либерализацией, так называемой «оттепелью»: «вы хотели оттепели»? - «вы хочите песен – их есть у меня» - вот вам ваша «оттепель», вот вам разговоры про вашу «оттепель». Если президент ассоциируется у каких-то больных либералов с идеей «оттепели» - насладитесь. Получите, распишитесь в получении. Вот вам этот процесс. После этого еще дополнительно попойте про вашу «оттепель». Вот такой политический «мессидж». Ну что ж, определенный политический смысл в таком «мессидже» теоретически может быть. Но еще раз повторяю – для общественного мнения – даже российского, о западном я вообще не говорю – даже для российского общественного мнения второй суд над одним и тем же человеком по обвинению в коррупции в условиях, когда никого такого ранга и близко к такому рангу не судят, означает одно – не просто избирательное правосудие, а избирательное правосудие, когда из миллиона избирают одно и то же. Вот зашел человек в казино, поставил на «зеро» и выиграл, тут же поставил второй раз и опять выиграл. После этого вера в честность данного казино у некоторых нормальных посетителей может покачнуться - так мне кажется.

С.БУНТМАН: Между прочим, это бывает.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: А у нас бывает часто.

С.БУНТМАН: Но проверка назначается.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Поскольку назначать в данном случае, прямо скажем, некому, то еще раз повторяю - вот это дважды, или в квадрате, или как хотите - квадратное избирательное правосудие – это не самый лучший способ увеличить доверие к власти.

С.БУНТМАН: Ты был бы доволен, если бы пошли еще с десяток олигархов, чиновников за Ходорковским?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Что значит – доволен или не доволен?

С.БУНТМАН: Ты считаешь, это было бы правильным?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Для кого как. В каком-то смысле правильно, в каком-то – неправильно. Я считаю, что, по крайней мере, увеличивать степень избирательности правосудия неправильно. Если были бы суды над коррупционерами – я был бы доволен, в особенности потому, что их очевидно бы оправдали – как у нас работают все серьезные суды. Если бы это были честные суды. Их бы, естественно, оправдали за отсутствием улик, за недостатком улик, за пятым, за десятым. А вообще наши любящих и гуманные слушатели «Эхо Москвы» очень любят выражение: «вор должен сидеть в тюрьме» - они к нему подсознательно добавляют: всю жизнь. А я бы его по-другому несколько сформулировал: некоторые воры должны на какой-то срок садиться в тюрьму. Поэтому иногда процессы над коррупционерами – причем, не только над теми, кто давал, то есть, над олигархами, но и над теми, кто брал – то есть, над чиновниками – иногда, мне кажется, такие суды были бы неплохи. И не потрясли бы основы российского правопорядка – в некоторых случаях. А в некоторых потрясли бы.

С.БУНТМАН: Гера из Челябинска с совершенно сенсационным предположением: «А не хотят ли их оправдать?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Смело.

С.БУНТМАН: А вдруг? Леня, мы может быть о чем-то не догадываемся?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Может быть. Вполне возможно.

С.БУНТМАН: Может быть прав главный редактор газеты, в которой вы печатались, главный редактор газеты «Завтра»?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Да, я теперь там любимый автор.

С.БУНТМАН: Еще весной Александр Андреевич сказал, что осенью - ну, осенью не получилось, кризис, грузинская война – что Ходорковского освободят.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Не стравливайте меня с Прохановым - не пытайтесь это сделать вы правильно сказали – мы с ним тайно любим друг друга и попытки нас внешне столкнуть лбами не получится. Александр Андреевич мистик, и своим высоким мистическим прозрением, своими высокими мистическими энергиями он настроился на эту мистическую волну и услышал, что настоящий, большой русский предприниматель, создатель огромной машины, мега-машины, которая производит новые русские смыслы, - вот этот создатель огромной русской мега-машины, - мистический сигнал был Проханову - что создатель новой русской мега-машины, этих новых городов, новых строений – он будет освобожден, и это будет первый шаг к построению той Шестой империи, которая должна быть создана на огромных необоримых пространствах Святой Руси. И вот камешком создания этой Шестой империи и станет освобождение того большого русского конструктора пространств, смыслов и мега-машин, каковым является Михаил Борисович. Вы все поняли что я сказал, надеюсь?

С.БУНТМАН: да.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Понимание всегда приходит постепенно.

С.БУНТМАН: Это очень серьезно. Зря ты смеешься.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Над чем смеюсь? Наш Шестой империей, над мистическими смыслами, мега-машинами?

С.БУНТМАН: да. Зря. Даже неудобно. Очень серьезная это вещь. Может быть, речь была вовсе не о нем?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Завтра будет оправдан.

С.БУНТМАН: Да не завтра. Завтра только начинается. Вот когда начнется, на завтра будет оправдан.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Во всяком случае, если Александр Андреевич и весь его дружный веселый коллектив с плакатами «Свободу Ходорковскому» подойдут к зданию суда, то может быть это и станет тем камушком, который верблюду правосудия хребет сломает.

С.БУНТМАН: Практичный Сергей из Барнаула: «А как потом, после этого нового дела Ходорковского, просить кредиты у запада?»

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Элементарно, Ватсон. Как до этого, так и после этого. Надо сказать, что после первого дела Ходорковского приток западных денег в российскую экономику увеличился просто в разы. Так что уж чего-чего, а гуманитарной составляющей западных кредитов – я бы этой гуманитарной составляющей не увлекался: только бизнес, ничего личного. Когда западные капиталисты вкладывают деньги в Россию, вопреки мнению российских правозащитников, они это делают не с целью создать у нас гражданское общества, и вопреки мнению всего российского народа, они это делают не с целью погубить святую матушку-Русь, а делают это они, смешно сказать, с одной-единственной целью: денег заработать. Поэтому если бы кредиты России после ареста Ходорковского – я имею в виду кредиты от частных фирм – показались бы этим частным фирмам выгодны, они бы дали кредиты даже на производство кандалов персонально для Ходорковского и Лебедева. Но поколь им сегодня кажется, что эти кредиты абсолютно невыгодны и невозможны, то даже если бы мы освободили Ходорковского, и я уж не знаю, что бы что мы еще сделали, то ни копейки бы мы от них, - разве что милостыню от каких-то филантропов. А государства, или государственные организации - например, МВФ, и тому подобное, - они дают деньги тоже не под Ходорковского. Недавно крупнейший правозащитник и западный политик г-н Солана приехал к такому известному гуманисту и защитнику западных ценностей, как А.Лукашенко, и только что с ним не целовался.

С.БУНТМАН: ну, все-таки не целовался.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Я же сказал «только что с ним не целовался». Но был близок к этому. И при этом – заметьте – не то, что он потянулся с поцелуем к Александру Григорьевичу и в последнюю секунду спросил - Александр Григорьевич, а политзаключенные? И поскольку Александр Григорьевич ничего не ответил, то Солана откачнулся. Ничего подобного - он даже темы о политзаключенных не поднял. Так что еще раз повторяю - гуманизм и правозащитная деятельность западных политиков и бизнесменов хорошо нам известна, равно как и их коварные русофобские планы – они равно далеки и от первого, и от второго. А думают они, как и многие грешные люди, о своем кармане да о своих вот таких мелких интересах.

С.БУНТМАН: Сергей из Барнаула повторяет: «Он говорил о Пятой империи» - Сергей, это прошедшее.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: А в этом, Сергей, и заключается ваше непонимание глубочайшего мистического смысла. Ибо Пятая русская империя это прохановская империя, а шестая русская империя – радзиховская.

С.БУНТМАН: Радзиховская? Я не думал, что ваше сотрудничество достигло такой глубины. Теперь ты знаешь планы.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Знаю планы и охотно их выдаю.

С.БУНТМАН: Об этом на летучках говорят, ты член редколлегии?

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: А вот этим я с тобой поделиться не могу.

С.БУНТМАН: Еще одну загадку задам: «А про выборы 2012 года вы забыли?» - таинственно пишет Константин из Ростова на Дону.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Не забыл. Только не понял, к чему это. То есть, Михаил предполагает, что, выйдя на свободу, Михаил Борисович будет участвовать в выборах 2012 года и его боятся как опасного конкурента? Я не знаю нашего законодательства, но, по-моему, заключенные тоже имеют право баллотироваться. Просто не знаю, честно скажу.

С.БУНТМАН: не знаю, по-моему это уже при всей нынешней структуре не проблема. На самом деле это все очень грустно.

Л.РАДЗИХОВСКИЙ: Не просто грустно. Откровенно говоря, вот это публичное уничтожение человека «просто так» - это такой нравственный урок, который получает наше общество, что переоценить значение этого урока нельзя.

С.БУНТМАН: Леонид Радзиховский и это было «Особое мнение».