Личный приём - 2019-06-17
И. Воробьева
―
21 час и 4 минуты в столице, 23 часа и 4 минуты в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Программа сразу на два города, потому что я, Ирина Воробьева, нахожусь в редакции «Эха Москвы», а Евгений Ройзман – в редакции «Эха Екатеринбурга». Евгений, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Всем привет! Эта программа для всех, для всей страны, кто не спит.
И. Воробьева
―
Да. Но мы как-то подразумеваем это с самого начала. Мы можем знаете что сделать… Сейчас все включатся в нашу видеотрансляцию на Ютюбе, и можем попросить написать наших слушателей, откуда они нас слушают, потому что Москва и Екатеринбург – очевидно, но наверняка же есть куча городов, откуда вы нас слушаете в программе «Личный прием».Несмотря на то, что прием был и было много историй, все равно хочу начать с последних новостей, которые сейчас происходят – с Чемодановки; с того, что происходит там. Вот сегодня стало известно, что насильно вывезли просто несколько сотен людей оттуда по национальному признаку.
Е. Ройзман
―
Послушай, это не насильно вывезли, это власть пытается всеми возможными способами поставить какой-то заслон и избежать эскалации происходящего. Их разместили в Волгоградской области. В основном у их родственников. И, на самом деле, в этой ситуации это грамотный ход – как-то надо развести враждующие стороны. Но, вообще, в этой ситуации самое главное, что требуется от власти: первое – нельзя врать, второе – справедливое, быстрое и честное расследование. Это самое главное.Почему у нас в свое время в Сагре полыхнуло? Потому что деревня, в которой 100 домов, приехала банда из 60 человек разных национальностей до зубов вооруженная. А мужики местные решили сопротивляться. И одного из нападавших убили. И банда рассеялась по лесу. Покойника своего привезли в больницу, бросили и разбежались. Милиция приехала только утром. А забрали русских мужиков и посадили. И если бы мы не вмешались в той ситуации, то вот местные бы сидели, а этих бы даже искать никто не стал.
И поэтому пусть такие действия. Нормально. Главное, чтоб все были живы, чтобы ничего не горело.
И. Воробьева
―
Вообще так похоже не депортацию, Жень. Нет?
Е. Ройзман
―
Да нет. Ирин, ну это не депортация. Это сейчас развели. Потом ситуация уладится, потихонечку вернутся, найдут что-то общее, друг перед другом извинятся, покаются. Ну они уже давно ведь там живут вместе. Здесь в этой ситуации почему я переживаю? Потому что там явно неадекватный губернатор. Потому что губернатор, который приезжает туда, где бойня началась, где соседи друг на друга пошли, заявляет, что это Госдеп проплачивает и создает такую ситуацию, это надо быть конченым дебилом, чтобы людям такое говорить.
И. Воробьева
―
Ты уж прям… Давай обойдемся без оскорблений. Ну правда. Ну потому что…
Е. Ройзман
―
Подожди, это не оскорбление. Ну представь себе, человек приезжает в такую ситуацию, где это происходит, и вдруг начинает людям рассказывать, что это Госдеп. Ну нормально это, как ты считаешь?
И. Воробьева
―
Это было очень странно. Я тоже смотрела это видео, как и все. Хорошо. В смысле плохо, потому что ситуация мне тоже кажется весьма тревожной.
Е. Ройзман
―
Но я хочу сказать одну вещь. На самом деле, здесь к цыганам всегда относились нормально. И когда первые цыгане у нас в Екатеринбурге появились, точно так же их дети в школу ходили. Совершенно нормальные были соседские отношения, пока не начали торговать наркотиками. Когда начали торговать наркотиками, естественно, все нарушилось. Но при этом я знал совершенно точно, что есть цыгане, которые не торгуют наркотиками. К ним отношение в худшую сторону нисколько не поменялось. То есть все-таки это зависит не от национальности, а от того, чем занимаются.
И. Воробьева
―
Ну подожди, а история в Чемодановке – это конфликт на национальной почве все-таки, как ты думаешь?
Е.Ройзман: Власть пытается всеми возможными способами поставить какой-то заслон и избежать эскалации происходящего
Е. Ройзман
―
Смотри, конфликт был на бытовой почве. Но на одной стороне – одни, на другой – другие. Плюс, судя по всему, сработали разные стереотипы поведения по отношению к женщинам. Я думаю, что это в первую очередь сработало. Оно так и бывает.
И. Воробьева
―
И наши слушатели начали отвечать на вопрос, откуда они нас слушают. Я просто должна сейчас начать читать эти сообщения. Их очень много. Андрей, например, в поезде Москва – Саратов. Анна из Москвы, Снежана из Тамбова, Гомель нам пишет, привет из Мичуринска. Сейчас подождите, я перейду в чат Ютюба. Ну просто чтобы ты понимал географию наших слушателей. Мне кажется, она просто огромная.Екатеринбург, Обнинск, Питер, Курск, Химки, Ставрополь, Москва, Челябинск, Калининград, Мытищи (Московская область), Братск, Красноярск, Киев, Березовский (Башкирия), Октябрьский, Майами, Набережные Челны, Рыбинск (Ярославская область), Переславль-Залесский (Ярославская область), Челны, Санкт-Петербург, Челябинск, Самарская область, Пермь, Ашкелон. «Привет из города бесов», - пишут нам тут.
Е. Ройзман
―
Весь глобус.
И. Воробьева
―
Весь глобус, да.
Е. Ройзман
―
Поэтому всем добрым людям привет и пожелание доброго здоровья.
И. Воробьева
―
Ну, кстати, про эту табличку, фотографию которой мы сегодня увидели. Это какие-то люди прикрутили просто к табличке «Екатеринбурге» вот это «Город бесов»?
Е. Ройзман
―
Слушай, снизу прикрутили. Ну, я думаю, это прикрутили сами бесы, потому что они таким способом, видимо, метят территорию. А на самом деле Екатеринбург – могучий и славный город. И здесь живут хорошие, думающие люди. Понятно, что это не имеет отношения к жителям города.
И. Воробьева
―
Так, ну а со сквером… Вот тут тоже пришли же новости, что всё, решили, да, храма в сквере не будет?
Е. Ройзман
―
Слушай, эта история закончилась. Она закончилась значительно раньше. Другое дело, что сейчас епархия об этом объявила. Понятно, что было гораздо лучше, если бы объявили просто: «Люди, мы вас услышали. И против людей мы не пойдем». Этого было бы достаточно. Письмо получилось долгое, витиеватое, с оговорками и акивоками, но тем не менее. История закончилась. В сквере строить не будут.
И. Воробьева
―
Но это же радость-радость, правда?
Е. Ройзман
―
Ну, на самом деле, это было понятно уже давно. Просто продолжалось вот это кипение, инерция, махание кулаками после драки, недоверие и так далее. Дай бог, чтобы подобных историй больше в нашем городе не повторялось.
И. Воробьева
―
Да уж, хотелось бы. Давай немного про прием расскажем, потому что было много интересных историй, которые я прочла в том числе у тебя в Фейсбуке. Я бы хотела спросить про парня 15-летнего. Сначала – про него.
Е. Ройзман
―
Я сейчас обязательно о нем расскажу. У меня, просто, интересная ситуация. У меня первый человек на приеме, первая ситуация на приеме – мужик с Невьянска. У него рак. И огромная проблема заключается в том, что в Невьянске нет онколога. Там есть хирург, но его сейчас нет, он принимает вместо онколога. Онколога нет. И ему надо, конечно, решать вопрос с первой областной.А последняя ситуация на приеме: пришел парень, как ударенный чем-то. 12-го числа жене поставили диагноз лимфома. А к гематологу записали на консультацию на 22-е июля. И он пришел растерянный. Он говорит: «Она не доживет». А раньше нету. Понятно, что на личных отношениях решили вопрос, но две вот подряд ситуации.
И я хочу сказать следующее. Сегодня была опубликована информация, что за последние 10 лет в России заболеваемость раком увеличилась на 40%. И я позвонил одному из серьезных онкопсихологов и говорю: «Что происходит?». Он говорит: «В первую очередь играет роль агрессивная социальная среда. Огромную роль играет неуверенность в завтрашнем дне, бедность тревога постоянная. Это все угнетает иммунитет. Это первая и основная причина».
Вторая причина очень интересная. В связи с оптимизацией здравоохранения и отношением людей к своему здоровью очень много хронизации воспалений. То есть воспаления становятся хроническими. Я говорю: «А какой пример?». Он говорит: «Гастри, язва желудка. И потом кончается раком желудка». Вовремя не лечат. Очень важный момент – не стало специализированных профосмотров и мало диспансеризаций. Не стало специализированных профосмотров – это тоже дало результат.
И она говорит: «Выскочило то, чего нет вообще; уже во всем мире на таких стадиях не видели – рак молочной железы (рак груди). Потому что там выявление на ранних стадиях. У нас это огромная проблема». И еще один момент – резко «помолодел» рак. То есть очень много молодых. Огромная проблема.
И. Воробьева
―
Да. Но если мы возвращаемся к первым, то, что ты рассказал про людей – это, конечно… Я, просто, пытаюсь поставить себя на место человека, который находится в панике и отчаянии. Хорошо, что он дошел до приема у Евгения Ройзмана.
Е. Ройзман
―
У первого-то приехали родственники и говорят: «Мы вообще не понимаем, что делать. Ему становится все хуже и хуже. Мы звоним. Говорят, идите к онкологу. Но они никто знает, что у нас онколога нет давно, а принимает хирург. А хирург сейчас в отпуске». И я этих людей ни в чем не виню, потому что они ищут любой способ. Они видят, как их родственнику становится хуже. И вот эта оптимизация на местах – то, что не стало онкодиспансеров – это огромная проблема, на самом деле.
И. Воробьева
―
Ну неужели нет… Хорошо, мы, просто, говорим, мне кажется, может быть, через программу или чуть ли не каждую программу о том, что люди не могут записаться к врачу, потому что врачей просто нет или очень далеко врач. Но ведь есть же наверняка способ как-то решить эту проблему. Вот что надо сделать сейчас?
Е. Ройзман
―
Послушайте, есть способ решить эту проблему, вообще никаких проблем: заплати деньги и иди платно. Но, во-первых, не у всех есть деньги. Не везде есть платная медицина. И для многих это просто неподъемно. Всё. А так-то нет проблем никаких. Но уже куча мест, где уже город объединили с районом, где прием ведут фельдшера. Этого тоже много. Куча районов, где позакрывали больницы, к которым люди привыкли. И просто им некуда поехать. И они едут в большой город. Вынуждены ехать. То есть они здесь и теряются, и деньги другие совсем, и хлопотно людям. Это действительно большая проблема. Но здесь страна это решить может. Но это вопросы приоритетов, мы же понимаем.
И. Воробьева
―
Мы же это понимаем. Но, с другой стороны, вот сейчас ни в коем случае не выступаю адвокатом оптимизации, тоже же понятно, что больница, вокруг которой 5 населенных пунктов, в каждом из которых живут по 10 человек, и держать в больнице всех-всех-всех специалистов – это просто не получится так, нигде так не бывает.
Е.Ройзман: Когда первые цыгане в Екатеринбурге появились, так же их дети в школу ходили. Нормальные были отношения
Е. Ройзман
―
Вполне возможно. Но можно наладить все коммуникации и можно действительно этот вопрос решить. Еще раз, это вопрос приоритетов. Именно приоритетов. На что-то же хватает денег. На Крымский мост – хватает, на Донбасс – хватает, на Сирию – хватает, а на это – не хватает.
И. Воробьева
―
Не хватает.
Е. Ройзман
―
Это же засчет чего-то происходит.
И. Воробьева
―
Тут наш слушатель…
Е. Ройзман
―
Ирин, одну секунду. Наконец, расскажу про парня
И. Воробьева
―
Да, мне вот очень понравилась эта история про парня.
Е. Ройзман
―
Пришел парняга. Ему 15 лет. И говорит: «У меня есть идея». Я говорю: «Какая идея?». Он говорит: «Я хочу закрашивать все надписи, которые касаются наркотиков». А надо понимать, что собственно реклама наркотиков – это уже вчерашний день. И самое страшное, что происходит сейчас – реклама наркоторговли. Злая, агрессивная, постоянная реклама наркоторговли, рассчитанная на 14 – 15-летних. Особенно тех, кто торчит во Вконтакте. Пишут как правило – 60к в неделю. Ну и так далее. И он говорит: «Я готов этим заняться». А мне интересно.Я говорю: «А скажи мне, пожалуйста, какая у тебя мотивация?». Он говорит: «Я буду делать, вы будете обо мне рассказывать. И это будет первый шаг в начале моей последующей политической карьеры». Но парень оказался совершенно искренний. Я говорю: «Знаешь что, вот давай ты сделаешь – и я об этом обязательно расскажу». Так он сегодня объехал весь центр. Он пошел, закупил, сделал трафареты и подряд начал закрашивать. У него еще, видимо, друзья есть.
И они настолько грамотно и хорошо отработали! И мне очень приятно. И он говорит: «Мы сейчас начнем с центра, потом – прилегающие улицы. Пойдем шире». И их народу много. И сейчас когда они заявятся, я думаю, подтянутся еще волонтеры. Тем более каникулы. И мне эти парни понравились. Молодцы! Это хорошее дело. Это действительно очень важное и хорошее дело. На самом деле, город может с этим справляться. Но опять же другие приоритеты.
Вообще, граффити – это история такая бессмысленная и беспощадная. Особенно на центральных улицах. Но у нас еще вся набережная, представляете, благородная набережная такого серого гранита вся исписана сейчас. Всё, они потихонечку начали работать. Я буду их поддерживать и помогать. Думаю, что все добрые люди поддержат.
И. Воробьева
―
А не смущает эта мотивация, что «я через хорошее дело в политику пойду»?
Е. Ройзман
―
Смотри, но он же не кривил душой, он не придумывал ничего другого. Он сказал как есть. И если он сделает, то он имеет полное право. У него уже какой-то маломальский бэкграунд сегодня вечером появился. Он успел до дождя много сделать, завтра будет это делать. Я думаю, что много народу будет, кто его поддержит.
И. Воробьева
―
Ну и что касается граффити. У тебя как у бывшего руководителя города. А как вы боролись с теми, кто оставляет граффити?
Е. Ройзман
―
Я договаривался. На самом деле, не боролись никак. Потому что полиция этим заниматься не будет никогда. Ну, тоже другие совсем задачи. Не боролись никак. Я договаривался с управляющими компаниями. Мало того, управляющие компании проводили собрания и объясняли людям, что если ваш дом изрисован, у вас квартиры в этом доме падают в цене. Ну чтобы управляющая компания могла на это выделять деньги.Ну, где-то у нас получалось. Где-то – не очень. Но этим важно заниматься. И, на самом деле, у сегодняшних муниципалитетов особо рычагов нет. Но когда появляются нормальные такие добровольцы, можно многое сделать. Я думаю, что получится сейчас.
И. Воробьева
―
Вот интересно же, я не помню, кто это придумал, но начали договариваться с теми, кто как раз рисует граффити. Но это же тоже искусство – граффити.
Е. Ройзман
―
Настоящее граффити – это искусство. С ними договариваются, они делают красивые вещи. Но постоянно ходят безумные школьники, студенты, которые просто оставляют свои дикие и бессмысленные значки. И конечно это уродует город. Это очень некрасиво. Но я встречал города, где в центре практически нет граффити (в Москве, в Уфе, в Казани). Они как-то умеют с этим справляться. На самом деле, город может с этим справляться. Ну посмотрим, как сейчас получится.Смотрите. Про полицию очень важный момент. Вот послушайте. Простая история. Пришел дядька. Ну он же такой, под 60 лет. Работал на «Промавтоматике». Зарабатывал деньги. Был очень серьезный специалист. Коммерческое предприятие мощное. Накопил денег каких-то. В какой-то момент у него случился инфаркт. Его уволили с работы. У него было 8 миллионов рублей на карточке (сколько-то – в валюте, сколько-то – в рублях). Он был очень доволен, что как-то обеспечен на старость. У него эту карточку украла жена. У мужика был инфаркт. Он попал в больницу. Ему было не до чего. Украла жена. Начала снимать деньги.
Потом у его жены освободилась мама. Мама сидела за разбой 7 лет. И вот освободилась мама. Видимо, где-то что-то подсказала. И жена этого мужика передала свою карточку мужу своей сестры, то есть тоже родственнику. Они поехали в Турцию снимать деньги. Наснимали еще там денег. Гужевались, жили на всю катушку. Потом купили еще квартиру. У мужика – еще один инфаркт. Потом он год по больницам. Выходит. Думал, что у него деньги на карточке. А у него денег там нет. И мужик спохватился. Эта история произошла в 16-м году. Он спохватился. Восстановил все перелеты всех участников соревнований. Договорился с Турцией. Турция нашла все места, где снимали деньги, установила время, плюс вся фиксация есть.
И мужик пришел писать заявление в полицию. А я вам скажу, что то, что он сделал – он показал документы – ну поверьте, такое преступление раскрывается в одни дежурные сутки. Он сделал за них всю работу. Он пришел писать заявление в УВД города. У него майор там принимает и говорит: «Да не, все равно не получится. Да бесполезно искать. Надо было деньги стеречь».
И всё. И у него не получилось возбудить уголовное дело. Никто не стал этим заниматься. Он через Интерпол, всеми способами. Ну вот же всё есть, все доказательства: вот снимали деньги, вот они их тратили, вот они купили квартиру на эти деньги, вот их перелеты, вот квитанции. Никто не хочет заниматься. И еще раз говорю, такие преступления раскрываются в дежурные сутки.
И не так давно… Ну как не так давно, 2 месяца назад я рассказывал историю, как мой помощник Степан раскрывал преступление. Помощник мой, штатский человек, раскрывал преступление. Вдова известного хорошего мужика изобретателя, когда он умер, ей кто позвонил и говорят: «Вам причитается наследство».
И. Воробьева
―
Да-да, эту историю рассказывал.
Е. Ройзман
―
Да. – «Нужно перевести деньги». И бедная женщина ходила и переводила деньги. И только когда перевела последние деньги, позвонила родственникам. Они позвонили мне. И мой помощник Степан Чиганцев начал этим заниматься. Собрал всё, договорился со всеми банками, взял видеофиксацию, прямо по датам расписал. Пришел отдавать в полицию. Отдали какому-то следователю, которому надо было вот-вот на пенсию идти. Заниматься не стала, ушла на пенсию. Передали другому. Ну раскрытое преступление фактически.Я позвонил Диме Муратову, главному редактору «Новой газеты». Он связался с Колокольцевым. Степа в конце концов полетел туда к операм, всю документацию отдал. Они говорят: «Так это же готовое дело. Всё. Мы сделаем». Всех задержали. А потом раз и тишина. Год тишина полная. И вот мы с тобой в передаче об этом разговариваем, рассказываем эту историю. После передачи звонок из Министерства внутренних дел и говорят: «Вот вы рассказали про эту историю. Можете напомнить?». Ну я напомнил все по-честному. Они говорят: «Все, министру будет доложено. Все сейчас подберем, все сделаем». Потом еще раз перезвонили: «Да, мы все нашли. Все сделаем». Прошло 2 месяца. Ноль. Ни звонка, ничего.
И вот представляете, вот этих дел сколько. Это я вам только сейчас навскидку сказал – дела, которые были раскрыты самими потерпевшими или добровольцами. Только точку поставить. Никто не стал заниматься. Поэтому я не хотел говорить. Мне было бы приятно, когда из МВД бы позвонили и сказали: «Все, мы нашли преступников. Довели это дело до конца». Я бы их с удовольствием похвалил. Но они не позвонили, не сказали. А вот еще одна такая же история. Конечно, от бессилия…
И. Воробьева
―
Позвоните, пожалуйста, Евгению Ройзману, господа из МВД, потому что иначе мы будем каждый понедельник к вам обращаться и рассказывать еще больше историй, коих и у меня, и у Евгения достаточно много. Я надеюсь, что как-то все это… Ну хоть что-нибудь получится. Я понимаю, что нельзя все, но давайте хотя бы кому-нибудь поможем по-настоящему.
Е. Ройзман
―
Главное, это люди, которые готовы сопротивляться и которые делают основную работу сами.
И. Воробьева
―
Да, я как раз об этом и говорю. Нас тут наши слушатели немножечко поправлять начали, когда мы рассказывали про рисунки. Ударение неправильно поставили: не гра́ффити, а граффи́ти. Но я вынуждена исправиться, конечно. А Евгению не надо, потому что у них как в Екатеринбурге говорят, так и говорят, извините.
Е. Ройзман
―
Как в Екатеринбурге говорят, так и правильно.
Е.Ройзман: Письмо получилось витиеватое, с оговорками и акивоками, но история закончилась. В сквере строить не будут
И. Воробьева
―
Тем более. Будет у нас новый русский язык, да простит меня Марина Королева. Так, поехали дальше по приему. Наш слушатель Дмитрий спрашивает: «Расскажите про Наташу Туркееву. В чем была там проблема?». Кто такая Наташа Туркеева, для начала?
Е. Ройзман
―
Собственно, Наташа – очень замечательная женщина. Она сама на костылях, к сожалению. Но сопротивляется отчаянно. У нее муж долго очень умирал. Ну, трудно, долго умирал. В конце концов умер. И дочка Наташина Маша получает пособие по потере кормильца, а сама Наташа получает свое пособие. Вот у них на двоих тысяч 17 получается, иногда – 18. Всё, вдвоем вот так стараются, выживают. Наташа шьет хорошо.А Маша сейчас пришла на лето хоть какую-то работу найти. 16 лет девчонке. Работы никакой не боится. Хорошая девчонка. Маме помогает. Но там история такая, что Наташе позвонили и сказали, что в общаге живет ничейная бабушка на матрасе, дед у нее умер, ну и родственники там выселили. И вот она ничейная там на матрасе ночует. Ну, начали искать. И эту бабушку кто-то увез. Вот сейчас ищем, где она, что. А место для нее мы уже нашли. Вот такая была история.
И. Воробьева
―
То есть она пришла не со своей проблемой, а с проблемой еще кого-то.
Е. Ройзман
―
Да, она пришла с чужой проблемой. Но она такой человек. Ну еще там вопрос по пандусу. Это мы поможем. Но я хочу сказать, что в свое время, когда вносили закон о хостелах (хостелы – это такие маленькие, очень бюджетные гостиницы, которые располагаются в жилых квартирах и так далее), я очень сильно за них заступался, потому что хостелы в городе снимает огромную проблему. Мало того, есть много бомжей. БОМЖ – это без определенного места жительства.
И. Воробьева
―
Бездомный.
Е. Ройзман
―
Да. Люди, которые попали в трудную ситуацию. Но они стоят до конца. Они пытаются не опуститься. А чтоб не опуститься, это нужен душ каждый день, нормальное, чистое белье. И они всеми силами копят за день деньги, а ночуют нормально в хостеле на чистых простынях, там, где есть душ нормальный. И мне вот владельцы хостелов в этих ситуациях помогали всегда. И они снимают с любого города огромную проблему, на самом деле.Но с чего-то вдруг… Мне особо неприятно то, что этим занималась Галина Петровна Хованская, проталкивала этот закон. Сказали, что на хостелы жалуются жители. Так вот, у меня во время приемов, когда я был главой города, прошло порядка 13 тысяч человек. И ни одной жалоб ни на один хостел у меня ни разу не было. На притоны жалобы были – это совсем другая история. Это хостелы. Вот я говорю как глава полуторамиллионного города в прошлом, ни одной жалобы на хостелы не было.
И я искренне совершенно считаю, что хостелы начали душить для того, чтобы ограничить неконтролируемое перемещение молодежи по стране или в пользу каких-то гостиничных сетей. Но тем не менее последние хостелы еще сколько-то существуют и действительно снимают огромные проблемы с больших городов. В Екатеринбурге так вот бомжей на улице, как в Питере, их не видно, потому что у нас вот это развито. И конечно я этим людям готов во всем помогать.
И. Воробьева
―
Ну вот смотри, тогда тут возникает другая проблема. Люди жалуются, потому что им не нравится, что в их подъезд, где в их подъезде как раз, например, хостел располагается, им не нравится, что к ним приходят бездомные. Или, например, люди в алкогольном опьянении и так далее. Они начинают жаловаться и, соответственно, считают, что это их право. И это их право, согласись.
Е. Ройзман
―
Ирин, ну не может такого быть, что у Хованской жалобы были, а у меня их не было. Ну не может такого быть. Потому что хостелы – это семейный бизнес. За репутацию эту борются. С полицией работают и контактируют. Для них это тоже очень серьезно. Это не притон, это немножко другая история. Но тем не менее я хочу сказать, что в последнее время помогают и пансионаты, и хостел помогают. И слава богу, в Екатеринбурге эта проблема как-то решается.
И. Воробьева
―
Да. Но тут тоже еще добавлю, конечно, что действительно очень важно, когда человек еще не стал бездомным и еще может зарабатывать хоть какие-то деньги и потратить 150 рублей за койку, чтобы не спать на улице или пойти в душ. Это очень важно. И именно вот в этом периоде очень важно, чтобы человек мог успеть зацепиться за то, что у нас с вами происходит каждый день. И для нас само собой все эти вещи – душ, постель и так далее.
Е. Ройзман
―
Ирин, очень важно еще. Я когда об этих ситуациях пишу – вот люди, которые остались без работы, в сложной ситуации – огромный отклик особенно в Фейсбуке, в Инстаграме, что люди готовы помогать, помогать с работой. И у меня весь последний прием подряд шли люди, которые говорили: «Я готов включиться. У меня транспортная компания, я готов помогать». Строители некоторые готовы помогать, еще люди готовы помогать. И я снова столкнулся с тем, что хороших людей, на самом деле, много.
И. Воробьева
―
У нас, к счастью, всегда проходит красная линия через все наши программы, что хороших людей все-таки больше, чем не очень хороших.
Е. Ройзман
―
Даже не сомневайтесь. Это действительно так.
И. Воробьева
―
Это действительно так. Я бы даже сказала, что намного больше. Это уже от себя я добавляю. А мы продолжим буквально через несколько минут. У нас сейчас будет перерыв на краткие новости и небольшую рекламу. Я напомню, что это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Вы можете присылать свои вопросы на номер: +7 985 970 45 45 или в чат Ютюба. Пишите даже личные вопросы тоже. Мы вернемся через несколько минут.НОВОСТИ/РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
21 час и 34 минуты в столице, 23:34 в Екатеринбурге. И как мы выяснили, весь шарик земной нас слушает сейчас. Спасибо всем, кто написал, откуда вы нас слышите и откуда вы участвуете в программе. Это «Личный прием» с Евгением Ройзманом. И мы продолжаем. Сейчас мы уберем уже музыку совсем и будем продолжать. Жень, ты что-то хотел сказать после новостей, мне показалось.
Е. Ройзман
―
Я хотел сказать очень важную вещь. То есть я должен скорректировать одно свое очень жесткое высказывание. Когда в Чемодановке вот этот конфликт произошел, туда приехал губернатор и запузырил, что за всеми этими конфликтами – рука Госдепа, Госдеп раскачивает ситуацию, ну и так далее. И я сказал: «Каким же дебилом надо быть, чтобы такое сказать?». Меня Ирина поправила, осадила. И я думаю: «Действительно, совсем необязательно быть дебилом. Для того, чтобы такое сказать, достаточно считать дебилами тех, кому ты это говоришь». Поэтому я скорректировал свое высказывание.
И. Воробьева
―
Скорректировал так скорректировал. Евгений Ройзман в программе «Личный прием». Поехали дальше по приему. Просто, тут тоже нам написали, что «наконец-то вы снова рассказываете про истории людей». И это действительно прям вот истории людей. И их очень много. Давай еще про кого-нибудь расскажем.
Е. Ройзман
―
Хорошая, поучительная история. Представляете, приходит делегация с Уралмаша, улица Бакинских Комиссаров. Дом на 170 с лишним квартир. У них отключили газ и идет проверка. Идет проверка. И одна квартира не открывает дверь. Там живет такая серьезная, очень уверенная в себе тетушка. И газ не включают всему дому. То есть 170 квартир. Одна квартира не открывается – газ не включают всему дому. И вот приходит делегация: «Что делать?». Я говорю: «А вы с ней разговаривали?». Они говорят: «Разговаривали». – «И что она говорит?». Она говорит: «Вам газ нужен. А мне не нужен. Так что это…». И всё. И не открывает дверь газовщикам.И я вспомнил одну просто волшебную историю. Представляете, 9-этажка, 36 квартир. Сгнили трубы. И один стояк начали менять трубы. Начали менять трубы. Все довольны: наконец-то начали менять трубы. А один сосед не открывает и всё. Ему говорят: «Да подожди, открой дверь. Надо трубы поменять». А он говорит: «Нет, я не буду». Представляете, проходит неделя, вторая неделя. Весь дом ходит в соседнее кафе чистить зубы. Там же туалет, там же умываются. Кто-то разъехался на дачу, потому что лето. Вонь стоит, потому что уже невозможно. А этот дверь не открывает. Ну там начались уже такие скандалы! Ему пытались выбить. А него дверь железная. Он не открывает дверь и всё. «Нет, - говорит, не буду».
Они обратились ко мне. Ну и, в общем, в конце концов огромными усилиями нам удалось его оттуда как-то вытащить. Ему говорят: «Слышишь, а ты чего дверь-то не открываешь? Ты почему не пускаешь?». Он говорит: «А чего они меня дураком обзывают?». То есть у него своя мотивация. В результате, они его обошли. Они стояк сделали мимо его квартиры с выносом. Они сделали мимо квартиры. Обошли его квартиру. То есть как-то этот вопрос решили.
И вот сейчас. Ну, мы договорились с управляющей компанией. Они найдут какие-то ходы с этой тетушкой. Но сплошь и рядом ситуации, когда один человек может отравить жизнь всему подъезду и всему дому.
И. Воробьева
―
Да. Но и нужно же другой вывод тоже сделать из это истории, что, к сожалению, люди друг с другом разговаривают крайне невежливо. И даже когда они хотят сделать что-то хорошее.
Е. Ройзман
―
Ну вот хорошо, что мы с тобой не такие, да?
И. Воробьева
―
Да, Женя, особенно ты не такой.
Е. Ройзман
―
Да, ну конечно. Это говорит о том, что все равно надо за собой следить и понимать, что ты не один, ну и как-то к людям стараться относиться с уважением даже тогда, когда они не всегда этого заслуживают. Правильно же я сказал?
И. Воробьева
―
Конечно! Наконец-то! Я просто периодически же читаю тебя в Фейсбуке. И иногда мне хочется прийти в комментарии и сказать тебе что-нибудь. Но потом я думаю, что по понедельникам мы встречаемся в эфире и у нас-то тут всё хорошо, в общем.
Е. Ройзман
―
Слушай, но, с другой стороны, все люди свободные. То есть хочешь – читай, хочешь – не читай, хочешь – комментируй, хочешь – не комментируй. Но просто жизнь такая, что лексика соответствующая. Если бы я занимался разведением роз и фиалок, то у меня была бы одна лексика. Когда ты борешься с наркотиками – совсем другая.
Е.Ройзман: Хостелы в городе снимает огромную проблему. Мало того, есть много бомжей…
Кстати, про наркотики очень интересная ситуация. Я не буду сейчас возвращаться к делу Голунова. Там начались разговоры: вот Голунов слил протест и так далее. Люди добрые, я хочу сказать, что Голунов ничего никому не обещал и ничего никому не должен. Все, кто заступились за Голунова, поступили по зову сердца, искренне и честно. Те, кто после этого вышли на несанкционированный митинг, поступили честно.
Многим даже отступать было некуда, как Навальному тому же. Поступили честно. И поэтому, самое главное, они были честными людьми и остались честными перед собой. А у Голунова – своя жизнь. Что он захочет, он и делает. Он свободный человек. Мы отвечаем за себя, он отвечает за себя. То есть эту историю можно забыть. Ну сейчас очень интересно, как она развивается, потому что там самые разные направления появились. Но я не буду забегать вперед.
Но я хотел рассказать очень короткую историю. Ко мне пришел отец парня. Чуть не рыдает, убитый. Говорит: «У меня сын. Я воспитываю его один. И у меня сына задержали и подкинули ему наркотики». Я говорю: «А сын, может, как-то…». – «Нет, ему подкинули наркотики. Он сейчас сидит в тюрьме. Ему наркотики подкинули. Я знаю точно, что ему подкинули. Мой сын не такой».
Я говорю: «Слушайте, мне очень сложно. Вот давайте я посмотрю материалы дела. Если я посмотрю материалы дела…». Он говорит: «У меня – женщина хороший адвокат. Можно встретиться». Ну я встретился с этой женщиной, с адвокатом. А я чувствую подвох, потому что все равно у меня слишком много этого за плечами. Ну и когда рассказывают родители… Ну, жизнь показывает, что родители всегда узнают последними. То есть с наркотиками всегда так. Знает уже весь город, а родители узнают последними.
Ну и разговариваю. Женщина-адвокат милая такая. Она говорит: «Это беспредел. Ему действительно подкинули наркотики». Я говорю: «Скажите, пожалуйста, а почему его держат? Почему он закрыт? Почему не отпускают?». – «Ну понимаете, он же написал явку с повинной». Я говорю: «Как явку с повинной? Вы что?». – «Ну да. Но он же был в состоянии наркотического опьянения. Его заставили написать явку с повинной». Я говорю: «Ооо…».
И всё. И ситуация сразу же меняется. Вполне возможно, там что-то произошло. Но когда человек был в состоянии наркотического опьянения и написал явку с повинной, очень сложно бороться в этой ситуации. Но и мотивации особо ни у кого не будет рубиться за него. то есть у Голунова была в этом плане вообще другая ситуация.
И. Воробьева
―
Но подожди. Я понимаю про ситуацию, которая меняется по этим причинам. Но это же не означает, что у него действительно были наркотики. Это же не означает, что ему не могли подбросить, если он был в состоянии наркотического опьянения.
Е. Ройзман
―
Смотрите, когда человек в состоянии наркотического опьянения, он в любом случае находится в этом кругу и имеет дело с наркотиками. Когда человек пишет явку с повинной… То есть умудрялись и в сталинские времена не писать на себя явку с повинной. Но я не берусь. Это чужая ситуация. Но мне в эту ситуацию лезть будет очень трудно заступаться, потому что у меня нет внутренней уверенности. И скорее наоборот. Понятно, да?
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Я по Голунову-то сутки молчал. Ты же видела. При тебе все было. И, кстати, ты молодец, что ты одна из первых, вы с Бычковой вышли туда к Гостиному двору в Питере. И то, что происходило на Форуме там… Маленькие девочки, журналисты… Девчонка из «Знака» просто распечатала и вешала везде эти листовки на Форуме, чтобы они были видны везде. И то, что вы вышли, – я видел, как вы вышли к Гостиному двору, – вы молодцы. Вы все поступили честно, как и должны были поступить. Я сутки отмалчивался. Я пытался разобраться в этой ситуации. Но как только я увидел первое вранье со стороны МВД, я сразу об этом сказал. И потом, когда проанализировал ситуацию, всё, я уже показал всё, что я увидел в этой истории.
И. Воробьева
―
Еще вопрос, кстати, про события, которые происходили. Вот спрашивают о реакции Евгения Ройзмана на решение Нюты Федермессер не баллотироваться в Мосгордуму.
Е. Ройзман
―
Смотрите, на самом деле, я очень рад, что Нюта снялась с этих выборов. Потому что у нее хорошая репутация. Я Нюту всегда любил. Она помогала здесь нам открывать наш первый хоспис. И сейчас мы с ней на контакте. И я очень рад, что между нами нет этой запятой, что она ушла с этих выборов. И слава богу, что она будет в этом участвовать. Я очень рад. И, конечно, против Соболь будут все способы использовать, потому что она очень стойкая, она рубится до конца.Действительно, то, что касается травли, вот то, что ее касается – да, это травля. И я удивлен, что такая хрупкая, маленькая, красивая девушка так настойчиво ведет свою линию. Я думаю, что ее изберут. Если она сумеет собрать подписи, я думаю, что ее зарегистрировать вынуждены будут, и ее изберут.
И. Воробьева
―
Что за сексизм, Евгений? «Хрупкая, маленькая девушка. Я удивлен, что она так борется». Ну ничего себе! Мне кажется, что такие девчонки как раз самые сильные и стойкие как обычно.
Е. Ройзман
―
Ирина, я вынужден сказать, что действительно в тяжелых ситуациях зачастую женщины оказываются более стойкие, более последовательные. Я с этим сталкивался. Я это видел. Я это вынужден признавать.
И. Воробьева
―
Нас спрашивают про защитников сквера. Вот несмотря на то, что история с храмом закончилась, но история с защитниками сквера явно не закончилась: и по задержаниям, которые были; и по делам, которые то ли завели, то ли нет. С этим что?
Е. Ройзман
―
Значит, там дело было безфигурантное. Я приблизительно понимал, в отношении кого оно может развернуться. Но оно могло и в другую сторону развернуться. Это очень политизированная ситуация. И нити управления этой ситуацией, думаю, что держит Администрация Президента через полпреда и так далее. Поэтому ничего не могу сказать. Она такая подвешенная. Ее никто сейчас не тормошит.История, что вкатили иск, что забор на миллион рублей поврежден… Ну, увидим, как будет разворачиваться ситуация. Если что, включимся. Но, вообще, мне кажется, что в этой ситуации тем, за кем власть и сила, конечно эту ситуацию надо просто спокойно скатывать и забывать. И вот только это может привести к внутреннему такому миру в городе.
И. Воробьева
―
Тут наши слушатели отреагировали. Ты рассказывал хронику событий, как это происходило с твоей стороны в деле Ивана Голунова. Вот тут Диггер спрашивает: «Как вот через сутки?». Давайте я вам тоже добавлю, что это происходило действительно все при мне на Питерском экономическом форуме. Днем мы узнали о том, что происходит; о том, что Ивана арестовали. А дальше, как вы, наверное, помните, были вброшены вот эти 10 фотографий якобы из квартиры Ивана. И эти 10 фотографий первым делом я пришла и показала Евгению Ройзману.Это первый и единственный человек, которому, я считала на тот момент (и продолжаю так считать), нужно было показать. У Жени вытянулось лицо. Он сказал, что это нарколаботария. И тут вытянулось лицо у меня, потому что я не могу себе представить такого у Ивана. И вот дальше, уже когда начали отскакивать назад мвдшники и говорить: «Нет-нет, извините, мы ошиблись. Там только одна фотография оттуда», вот тут-то первые прям вот серьезные сомнения и появились у Евгения Ройзмана, о чем он вам сейчас собственно и рассказал. Правильно же я все рассказываю?
Е. Ройзман
―
Да. И я сразу же об этом написал. Все-таки у меня Твиттер больше полумиллиона. Оно расходится. И в отличие от очень многих участников, я действительно в этой ситуации понимаю, о чем говорю. Поэтому я не торопился. Но как только у меня появились сомнения, я их высказал сразу. И ситуация начала выстраиваться. И на мой взгляд, я озвучил самое главное, что дела по наркотикам. Наркотики – это материальный состав преступления. И если наркотики в деле есть, то должен за них сидеть или их владелец, или те люди, которые их подкинули.
И. Воробьева
―
То есть тоже владельцы.
Е. Ройзман
―
Ну конечно. Те, которые подкинули. И я считаю, я надеюсь, что следствие пойдет именно по этому пути.
И. Воробьева
―
Просят сказать несколько слов про Архангельскую область, про Шиес и про эти протесты. На самом деле, действительно там никак все не может остановиться. И мне кажется, уже должно было прийти в голову власти, что с этими людьми действительно по-любому надо договариваться. Нет?
Е.Ройзман: Я рад, что Нюта снялась с выборов. Она помогала открывать хоспис. Я рад, что между нами нет этой запятой
Е. Ройзман
―
Ирин, там очень серьезная, на самом деле, ситуация. Там начали вывоз техники. Но ее далеко не убрали. И все люди считают, что власть сейчас таким способом готовится к прямой линии с президентом. Там огромное напряжение. Но обратите внимание, Урдома сопротивляется. Это вот рядом с Шиесом. Это жилой поселок, где живут охотники в основном.Котлас сопротивляется, Коряжма сопротивляется. Там таких митингов не видели. В Сыктывкаре таких митингов не было. Сейчас Северодвинск вышел. Перед этим Архангельск выходил. Там очень дружно. Мало того, я общаюсь со всем музейным сообществом (там уровень серьезных исследователь, доктора наук, директора музеев). Все обеспокоены. Причем это очень мощное сообщество. И они готовы выступать тоже.
Русский север – это вообще жемчужина русской жизни. Там надо беречь все, что можно. Представляете, одна из великих русских северных рек, Вычегда, на которой стоит знаменитый Сольвычегодск, слив туда пойдет с Шиеса. Вычегда оттуда питается. Конечно Север – не помойка. Ну нельзя так с людьми. Со своей землей нельзя так обращаться. То есть земля этого не простит.
Пусть это какие-то мистические вещи, но нельзя так с землей обращаться со своей. Со своей Родиной нельзя так обращаться. Поэтому в Шиесе люди будут стоять до конца. Я вижу это настроение. Сейчас ждут все 20-го числа, как пройдет Прямая линия. Но они готовы сопротивляться. И где можно, я всегда буду поддерживать. И думаю, что все нормальные люди это будут делать.
И. Воробьева
―
Но есть вот ощущение, что на Прямой линии вопросов про экологию будет достаточно. Это сможет как-то изменить ситуацию, как думаешь?
Е. Ройзман
―
Очень важное замечание сейчас. Алексей Алексеевич Венедиктов первый для меня высказал эту мысль. Мы начали подсчитывать, смотреть. Он говорит: «Обрати внимание, самые серьезные протесты в последнее время всегда с экологической какой-то составляющей». И вот у меня прием был в пятницу.Ко мне пришли мужики из-под Красноуфимска. А Красноуфимск – это очень чистые, красивые места. Одно время там складировали ядерные отходы. Было такое там в районе станции Зюрзя. Как раз мы студентами Уральского государственного университета в этих полях работали. И там были случаи отравлений серьезных. А это сейчас по другую сторону реки Уфы в очень хороших местах пытаются разбить большой полигон для мусора.
И ко мне приехали мужики и говорят: «Мы будем сопротивляться». Я говорю: «Кто вы?». Они говорят: «Ну мы, военные пенсионеры. Нас много. Мы понимаем, что произойдет. Мы понимаем, как можно испохабить речку Уфу замечательную, что будет в наших краях. Мы там родились и выросли. Мы готовы сопротивляться». А они мужики структурированные, много в жизни повидавшие. То есть они сдаваться не собираются. Вот еще один очаг такой появляется. Я понимаю почему.
И. Воробьева
―
Да. Ну, я надеюсь, что действительно зададут много вопросов и по крайней мере не будут эту историю как-то замыливать и забывать. Я правда просто думаю, что если об этом начнут говорить все, как вот хочется…ну, точнее, не хочется приводить в пример дело Ивана, но хочется сказать, что если о «мусорных» проблемах начнут говорить везде, то, может быть, ситуация изменится. Потому что людей в Шиесе, очевидно, надо поддерживать. Особенно после того, как они сидят и читают в интернете, что про них там написали в какой-то статье, и очень смеются о том, как их там якобы кто-то финансирует и так далее.
Е. Ройзман
―
Нет, там совершенно народная история. Это надо понимать. Поезда, которые идут через Шиес… Сейчас «РЖД» перестали продавать билеты на Шиес. Но тем не менее там есть техническая остановка, там выйти можно. Все, кто ездил, говорят, что все поезда, которые идут Москва – Воркута, они в Шиесе приветствуют людей гудками, обязательно машинисты дают гудки. Проводницы выходят, машут своими флажками. Люди в поездах собирают деньги и передают тем, кто сходит на Шиесе, чтобы они передали протестующим. Это народная совершенно история. Это настоящее. Это не придумать.
И. Воробьева
―
Ну вот по поводу настоящего и не придумать. Возвращаясь к истории с Иваном и с митингами. А вот почему, как ты думаешь, люди в массовом порядке не пошли (кто-то, конечно, пошел) на митинг 16-го числа? Почему такая разница: мы можем защищать, а вы вот не защищаете?
Е. Ройзман
―
Ну ты же понимаешь, почему не пошли. Потому что он был ненастоящий. Настоящий митинг был несогласованный 12-го числа, на который вышли люди просто обозначить свою позицию. И, кстати, на этом митинге задержали больше людей, чем потом пришло на согласованный митинг. Притом что еще на согласованный там привозили. Поэтому те люди, которые вышли 12-го – это хорошие, честные люди. И молодцы, что вышли. Но я удивлен, как работает правоохранительная система против своих граждан. Так нельзя со своим народом. Так нельзя.
И. Воробьева
―
Как так-то? Вот как?
Е. Ройзман
―
Ну так. Нельзя с дубинками. Нельзя в автозаки. Женщин нельзя хватать. Ну нельзя так. Это никогда в жизни в истории страны добром не кончалось.
И. Воробьева
―
Ну, просто, извини, пожалуйста, но вот я сейчас тебя слушаю… Это же все не первый раз. Далеко не первый раз. Мы 1-го мая это видели в Санкт-Петербурге. Санкционированный был митинг.
Е. Ройзман
―
В Санкт-Петербурге скотская была ситуация, когда мирное шествие… Это очень было похоже на 9-е января 1905-го года, когда люди пошли подавать челобитную, петицию к царю. С этого момента рухнул режим. Это происходило в Питере. И сейчас в Питере мирную демонстрацию вот так разогнали по-скотски с неоправданной жестокостью. Этого нельзя делать. Это подрывает уважение к правоохранительным органам, это подрывает уважение к стране у граждан.
И. Воробьева
―
Ну и тут люди, которые пишут, что… Ну, точнее, здесь еще одна точка зрения, так или иначе ее тоже высказывают, о том, что люди, которые 12-го числа пошли на улицу, это просто недоговороспособные люди. С ними вышли на диалог, им пошли навстречу, выполнили 2 требования из 3, а они все равно пошли на улицу. Я говорю слово «они». Но конечно надо говорить «мы», потому что я там тоже была.
Е. Ройзман
―
Подождите, что значит недоговороспособные? Что значит выполнили условие? Они выпустили невиновного человека. Еще бы они его не отпустили. Они говорят: «Мы же не стали его жрать. Мы же его не убили». А как вы его могли убить? Какое право вы имели его жрать? Совершенно невиновного человека. То есть это дело мог прекратить следователь. Это дело мог прекратить прокурор, сказать: «Я не буду поддерживать это обвинение». Мог судья всем сказать: «До свидания! Вы чего тут придумали?». Они все видели нестыковки в этом деле. Но они никто этого не сделали. Вот это называется «система», понимаете. И то что власть вмешалась и в конце концов погасила как-то, это правильно.То есть когда власть включает задний ход – это не признак слабости, это признак какого-то все-таки ума. И разгонять митинг 12-го числа зачем? Ну шли обычные люди. Ну прошли они, постояли бы и потом бы разошлись. Ну зачем их было винтить? У меня дочка туда пошла. Мало того, что у меня дочка там была… Я не знал. У меня к своей дочери такое уважение. Я ее очень люблю и уважаю.
Нина молодец, что она вышла, не побоялась, что посчитала долгом. Она знать не знала Голунова, но она посчитала своим долгом. И конечно в этом плане еще позиция Навального… Навальный-то понимал, что он подвергается больше всех, если он пойдет. И его действительно свинтили. Его потом обязали явкой. И свои 30 суток он за этот выход получит. Но он все-таки пошел и очень четко написал: «Я хочу оставаться честным человеком. И я рад, что я был в этот день с честными людьми». Я его позицию понимаю и поддерживаю.
И. Воробьева
―
Ну, кстати, опять возвращаясь к делу Ивана вопрос, который висит в воздухе. Вот сегодня тоже обсуждала его с Кириллом Роговым, например, что а судьи… Вот всегда говорят: «А вот полиция подбросила. А вот следователи вот это…». А судьи – это же те самые люди, которые отправляют под арест, которые отправляют вот этих самых невинных людей на много лет в тюрьмы.
Е.Ройзман: Котлас, Коряжма сопротивляются. Там таких митингов не видели. В Сыктывкаре их не было. Северодвинск вышел
Е. Ройзман
―
У меня вопрос в данном случае к судье. Судья не мог не видеть, что это фальсификация. Судья мог это увидеть сразу. Судья мог всех отправить. Судья совершенно независимый (так же, как и следователь) в этой ситуации. Я удивлен.
И. Воробьева
―
Ты удивлен, что судья это сделал, что отправил под домашний арест?
Е. Ройзман
―
Я удивлен, что судья просто не прекратил это. Судья мог их всех отправить, сказать: «Что вы мне принесли?». Судья мог это остановить.
И. Воробьева
―
Знаешь, просто, это очень интересное заявление сейчас с учетом того, что… Сколько там у нас оправдательных приговоров в стране?
Е. Ройзман
―
Оправдательных приговоров у нас в стране где-то 0,2%. На сегодняшний день – 0,23%.
И. Воробьева
―
Тогда чему мы удивляемся?
Е. Ройзман
―
1 из 450 дел. Но в данном случае была настолько очевидная ситуация, на мой взгляд, для судьи. Но, с другой стороны, так имена и нарабатывают. В свое время я написал историю. Это очень красивая история. Она меня задела. Когда я был маленький, мне 14 лет было, я работал грузчиком. И рядом со мной грузчиком работал парень молчаливый, спокойный. Очень хорошо работал. Его Леня звали. И он мне говорит: «Я хочу стать судьей». Я говорю: «А зачем?». Он говорит: «Я хочу стать честным судьей». Он закончил пед, а потом учился в юридическом. И он стал честным судьей. Он вступил в партию, он стал судьей.И в 89-м году ему принесли дело разбирать. Дело, по-моему, «Демократический выбор» называлось. Люди вышли на митинг в 88-м году в Свердловске. Ему принесли это дело. И позвонили из горкома партии и говорят: «Закрывай». Он говорит: «Подождите, что значит закрывай?». Ему говорят: «Ты что, не понимаешь что ли? Их надо закрыть». Вызвали Леню в горком. Он приходит в горком и первый секретарь горкома, начальник милиции на него давай орать, стучать кулаком. Он взял вот так вот партбилет, шмякнул об стол и говорит: «Никогда в жизни». Ушел.
И пошел работать на эту же овощебазу грузчиком, где мы с ним когда-то работали. Но самое интересное, что потом были выборы. Его заставили пойти на выборы. Он выиграл у академика Месяца и стал народным депутатом. И, кстати, когда он стал народным депутатом, это он проталкивал ситуацию, чтобы адвокатов допускали с момента возбуждения уголовного дела к делу и чтобы решала не прокуратура, а суд решал ситуацию по аресту. Вот такая ситуация. А партбилет он положил на стол ровно в том кабинете, в котором я был потом главой города. Вот так мы с Леней на овощебазе грузили картошку и все остальное. Вот такая была история. Фамилия его Кудрин. Очень достойный человек. Леонид Кудрин.
И. Воробьева
―
История очень классная действительно. Но таких историй одна на сколько-то сотен тысяч.
Е. Ройзман
―
Этой истории 30 лет, а Леонида Кудрина, судью, который положил партбилет и ушел работать грузчиком на овощебазу, будут помнить долго-долго еще. А сейчас я о нем рассказ написал. Он будет где-нибудь опубликован. Еще дольше будут помнить. Мне приятно. Потому что это хороший, достойный, мужской, человеческий поступок.
И. Воробьева
―
Полминуты до конца, как всегда, отдаю на откуп Евгению Ройзману.
Е. Ройзман
―
Слушайте, у меня в пятницу будет прием снова здесь в Екатеринбурге. Мало ли кому понадобится помощь или сами хотите людям помогать. На Толмачева, 11 с 10 утра можете прийти. И я всем людям желаю доброго здоровья. И хочу сказать, вот даже не сомневайтесь, в конце концов все будет хорошо. Удачи!
И. Воробьева
―
Все будет хорошо. Программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. До встречи через неделю!