Михаил Барщевский - Особое мнение - 2011-02-08

И.ВОРОБЬЕВА: Здравствуйте, в эфире программа «Особое мнение». Меня зовут Ирина Воробьева. Я с большим удовольствием представляю сегодняшнего гостя в нашей студии – Михаила Барщевского. Здравствуйте, Михаил Юрьевич.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Добрый день.

И.ВОРОБЬЕВА: Напомню нашим слушателям, что идет «Кардиограмма эфира», ее можно отслеживать и влиять на нее на сайте echo.msk.ru. Ну а первый вопрос у меня к вам будет следующий. Та новость, которую мы обсуждаем достаточно широко, все российские СМИ, и не только российские, о том, что правоохранительные органы нашей с вами страны отказали во въезде корреспонденту газеты «Guardian», аннулировали его визу. И, в общем, наверное, нет смысла обсуждать законность или незаконность этого решения, поскольку мы с вами не знаем слишком много подробностей. Но вот у меня другой вопрос. Имеют ли право российские власти не объяснять причин своих поступков?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну, давайте начнем вот с чего. Мы с вами действительно ничего не знаем по этому поводу. А думаю, что по этому поводу ничего не знают и многие из тех, кому надо было бы знать.

И.ВОРОБЬЕВА: Например?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну, я думаю, что МИД немножко удивлен. Я так думаю. Думаю, что другие ведомства некоторые тоже удивлены. Поэтому, поскольку мы ничего не знаем, я думаю, что сегодня идет соревнование в наиболее экзотичных версиях. Вот я вам предлагаю такую экзотичную версию и претендую на первое место. Это провокация Ми-6, которая в преддверии визита Медведева, первого визита за пять лет после гибели Литвиненко, решила подгадить президенту РФ и сделать его визит наиболее затруднительным. Поэтому Ми-6, используя своих агентов, внедренных в нашу пограничную службу или Федеральную миграционную службу, через них организовала закрытие визы этому корреспонденту и высылку его обратно. Толку от этого никакого, но визит Медведева в Великобританию подгажен прилично.

И.ВОРОБЬЕВА: То есть в этом поучаствовали и наши какие-то службы, получается?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я думаю, что это провокация Ми-6. Хорошая версия?

И.ВОРОБЬЕВА: Так, чтобы всем было понятно – версия стройная, я вам так скажу, Михаил Юрьевич. Я, чтобы все понимали, чтобы потом не ссылались, не цитировали, просто наши зрители видели, а слушатели, к сожалению, может быть, не слышали иронию в голосе Михаила Барщевского. Но на всякий случай обратите на это внимание. И все-таки – вот смотрите, была уже такая история, просто мы помним эту историю, когда не пустили в Россию журналистку «New Times» Наталью Морарь. Помните наверняка. Это была длинная история. И, насколько я помню, объяснение Наталья получила только в консульстве у себя на родине уже, когда ей выдали документ, в котором было написано – «угроза национальной безопасности». Вот если серьезно, не будем брать журналистов такого издания или такого издания, вот объяснение какое-то будет, как вы считаете, или должно быть? Вот так вот.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, не должно быть. Когда персону, даже дипломата, объявляют персоной нон-грата, то, по международной практике, объяснения не требуется. Просто персона нон-грата, до свидания. То есть официально МИДа, как правило, не дают объяснений. Иногда дают объяснение: «за совершение действий, не совместимых со статусом дипломата», например, или «за ведение антигосударственной деятельности». Журналисты, как правило, уже комментируют и, как правило, небезосновательно комментируют. И, как правило, комментируют с подачи тех самых МИДов, которые это делают. То есть слив информации происходит – мол, не мы, а это журналисты сказали. Но в международной практике совершенно необязательно объяснять, почему он персона нон-грата, даже дипломату. Если речь не идет о высылке в связи со шпионской деятельностью, это особая тема. Но тоже, кстати, как правило, никто никогда не рассказывает, а в чем шпионская деятельность заключалась.

И.ВОРОБЬЕВА: То есть – куда пошел, кому чего написал.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да. Это отдельно потом в документальном фильме «Следствие вели» или что-то типа этого. Что касается журналистов, то теоретически – ни в коем случае не говорю про данную конкретную ситуацию или про Морарь – бывают журналисты, которые действительно, оказавшись на территории, ведут антиправительственную деятельность.

И.ВОРОБЬЕВА: Это как?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну как, пишут материалы, искажающие действительность. Ну, например, вспомните кадры CNN по Южной Осетии.

И.ВОРОБЬЕВА: Помню.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Помните, да? Вот, значит, журналиста, который передавал эти кадры, в принципе можно в Россию больше не пускать. Потому что это была неправда.

И.ВОРОБЬЕВА: Там, по-моему, «Рейтер» был. Вы имеете в виду фотографии или что?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Документальные кадры якобы бомбежек Гори, а это были бомбежки Цхинвала. Потом были кадры войсковые явно весенние, а их приписывали августу месяцу. Ну, я сейчас совершенно не собираюсь выяснять, кто прав, кто виноват в этом конфликте, думаю, что и наши журналисты тоже некоторые кадры подбирали, могу предположить, но эта информационная война ведется с обеих сторон. Так вот, если журналист замешан в информационной войне, то государство в принципе имеет право его на свою территорию не пускать. Второе – если есть основания полагать, что журналист – это прикрытие для разведчика, что используется сплошь и рядом. Опять-таки, ни в коем случае не утверждаю, что мы говорим про данную конкретную ситуацию или про Наталью Морарь.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, окей, если не брать ситуацию с военным конфликтом, о котором мы сейчас вспомнили, вы вообще читаете иностранную прессу?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет.

И.ВОРОБЬЕВА: И иностранное телевидение не смотрите?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, иностранное телевидение я смотрю, только когда нахожусь за границей, что бывает нечасто. Я иногда читаю, если какая-то тема меня интересует, то я иногда по Яндексу нахожу публикации на эту тему и читаю инопрессу, то есть я, хотя и владею английским, но очень не люблю читать на английском.

И.ВОРОБЬЕВА: Но просто мне интересно, на ваш взгляд, иностранные журналисты, которые здесь работают, они часто вообще искажают картинку?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Не могу сказать. Я могу сказать вот о чем. Вот недавно ко мне приезжали друзья. Это люди, с которыми мы очень дружили в молодости, которые уехали из Советского Союза 30 лет назад, в 80-м году, и вот сейчас они впервые оказались в Москве. Они живут в Америке в небольшом городочке под Лос-Анджелесом. Совершенно никакого антисоветского, антироссийского настроя у них изначально нету, доза антиностальгии, которую они получили в советские времена, здесь была не такая высокая, прямо скажем, то есть они по тюрьмам не сидели, преследованиям не подвергались. Но они информацию о России имеют из американских СМИ. Каких, не могу сказать. Не знаю. Американское телевидение, американские газеты. Конечно, медведи по улицам в их сознании не ходят, в шапках-ушанках тоже никто не ходит, но представления о России недалеко ушли. Они были абсолютно в шоке от Москвы, просто абсолютно в шоке, при том, что я им потемкинские деревни не устраивал, я повез их спальные районы посмотреть, ну, конечно, смотровую площадку, конечно, сводил их в «Турандот», объяснив, что есть там не надо, надо просто смотреть, как там красиво. Они были абсолютно в шоке. Вот просто абсолютно. Они не представляли себе, что такое Москва. Вот. Потому что они пробыли в Москве 10 дней. То, что они сказали: «Мы думали, что у вас бомжи на каждом углу».

И.ВОРОБЬЕВА: Ну… Не на каждом углу, конечно…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, я не говорю, что их нет, но из их фразы, что мы думали, что у вас бомжи на каждом углу, я сделал вывод, что им когда показывают картинку телевизионную, то там количество бомжей на каждом углу сильно превосходит реальное количество бомжей. Я вспомнил советские времена, когда нам показывали Америку – всюду бедные-несчастные, тогда это были негры, сейчас это афро-американцы. И я приехал в Америку в 89-м году – у меня было такое же впечатление, как у них, приехавших в Москву. То есть я просто поразился, что, оказывается, там вообще есть такие чистые улицы, машины чистые ездят, афро-американцы ходят в костюмах, в галстуках и работают адвокатами. Это вот такая вот ситуация. Другие мои друзья из Австралии, которые регулярно слушают «Эхо Москвы», которые регулярно смотрят наши телеканалы, там «Первый» вещает у них хорошо, «Россия Планета», у них более адекватное впечатление было. Но у них как бы суммировалось то, что мы, и то, что те. Вот у них какая-то своя картина была. Поэтому я не могу оценить по собственному опыту, что пишут. Хотя иногда в переводной инопрессе встречаются такие наивные материалы. Не лживые, я подчеркиваю, а такие наивные, такие поверхностные.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, люди приезжают и со сторонней точки зрения, не вникая в детали…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вы спросили, я ответил.

И.ВОРОБЬЕВА: Я вам могу сказать, что пока вы рассказывали об опыте своих друзей, которые смотрят чужой телевизор, ваш график, график кардиограммы, точнее, полз уверенно вверх…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Но как только я упомянул «Эхо Москвы», он тут же упал.

И.ВОРОБЬЕВА: Да, конечно, сейчас он в минусе, буквально сразу после этого слова. Очень много вопросов по поводу закона о полиции. Причем пишут не только люди, которые не имеют отношения к правоохранительным органам, но также и те, кто имеет отношение. Вот тут нам пишет человек, который представился так – я не знаю, правда это или нет, - представился одним из сотрудников прокуратуры, сказал, что это все чудовищно, что на местах реформа приобрела какие-то жуткие формы, сокращается кадровый состав сотрудников, службы ППС, ОДН, ОУР, УУМ (я не знаю, что это такое), оптимизируют районные ОВД, сливают в одно. В общем, пишет человек в ужасе. Вот это все так будет?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Смотрите – на моей памяти принималось несколько законов серьезных, глобальных, и реакция очень многих людей была от восторга – «ну вот, теперь все будет прекрасно», до – «ну вот, теперь все развалится». Значит, это вопрос психотипа конкретного человека, его восприятие. Ситуация с милицией – беда. Ну, реальная беда. Это все понимают, все знают. Мне недавно один отставной высокопоставленный чин МВД, он ушел оттуда, рассказал, что недавно он встречался со своими друзьями, приезжавшими в Москву, и вот в одной из центральных областей России, по распоряжению начальника ГУВД, ППС не выдают оружие. Они выходят на работу со свистками и с дубинками. Зарплата у ППСников в этом регионе – 6500. Угадайте, почему им не выдают оружие.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну давайте угадаю. Как в анекдоте: «Выдал оружие, думал – крутись, как хочешь».

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да. Потому что количество случаев угрозы оружием при ограблении со стороны сотрудников ППС стала зашкаливать. Не применения, а угрозы оружием. Поэтому они решили перестать выдавать оружие.

И.ВОРОБЬЕВА: Кардинально.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Кардинально, да. Ну вы понимаете, что это уже все, это уже катастрофа. Причем я сейчас не обвиняю ни этих ППСников, поскольку у них зарплата 6500, ни их начальство, которое хоть что-то более-менее разумное сделало. Но, с точки зрения интересов страны и нашей с вами, Ира, безопасности, катастрофа! Поэтому я думаю, что закон о полиции может оказаться чрезвычайно полезным и важным. Причем он нашу жизнь кардинально может изменить, ощущение по жизни. Причем в течение буквально двух-трех лет. То есть это не где-то там светлый коммунизм в 80-м году, уже теперь в 2080-м, а просто очень быстро. Как в свое время, когда вводили службу судебных приставов. Никто же не верил, что это будет работать. Тогда бандиты исполняли решения. За 50% исполнялось любое решение. Когда стали вводить службу судебных приставов, говорили – «А, это все пустое». Через два года бандиты потеряли рынок практически все. От чего это зависит? Да, по тексту принципиальной, кардинальной, концептуальной разницы между законом о полиции и законом о милиции нет, об этом я говорил. Я не знаю, хорошо это или плохо. Жизнь покажет. Вопрос вот в чем: для чего закон принимался? Вам никто честно не скажет, для чего его принимали. Поэтому я могу только поделиться своими соображениями. Это новая некая такая отсечка, некая новая реперная точка, и сам факт принятия закона дает возможность провести кадровую чистку, потому что все выведены за штат. Это более миллиона человек. Уволить всегда трудно, а не взять выведенного за штат проще пареной репы. Это первый шаг. Это такая многоходовка, с моей точки зрения. Шаг второй: в законе появились новые требования по приему на работу. Психолог, детектор лжи. А когда я предоставляю анкетные данные, которые у меня чистые, нет судимостей, есть такое-то образование, то поди меня не прими. По какому основанию? Формально. А когда есть психолог и детектор лжи, особенно психолог, отказ в приеме очень простой: не прошли психологический тест. Ну не понравился психологу. Вы скажете – у него субъективизм. Да, конечно. Конечно. А что, это плохо? Что, Венедиктов на радиостанцию принимает по анкете?

И.ВОРОБЬЕВА: Знаете, как-то не знаю, честно говоря. Но вопрос в другом. То есть таким образом хотят отсечь евсюковых?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Отсечь евсюковых – это просто впрямую. Ну и вообще поговорить – а зачем идешь работать. Шаг третий: если на этот закон не найдут денег, много денег, все впустую. Потому что когда на четыре вакантных места два хулигана со школьным дипломом, где сплошные «тройки», то, хошь не хошь, но одного ты на работу примешь. И чего от него ждать потом, когда ему дали просто дубинку, даже не беру пистолет, уже понятно. А когда у тебя на 4 места 16 человек, из которых 10 с высшим образованием, а шестеро прошли армию, дослужились до лейтенантов и решили просто осесть на какой-то территории, то выбор у тебя есть. Первое. Второе: зарплата у лейтенанта, начинающего службу, 1000 долларов, 35 тысяч рублей, даже 1000 евро, я бы сказал, скорее уже. Это уже чего-то. А плюс социальный пакет. А плюс очередь за проходной, что называется, когда на мое место очередь стоит. И вот тут-то с меня уже можно спрашивать. И вот это вот то, как мне кажется, то финальное положение на доске, ради которого делаются первые два шага.

И.ВОРОБЬЕВА: Хорошо, давайте допустим, что денег нет.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Тогда все будет бесполезно. Бессмысленно. Если на этот закон не будет дано необходимое количество денег, все бессмысленно. Но, Ира, посмотрите – по-моему, когда Сердюков года четыре тому назад начинал реформу вооруженных сил, чего там писали те, которые на земле проработали по 10 лет, как этот прокурор? Все, развал, кранты, и прочее. Что-то сегодня эти разговоры поприутихли. Я не скажу, что прошли совсем, но поприутихли. Из армии люди тогда бежали. Сегодня, при том, что, насколько я знаю, Сердюков хочет еще больше поднять зарплату в армию, но даже при сегодняшнем уровне зарплаты что-то из армии не бегут лейтенанты, майоры и полковники, а что-то даже наоборот. Прекратили прием в военные училища, потому что хватит офицеров. Какой крик поднялся? То есть люди хотят, да? Короче говоря, любая реформа не может быть безболезненной. Любая. А тем более серьезная. А то, что милиция-полиция требует не просто серьезной, а кардинальной реформы, сегодня, по-моему, согласны все. Поэтому она будет болезненной и пройдет успешно только в том случае, если хватит политической воли, первое, и второе – если на это реально будут выделены деньги.

И.ВОРОБЬЕВА: Тут у меня много вопросов, но первый вопрос – кто, условно, следит за тем, как эта реформа проходит? Вот смотрите, почему я спрашиваю. Вот эта история с сотрудником московской милиции Артемом Чарухиным, который недавно сознался в суде, что написал под диктовку ложный рапорт о задержании Ильи Яшина. История, когда его уволили. И вот сейчас в ГУВД Москвы говорят, что якобы есть некое доказательство, что было давление на этого милиционера. Но вопрос-то не в этом. Вопрос в том, что если этого молодого человека уволили, то почему не уволили его начальника?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ира, а теперь вопрос. А можно я вам вопрос задам?

И.ВОРОБЬЕВА: Вот это очень странно, вообще-то, да.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вы не следователь, поэтому не можете сказать, что вопросы здесь я задаю. А вот серьезный вопрос. Скажите мне, пожалуйста, есть две версии. Версия первая: что этого сержанта уволили за то, что он написал ложный рапорт. Версия вторая: его уволили за то, что он в суде признался, что он написал ложный рапорт. Приказа об увольнении пока мы не видели. Как вы предполагаете, за что его уволили?

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, знаете, если исходить из версии ГУВД Москвы, то его уволили за то, что он что-то там не контактировал с начальством, какая-то такая история.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет такого основания для увольнения. И это в приказе записано быть не может.

И.ВОРОБЬЕВА: Нет, ну послушайте, если его уволили за то, что он написал неправду в протоколе сам, получается, что его уволили правильно.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да, мы одобряем это увольнение.

И.ВОРОБЬЕВА: Конечно. Потому что человек написал неправду. Но…

М.БАРЩЕВСКИЙ: А если его уволили за то, что он сказал правду, то мы не одобряем его увольнения.

И.ВОРОБЬЕВА: Нет, не одобряем.

М.БАРЩЕВСКИЙ: А как быть с тем, что он сказал правду о том, что он написал неправду?

И.ВОРОБЬЕВА: Нет, он сказал не так, Михаил Юрьевич, если уж мы до мелочей пошли. Он сказал, что ему приказали написать. Он обязан исполнять приказы вышестоящего начальства.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Только законные. Он обязан исполнять только законные приказы. А мораль сей басни такова, и не для него, а для всех остальных: когда ты исполняешь незаконный приказ, ты всегда окажешься крайним. Не начальник, а ты, который исполняет незаконный приказ. Вот об этом надо помнить. А вот если бы он отказался писать неправдивый рапорт, ну, предполагая, что рапорт неправдивый – мы же на «Эхо Москвы» находимся, так вот, если мы предполагаем, что он написал неправдивый рапорт, если бы он отказался это делать, его бы не уволили.

И.ВОРОБЬЕВА: Вот в этом я очень сильно сомневаюсь, Михаил Юрьевич.

М.БАРЩЕВСКИЙ: А невозможно. Побоятся.

И.ВОРОБЬЕВА: Хорошо. Каковы инструменты дотянуться… Давайте представим, что он под диктовку писал – каковы инструменты дотянуться до того человека, который якобы ему говорил написать?

М.БАРЩЕВСКИЙ: А с ним будет то же самое. Вопрос времени. Если сержанта уволили сегодня за это, то с тем это произойдет через полгода или через год. Я вам скажу, Ира, мне уже очень немало лет, и я понял одну такую забавную штуку. Я даже в одной из своих повестей это написал, а потом одна коммерческая структура у меня своровала этот слоган и использовала в качестве рекламы себя. Честно жить выгодно. Подчеркиваю – не правильно, а выгодно. И вот почему. Дело все в том, что когда ты исполняешь незаконные или «косые» приказы, то на какое-то количество времени твоему начальнику это нравится. Но твой начальник же не дурак. Он же прекрасно понимает, что ты человек без чести. И при первой возможности он сам от тебя избавится, как только ему будет не нужен послушный исполнитель, он от тебя сам избавится. Если он умный. А если он дурак, то, извините, выполнять незаконные приказы дурака, ну это точно себе дороже, потому что он тебя подставит.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну вот смотрите, если мы будем говорить о том, как они будут приходить и становиться полицейскими, то вот Михаил спрашивает: «Что, полицейские тоже будут фальсифицировать протоколы и рапорты по приказу или без?» Имеется в виду, фальсифицировать не только их, но и документы о приеме на работу, например.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, ну фальсифицировать документы о приеме на работу сегодня совершенно бессмысленно, у нас депутатов полномочий за это лишают, министром снимают, зам министров, губернаторов увольняют за сфальсифицированные документы. Это не вариант. Идеальной полиции у нас не будет. Но хорошая полиция может быть.

И.ВОРОБЬЕВА: Вот так. Продолжим о полиции буквально через несколько минут.

НОВОСТИ

И.ВОРОБЬЕВА: Это программа «Особое мнение», мы продолжаем говорить с Михаилом Барщевским о полиции и не только о полиции. Вот какой у меня вопрос от пенсионера из Москвы, долгий вопрос, я его очень коротко сформулирую. Он приводит в пример два судебных иска. Первый – это судебный иск Тимченко к Немцову и Милову за то, что они там написали в своей книжке. И второй иск – тех же людей практически, только еще Рыжкова, к Владимиру Путину. И он спрашивает, зависит ли мнение высказанное, подсудность этого мнения, от личности, которая это мнение высказала.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, не зависит. Я думаю, что там дело в другом. Я совершенно не собираюсь оценивать одно решение и перспективы по второму делу, но по праву, по закону, человек имеет право сказать свое мнение. Нет проблем. И за мнение судить нельзя. Человек отвечает за утверждение о факте. То, что я видел в СМИ, вот те фразы, которые по иску Тимченко суд признал недостоверными, это были не мнения, а это были утверждения.

И.ВОРОБЬЕВА: Тонкая грань.

М.БАРЩЕВСКИЙ: По крайней мере одну фразу я помню. «Такой-то был никем, а стал миллиардером». Это не мнение. Это утверждение. Это не мнение, Ира, поверьте мне…

И.ВОРОБЬЕВА: Хорошо, давайте мы сначала процитируем Владимира Путина.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Подождите, я сейчас про тот иск. Это не мнение, это утверждение. И насколько оно соответствует действительности, я не берусь судить. Может быть, на 100%. Но это утверждение. И в суде в этой ситуации произнесшему эту фразу надо доказать, что это утверждение соответствует действительности. Мнение – та же фраза, я очень просто скажу: по моему мнению, раньше он был никем, а сейчас, кажется, стал миллиардером. Или – сейчас, говорят, стал миллиардером. Вы улыбаетесь, я понимаю. Это наше юридическое крючкотворство. Извините. Но вот эта вот фраза – это будет мнение. Ее вообще в суде оспорить нельзя.

И.ВОРОБЬЕВА: Процитировать вам Владимира Путина, который назвал эти фамилии оппозиционеров и сказал «которые поураганили в 90-е» и так далее, то есть обвинил их в том, что они «ураганили» в 90-е и наворовали много денег. Это мнение или утверждение?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Это утверждение. Вопрос теперь в том, признает ли суд… Первое – это должно быть утверждение. Второе – оно должно быть не соответствующим действительности. И третье – оно должно быть оскорбляющим честь и достоинство. Вот теперь вопрос в том, признает ли суд слово «поураганили» оскорбляющим честь и достоинство.

И.ВОРОБЬЕВА: Не, ну там еще другие слова были. Ну, в общем, мы будем следить.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Любое утверждение о чем угодно – это то, что может быть предметом судебного рассмотрения. Любое мнение, личная позиция не может рассматриваться как предмет иска о защите чести и достоинства.

И.ВОРОБЬЕВА: Давайте я теперь уже покрючкотворствую. Если я перед тем, как высказать что-то, скажу «по моему мнению», то это…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Свободен.

И.ВОРОБЬЕВА: То есть это меня освобождает от ответственности?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да.

И.ВОРОБЬЕВА: Я буду пользоваться, спасибо.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Наша передача как называется? «Особое мнение». И никаких исков в суде.

И.ВОРОБЬЕВА: Конечно. Так, тут у вас спрашивает еще по поводу штрафов за взятки. А, не штрафов, прошу прошения. Спрашивает студент из Москвы, как вы относитесь к тому, что возможно уголовное наказание за лжесвидетельство? В уголовном, гражданском или арбитражном суде гражданин может быть наказан штрафом от 1000 до 1500 рублей. А вот милиционеров – опять к милиционерам возвращаемся, - которые вот, по мнению некоторых людей, лжесвидетельствуют, даже штрафом наказать невозможно, они могут понести только дисциплинарное взыскание.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я думаю, что это только мнение того, кто спросил. Я не знаю в законе оговорки, которая освобождает сотрудника милиции от уголовной ответственности за лжесвидетельствование. Нет там такого.

И.ВОРОБЬЕВА: То есть в независимости?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Конечно. В отношении административной ответственности боюсь сказать. Не помню. Но в отношении уголовной – абсолютно точно. Да и, кстати, довольно много милиционеров село за лжесвидетельствование за последнее время.

И.ВОРОБЬЕВА: Очень много вопросов задают про Алексея Навального. В связи с тем, что Следственный комитет отменил постановление об отказе от возбуждения дела против него. Я не буду вдаваться в детали. Но вот какие две новости – они действительно в лентах шли буквально рядом. Возбуждают опять дело против Навального, при этом средняя взятка московского чиновника в прошлом году составила более полумиллиона рублей. Я напомню, что Алексей Навальный – человек, который, собственно, борется с коррупцией. И он, и адвокаты говорили о том, что то, что они опять возбудят дело, это было, в общем, делом времени. Вот вы как оцениваете деятельность Навального?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я знаю только один эпизод деятельности Навального. Прошу прощения, просто не очень внимательно слежу. Это по поводу Транснефти. Навальный тогда опубликовал эту информацию. К его чести надо сказать, что он никогда не пытался сказать, что он первым это сделал. Он просто сделал публичной, известной и гласной информацию, которую раздобыла, разузнала, открыла Счетная палата.

И.ВОРОБЬЕВА: Да, за несколько лет до этого.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да. Поэтому я считаю, что деятельность Навального, не лично его, а людей, которые этим занимаются, является чрезвычайно важной и полезной, потому что, если мы говорим о борьбе с коррупцией, то там есть несколько элементов обязательных, с моей точки зрения, но одним из них я всегда называл свободные СМИ. Без свободных СМИ ничего в борьбе с коррупцией не получится. Ровно как и с реализацией закона о полиции. Мы живем в информационном обществе, и недопонимание значения четвертой власти, а объективно СМИ стали четвертой властью, если только все другие ветви власти более-менее выстроены по вертикали в любой стране, не только у нас, есть определенная субординация, дисциплина, курс один, после выборов он может поменяться, но между выборами курс один, то СМИ всегда разновекторны – есть левые, есть правые СМИ и так далее, а население уже делает выводы, прочитав и левые, и правые газеты, смотрят левые и правые передачи, так должно быть.

И.ВОРОБЬЕВА: А, так должно быть.

Ю, Поэтому я считаю, что любая деятельность в СМИ, публикующая проверенную, подчеркиваю, достоверную информацию, заслуживает всяческого поощрения и защиты. Любая клевета в СМИ, публикация жареных сенсаций, не проверенных, заслуживает наказания.

И.ВОРОБЬЕВА: Вот смотрите, хочу спросить про законность схемы. Навальный, понимая, что ему нужно расширять свою деятельность, объявил в интернете сбор средств на свой сайт rospil.info, просто чтобы люди перечисляли деньги на определенный счет в интернете. Соответственно, эти деньги пойдут на зарплаты некоторым сотрудникам, юристам и так далее. Это законно? Вот я хочу, например, взять себе двух сотрудников. Я пишу в интернете: ребята, вы можете скинуться мне на этот счет? Я эти деньги отдам сотрудникам, все в белую, я все публикую, все до последнего рубля вам отчитаюсь.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Знаете, очень хороший профессиональный вопрос. Потому что первое, что приходит в голову: это юридически что будет, добровольное пожертвование?

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, судя по всему, да.

М.БАРЩЕВСКИЙ: С налогами сразу. Все под налоги. Я, простите, радиослушатели, рассуждаю вслух, не готов к этому вопросу. В принципе, а почему нет? Препятствий не вижу. Потому что то, что там Мавроди в интернете собирал, это какой-то такой паллиатив банковской деятельности. Это незаконно. А если я хочу собирать пожертвования на операцию ребенку, я имею право. Если я хочу собирать пожертвования на создание какой-то общественной структуры, я не помню… То есть, если структура носит террористический характер, понятно, что нельзя. Если она направлена на информационную деятельность, нет, у меня навскидку никаких возражений… Юридических препятствий не вижу. Ну понятно, надо зарегистрировать будет эту организацию, надо будет, повторяю еще раз, быть очень четким с налогами. Но так я как-то…

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, будем надеяться.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет аргументов против.

И.ВОРОБЬЕВА: И хочу спросить про те новости, которые пришли, пока мы с вами сидели в эфире. Собственно, про Финляндию. Вот сайт kavkazcenter, сервер которого, собственно, находится в Финляндии, он недавно опубликовал обращение Доку Умарова по поводу взрыва в Домодедово. Финляндия говорит о том, что у них нет законов, которые позволяли бы закрыть этот сайт.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Знаете, вот тут я злиться начинаю. Давайте представим себе – мы с вами сегодня немножко фантазируем периодически, - что это был бы сайт Аль-Каиды с информацией о готовящемся взрыве в Нью-Йорке, как вы думаете, финны быстро бы нашли закон, позволяющий им закрыть такой сайт?

И.ВОРОБЬЕВА: Вопрос.

М.БАРЩЕВСКИЙ: У меня нет вопросов. Быстро бы нашли.

И.ВОРОБЬЕВА: У меня вопросы остаются все еще.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вопрос в том, что вот есть представление о том, что существует международный терроризм – это когда гибнут в Бельгии, в Америке, в Испании, а когда гибнут в России наши сограждане, это не международный терроризм, это внутренняя проблема России.

И.ВОРОБЬЕВА: Это было особое мнение Михаила Барщевского. Спасибо большое, Михаил Юрьевич, спасибо нашим слушателям. Всего доброго, до свидания.