Николай Усков - Особое мнение - 2011-01-06

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте, это программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. И я приветствую в этой студии Николая Ускова, главного редактора журнала " GQ". Здравствуйте, Николай.

Н.УСКОВ: Здравствуйте.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Напоминаю, что у нас работает смс +7 985 970 4545, прямая трансляция на сайте «Эха», и там же кардиограмма нашего эфира. Новость, которая довольно любопытна, особенно учитывая, что новостей-то не очень много, новость, которая привлекла внимание: две французские журналистки пронесли на борт самолета огнестрельное оружие и потом рассказали об этом в своем СМИ, красивое такое расследование, публикация, как им это удалось сделать. Получился довольно громкий скандал, конечно же. Но это все во Франции. А как вы считаете, возможно ли в России такое расследование при нынешнем уровне журналистики?

Н.УСКОВ: Ну, в принципе, возможно. Я сам провел мини-расследование. Не буду называть авиакомпанию, чтобы не подставлять своего приятеля, но у меня не было с собой багажа, который я сдавал, то есть все было в ручной клади, я был в небольшой командировке, и у меня была бутылка довольно дорогого алкоголя, просто подарили, и было жалко ее выкидывать. И я позвонил сотруднику авиакомпании, которого я просто знал до этого достаточно хорошо, и сказал: «Вот, у меня есть бутылка хорошего алкоголя, жаль выбрасывать – давай я тебе ее презентую». На что он мне сразу предложил: «А хочешь, я тебе ее пронесу на борт?» Из чего, в общем, я сделал вывод, что, наверное, не так сложно пронести на борт любую жидкость, в принципе. Он меня не то чтобы очень хорошо, этот человек, знает. Ну, он знает, что я известный журналист. Но, может, я состою в какой-то экстремистской организации. Какая информация у него обо мне? Только моя визитная карточка, больше ничего. Из чего я сделал вывод, что, конечно, все эти меры борьбы, они не очень эффективны. Есть всегда ситуация, в которой ты можешь переиграть любые средства контроля, и это меня тревожит. И мне обидно, что миллионы совершенно законопослушных людей подвергаются часто унизительным, во всяком случае, длительным каким-то процедурам досмотра, часто стоят в больших очередях, а, собственно, эффективность всего этого, как видите, проверяется подобными историями.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы вот свой случай, свою историю опубликовали? Вы как-то привлекли к этому внимание?

Н.УСКОВ: Я не стал публиковать, потому что это мой приятель, и это могло вызвать какие-то последствия для него. Мне не хотелось его подставлять. Тем более, ничего такого страшного. Я просто был удивлен его предложением – мгновенно пронести на борт любое количество жидкости.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но, согласитесь, пистолет и жидкость – это все-таки разные вещи.

Н.УСКОВ: Ну, все-таки у меня ж могла быть какая-то смесь взрывоопасная, я мог поджечь самолет, все что угодно мог сделать, в принципе.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну а если взять шире и говорить про российскую журналистику, какой она была в начале «нулевых», и то, в каком состоянии она сейчас, вряд ли бы мы увидели такое расследование журналистское на страницах федеральных газет или в эфире федерального канала?

Н.УСКОВ: Ну, в эфире федерального канала – вообще очень маловероятно. Только если бы у какой-нибудь кремлевской группировки было бы намерение кого-нибудь снять где-нибудь, тогда они, может, и вели бы такую пиар-подготовку. Потому что, как совершенно справедливо Парфенов сказал, телевидение, в общем, обслуживает пиар-задачи власти и больше ничем другим не занимается. Ну, я бы сказал, что оно все-таки еще проводит колоссальную психотерапевтическую работу с населением, чтобы население чувствовало, что в стране все прекрасно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Весьма успешно, надо сказать.

Н.УСКОВ: Весьма успешно. Бог весть, может, если бы у нас было телевидение 90-х, на улицах стрельба бы была, кто знает. В любом случае, в газетах я, в принципе, могу себе ее представить. Но, насколько я понимаю, у нас очень мало провокационной журналистики теперь. В основном, как ни странно, провокационная журналистика хорошо себя чувствует в глянце и в интернете.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой, а так вы что, получается, последний шанс для провокационной журналистики?

Н.УСКОВ: Понимаете, это же всегда на грани шутки. Скажем, у меня одна из смешных статей была – Ксения Собчак и Ксения Соколова переодевались проститутками, например. Они были загримированы и провели вечер в разных московских модных заведениях, потом поделились своими ощущениями от атмосферы, царящей там. Это была типичная провокационная журналистика. Другое дело, что это было сделано не для того, чтобы изобличить язвы нашего общества, которые и так нам все очевидны, а для того, чтобы просто развлечь читателя. Но, по идее, я знаю о таких прецедентах. Дерк Сауэр, наверное, вам известный один из руководителей компании «Independent Media», одного из крупнейших издательских домов, в бытность свою журналистом в Голландии, он был обычным журналистом, загримировался негром и отправился по всевозможным заведениям Амстердама, чтобы выяснить, каков уровень бытового расизма. И он был шокирован. То есть он чувствовал себя очень неуютно, будучи негром.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но тут стоит разделить все-таки провокационную журналистику и те расследования, которые мы видим на телевидении, не связанные с политиком, и журналистику политическую, провокационную политическую журналистику?

Н.УСКОВ: Ну, провокационная политическая журналистика – это пропаганда. Это провокация. Когда с помощью выброса какой-то информации создается определенное общественное настроение. Агрессивное, например. Персонифицируется в образе какого-то политика неугодного. И так далее. Все-таки провокационная журналистика – это именно создание некой нереальной ситуации, которая проверяет систему на прочность или дает ей морально-нравственную оценку. Вот мы, нормальные люди, мы хотим посмотреть – а вот что чувствуют люди, которые не знают, что ты журналист. Это как съемки скрытой камерой.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Прошу прощения, нужно сделать рекламу буквально на минуту. Заговорилась я. Никуда не уходите.

РЕКЛАМА

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Напоминаю, что в гостях у меня сегодня Николай Усков, главный редактор журнала " GQ". Если говорить о журналистике в последние пару лет, то основной источник эксклюзива, например, это желтая пресса. И иногда в том числе по политическим новостям. Прочитать какие-то статьи опальных журналистов или неугодных магнатов или каких-то довольно редких или вообще невозможных гостей на федеральных каналах можно в глянцевых журналах. Не во всех, конечно, но в некоторых. Несколько таких изданий есть. Почему произошло такое перераспределение? Почему вот так вот разошлись?

Н.УСКОВ: Существует такая версия, что все, что больше 100 тысяч экземпляров, контролируется властью. То есть фактически ты имеешь возможность высказываться, если твой тираж не превышает 100 тысяч экземпляров. Это похоже на правду, потому что у меня около 100 тысяч тираж, и у меня никогда не было ни одной проблемы с властью, хотя у меня было и интервью с Березовским при Путине, и сразу же после ареста Ходорковского я взял интервью у его жены, и у меня сам Ходорковский писал статью. У меня было большое интервью Касьянова, когда он только-только оставил пост премьер-министра, им были высказаны достаточно интересные предположения о том, как будет строиться его жизнь в дальнейшем. То есть это такая возможность, она есть. Я уже не говорю про своих колумнистов, которые вообще пишут все, что они хотят, и часто это прокламации. Особенно Быков или иногда Ерофеев. Они очень агрессивно бывают настроены. Но все это как-то совершенно власть не тревожит. Более того, я знаю, что властные люди читают журнал и, в общем-то, как-то даже этому всему радуются. Видимо, это неопасно. Потому что это для своих.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В каком смысле для своих? Все-таки не больше 100 тысяч. Но 100 тысяч – это серьезный тираж. И ваш читатель – это тот самый средний класс.

Н.УСКОВ: Это средний класс, достаточно хорошо информированный все равно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это такая определенная категория, от которой все ждут активности. И, казалось бы, доступ к информации, к мнениям разных людей может спровоцировать на активность. Почему не боятся вас?

Н.УСКОВ: Мне кажется, особенность поведения среднего класса в постиндустриальную эпоху заключается в том, что средний класс довольно активен в своей сфере деятельности. Он просто много вкалывает. И у него нет ни сил, ни времени, ни возможностей иным способом, кроме честного труда и уплаты налогов, заявлять о своей общественной позиции. Он готов, возможно, к небольшим акциям типа акций автомобилистов всевозможных – прицепить какую-нибудь ленточку или ведерко или еще что-нибудь в этом роде, он готов голосовать или не голосовать на выборах, в принципе, но он не выйдет на улицу, как мне кажется. Это не эпоха Великой Французской революции, которую делали лавочники. Это все-таки постиндустриальная, где, собственно, достояние среднего класса создается интеллектуальным трудом.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И единственное, чем они занимаются после того, как они поработают, им хочется отдохнуть, взять в руки гламурный глянец и почитать там…

Н.УСКОВ: Все, что угодно. Пойти в клуб, уехать в отпуск. То есть это совершенно другой тип поведения. Это не простой российский человек, который живет в тяжелевших экономических условиях часто, жилищных условиях, у которого все развлечение сводится к футболу, зомбоящику и водке, больше ничему. И вот эти люди, во-первых, реально страдают, они реально не очень удовлетворены своим положением, и у них реально есть свободное время для того, чтобы бороться. Они опасны для власти.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы как главный редактор для себя какую ставите задачу, когда публикуете Ерофеева, Быкова? Вы зачем это делаете?

Н.УСКОВ: Ну, я считаю, что, коли назвался груздем и пытаешься делать умный журнал, то это не значит скучный, то есть я хочу делать интересный умный журнал, то ты приглашаешь авторов, которые реально обладают и чувством времени, и чувством слова, и они готовы, собственно, разговаривать с моим читателем на том языке, который ему интересен, понятен, важен. У меня нет задачи делать политический журнал в этом смысле, просто политика – это часть любых мужских интересов в любом мире в любое время, и почему считается, что мужчинам интересно про футбол или про женщин, а неинтересно про политику? Очень интересно, мне кажется. Я не встречал ни одного мужчину, которому эта тема была бы безразлична.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, коль скоро про политику вы вынуждены писать, будет ли в ближайших каких-то номерах материал про приговор Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву?

Н.УСКОВ: Я не очень понимаю, что мы сделаем, но мы что-то сделаем. Я думаю, что мы в очередной раз попросим Михаила Борисовича что-нибудь написать для нас. Мне просто интересней как раз уже будет живое слово его, чем интервью, потому что про интервью все понятно. Мне интересно про жизнь с ним разговаривать. Вот была прекрасная переписка Улицкой с Ходорковским. И мы ему тоже заказали текст – прислали знаменитые работы Шаламова «Чему я научился в лагере» и попросили написать нечто про его опыт. И мне вот такие тексты от него сейчас интересней, честно говоря, чем в очередной раз долбить в одну и ту же стену. Все понятно уже с этим процессом, с этим приговором, с российской судебной системой. От того, что мы, как заклинание, будем повторять, что у нас нет справедливого суда, справедливый суд не появится. То есть, может, он и появится, но не по этой причине, очевидно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А по какой причине может появиться справедливый суд?

Н.УСКОВ: Ну, только в том случае, если в политической элите осознают, что страна летит к чертовой матери. Если политическая элита в России будет обладать изрядным здравомыслием, они этот стремительный процесс остановят. Либо мы улетим к чертовой матери. Потому что я в революции не верю – я считаю, что ни к чему хорошему революция не приведет.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: За прошедшее десятилетие вы видели вот это самое здравомыслие у политической элиты? Они были вот в этом угаре, было некое головокружение от успеха, в первой половине, во всяком случае?

Н.УСКОВ: Ну, элементы здравомыслия постоянно проглядывали. Все-таки с Химкинским лесом была выбрана сначала очень жесткая линия, потом временное отступление и некая корректировка решения. Все-таки Охта-центр не будет построен. То есть какие-то такие болевые вопросы рассматривались властью. И удаление Лужкова, сколько бы там ни говорили, что он пытался вбить клин в тандем, все-таки это был тоже шаг в интересах активной части москвичей, которые требовали очистить город от коррупции, прежде всего, и решить важнейшие проблемы мегаполиса, сохраняя при этом наше культурное наследие. То есть я в этом вижу, в общем, здравый шаг навстречу общественному мнению. И такие шаги и раньше случались, в период президентства Путина. Другое дело, что не всего можно добиться. Но чего-то можно добиться, очевидно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я прошу прошения, в период президентства Владимира Путина какие шаги, вы считаете, были сделаны навстречу общественному мнению?

Н.УСКОВ: Ну, вы помните, когда были беспорядки, связанные с монетизацией льгот, все-таки власти скорректировали довольно быстро свою политику. Постоянно поднимался вопрос о правом руле, и тоже власть, в общем, забрасывала посмотреть, что будет, и, когда видела, что общество настроено крайне агрессивно, часть общества, то сдавала назад или придумывала какие-то компенсации. Это уже медведевский период, но, в принципе, я это чувствовал всегда. То же самое и с транспортным налогом. Сейчас, кстати, совершенная непонятка – платить его или не платить. Меня это тоже интересует.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, попробуйте не заплатить. Потом узнаете, что.

Н.УСКОВ: У меня все друзья не платят, как нанятые. Мне интересно. Я заплатил, правда. Но интересно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Тогда на друзьях проверите. Если вернуться, кстати, к теме Михаила Ходорковского, читали ли вы ту статью, которая была опубликована в «Независимой газете», по сути, его обращение к Владимиру Путину, когда он призывает к жалости и желает Владимиру Путину, чтобы его кто-то кроме собак все-таки любил?

Н.УСКОВ: Ну, мне кажется, это, в общем, довольно правильная линия для Ходорковского, поскольку, собственно, что ему спорить с Путиным по каким-то политическим вопросам? Это бессмысленно. Речь может идти только о морально-нравственных каких-то качествах, которых, мне кажется, у Ходорковского прибыло, а у Владимира Владимировича убыло за время всего этого.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: По законам физики.

Н.УСКОВ: Ну, я не думаю, что они такие уж сообщающиеся сосуды, но, судя по той же переписке с Улицкой, Ходорковский проделал определенный нравственный путь в тюрьме. И это очень любопытный путь. А что касается Владимира Путина, мне кажется, это был антинравственный путь. Во всяком случае, сейчас он гораздо менее симпатичен как человек, когда он пришел к власти. Мне кажется, он был человечнее и как-то спокойнее. В нем не было этой уверенности в том, что – прав только я.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И тем не менее, несмотря на то, что, может быть, в ваших глазах Владимир Путин стал менее симпатичным по своим человеческим качествам, все-таки именно в нем граждане видят спасение, помощь и обращаются к нему абсолютно по любому поводу. От желания платья, как у Золушки, до спасения футбола.

Н.УСКОВ: Ну, это нормально. Он сам создал эту систему. Он создал систему, в которой существует только он, и вот сейчас Дмитрий Анатольевич Медведев. Больше никого не существует. По телевизору, во всяком случае. Телевизор по-прежнему для значительной части населения – это источник информации. Никакой общественной полемики на телевидении по поводу политики Путина, его личности, нет. Нет никакого публичного обсуждения всех обвинений в коррупции, предъявляемых Путину и его ближайшему окружению. Соответственно, мы получаем такую прекрасную картину. Она сама по себе, может быть, не так плоха. Я говорю, опять-таки, еще неизвестно, что бы было, если бы было по-другому. Может, была бы стрельба на улицах, потому что жизнь не очень-то улучшается. А может, наоборот, власть была бы более гибкой, деньги распределялись бы более разумным образом, и так далее.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А кто в кого стрелял бы, кстати?

Н.УСКОВ: Бедные в богатых, белые в черных. У нас всегда найдут, в кого пострелять.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Милиция – во всех. Все – в милицию.

Н.УСКОВ: Да, сейчас вот, скажем, я проезжал мимо афиши какого-то спектакля Константина Райкина, написано – «Жид пархатый». Ну, вот понимаете, какая-то странная у нас страна до сих пор. 21-й век. Зато другая надпись меня порадовала: «Долой Путина, да здравствует Ходорковский!»

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это тоже было на афише?

Н.УСКОВ: Это было не на афише, это было на старой бойлерной, что меня тоже потрясло, честно говоря. Старая бойлерная в таком, полупролетарском районе.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте мы сейчас прервемся буквально на несколько минут. Никуда не уходите. «Особое мнение» продолжится.

НОВОСТИ

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение». Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Напоминаю, что в гостях у меня Николай Усков, главный редактор журнала " GQ". У нас работает смс +7 985 970 4545, прямая трансляция на сайте, и там же кардиограмма. Ну, вот Лев очень возмущенно, например, пишет, что вы презираете низы общества и снисходительно относитесь к простому народу, лишенному социальных лифтов при Путине, и сами можете угодить под каток.

Н.УСКОВ: Ну, понимаете, как. Я все равно глубоко убежден, что социальные лифты существуют в нашем обществе. Я вижу массу этому примеру. Я сам, извините, тоже не родился с серебряной ложечкой во рту. И социальными лифтами, которые работали при Ельцине и Путине, вовсю пользовался. И никто меня туда не сажал, я сам туда заходил и вкалывал и работал. И я вижу массу людей, которые вкалывают гораздо больше, чем я, и никогда не говорят о том, что им это как-то досталось случайно. Да, многие признают, что повезло. Элемент везения всегда есть. Но все равно, это большой труд. И жалеть людей, которые ничего не делали для того, чтобы их жизнь была лучше, я не буду никогда и не хочу. Потому что – с какой стати, в конце концов, я их должен жалеть? Я плачу налоги. Этим я выражаю свою позицию. И я таким образом участвую в поддержке обездоленных. Но кормить алкашей, бездельников, лодырей и идиотов просто так я не буду. Пусть этим занимается государство. Жалеть их – тем более не хочу. Мне кажется, вот это социальное иждивенчество в России не изжито, и оно – одно из наследий советской коммунистической системы.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, воспитывалось десятилетиями.

Н.УСКОВ: Которое выбивало из человека любую инициативу, превращало его в овощ, который ждет подачки сверху. Это мне все глубоко несимпатично. Кстати, к вопросу о советском наследии. Я считаю, что никакого примирения с советским наследием быть не может. Это все равно что говорить, что в правлении Гитлера были свои плюсы и положительные стороны.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, Сталина уже неоднократно называли эффективным менеджером.

Н.УСКОВ: Он был крайне бездарным менеджером. Никакой эффективности. Это все смехотворно. Эти люди просто путают мобилизацию страны во время войны, причем только с 42-го года Сталину более-менее удалось взять ситуацию под контроль, которая стремительно выходила из-под контроля, но все равно, глубина его бездарности как менеджера очевидна всем, кто прочел хотя бы одну книжку по истории, нормальную книжку по истории, не написанную каким-нибудь полоумным коммунякой, а нормальным светским историком. Так вот, я без всякого снобизма отношусь к людям бедным, я ужасно им сочувствую, но я не хочу жалеть людей именно на том основании, что они бедные. Я могу сочувствовать, но жалеть их – с какой стати? Если у него есть ноги и руки, как у меня, то между нами никаких отличий.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Николай, вот это движение социальных лифтов за последнее десятилетие замедлилось все-таки, если мы сравним 99-й и 2000-2001 и сейчас, 2009-2010?

Н.УСКОВ: Конечно, оно замедлилось, да, их стало меньше. Стало труднее молодым людям вырваться. Но все равно они есть. Во всяком случае, я бы не сказал, что все остановилось. То есть социальные лифты существуют. Я сейчас заметил как работодатель довольно интересную тенденцию. Довольно много людей, которые хотят что-то делать, к тебе приходят. У них даже горят глаза, они даже не требуют с тебя никаких смехотворно высоких для их квалификации зарплат, но в результате делать ничего не могут. Меня это удивляет. То есть люди не могут заставить себя систематически трудиться. Вот это меня скорее сейчас беспокоит. Социальные лифты требуют все-таки какой-то сноровки, в них надо успевать вскакивать, если они имеются. Вот имеется этот лифт – ты вскочил, но это не значит, что ты в нем покатаешься вверх. Ты должен что-то делать для того, чтобы действительно идти вверх. Так можно грохнуться вместе с этим лифтом и уже никогда не подняться. То есть это, в принципе, понимаете, такая сложная вещь – она требует от человека тоже соучастия. Конечно, сейчас труднее. Во-первых, сейчас у нас намного более профессиональные кадры, во многих сферах жизни – в медийной сфере, в бизнес-сфере, в торговле, в производстве. То есть уже сформировалась плеяда достаточно опытных, квалифицированных, иногда с хорошим образованием западным, специалистов. И они достаточно молоды. И эти социальные лифты, конечно, работают уже хуже, потому что мало хороших должностей, требующих много работы, но одновременно обещающие золотые горы. Это не значит, что все прекратилось. Все равно эти люди стареют, они идут вверх дальше, освобождаются посты, места, и нужно быть готовым к тому, чтобы отвечать этим социальным заказам. А если ты не готов, если ты не хочешь ничего делать, если ты бухаешь или ходишь по ночным клубам вместо того, чтобы писать статьи или заниматься самообразованием, значит, у тебя в жизни все будет как-то так.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Тенденция замедления общая для конца «нулевых» или это касается только социальных лифтов и каких-то отдельных отраслей? Или вот все постепенно как-то так останавливается, примораживается и в политической жизни страны…

Н.УСКОВ: Ну, в политической-то все уже давно оледенело. Дело в другом. Дело в том, что, конечно, максимально благоприятные условия для самореализации сложились для горстки активных людей в конце 80-х. Вот они вскочили в самые хорошие лифты фактически. Дальше все хуже и хуже, все труднее и труднее, действительно, было совершить головокружительную карьеру. Сейчас, собственно, будет некая остановка. Понятно, что лифты будут, но уже не будет просто таких сказочных историй, какие были в конце 80-х.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но развитие страны не замедляется, по-вашему, за последние годы?

Н.УСКОВ: Оно замедляется, но по другим причинам. Социальные лифты – это…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, я сейчас говорю не о социальных лифтах, а в целом о всеобщем замедлении.

Н.УСКОВ: Мне кажется, во-первых, утрачена полностью энергия и политического класса, и элиты в широком смысле. В обществе господствует разочарование и недовольство и одновременно абсолютное непонимание, как дальше, что делать дальше. Одни говорят, что нужно все расфигачить к чертовой матери. Другие говорят, что нужно точечно улучшить и настроить. Третьи говорят, что все равно ничего не настроишь, все, надо драпать. С таким настроением, в общем, мало что изменится.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это отсутствие мотивации?

Н.УСКОВ: Мне кажется, во-первых, отсутствие мотивации, осознание своего бессилия что-либо изменить. Это господствующее настроение. При очень жестком недовольстве, как мне кажется, системой. Одновременно, по ту сторону кремлевской стены я тоже не вижу блеска мысли, а вижу страх и желание удержать все неизменным фактически. То есть я слышал какой-то легкий призыв Дмитрия Анатольевича Медведева…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Шорох какой-то из-за стен.

Н.УСКОВ: Да, но, как я уже не раз говорил, я устал от говорения, я уже хочу увидеть конкретные дела. Вот когда конкретные дела эти будут. Когда появится хотя бы что-то – парковочная полиция в Москве, наведут порядок хотя бы с этой мелочью на улицах Москвы, или, я не знаю, отменят транспортный налог или выпустят Ходорковского. Ну сделайте хоть что-то!

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: 11-й год для вас станет показательным в чем-то? Все-таки выборы, подготовка к президентским выборам. Или вы в этой общей тенденции – никто ничего не ждет?

Н.УСКОВ: Я от выборов в российской системе вообще ничего не жду, потому что мы потратим кучу денег на безответственные социальные обещания, это совершенно очевидно, то есть экономика страны пострадает очень сильно от выборов, получим примерно то же, что имеем, и дальше масса сил уйдет на то, чтобы залечить раны, нанесенные предвыборной кампанией, и без того уже, в общем, довольно существенные. Уже министр финансов Кудрин об этом говорил, кажется, в декабре, что его несколько настораживает обилие обещаний и то, что они увеличиваются в геометрической прогрессии, и источником этих обещаний являются сразу два высших должностных лица…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не угнаться никак за ними.

Н.УСКОВ: Да, и, соответственно, бюджет уже, в общем, себя чувствует довольно странно. Мне кажется, что, конечно, при цене на нефть… сколько там, я сейчас не смотрю после Нового года, расслабился… выходить на дефицитный бюджет при такой цене на нефть… Сколько же мы жрем? Хоть что-то вообще мы производим, в принципе? Ведь это фактически докризисная цена. При этом у нас дефицитный бюджет и инфляция.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Какие-то печальные «Особые мнения» в начале 2011 года звучат. Но посмотрим, как будет развиваться ситуация. Может быть, все-таки настроение у наших гостей будет улучшаться. Большое спасибо. В эфире «Эха» был Николай Усков. Большое спасибо, Николай.

Н.УСКОВ: Спасибо.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Всем счастливо.