Александр Маленков - Персонально ваш - 2018-01-10
10.01.2018
Подписывайтесь на YouTube-канал
«Эхо Москвы»
А. Нарышкин
―
15 часов и 6 минут в российской столице. Всем здравствуйте! В эфире «Эха» Алексей Соломин и Алексей Нарышкин. Привет.
А. Соломин
―
Приветствую.
А. Нарышкин
―
Наш гость – Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim». Приветствуем вас.
А. Маленков
―
Добрый день.
А. Соломин
―
Добрый день. Я хочу напомнить нашим слушателям, что у нас идет Ютюб-трансляция на основном канале «Эхо Москвы». Вы можете писать в чат и задавать свои вопросы. Кроме того, на телефон +7 985 970 45 45, это СМСки. Аккаунт @vyzvon в Твиттере. И сайт echo.msk.ru, там есть форма для отправки сообщений. Вот, знаете, у нас обычно в Новый Год люди куда-нибудь уезжают, а сейчас я заметил тоже многие уезжают уже после Нового Года куда-нибудь на Гоа, в Таиланд.
А. Маленков
―
Растет сознательность и благосостояние граждан. Тот, кто может уехать после каникул, значит это люди просто могут себе позволить, не работать.
А. Соломин
―
А у вас многие так вот знакомые?
А. Маленков
―
Все больше у меня фрилансеров знакомых, поскольку их вообще все больше. Люди, которые сами определяют, когда у них воскресенье, когда понедельник, когда праздник, когда будние. Конечно, намного приятнее ровно в то же место приехать после каникул, потому что там втрое меньше людей. Я вот сам был в Сочи патриотично, сейчас пытался кататься на лыжах, но это очень тяжело. Ну, это дорого. Ну как, это не дороже, чем в Европе, хотя и не дешевле, но народу очень много. То есть, не знаю, добровольно или принудительно невыездных, но, в общем, трудно кататься. И все говорят, зачем вы приехали в каникулы, приезжайте после каникул, вот у нас будет хорошо.
А. Соломин
―
Когда у нас мертвый сезон будет, как раз нам нужно будет на что-то жить, пожалуйста, приезжайте после.
А. Маленков
―
А что, для горных лыж мертвый сезон – милое дело, это значит, никакого народа на склонах, все работает.
А. Нарышкин
―
А, если накроет внезапно лавина – никто тебя не отыщет.
А. Маленков
―
Все там работает.
А. Соломин
―
И бигфуты спокойно ходят, никто им не мешает. Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim», я напомню. Естественно, мы не можем обойти вниманием наверно одну из главных тем, связанную, в частности, с вопросами секса, сексуальности. Это вновь возникшая тема харрасмента уже в виде Катрин Денев, которая возмутилась, я бы даже так сказал, вот этой кампанейской историей с…она даже это сравнила с охотой на ведьм.
А. Маленков
―
Не она первая, да.
А. Соломин
―
Как вы думаете? Ее многие поддерживают, на самом деле.
А. Маленков
―
Я вообще-то ждал наконец какого-то голоса разума, потому что это кампанейщина, борьба с вайнштейновщиной нарастала и, не видя сопротивления, уже давно вышла за какие-то рамки разумности, давно уже покоряла вершины абсурда. И все боялись явно. То есть, даже кто-то там попытался подать голос против, призвать, Морриси, потом как-то стушевался и сказал, что нет, он передумал, он тоже за все хорошее и против всего плохого. И вот помощь пришла откуда не ждали, наконец, из Франции. И, что очень важно, это женский голос. И даже не одиночное. А, насколько я понимаю, 100 женщин под предводительством Катрин Денев как-то призвали свериться с реальностью. И, заметьте, Франция. Насколько это противоположная вещь, католическая противоположность этой пуританской культуре.
А. Нарышкин
―
Столкновение цивилизаций.
А. Маленков
―
Да, да, это столкновение культур, потому что всегда секс в пуританской, англо-саксонской культуре, в американской был очень проблемным явлением и так толком спокойно к нему не научились относиться. То есть, это была либо сексуальная революция, либо запреты, либо травля. Насколько это всегда легче было в романских странах, в католических странах, в южно-европейских странах, Франция, Италия, Испания. Там довольно трудно это представить.
А. Соломин
―
Ну, смотрите. Тут ведь другая, как мне кажется, проблема сейчас несколько сместилась, но изначально она была в чем? Казус Вайнштейна он не столько в том, что человек позволял себе достаточно хамское обращение с женщиной, сколько он, человек властный, а его жертвы, как правило, почему они жертвы, потому что они – люди неизвестные, люди, которым он открывал определенные двери. То есть, это взаимоотношение человека с властью и человека…
А. Маленков: Я ждал голоса разума, потому что борьба с вайнштейновщиной уже давно вышла за рамки разумности
А. Маленков
―
Понятно, да. Тут есть некий диапазон мнений, мне кажется, каждый должен себе выбрать. То есть, есть крайнее мнение, что он их не принуждал физически – если ты не хочешь вступать, расплачиваться, грубо говоря, за свои карьерные успехи интимными своими частями тела и услугами, иди спокойно, свободно, тебя никто не держит, иди в соседнюю дверь, в другую студию. Я с многими актрисами на эту тему говорил и все такие – «а чо она не ушла-то?». Он ее позвал в номер и начал приставать. Ну, не нравится - хлопни дверью, тресни его по роже и уйди. Нет, они оставались. И получали эти роли. А, потом, через долгие годы вдруг вспоминали об этом.
А. Нарышкин
―
То есть, если ты остаешься, тогда не вспоминай через 30 лет, что к тебе потный Вайнштейн приставал?
А. Маленков
―
В каком-то смысле они добровольно это делали. Они делали этот выбор, давайте так.
А. Нарышкин
―
Они нарушают условие соглашения. В некотором смысле.
А. Маленков
―
Ну, его не было и, конечно, не хорошо. Для меня, я считаю, это морально неправильно делать, это плохо. Много есть вещей, которые плохо, но нельзя запрещать законодательно. Нельзя ругаться матом перед детьми. Кто это делает – он неправильно делает. Ну, что это, запретить судом? Это глупо. Вот так же нельзя пользоваться служебным положением для принуждения женщин или, неважно, людей к сексуальной связи. Это нехорошо. Но, опять же, ты не физически. Вот когда, грубо говоря, тебя насилуют. Вот есть факт физического насилия – все, вот оно преступление. Так и непонятно, с чем мы имеем дело здесь. Ни одного приговора суда. Суд, по-моему, как-то медленно сейчас идет.
А. Соломин
―
Расследование есть, да.
А. Маленков
―
Расследование. Я не очень понимаю, что инкриминируется, нарушение какой статьи. Насилие? Потому что, харрасмент – это все-таки не уголовно пока наказуемая вещь. И, вообще, не очень понятно, что это. А то, что это все выродилось в принципе в преследование как-бы сексуальное… Катрин Денев, собственно, о чем говорит? Что война идет не с харрасментом, а вообще с сексом как таковым. То есть, с интимными связями между коллегами.
А. Нарышкин
―
Цитату приведу: «Изнасилование – это преступление. Но настойчивые или бестактные ухаживания – нет». Говорится в этом письме.
А. Маленков
―
Голос разума.
А. Нарышкин
―
Авторы считают, что «данная кампания является пуританством, а право мужчин приставать к женщинам является неотъемлемой частью сексуальной свободы».
А. Маленков
―
В общем-то, так же, как и их право реагировать на эти приставания как они считают нужным. Другое дело, если тебе…Я не знаю, все мы были в этой ситуации. Ты подходишь к девушке, начинаешь с ней заигрывать, что-то ей говорить. Она говорит: «Молодой человек, вы мешаете отдыхать». Вот дальше уже начинается интересная дилемма.
А. Нарышкин
―
Как Александр Маленков себя в последний раз в такой ситуации вел?
А. Маленков
―
Зависит от градуса, конечно. Но, в общем, иногда это тебе придает силы, азарта. Ты думаешь, ага, она еще не знает своего счастья, и тогда только с 3-го раза ты идешь не мешать отдыхать. Иногда с первого раза понимаешь.
А. Соломин
―
А некоторые девушки любят, чтобы их добивались.
А. Маленков
―
Вот этом-то и парадокс. Вот у меня была мысль, как-то разделить женщин, какой-нибудь значок придумать вот тем, кто против, значит, «ко мне не надо приставать». Все, никто не будет, потому что другие девушки ущемлены, потому что им нравится эта часть действительно сексуального поведения, естественного.
А. Соломин
―
Что он не сдался. Что он продолжил.
А. Маленков
―
Ну, вот, кокетство, да. В начале она такая, попреследовали чтобы ее, чтобы подобивались, чтобы она поотказывалась, чтоб кто-то понастаивал.
А. Нарышкин
―
Мне кажется, значок могла бы разработать студия Артемия Лебедева, вполне. Они такие вещи любят.
А. Маленков
―
К сожалению или к счастью, это вопрос не стоит остро.
А. Нарышкин
―
Мы в этом вопросе ближе к американцам, к французам или у нас свой путь?
А. Маленков
―
Я думаю, мы ближе к французам. Есть, конечно, у нас большое уже феминистическое сообщество. Нам вот, троим мужчинам, немножко трудно об этом говорить, примерно, как немцам рассуждать о евреях. Ну, конечно, был геноцид, был Холокост, но давайте разбираться. Это уже заранее все обречено на какое-то «а, фу, ужас». То есть, желательно, призвать разумных женщин к этой дискуссии, потому что мы априори здесь предвзяты. Как только мы слабый голос подаем в защиту здравого смысла в этой дискуссии, мы выглядим как шовинистические самцы, которые боятся, что у них отнимут их доминирующую свободу.
А. Соломин
―
Да. И боятся стать жертвами этой кампании. Я как раз, когда вы сказали, что это уже превращается в такой наезд на сам флирт, не борьба с преступлениями сексуальными, а борьба с сексуальностью, я подумал вдруг, что ведь изначально кампания тех же актрис, которые выходят на Золотой глобус в черных платьях, как мне кажется, она не столько против сексуальных отношений, вида сексуальных отношений, вида флирта такого, сколько против устоявшейся этой ужасной традиции, когда люди получают роли за сексуальные отношения. То есть, за то, как устроена эта система, а не за то, что человек подобным образом себя ассоциирует.
А. Маленков: Мужчины и женщины никогда не будут равными в силу своей природы. Но они должны быть равноправными
А. Маленков
―
Да, в том то и дело, что изначально это более-менее здоровый посыл как-то сделать этот кинобизнес, отношения вообще мужчин и женщин более открытыми, более равноправными. Тут важно отличать равенство от равноправия, потому что мужчины и женщины никогда не будут равными в силу своей разности, своей природы. Но они должны быть равноправными. Так вот, посыл здоровый. Другое дело, что все выродилось, как бывает с такими большими кампаниями, в абсурд. Я читал, я могу даже процитировать через несколько минут, у меня записано. В общем, что сейчас происходит в Голливуде, там пишет репортер. Люди боятся закрывать двери во время переговоров в комнату, чтобы все видели.
А. Нарышкин
―
Чтоб никто ничего не подумал.
А. Маленков
―
Они перестали при встрече обниматься, целоваться, такие символические объятья.
А. Нарышкин
―
Сейчас у нас в России?
А. Маленков
―
Нет, в Америке. То есть, все немножко в ужасе. Все мужчины чувствуют себя заранее виноватыми, особенно белые мужчины. То есть, некий такой первородный грех навис над всеми. И все не понимают, как делать бизнес, все увольняют молодых секретарш, которые от этого тоже не очень довольны, потому что все просто боятся. Уже нельзя ничего. То есть, мы так резко возвращаемся во времена расцвета пуританства, в какое-то начало Реформации, когда Лютер запрещал смеяться, запрещал зеркала, запрещал женщинам краситься. И какой-то такой, знаете, вдруг неожиданный протестантский шариат уже начинает мерещится в этом всем. В общем, какое-то принятие все-таки тела и инстинктов в характерное романским культурам мне представляется более здоровым в этом смысле.
А. Соломин
―
У нас, кстати, есть свой пример кампаний, которые появляются точно так же на основе одного случая и могут перерасти в какого-то монстра. Например, помните случай с новоуренгойским подростком, который вышел в Бундестаге, выступил и произвел, тут как будто бомба взорвалась. Было, кстати, нечто похожее, потому что, то, о чем говорили потом, сильно отличалось от первых слов недовольства этим выступлением.
А. Маленков
―
Вы замечаете, что это все в рамках такой общей какой-то парадигмы обиженности? То есть, люди побросали все дела, никто ничего не делает, события все по поводу того, что кто-то что-то сказал и кого это обидело. Хотя, в принципе, обижаться – это, в общем-то, не самая достойная реакция и эмоция.
А. Соломин
―
Непродуктивная.
А. Маленков
―
Сейчас транслируется такой посыл, что обидься, поищи на что обидеться, если можешь – обижайся. Ты как-то возвышаешься. Мне кажется, нужно до последнего стараться не обижаться. Вот тебе показалось что-то обидным, ну потерпи, ну не надо. Вот, если уж совсем не можешь, если ты чувствуешь, что ты ни есть, ни спать не можешь, тебя это оскорбляет до невозможности, заяви об этом. Но, если можешь, особенно это касается, конечно, юмора. Это продолжение наше уже. То есть, обижаться на шутки. Это противоречит самой концепции юмора, потому что юмор это всегда как-то утрирует. И, в общем-то не может быть совсем безобидным, это тогда не юмор. И все идет к тому, что как бы вообще шутить не надо.
А. Соломин
―
Подобные панчи – это же хороший повод посмеяться над собой, для человека, в адрес которого эта шутка произнесена.
А. Маленков
―
Но все меньше людей, которые готовы посмеяться над собой. Все очень серьезно стали к себе относиться.
А. Соломин
―
Но это ведь их не красит, если человек не может с юмором к этому отнестись, значит…
А. Маленков
―
Зато представляете, какое паблисити. Вот он обиженный, вот он судится.
А. Нарышкин
―
Слушайте, история с ТНТ и ингушами, которые обиделись. А кто тут хуже выступает? Те самые люди, которые приезжают к офису ТНТ или ТНТ, которое говорит: «Ладно-ладно, все, извините»?
А. Маленков
―
ТНТ совершенно разумно себя ведет, потому что, учитывая, что в общем-то законы у нас работают плоховато и судебная система тоже хромает наша на четыре лапы.
А. Нарышкин
―
Так они извиняются и все. Получается, это матрица для всех следующих случаев. Значит, ингуши, буряты, русские они могут тоже в следующий раз тоже цепляться к Александру Маленкову, к кому угодно, к Соломину, если он пошутит.
А. Маленков
―
Но кто, собственно, должен лечь на амбразуру и сказать кавказцам, что нет, я не буду извиняться, рискуя, в общем, получить железным прутом по голове и остаться правым, конечно, но с пробитой головой. Почему мы должны этого требовать от людей? В общем, конечно, героичнее было бы не извиниться и пойти на принцип.
А. Нарышкин
―
То есть, лучше, например, если ты занимаешься, криво, может быть, скажу, юмором и шутишь про национальности, то лучше пошутить и сразу извиниться? На всякий случай.
А. Маленков
―
Нет. Смотря, какие у тебя задачи в жизни и какой у тебя темперамент. Если для тебя это дело жизни и вот ты хочешь быть экстремалом. Если ты принципиальный человек, то ты будешь получать, но отстаивать принципы. Либо ты компромиссный человек и тогда тебе легче живется. Каждый выбирает сам. Кто мы такие, чтобы осудить ТНТ в этой ситуации?
А. Маленков Мы возвращаемся во времена расцвета пуританства. Неожиданный протестантский шариат начинает мерещиться
А. Нарышкин
―
Но расширять список табуированных тем это тоже, наверное, не выход?
А. Маленков
―
Нет, не выход. Но, опять же, кто-то должен тогда лечь на эту амбразуру. Вот кто? Вы готовы сами? Ну вот. Ждем героев.
А. Соломин
―
Наш номер +7 985 970 45 45. Я вернусь на секунду к Золотому Глобусу. Собственно, вся эта кампания, черные одежды в знак против харрасмента, наш обозреватель Матвей Ганапольский, например, увидел в этом, в общем, долю пиара собственного и, насколько я понял его блог на сайте «Эхо Москвы», вы можете его пройти и прочитать, его это несколько удивляет, потому что, вроде кампания справедливая и честная, но по сути она превращается в пиар самих себя на фоне этой истории. Вы согласны с этим?
А. Маленков
―
Знаете, есть такой аргумент сейчас в дискуссиях, как только кто-то говорит или делает что-то, всегда находится оппонент, который говорит: «Это пиар». Вот Навальный выступил – любой комментарий любого официального политика – «он себя пиарит». Такой железобетонный комментарий, что не возразить. Потому что, любая публичная деятельность в каком-то смысле пиар. Поэтому я не люблю просто этот аргумент, что «а, они себя пиарят». Люди как-то самовыражаются. Давайте обсуждать по сути их заявления, их позицию. Это такой переход на личности по большому счету – «да это они себя пиарят, давайте не будем воспринимать всерьез». Неспортивно. Я пока стараюсь вести внутри себя дискуссию по правилам белой риторики, «они себя пиарят» - это черная риторика. Конечно, все себя пиарят. Многие специально провоцируют какую-то суету вокруг себя. Это же американская поговорка – «нет плохого пиара…
А. Соломин
―
То есть, может быть, важно договорить, чтобы я неверно не интерпретировал Матвея Ганапольского. Для него эта ситуация несколько двуличная, потому что это те актрисы, которые работали с этими продюсерами и знали об этих сексуальных домогательствах сейчас в рамках кампании, в рамках кампании, в которой надо вести себя соответствующим образом, они играют совершенно другую роль.
А. Маленков
―
Они как бы такие жертвы, заложницы, которые вышли на свободу, они боялись, какой-то был негласный договор о неразглашении, какая-то страшная семейная тайна и они теперь от нее свободны, и они счастливы, наконец, сказать. Все это очень двусмысленно, все это, когда касается секса, все всегда становится двусмысленным. Поэтому, конечно, это двусмысленно все и странно.
А. Соломин
―
Павел из Москвы говорит, замечает: «Тут важнее не Франция, имея в виду Катрин Денев, а возраст Катрин».
А. Маленков
―
А что возраст? Ну, она заслуженная актриса, да. У нее много мужей режиссеров было. Кому, как не ей знать про отношения режиссеров и актрис. В общем, ничего плохого нет в том, что люди занимаются сексом, в том, что режиссеры спят с актрисами, то, что творческие люди как-то обмениваются энергиями. Главное, чтобы все было мило и по любви. Имеет ли она большее моральное право? Я не знаю. А, если б это была Моника Беллуччи или какая-то актриса в разгаре сейчас? Немножко тут такой момент – «дедушка старый – ему все равно», знаете. Ей нечего терять. Она уже вошла в историю, ей уже все равно, позовут ее в крупный проект, не позовут. Поэтому она может позволить себе быть честной
А. Соломин
―
Смотрите, Кевин Спейси ведь тоже уже вошел в историю. Это гениальный актер, это человек, которого знают решительно все, практически все, кто так или иначе увлекается кино. Но эта тема смогла его уничтожить. Он потерял все роли. Он ушел в какую-то реабилитационную клинику. Почему с ним? Почему его?
А. Маленков
―
Во-первых, мы говорим о Голливуде. Это сугубо голливудский феномен пока. Немножко мне кажется, еще в Англии. Но это плюс-минус одна среда. Европа пока не присоединялась к этому. И очень часто бывает, как крупные американские деятели культуры как, например, в случае с Романом Полански, который был обвинен тоже, кстати, в изнасиловании, сбежал в Европу. Точно также было с Чарли Чаплином. И прекрасно доживал, и творил в Европе, во Франции. И он до сих пор, между прочим, в розыске в США и не имеет права въезда в США. То есть, он может въехать, но его сразу арестуют. По-моему, там как-то поднимался вопрос о его помиловании.
А. Соломин
―
Его чуть не выдали, когда он в Швейцарию приехал.
А. Маленков
―
Да. Скорее всего, все эти ребята, сейчас придя в себя в клиниках, переедут в Европу и мы-таки увидим подъем европейского кино благодаря этому. Потому что, они талантливые люди и будут продолжать творить. Европа любит. Особенно Франция любит немножко пободаться с Америкой, по многим культурным вопросам противопоставляет. И американцы обожают шутить над французами, что они вечные предатели. И французы противопоставляют себя.
А. Соломин
―
Интересно, как вы думаете, а в России человек с именем значит больше, чем некая общественная ценность? Вот его удастся таким образом, если он сделает что-то нехорошее валить?
А. Маленков: У нас невозможно никого скомпрометировать за отсутствием такого общественного института как репутация
А. Маленков
―
У нас вообще нет понятия репутации, если вы заметили. У нас невозможно никого скомпрометировать просто за отсутствием такого общественного института как репутация. Ты предъявляешь золотой компромат, расписной, который в Америке, одна страница которого рушила бы карьеры. Человек, которому говорят: «Да это кто-то пиарится! Все, отстаньте!». И все такие, ну да, кто-то же пиарится. Мы видели какие-то бесконечные километры того, что делает, опять же, Навальный, какие-то там видеозаписи Жириновского в абсолютно двусмысленных ситуациях. Хоть кому-то есть дело? В нашей культуре, все-таки, у нас все еще сословное такое сознание, что люди, которые наверху, им позволено больше. «Ну, а что вы хотите? Они же депутаты, - любой средний человек вам скажет, - им можно, да, кто мы такие». Даже удивятся, что, если люди не пользуются своим служебным положением. «Ну, а что, ты б что ли не воровал?». Вот в этом все. «Ты б небось тоже себе позволял». У нас невозможно скомпрометировать никого.
А. Соломин
―
Это же делает совершенно бессмысленной работу тогда оппозиции, которая пытается на критике, ну, оппозиция всегда критикует. Таким образом, смысл ее деятельности отчасти теряется?
А. Маленков
―
Знаете, это как в фильме «Полет над гнездом кукушки», «я хотя бы попытался». Должен быть кто-то, кто хотя бы будет пытаться это делать.
А. Соломин
―
А вы чувствуете некую тенденцию, что все-таки есть определенный путь, что есть у нас возможность выйти из той жизни, в которой мы сейчас живем?
А. Маленков
―
История очень ускоряется, если вы заметили, то есть, в принципе, все идет по экспоненте, по параболе. Количество любых событий в течение года этого в разы больше, чем количество любых событий десятилетней давности. Научные открытия, какие-то прорывы, изменения любые. Поэтому, время меняется очень быстро. Моя сумбурная речь к этому. И все очень быстро поменяется, хотим мы этого или нет по совершенно не зависящим причинам, что все придет к более нормальному, европейской системе ценностей от нашей византийской. Я надеюсь.
А. Нарышкин
―
Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim», сегодня в программе «Персонально ваш». Алексей Соломин, Алексей Нарышкин ведут этот эфир. Вы можете смотреть его на нашем канале «Эхо Москвы» в Ютюбе. Сейчас послушаем новости и рекламу. Через 5 минут продолжим обсуждать другие резонансные и важные темы.НОВОСТИ
А. Нарышкин
―
15-35, продолжается эфир «Эха Москвы». Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim», у нас в студии. Вот, про обиды и про те случаи, когда, наверное, тоже обижаются, может быть, раньше времени. История шведской фирмы одежды «H&M», которая, вы знаете, выпустила каталог, где фотография, темнокожий мальчик, у него написано на худи «обезьянка».
А. Маленков
―
Да, «самая крутая обезьянка в джунглях». Этический парадокс. Значит, смотрите, совершенно безобидная фраза, там есть разные, я уверен, фразы. Если мы говорим о равноправии, то, значит, независимо от цвета кожи можно рекламировать на разных моделях разные совершенно продукты свои и разным людям носить. Поэтому, случайно, а это принцип равенства, распределив надпись среди детей моделей вдруг выясняется, что чернокожий мальчик модель получил себе худи с надписью про обезьянку. В ужасе снять с него – значит признать, что тут есть какой-то смысл, это расизм. Оставить его показать, что вот, у нас чернокожий мальчик с надписью «лучшая обезьянка леса» - тоже расизм. Тупик, понимаете. Этический тупик.
А. Нарышкин
―
Закрывать фирму. Больше не заниматься одеждой.
А. Маленков
―
Вообще непонятно, чего с этим делать. Есть выход, вообще, на всякий случай, никогда пока что не говорить об обезьянах, о бананах, о чем-либо, что в каком-то смысле может быть интерпретировано как расизм.
А. Нарышкин
―
Слушайте, а, может быть, я как бы не считаю себя расистом…
А. Маленков
―
Но…
А. Нарышкин
―
Может быть, проблема в том, что реагируют болезненно именно на темнокожих? Может быть, тогда идеальное решение для производителей одежды, с учетом того, какой может получиться хайп, не снимать чернокожих?
А. Маленков
―
Это расизм. Это намного расистее расизм, чем не снимать темнокожих.
А. Нарышкин
―
А что тогда делать? Тогда просто манекены.
А. Маленков
―
Вот мы имеем эти проблемы все. Нужно все сейчас делать нейтрально. Никак неокрашенно. То есть, это не должно быть культурно. Знаете, есть такое понятие «культурная экспроприация», сейчас тоже цветет бурным цветом в развитых странах. То есть, например, ты не можешь носить дреды, если ты не принадлежишь к этой культуре ямайской или хотя бы черной, кто носит дреды. Ты не можешь надеть сари, если ты не индус. Это в фэшн-индустрии сейчас такие бурные скандалы развиваются. Там звезды наряжаются в какие-то культурно окрашенные одежды и другие возмущаются, «вы не можете». Выход – абсолютно все делать нейтрально. То есть, например, я не знаю, футболку с Вагнером надо изымать из продажи, потому что вдруг ее наденут на еврейского мальчика, а Гитлер любил Вагнера, а это значит издевательство.
А. Нарышкин
―
В каталоге одежды мужчины и женщины, а где трансгендеры? Они могут обидеться.
А. Маленков: Все немножко идет к тому, что человечество само себя хочет стерилизовать
А. Маленков
―
Очень могут обидеться. Я вот тут думал, что вообще происходит сейчас. Мы боремся с природой. Это мне напоминает, как женщина завела котика и он такой хороший, пушистый, но он то дерет, то сбегает хочет размножаться, то метит, то царапается, он агрессивный. Почему? Потому что у него инстинкты. И идеальный вариант – это, конечно, стерилизовать. И вот все немножко идет к тому, что человечество само себя, особенно страдавшая от его негативных качеств человечество, женщины, хочет стерилизовать само себя. Вот, было бы идеально, если бы что-то у нас так отрезали, чтоб мы перестали быть агрессивными, чтобы мы сексуальное поведение свое куда-то убрали, чтоб мы все были хорошими. Часть природы вот эта никуда не денется. Просто убрать тестостерон, например, из мужчин. Будет домашний, отличный, пушистый, вот эти все функции сохранятся.
А. Нарышкин
―
Метить не будет.
А. Маленков
―
Он мурлыкает, он смешной, он ходит.
А. Соломин
―
Полнеет.
А. Маленков
―
Да, такой уютный. Просто мы в комплекте с этими ужасными качествами получаем все то, что человечество сделало человечеством. Все достижения цивилизации, соревновательный дух, чего-то добиваться. И как бы вот сейчас отрезать вот эти неприятные органы, чтобы остались только хорошие, я чувствую, к этому и пойдет.
А. Соломин
―
По сути, ведь, от части, это и происходит. Не в физическом, конечно, смысле, но притупление темы секса, западные цивилизации сейчас предпочитают карьеру рождению детей, например. Страшная проблема с приростом населения в западных цивилизациях успешных. Это же все сюда, в один котел.
А. Маленков
―
В западных, кстати, убыток идет. Нет, это немножко другое. В развитых странах есть механизмы популяционной саморегуляции, на самом деле. Когда слишком много народу, люди перестают размножаться. Рождается больше геев. Действительно, люди просто добровольно. Контрацепция в развитых обществах очень становится развитой. И мы можем наблюдать, что действительно развитые общества, западноевропейские страны, если не брать приток мигрантов, не самовоспроизводятся, там идет отрицательный прирост населения, они растут, но только за счет новых. Точно так же как в Африке, например, постепенно в странах, где растет уровень жизни, замедляется рост населения. Не надо волноваться за нашу планету, что мы перенаселимся. Мы не перенаселимся. После войн рождается больше мужчин. Это изученная вещь. Это популяционная саморегуляция. Никто не понимает почему, но есть некое коллективное, это пока изучается, понимание у популяции, как ей быть самой собой. То есть, известно, статистика, что в деревнях на просторах гомосексуалистов рождается намного меньше. То есть, когда мать беременна, как-то там закладывается какая-то программа, чем скученнее живут люди, тем больше. То есть, они выключаются из процесса популяционного размножения.
А. Соломин
―
Я имею в виду, что ограничение рождения никак не связано с табуированием в обществе темы секса и темы сексуальных отношений?
А. Маленков
―
Там нет табуирования, там есть обрастание той темы сдерживающими моментами безопасности. Что это становится опасной вещью. Секс, вообще, удивительный феномен. То есть, вдумайтесь, это одновременно и самое прекрасное, что с вами может быть, и самое ужасное. То есть, от любви и венца - это добровольный секс по любви. И на другом полюсе – это сексуальное насилие, хуже этого ничего почти не может быть. И это одно и то же. И, конечно, здесь без конца возникает масса противоречий и парадоксов. И его всячески как источник опасности, как сейчас борьба за безопасность в ущерб свободе, всячески пытаются ограничить. И, конечно, я боюсь, что все это придет к виртуальному сексу и, в общем, если читали вы последний роман Пелевина, я боюсь, что он недалек от истины. Вот это «IPhuck».
А. Соломин
―
Не только Пелевин, многие ученые, которые анализируют эту проблему, появление новых роботов.
А. Маленков
―
Это будет безопасно. Это будет всегда по любви. Это не будет никаких болезней, никаких эпидемий, никаких нежелательных и вообще каких бы то ни было беременностей. Это будет канализировано. То есть, вот эта энергия опасная, сексуальная, ей найдут какое-то русло, когда человек сам с собой справляется с этим. Сейчас же все время интересы общества странным образом подавляют интересы индивидуума. Ты опасен для общества, потому что ты вообще еще, у тебя тестостерон, по сути дела. Так вот, эта проблема, скорее всего, будет решена. Это хорошая новость для порно-индустрии. Что я могу сказать.
А. Нарышкин
―
Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim». Про изнасилование. Вышел на свободу молодой человек. Зовут его Сергей Семенов, которого осудили за изнасилование Дианы Шурыгиной. Персонаж теперь такой медийный. Какой диагноз можно поставить обществу, где жертва изнасилования становится иконой чего-то там, звездой. Инстаграм популярный, видеоблог.
А. Маленков
―
Диагноз обществу – у общества нет других забот. Это хороший диагноз, значит мы как минимум не голодаем. Я уверен, в 91-м году она не стала бы звездой. Была забота, что есть на ужин. Сейчас такой заботы нет, слава богу. Чем больше звезд, тем лучше живется. Есть такие косвенные показатели развития общества. Например, мусорный показатель. Чем больше общество производит мусора, тем выше его благосостояние. Потому что, нищее общество мусор не производит. Например, количество звезд, то есть, людей, с которыми ты лично незнаком, но знаешь по имени. Может себе позволить общество не заботиться не своей жизнью, а звездной. Так что, в принципе, это хорошая новость.Конкретно, что касается Дианы Шурыгиной, еще один этический парадокс, я сегодня часто это словосочетание упоминаю, потому что, опять же, мы в этот проклятый секс упираемся, где границы добровольности, никто не может понять. Что является знаком согласия, никто не может понять. Да еще все мы норовим первый раз заниматься сексом в состоянии алкогольного опьянения. Не знаю, есть такие счастливые люди, которые могут сделать это на трезвую голову, по-моему, все боятся, это ж для храбрости. А, что происходит в этом состоянии, мы все знаем и люди как бы за себя не отвечают. И, в общем, каждый второй, я думаю такой секс, теоретически под вопросом, был ли он добровольный и вообще, помнят ли участники о том, что происходило.
А. Маленков: Я надеюсь, что общество когда-нибудь повзрослеет, сможет само себе расставить диагнозы, выписать лекарство
Мнения разделились, потому что все попадали в эти ситуации. Вы все выпили, все было весело, вроде бы, ты так помнишь, а потом оказывается, что кто-то был недоволен. Вот, как сейчас на Западе обсуждается тоньше нюанс, что, есть такой лозунг у этого движения за права мужчин против обвинений в изнасиловании, «если тебе не понравилось, это не значит, что это было изнасилование». Вот такой есть лозунг. То есть, девушка, что-то ей не понравилось, как все было, что-то как-то не так, как-то она не получила той порции положительных эмоций, которые ждала, а, пожалуй, что, наверное, это было насилие. Вот, есть такая позиция. При этом, никто не отменяет, мы, должны про это, конечно, говорить и оговаривается, проблема насилия, она есть. Это самое страшное преступление.
Просто как бы там вместе с 10-ю виновными не загрести одного невиновного. Вот это вот дилемма. То есть, всегда ли лучше перебдеть и осудить лишнего или пусть лучше 10 преступников гуляет на свободе, чем осудить одного невинного. Вопрос. У меня нет на него ответа, как лучше. Считается, что пусть лучше виновные будут на свободе, чем осудить единственного невиновного.
А. Нарышкин
―
Вот, вы говорите, если Диана Шурыгина и другие персонажи обсуждаются, то наше общество сытое, наверное, такой вывод можно сделать. А почему ностальгия по Советскому Союзу? Та же история, которая активизировалась после Нового Года. Супермаркеты.
А. Соломин
―
А тогда были творожки какие-то не такие.
А. Маленков
―
Знаете, у нас не свойственно какое-то критическое осмысление прошлого. Точно так же, как после периода репрессий, так и не было какого-то внятного покаяния, осуждения. Точно так же, как после развала Союза не было никакого своего Нюрнбергского процесса, хотя это было совершенно тоталитарное общество с преступлениями против человечности. Это незрелость такая, потому что общество тоже бывает зрелое и незрелое. Это такая подростковость, незрелость общества. Вот Германия – более зрелое общество. И, совершив это преступление, у них хватило зрелости и здравости его признать, какие-то предпринять действия.
А. Нарышкин
―
Учатся на ошибках?
А. Маленков
―
Признавать. Это взрослые. Они признают ошибки и извиняются, и что-то компенсируют. Принять несколько законов на эту тему – от отрицания Холокоста до компенсации семьям, пострадавшим во время Холокоста. У нас раз за разом прошлое остается без анализа, без обсуждения. «Короче, проехали» - вот это называется.
А. Соломин
―
«Мы за это не отвечаем».
А. Маленков
―
«Был Советский Союз, ну, проехали». Поэтому, основная мысль, что это было ужасное, тоталитарное, бесправное, лживое общество, Советский Союз, оно не прозвучало в виде диагноза, оно осталось одним из мнений. И наравне с ним может существовать другое мнение – а было хорошо, а была стабильность, а было очень мило. И сейчас возникает, опять же, такая иллюзия равноправия мнений, что наряду со специалистом, например, историком и академиком мнение обывателя имеет такое же право на существование. И некие аксиоматичные какие-то вещи подвергаются сомнению только потому, что кто-то имеет другое мнение.
А. Нарышкин
―
То есть, поэтому ценность какой-то фотографии, даже отфотошопленная, такая же, как у какого-то научного труда
А. Маленков
―
Поэтому, если кто-то не понимает, насколько это было ужасно, он может, ну, такое есть, симпатичность мифа, обаяние прошлого, ностальгия, «а было хорошо». А кто-то, кто это не застал, действительно, хочется же иметь какое-то красивое прошлое, люди любят ностальгировать. А почему нас всегда кормят американскими 60-ми, 50-ми, мы знаем об эпохе «хиппи» и «Биттлз» больше, чем о своей? Давайте поэксплуатируем. Нет, там были же, конечно, люди жили, что там говорить, да, есть какие-то симпатичные, ностальгические, конечно, в области культуры. И сериалы, «Стиляги» там какие-то выходят, было у нас прекрасное искусство, культура, литература, кинематограф. Все это было. Немножко вопреки обстоятельствам, но было.Но всерьез скучать по этим временам – это очень незрело и даже опасно. Это некое оправдание, в общем-то того, чего оправдать нельзя. И уже и Сталин у нас вроде как был. Очередное оправдание, что вроде бы эти репрессии…так мы докатимся. Я надеюсь, что общество когда-нибудь повзрослеет, сможет само себе расставить диагнозы, признать свои болезни, выписать себе лекарство. И это будет действительно взросло. Сейчас нашему обществу лет 17, наверное, если не 14. Молодая у нас еще нация, молодая.
А. Соломин
―
Я обожаю. В Твиттере есть один аккаунт, который называется «Айболат Тыхтымов». Ну, это такой пародийный аккаунт. И у него один из твитов посвящен как раз этой ностальгии по СССР был следующим: «Что-то тут пятая колонна придатели в Твиттере пишет, что в СССР было плохо. Это неправда. Ничего подобного. Когда я жил в СССР, у меня все было бесплатно, кормили с ложечки, давали игрушки, одевали бесплатно и можно было писять и какать прямо в штаны и не надо было идти в туалет».Есть какие-то вещи из вашей молодости, из той страны, которая вам вспоминается с ностальгией?
А. Маленков
―
Да. Самая главная вещь, которая вспоминается с ностальгией советского времени это я сам, маленький. Я с большой ностальгией. Я, вообще, сильно недоволен, что меня сделали взрослым. Мне вполне нравилось быть ребенком. Вообще, такого уговора не было. Я ничего не подписывал. Поэтому, Советский Союз был прекрасен тем, что мне там было 10-12 лет.
А. Соломин
―
Так и для каждого так же. Все НРЗБ по себе, по своей молодости, по своей юности. Мороженое было вкуснее не потому, что оно делалось по-другому.
А. Маленков
―
Да. Я сейчас пытаюсь вспомнить, что было объективно хорошо тогда, по сравнению с тем, что, допустим, сейчас. И кроме как неких симпатичных черт вообще эпохи планеты, не нашей страны, больше свободы, не было заборов и кодов на каждом углу, мы катались без шлемов.
А. Нарышкин
―
Без Интернета, без социальных сетей мы общались живьем.
А. Маленков
―
Да. Была некая более свободная эпоха, она была более опасной, но она была свободной. Это мне симпатично. Но чего-то такого запредельного – нет, я, в принципе, очень рад, что я живу сейчас, что я родился сейчас, я бы предпочел еще как можно позже родиться, потому что я прогрессист и мне очень нравится все, что происходит в мире. По крайней мере, в мире науки. Общество, конечно, отстает и никак не может себя адаптировать, а все подбрасываются новые этические проблемы.
А. Соломин
―
А я вот абсолютно с вами согласен. Мне кажется, у нынешней молодежи намного больше возможностей, инструментов и ресурсов, они обладают большим количеством, чем мы в свое время. И вроде это время было прекрасно, но, если я понимаю, что у меня было бы все, что вот сейчас есть у нынешнего поколения, как я был бы счастлив.
А. Маленков
―
Да, конечно. Как говорят, основная проблема – борьба между несчастьями и скукой, Шопенгауэр сказал. То есть, либо ты борешься с какими-то адскими проблемами, либо тебе скучно. И, в основном, поскольку таких уж больших проблем никогда не было, я вот сейчас пытаюсь вспомнить, было скучновато. Все время развлечения – сидишь в пионерском лагере, телевизор – три канала и книги. Люди от скуки ходили друг к другу в гости играть в шахматы. Вы можете представить?
А. Нарышкин
―
Читали больше.
А. Маленков
―
Ну сколько можно читать? Сейчас обе эти проблемы решаются с куда большим блеском, то есть, начиная от достижений медицины, которые избавляют нас от несчастий, грубо говоря, до достижений нашей цифровой контентной цивилизации. Сейчас вообще невозможно скучать. То есть, сейчас столько есть всего, чтобы не скучать. То есть, налицо огромный рост.
А. Соломин
―
Спасибо большое. Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim». Мы, Алексей Нарышкин и Алексей Соломин, вернемся к вам минут через 10.