Мемуары художника Бориса Жутовского. Часть 4 - Борис Жутовский - Ночное рандеву - 2011-09-14

М. ПЕШКОВА: Художник Борис Жутовский три десятилетия работал над огромным проектом – полотном всей своей жизни. Такая автобиография, занимающая всю стену, весом четыре сотни килограммов. Каждому герою или событию в нем отведена отдельная клетка, среди которых выделятся одна, где нарисовано очень красивое мужское лицо, приковывающее взгляд. Вот о нем-то, о родственнике, и стала подробно расспрашивать. А прочитав о родственниках в книге-альбоме «Как один день», сделанном и написанном Борисом Жутовским, вовсе захотела узнать подробности.

Б. ЖУТОВСКИЙ: Теперь я вам расскажу о своем дяде Толе. Это тоже из раздела память. Его отец дядя Витя, белый офицер, служивший в царской армии, с хорошим образованием и с хорошим обучением, потому что он был из бедных, поэтому он учился в тех училищах, где молодых ребят учили еще и ремеслу. Поэтому он был несказанно рукаст. Революция. Волею революционных передряг он оказался начальником штаба атамана Шкуро.

М. ПЕШКОВА: Ничего себе пост.

Б. ЖУТОВСКИЙ: В какой-то день бравые ребятишки схватили красненького и повели его к стенке. Дядя Витя вышел на крыльцо избы, увидел, что того ведут на расстрел, пригляделся и узнал в нем товарища по офицерскому училищу. Он отменил расстрел, запер его в сарай, а ночью выпустил. Прошло небольшое время. Как нам с вами известно, победили красненькие. Дядя Витя, уже женатый на тете Оне, решил укрыться в своем родном городе Кисловодске. Приехал туда, городок в то время был совсем небольшой. Его быстро вычислили. И его, и тетю Оню посадили в кутузку. Скорый суд – и приговорили к расстрелу.

Но комендантом этого города оказался тот самый выпущенный его товарищ по офицерскому училищу. Он выпустил его и поменял ему фамилию. Дядя Витя, к тому времени уже поднаторевший в ощущениях того, что происходит вокруг, ринулся в Москву, к моему деду Ивану Григорьевичу, его жене Марии Ивановне, которая была родной сестрой его жены тети Они.

Дед работал в это время на авиационных заводах Яковлева. Как мне мама рассказывала, про него шутили, что Яковлев-2. Тот Яковлев конструктор, и этот Яковлев. Каким-то начальником он был. Одним словом, он взял дядю Витю к себе на работу. Дядя Витя был там занят очаровательным делом – он из пальмы точил пропеллеры для самолетов. Потому что в те времена никаких дюралей не было, были пальмовые двух-, трех- и четырехлопастные пропеллеры.

Жили они в крошечном барском каком-то дачном домике в Петровском парке стадиона «Динамо». Потом этот дом снесли и сравняли с землей. Хотя Толька рассказывал мне, что там грандиозный был подвал с грандиозными помещениями. Могу показать в любой момент, где это стояло. Развлекался главным образом тем, что сам шил палатку, сам мастерил рыболовные снасти и ездил жить в палатке с тетей Оней ловить рыбу. У меня до сих пор есть какие-то им склеенные коробочки для всяких этих рыболовных придурей.

М. ПЕШКОВА: Это было ведь еще до войны. Уцелело?

Б. ЖУТОВСКИЙ: Конечно. Я же помоечник, у меня всё цело. Родился сын Толька. Дядя Витя был суров до бесконечности. Если он сказал, что ты должен придти в 12 ночи домой и если ты приходишь пять минут первого, ты ночуешь в сарае, он дверь не откроет ни за что. Я знаю очень хорошо этот дом, потому что мы там жили с мамой, вернулись из эвакуации в 42 году. Мы там жили, потому что наш дом не топился и было холодно. Мы жили у бабушки, потом у бабушки тоже не топили, и мы перебрались к тете Оне, потому что там была печка, и мы топили печку какими-то сырыми дровами. 10 градусов, 12 по температуре, не больше.

Сын Толя окончил школу в 1941 году. Естественно, после школы его тут же отправили на фронт. Он только что кончил школу. Т.е. он не умеет ничего на свете. И на фронте он пробыл до конца войны. Дважды был ранен, один раз под Великими Луками. Ранен был в правую руку. Как он мне потом рассказывал, они попали в окружение, выходили из окружения, у него была рана в руке, и там завелись черви. Когда он вышел из окружения и пошел в медсанбат, доктор сказал, что это хорошо, что там завелись черви, иначе бы ты руки лишился, была бы гангрена, а черви у тебя весь гной выедали. Правая рука была изуродована, два пальца были без движения. После того, как он полечился в госпитале, его отправили в войска так называемого второго эшелона, т.е. войска МВД-МГБ, которые шли вслед за передовыми частями, грабили, добивали, подчищали.

М. ПЕШКОВА: Это СМЕРШ?

Б. ЖУТОВСКИЙ: Нет, это не СМЕРШ. Это войска второго эшелона. СМЕРШ – это отдельная организация. Это были как бы рабочие по этой части. СМЕРШ – это была белая кость, элита. А это были нормальные солдаты. Только что их нельзя было отправить на передовую в силу того, что они были где-то чем-то потраченные. В 42 году умер дядя Витя, в 52 года. Он никак не мог пережить, что Только ушел на фронт, очень это переживал и умер от инфаркта.

Один раз, я помню, когда Толька приезжал с фронта в отпуск после ранения. Красив был как бог. Высокого роста, стройный, почти белоглазый. Кончилась война. Тетя Оня голодала так, что представить себе трудно. Они с бабушкой пили по самовару чая с селедочными головами. У нее был огородик, и на зиму она рубила свекольную ботву и замораживала в сарае, чтобы зимой готовить себе какую-то похлебку. Мамка иногда зазывала постирать, чтобы ее покормить. Просто так приехать обедать она ни за что не соглашалась. Она была вполне интеллигентная дама. До революции она работала продавщицей в магазине «Мюр и Мерилиз» на Петровке, ЦУМ, торговала открытками. У них было большое количество альбомов с дивными, невероятными открытками. Часть из них у меня есть еще, то, что маме не доставалось.

Кончилась война. С война пришел раненый Толя. Опухшая с голоду мать. Делать-то что? Делать-то нечего, ведь профессии никакой. Я помню, что в это время он ходил в сапогах, которые перевязывал веревкой. Он пошел в военкомат с просьбой, чтобы его взяли на сверхсрочную службу, потому что есть нечего. И он поступил учиться в автодорожный институт, на вечернее отделение, может быть, и на заочное (не знаю, были ли в то время институты заочного обучения). Служил он в известном здании на Кузнецком мосту.

Очень редко приезжал к нам. К нам он приезжал по двум причинам. Иногда он приезжал к нам занять денег, потому что решил построить себе кооперативную квартиру. Потому что в этом доме, в этой темной комнате – а он к тому времени женился и у него родилась дочка – жить уже было очень худо. И он не хотел дожидаться, когда их будут переселять, всё это давать. Прелесть этих его посещений заключалась в том, что он говорил: «Деньги я верну 3 сентября». 3 сентября он привозил деньги. И несколько раз (я помню два), когда он приезжал к нам сильно к вечеру, вынимал пистолет, отдавал маме пистолет, говорил – убери в стол, садился на кухне, выпивал много водки, наливал ванну холодной воды, ложился в ванну и к утру был как огурчик, отправлялся на службу. Очень смешно, что даже когда я не так давно разговаривал с его дочкой, она этого не знала.

Был такой эпизод в моей жизни, когда я познакомился с семьей генерала Судоплатова. Я его спрашиваю: «Толька, а кто такой генерал Судоплатов?» Он посмотрел на меня белыми глазами и сказал: «Супер-убийца. Чтобы ноги твоей там не было». Немногословен был, надо сказать. Занимался лыжами. Был секретарь комсомольской организации ГБ, до такой степени, что он как-то мне рассказал, что когда его переизбирали, то был один голос против него, это был его собственный. Он знал, что он проголосовал против, и был один голос против.

1953 год, как известно, сдох персюк проклятый. Чуть попозже арестован Лаврентий Павлович Берия. И генерал Серов еще с каким-то генералом, второй фамилии не помню, приехал в здание КГБ на Лубянку забирать документы из кабинеты Лаврентия Берии. В приемной у кабинета Лаврентия Берии военный секретарь, т.е. не секретарь, личный порученец, а служба охраны, сидит товарищ Запорожцев. Он встает, отдает честь, говорит – Запорожцев. Серов говорит ему: «Идите в камеру, я вас арестовываю». – «Есть». И отправляется в камеру.

Единственное, что он успел сделать, он позвонил с какого-то телефона он позвонил своему генералу, начальнику охраны, чтобы тот сообщил жене, что он арестован и домой не придет. Его привели в камеру, принесли гору книжек и сказали: «Читай, кончится, еще принесем». Он просидел больше двух недель. Его вызвали на суд. «Больше всего я боялся, – как он говорил, – что меня ликвидируют как НСа – нежелательный свидетель. Но при его морде этой белоглазой и этой военной выправке… А он, действительно, производил впечатление.

Его сослали на работу в гараж НКВД, поскольку он учился в автодорожном институте, причем много лет учился. И как он же мне рассказывал, благодаря каким-то его знакомым, которые работали в ЦК партии, ему удалось из этого гаража уволиться, что тоже, видно, было не так просто сделать. К тому времени он окончил автодорожный институт и устроился на работу в научно-исследовательский институт автомобильной промышленности, где довольно скоро стал чуть ли не главным специалистом по автомобильным шинам.

Очень мне по этой части помогал, надо сказать, потому что шины достать в то время было невозможно. А когда мне было вот так уж, он говорил: «Ну приезжай, черт тебя бы брал». И давал мне новые баллоны. И надо сказать, много ездил за рубеж. Я понимаю, как бывший гэбэшник, на нем, естественно, не было грифа «не пущать», поэтому он, что называется, был проверенный человек и ездил тоже воровать и подглядывать автомобильные, шинные дела. В Италию, я знаю, он ездил несколько раз.

М. ПЕШКОВА: Это был кумир вашего детства.

Б. ЖУТОВСКИЙ: Да. У меня было два мужика – отчим и он. Я его обожал, он для меня был даже, пожалуй, важнее, чем Игорь. Потому что Игорь, отчим, был каждый день, делал какие-то рисуночки… А этот был все-таки военный, этот все-таки был с пистолетом. Для мальчишки эта романтика, конечно, всегда существует. Росла дочка. Он уже построил себе еще одну маленькую однокомнатную квартирку, чтобы отселить туда дочку, которая уже подрастала, становилась взрослой девушкой. Потом умерла его жена Валя.

Я стал довольно часто к нему ездить. Нарисовал его портрет и всё пытался заводить с ним разговоры про его бывшую службу и по своей наивности приставал к нему, чтобы он написал про это всё, хотя бы написал и спрятал. На что он смотрел на меня своими этими бело-голубыми глазами и говорил: «Дурак ты, дурак. Я-то их ведь знаю. А у меня дети, у меня дочь и внуки». К тому времени уже были внуки. «Я их знаю, и я их боюсь, поэтому отстань ты от меня с этими своими дурацкими разговорами».

Потом он заболел раком и довольно быстро умер. И только на его похоронах у его дочки я узнал его настоящую фамилию. Часто я его вспоминаю и всё время думаю, под каким же чудовищным страхом жил и его отец дядя Витя, и он. Потому что он на голубом блюдце лежал в пыточной: любой подозрение из любого его окружения – стоит покопаться, и всё бы вышло наружу. Так что вот такая героически, трагически страшная судьба моего дядьки Толи.

М. ПЕШКОВА: Я смотрю, вы усатого нарисовали на этой картине, где Анатолий, Судоплатова.

Б. ЖУТОВСКИЙ: Да, там Судоплатов, там усатый, та здание ГБ на Лубянке еще с памятником Дзержинского.

М. ПЕШКОВА: А внизу Оничка, да?.

Б. ЖУТОВСКИЙ: А внизу Оня. Это его мама. А наверху в углу это его папа, дядя Витя. Жива его дочка Милка и два внука, взрослые мальчишки уже, у них вполне какие-то мирные, полуинженерные профессии.

М. ПЕШКОВА: Получается, что ему не хватало образования, чтобы расти?

Б. ЖУТОВСКИЙ: Расти куда?

М. ПЕШКОВА: По лестнице.

Б. ЖУТОВСКИЙ: По военной лестнице, я думаю, образование не нужно было, если он был военный секретарь. А потом он учился в автодорожном институте. Не лез ни в какие военные академии и прочее.

М. ПЕШКОВА: А мог бы.

Б. ЖУТОВСКИЙ: Мог бы. Я думаю, что он и боялся, и брезговал. Вот такая судьба.

М. ПЕШКОВА: Борис Жутовский нынче в странствиях, на Урале где-то, обещал, что побывает в Каповой пещере. Но еще одно юношеское мое мечтание он осуществил, правда, полтора десятилетия тому как – искупал слона. Тут я прервала все семейные истории художника и мысленно вернула его в Непал.

Б. ЖУТОВСКИЙ: Я поехал в Непал с твердыми намерениями. У меня было две мечты. Как бродяга и альпинист, я хотел посмотреть на Эверест, это все-таки Мекка для альпинистов. И потом я хотел выкупать слона. С детства у меня была мечта: каждый раз, когда меня водили в зоопарк, я визжал, топал ногами и требовал, чтобы меня немедленно пустили искупать слона, особенно когда они купались. Это было для меня мучительно смотреть.

И тут я понял, что у меня такая возможность есть – я поеду, искупаю слона. Я приехал в Непал. Мы живем в Катманду, в маленькой милой гостиничке. Довольно вольная жизнь, потому что мы поехали туда небольшой компанией, у всей этой компании были какие-то свои обстоятельства жизни, поэтому у нас не было никакой так называемой групповой дисциплины. Хотя был один поступок групповой дисциплины, сейчас расскажу.

Я живу в Катманду. В какой-то из дней выхожу из гостиницы, стоит шерп, худой, с беременной женой, милостыню просит. Но как горный человек, он руку не протягивает, он просто стоит. Я подхожу к нему и спрашиваю: «Ты с гор?» Он говорит: «С гор». – «Ты высоко живешь?» – «7200, деревня». – «Когда ты туда пойдешь?» – «Я пойду сегодня вечером или завтра утром». – «А когда вернешься обратно?» – «Через дня четыре». – «Ты можешь мне принести из деревни камушек?» – «Хорошо, сахиб». Я даю ему 15 долларов, это для него, я думаю, годовой бюджет. Через четыре дня выхожу – стоит. «Принес камушек?» – «Принес, сахиб». И протягивает мне камушек черненький. Я говорю: «Спасибо тебе большое», даю ему еще 10 долларов. Он мне говорит: «Just a moment, сахиб», – берет этот камушек, вынимает из-за пояса нож, у них потрясающие ножи, вот такой формы…

М. ПЕШКОВА: Как полумесяц.

Б. ЖУТОВСКИЙ: И бьет по этому камушку у себя в ладони. Камушек разваливается, это оказывается аммонит, 7200. Т.е. каких-нибудь 50 миллионов лет тому назад то было берегом моря. Все Гималаи таким образом произошли, когда плато Индии поехало на плато Европы, столкновение этих двух плит и родило Гималаи. Вот он аммонит в картинке, обе половинки. Каких-нибудь 50 миллионов лет.

Из общественных событий нашей группы в Катманду... В один прекрасный день руководитель нашей группы говорит: «Ребята, завтра мы идем на прием к королю». Я говорю: «Слушай, ну как тебе не стыдно? Почему ты заранее не спросил? Ну зачем мне идти к королю? Ну что мне этот непальский король? Я тебя умоляю, тут столько интересного есть». – «Я уже договорился через посольство. Неудобно. Надо пойти». – «Бог с тобой, пойдем».

Мы приходим во дворец к королю. Огромная-огромная терраса с резными столбиками. Красиво. Ждем приема. Там стоят несколько группок, которые ждут приема у короля. Мы стоим и разговариваем. Я вижу, как вокруг нас какими-то дальними кругами ходит человек, одетый по-непальски, в этих подштанниках белых, в пилоточке белой, какая-то белая хламида на нем, немолодой человек. И я вижу, что он европейского склада лица, с небольшой бородой, и явно европейская морда. И он так ходит-ходит кругами, он к нам приближается, приближается, наконец подходит, кланяется и говорит по-русски: «Простите, вы русские?» – «Да, русские». – «Расскажите мне, что сейчас происходит в России». А это как раз все наши катаклизмы, 1996 год.

Мы ему всё рассказываем, рассказываем… Потом я обращаюсь к нему: Простите, бога ради, что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?» Он говорит: «Вы знаете, мы из города Одессы. Когда началась революция, папа сказал, что все бегут на Запад, значит, мы побежим на Восток. Папа торговал мукой в Одессе. И мы поехали на Восток. Мы ехали на Восток до тех пор, пока у нас хватило денег. Мы добрались до Катманду, и здесь мы остались. Мы занимались тем, чем занимаются все евреи во всем мире, мы торговали. Папа умер, я завел семью. У меня трое сыновей, есть кому оставить дело». Я говорю: «Простите бога ради, а что вы делаете здесь? Кем вы работаете?» Он говорит: «Пустое. Я управляющий королевских дворцов». Вот такая была официальная встреча.

А потом я сказал своим ребятам: «Ладно, вы занимайтесь чем хотите, а я поеду купать слона». Я купил билет на автобус, сел в автобус. Такие автобусы я видел только в кинофильмах про освоение Африки. Двухъярусный, на крыше еще сидели люди. Половина автобуса были со свиньями, с курами, с детьми, с мешками. Причем место я купил номерное. Еле-еле добился того, чтобы сесть на то место, которое у меня записано на билете. Несметное количество народа. И эта колымага отправилась через всю страну на юг.

Вот я отправляюсь как раз на юг Непала, т.е. к северу Индии, в джунгли. Я приезжаю в какой-то маленький городок. Водитель говорит мне: «Сахиб, выходите, вы приехали». Я выхожу на площадь в совершенно невероятном городе, почти африканской дури. Потому что посредине стоит полицейский, а вокруг него суетятся какие-то допотопные автомобили, рикши, велосипеды. Я иду по адресу, который у меня есть. Это фирма, которая должна меня переправить в заповедник. Я вхожу туда. Вежливые люди дают мне чашечку кофе. Я немножко жду. Потом один из служителей мне говорит: «Сахиб, у вдоха стоит автомобиль». Таких автомобилей нет больше нигде в мире.

М. ПЕШКОВА: Таких роскошных?

Б. ЖУТОВСКИЙ: Да, таких роскошных автомобилей больше нет нигде в мире. У него колеса с деревянными спицами и вместо баллонов толстая сплошная резина, рыдван такой. Мы едем на этом рыдване долго-долго. Зрелище потрясающее. Потому что мы проезжаем какие-то деревни, какие-то школьницы идут, несут в руках тапочки, учебники горкой на голове, а сами босиком. Придут в школу – наденут там тапочки. Берегут. Буйволы какие-то. Поля. Наконец меня привозят на берег реки. На берегу реки шофер говорит: «Сахиб, господин».

Я выхожу с рюкзачком, он разворачивается и уезжает. Я стою на берегу реки. К вечеру. По берегу ходят коровы. Я подхожу к воде. Вдоль воды на песке лежат, как дрова, крокодилы. Через некоторое время я вижу, что на той стороне реки отделяется лодочка и идет по направлению ко мне. Я думаю, что так полагается, слава тебе, господи. Действительно, двое мальчишек выскакивают, хватают мой рюкзачок, кидают в лодку, меня тоже подсаживают в лодку. Мы добираемся до противоположного берега. По тропинке выходим на поляну, где горит огромный костер из поленьев красного дерева. Сволочи. Я на эти поленья смотрю с трепетом и ужасом. В основном молодые мальчишки-индусы. Это государственный заповедник, где содержатся тигры, носороги, лемуры, антилопы – чего там только нет.

М. ПЕШКОВА: Охота к перемене мест сидит во мне как искуситель. Сейчас в мечтаньях на Фонтанке я, мысленно пересекаю Аничков мост, да и кони Клодта где-то уже позади. Уже «Ночное рандеву» с вами. Когда вернется Борис Жутовский с Урала, непременно поговорим (неразборчиво). У Бориса Жутовского есть что вспомнить. Звукорежиссеры Александр Смирнов и Наталья Квасова. Я Майя Пешкова, программа «Непрошедшее. Ночное рандеву».