Павел Крашенинников - Разбор полета - 2015-03-23
23.03.2015
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр, как всегда в этой студии. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Добрый вечер! И наш сегодняшний гость в программе "Разбор полета" это председатель комитета Государственной думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павел Крашенинников. Добрый вечер!
П.Крашенинников
―
Добрый вечер!
И.Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем программу "Разбор полета". Это вопрос о том, какое самое сложное, самое тяжелое решение вам приходилось принимать в вашей жизни, может быть, которое не только вас касалось, а последствия были для других людей.
П.Крашенинников
―
Наверное, прием тюрем из МВД в Минюст. Это был 98-й год.
И.Воробьева
―
А почему это тяжелое решение?
П.Крашенинников
―
Это касалось больше миллиона людей, которые там находятся. Это касалось людей, которые находятся под следствием. Это касалось в принципе финансирования, потому что не секрет, что к тому времени достаточно много денег уходило не туда, а в какие-то другие вещи. Поэтому, конечно, решение было очень сложное и с точки зрения принятия и с точки зрения реализации.
И.Воробьева
―
А чья идея была?
П.Крашенинников
―
Идея была, слава богу, Совета Европы. Мы подписали соответствующее соглашение при вступлении. Но эта идея важна для нас. У нас сразу пошла гуманизация. Вот я, когда принимал тюрьму, у нас было 67 копеек в сутки на человека…
И.Воробьева
―
67 копеек в сутки?
П.Крашенинников
―
Да, да. И мы только за три месяца увеличили в десятки раз. Ну а сейчас- я уже не говорю.
И.Воробьева
―
То есть вы поддерживали эту идею?
П.Крашенинников
―
Да, конечно, я ее активно поддерживал. При мне произошла передача. Мне повезло, и, вообще, стране повезло, что в МВД пришел Степашин Сергей Владимирович, которые тоже эту идею поддерживал. И у нас так, может быть, без потрясений, без бунтов, без всего все это прошло.
Т.Фельгенгауэр
―
У нас неделю назад Степашин был в этой же программе. В прошлый понедельник допрашивали его. А были противники?
П.Крашенинников
―
Были противники, конечно.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть были люди, перед которыми приходилось отстаивать это решение?
П.Крашенинников
―
Да, было очень много из среды правоохранительной постольку, поскольку в чем смысл-то вообще? Не должно быть колоний, следственных изоляторов в той системе, которая сама расследует – это очень удобно. Сейчас-то это…
И.Воробьева
―
Сейчас это уже да, по-другому…
П.Крашенинников
―
Да, сейчас это по-другому, но и сейчас гарантий нет. Но, когда это под одним начальником, это, конечно, совсем плохо. И смысл как раз в разделении этих функций. И как раз те, кому это было неудобно, они возражали. В частности руководство МВД, которое было до Сергея Вадимовича Степашина, оно как раз было категорически против.
И.Воробьева
―
Это решение, которое было тяжелым скорее по исполнению, поскольку для себя вы на тот момент решения не принимали по факту, вы были за эту идею.
П.Крашенинников
―
Понимаете, все-таки было много нюансов. В то время правительство менялось постоянно, и можно было совершенно спокойно все засаботировать, и ничего бы не было.
И.Воробьева
―
Ну хорошо, если мы говорим про решения, которые вы про себя принимали…
Т.Фельгенгауэр
―
Когда вы стоите на развилке какой-то: либо так, либо так.
П.Крашенинников
―
Вы имеете в виду частную жизнь? Про частную жизнь я не хочу говорить.
Т.Фельгенгауэр
―
Нет. Те решения, последствия которых мы видим.
КРАШЕНИННИКОВ: Каждая статья закона должна регулировать что-то, и она должна быть предметной
П.Крашенинников
―
Ну, наверное, это самое все-таки сложное было. Я не знаю, поймут ли радиослушатели или нет, было решение – все-таки я занимаюсь Гражданским кодексом и вообще кодификацией много лет – и мы приняли в 94-м году первую часть Гражданского кодекса, потом вторую часть мы приняли в 95-м, она в марте 96-го вступила в силу и так далее. И сейчас, когда пошла модернизация ГК, у нас получился огромный пакет, по которому надо было кому-то принимать решения, начиная от 1-й статьи и заканчивая последней. Начиная от свидетельства о рождении, и заканчивая смертью; начиная от регистрации юридических лиц и так далее все вопросы. Вот было да, мое решение – этот блок огромный разбить на 10 кусков. Это было решение, которое было тяжелое и которое даже мои коллеги по рабочей группе не все поддерживали. И, когда мы приняли самый первый блок, мне сказали: Ну вот, гора родила мышь… туда-сюда… Но сейчас, слава богу, 8 блоков принято. Последний 8-й вступит в силу в июне. А самый, наверное, последний будет связан с правами собственности и с финансовыми сделками.
Т.Фельгенгауэр
―
Кстати, про законы и про то, как они принимаются. Тяжело, наверное, когда Дума постоянно принимает законы, которые приходится как-то усовершенствовать, доделывать уже, когда они приняты? Тут, какие решения вам приходится отстаивать и говорить: Коллеги, вы, может быть, не будете так торопиться – стыдно же?
П.Крашенинников
―
Я могу сказать, что этим мы как раз занимаемся каждый день.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть так получается, что вы разгребаете за всем остальными?
П.Крашенинников
―
Вот смотрите, ну как за всеми остальными… У нас комитетные все законы рассматривают, слава богу. Вот сегодня у нас был комитет. Из 14 законов где-то мы 6 на отклонение отправили.
Т.Фельгенгауэр
―
Плохо написаны?
П.Крашенинников
―
Плохо написаны, не так…Понимаете, ведь закон – это не политэкономический словарь. Вот нет определения того, нет определения сего..., дайте нам понятия… Вы же слышите здесь все время? Каждая статья закона должна регулировать что-то, и она должна быть предметной. И с этой точки зрения он может быть очень красиво написан – хотя я что-то не припоминают такого, - но на самом деле он должен быть не противоречив с другими актами и все-таки что-то регулировать, а не просто так, какие-то пожелания либо просьба денег…
И.Воробьева
―
Слушайте, а бывает такое, что выходите после комитета и там какой-нибудь – ну есть же депутаты очень активные, которые регулярно вам приносят какие-нибудь законы…
П.Крашенинников
―
Да, есть такие, и вы их знаете.
И.Воробьева
―
Вы выходите, говорите: Слушайте, отправьте его в отпуск или куда-нибудь погулять, что ли – невозможно же!
Т.Фельгенгауэр
―
Или пусть поучится хотя бы чему-нибудь.
И.Воробьева
―
Да, то есть как вы разговариваете со своими коллегами, которые вам носят кипу бумаг, с которыми вам приходится работать и абсолютно серьезно им говорить, где они неправы, хотя они наверняка приносят такое, что читать страшно?
П.Крашенинников
―
Вы знаете, эти самые, прошу прощения, дурацкие законы, которые для пиара просто. Как правило, авторы и не приходят. Они же все понимают. Они не приходят. Докладчик – кто-то из моих коллег или я – расскажет. Мы все вместе с журналистами присутствующими поулыбаемся – все понимаем – в сторонку и все. Дальше его действие какое? Он выходит на трибуну и там уже пиарится дальше, несмотря на то, что мы говорим, что мы предлагаем отклонить. Дума его естественно отклоняет, но по регламенту он должен…Это называется злоупотребление правом.
И.Воробьева
―
И часто, да?
П.Крашенинников
―
Да, часто.
Т.Фельгенгауэр
―
А что-то сделать можно с этим? Жалко же на это тратить деньги, время.
П.Крашенинников
―
Не надо ничего делать. Знаете, почему? Потому что к совести призывать бесполезно, а вернуться – машины времени у нас нет, чтобы родители чуть-чуть получше воспитывали. А с точки зрения, если мы только начнем какие-то критерии делать для того, чтобы право законодательной инициативы как-то ограничивать, оно будет использоваться не только для них, и, может быть, в первую очередь не для них. Поэтому с этой точки зрения пускай будет, пускай это право законодательной инициативы существует. Оно у нас ограничено в Конституции и в нескольких закона, например, если связано с финансами. Нужно, чтобы было обязательно обоснование финансово-экономическое, чтобы было заключение правительства. Если это Уголовный кодекс – чтобы это был обязательно отзыв Верховного Суда и отзыв правительства и так далее. Какие-то вот такие ограничения по некоторым законам есть. А если говорить: вот этому давать, а этому не давать - ну… это, наверное, неправильно.
И.Воробьева
―
Мне всегда было интересно: каждый депутат в своей депутатской жизни должен написать хотя бы один закон или нет?
П.Крашенинников
―
Нет, конечно.
И.Воробьева
―
Там не так происходит?
П.Крашенинников
―
Более того, у нас есть депутаты, которые…
Т.Фельгенгауэр
―
Чем меньше пишет, тем лучше! Не надо нам…
П.Крашенинников
―
Вы знаете, в прошлой думе у нас – не хотел называть фамилию, но вы догадаетесь – была первая вице-спикер. Она все время говорила: «Вот этот комитет мало дал законов, этот дал еще меньше…». Я все время говорил: «Так давайте им ордена давать, чтобы все-таки не было большого количества законопроектов, а было меньше, да лучше, как говорил классик.
Т.Фельгенгауэр
―
Павел Владимирович, вот вы 4-й созыв, по-моему, в Государственной думе…
П.Крашенинников
―
Вроде да.
Т.Фельгенгауэр
―
Вроде мы верно все посчитали. Депутат-то уже не тот пошел.
П.Крашенинников
―
Более того, 4-й созыв председатель. Ужас!
Т.Фельгенгауэр
―
Да, тем более… Депутат не тот пошел?
П.Крашенинников
―
И до этого был в Минюсте и работал с той и с той Думой.
Т.Фельгенгауэр
―
Мы про Минюст еще поговорим. Про Государственную думу…
П.Крашенинников
―
Каждая дума разная – я согласен.
Т.Фельгенгауэр
―
В какой вам было проще с решениями собственными, профессиональными разумеется, с дискуссиями?
П.Крашенинников
―
Вы знаете, у меня все-таки законотворчество – это моя профессия. Я, кроме того, что гражданским правом, уголовным, жилищным, семейным занимаюсь непосредственно, еще будучи студентом, потом преподавателем и так далее, еще так получилось, что законотворчество – это тоже… Знаете, так же, как в медицине ест же разные врачи. Но все-таки есть медицина. Так же и в праве: есть разные отрасли законодательства, но есть право, тем не менее.И есть в праве такая небольшая, как сказать, дисциплина: законотворческий процесс. И вот мне повезло – не всем так повезло, как мне, - что я занимаюсь тем, что мое. И с этой точки зрения я могу, конечно, говорить про какие-то этапы. У нас, например, 3-я дума, я, когда пришел в кабинет доску: напиши, что самое главное, как вы сегодня спросили. Я написал: «Кодификация». И мы тогда одновременно пять кодексов готовили. И, что такое кодекс? Это примерно 10 тысяч актов сразу уходят куда-то, которые друг другу противоречили и так далее.
Поэтому вот с кодификацией все нормально. Сейчас мы все это пытаемся подстраивать. Кто-то пытается подстраивать под симфонический оркестр, кто-то, прошу прощения, под похоронный оркестр. Но, тем не менее такая подстройка каждый раз происходит, но кодификация базовая текста есть. Вообще, что такое правовая система и, вообще, правовое государство? Ну, на мой взгляд? Первый блок – это, конечно, приличное законодательство. Второе – это, безусловно, те правоохранители и правоприменители, которые правом занимаются непосредственно по профессии. И третье – это правосознание.
И.Воробьева
―
А у нас законы сейчас приличные?
П.Крашенинников
―
Законы как раз более-менее приличные.
И.Воробьева
―
То есть правоприменительная практика страдает?
П.Крашенинников
―
Правоприменительная практика…Ну а с правосознанием вообще далеко…
Т.Фельгенгауэр
―
Когда вы только-только избрались в Государственную думу, получили пост главы комитета, могли ли вы себе представить, что вы будете заниматься законами о защите чувств верующих, о запрете гей-пропаганды и прочее…
П.Крашенинников
―
Я этим не занимался.
Т.Фельгенгауэр
―
Государственная дума. Вы же часть Государственной думы?
П.Крашенинников
―
Ну да, часть.
Т.Фельгенгауэр
―
Как-то вы грустно сказали!
П.Крашенинников
―
Нет, нет. Спасибо большое. Очень мало кто может полностью называть наш комитет, полностью правильно. Вот вы называли правильно. Спасибо! А с точки зрения всякой ерунды, у нас всегда этого было достаточно и всегда какой-то норматив был все время какой-то такой…
Т.Фельгенгауэр
―
То есть, у вас есть в принципе квоты на ерунду в Государственной думе?
П.Крашенинников
―
Нет, такой квоты нет, но периодические какие-то вот такие прилетают вещи.
И.Воробьева
―
Слушайте, когда к вам на стол попадает какой-нибудь скандальный или резонансный законопроект, на вас же наверняка давят со всех сторон. Одни говорят: Ни в коем случае – отклоните. Другие говорят: Надо обязательно их пропустить.
П.Крашенинников
―
Конечно.
И.Воробьева
―
Как это происходит.
П.Крашенинников
―
Вы зря так от Гражданского кодекса…
Т.Фельгенгауэр
―
Нет, мы не отмахиваемся. Мы-то, как граждане, очень даже зависим от Гражданского кодекса. Уголовный мы и не нарушаем. Чтим!
И.Воробьева
―
Извините, пожалуйста.
П.Крашенинников
―
Ну это же Ильф и Петров еще… конечно, чтим. Давят, конечно, давят со всех сторон И больше всего давят, конечно, по ГК, потому что это касается всех: и олигархов, и «Газпрома», и нефти, и, кстати, Алексей Венедиктов – сколько раз мы по ГК с ним спорили. Вот он, кстати, достаточно конструктивный человек – с ним можно спорить. По-разному. Иногда на парламентских слушаниях – вот у нас была история. Мы рассматривали «юридические лица» - так на подоконник уселись граждане и орали просто мне в ухо, а я вел все это хозяйство. А иногда где-то чуть ли не у подъезда ловят. Бывает всякое.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а как среагировать в ситуации, когда вас ловят около подъезда?
П.Крашенинников
―
Ну, здрасьте - говорю, и начинаю беседовать. Нет, я не призываю к этому… Ну, а что делать. Если послать – это же еще хуже будет.
И.Воробьева
―
Вы всегда чувствуете, что это было в результате, несмотря на все давление, ваше решение.
П.Крашенинников
―
Нет, конечно. Любой закон – это компромисс. И, конечно, если посмотреть тексты, которые вносятся – здесь тоже несколько тенденций. Иногда вносятся совершенно идиотские тексты, но, допустим субъект права законодательной инициативы правительства. Мы начинаем с ним работать, и в итоге получается что-то среднее, более-менее то, что можно принимать. Иногда ситуация обратная: вносится великолепный текст, но постоянно, поскольку, как вы говорите, самые разные силы давят и всегда какой-то буквой чьи-то интересы затрагиваются – просто так не бывает, соответственно, этот хороший текст превращается тоже в такое среднее. Вот такие тенденции, они существуют. Диалектика, хотим или не хотим.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, вот есть Павел Крашенинников, который возглавляет Комитет по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству…
П.Крашенинников
―
Спасибо!
Т.Фельгенгауэр
―
А есть Павел Крашенинников – депутат, который голосует по законам…
П.Крашенинников
―
А еще, знаете, спрашивают: а еще есть человек…
И.Воробьева
―
Но вы сейчас отказались от вопросов про частную жизнь…
Т.Фельгенгауэр
―
Нет, это не про частную жизнь, это про Государственную думу. Когда есть закон, подготовленный другим комитетом, проработанных другими депутатами, и по нему надо голосовать – вот тут, как вы принимаете решение: поддержать или не поддержать какой-то закон?
П.Крашенинников
―
Мы такое решение принимаем на фракции, и это нормально.
Т.Фельгенгауэр
―
Дисциплина!
П.Крашенинников
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
Партийная.
П.Крашенинников
―
И надо сказать, я сам этим пользуюсь. Потому что, если есть те законы, которые по моему внутреннему убеждению нужно проводить, а есть противодействие, в том числе, внутри самой крупной и самой лучшей партии, которая называется «Единая Россия», и я этим пользуюсь, и я убеждаю своих коллег, и мы принимаем решение – все голосуют.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть, даже если у вас есть внутреннее противоречие и вы не хотите голосовать за «закон Димы Яковлева», вы за него проголосуете?
П.Крашенинников
―
Я проголосую, у нас все-таки, понимаете, мы должны спорить до принятия решения… Если решение приняли, то мы его должны проводить. В противном случае все развалится.
И.Воробьева
―
А вы хотели голосовать этот закон, о запрете усыновления иностранного?
П.Крашенинников
―
Ну, я думаю, он переходный закон.
И.Воробьева
―
Переходный? Что это значит?
П.Крашенинников
―
Ненадолго.
И.Воробьева
―
Ненадолго?
П.Крашенинников
―
Ненадолго да. В этой ситуации он был вынужден.
И.Воробьева
―
Но послушайте, я же не об этом вас спросила. Вы хотели или не хотели голосовать?
П.Крашенинников
―
Что значит, «хотел, не хотел»? Я проголосовал…
И.Воробьева
―
Но вы же на фракции о чем-то говорили. Вы же сказали нам, так же, как все ваши коллеги, которых мы спрашиваем, они говорят: Ну что мы? Это было решение фракции, мы и проголосовали…
П.Крашенинников
―
Ну да, решение фракции….
И.Воробьева
―
Вы же там внутри обсуждали этот вопрос?
П.Крашенинников
―
Обсуждали.
И.Воробьева
―
У вас же была позиция своя.
КРАШЕНИННИКОВ: Если решение приняли, то мы его должны проводить. В противном случае все развалится
П.Крашенинников
―
В этой дискуссии я не участвовал.
И.Воробьева
―
Вы не участвовали.
П.Крашенинников
―
Да.
И.Воробьева
―
Скажите, пожалуйста, а закон, про который мы тоже тут уже говорили, - о защите чувств верующих, он через вас проходил каким-либо образом, через ваш комитет?
П.Крашенинников
―
Нет, не проходил.
И.Воробьева
―
Но там же, по-моему, ответственность уголовная… там вот это все - нет?
П.Крашенинников
―
Нет, уголовная ответственность, наверное, проходила.
И.Воробьева
―
То есть это просто как-то прошло…
Т.Фельгенгауэр
―
Мимо! А этот вопрос прошел мимо.
П.Крашенинников
―
Нет, подождите, давайте вспоминать. Это речь идет о поправках в экстремистские статьи, правильно?
И.Воробьева
―
Я так понимаю, что да.
П.Крашенинников
―
С этой точки зрения – да. С этой точки зрения постольку, поскольку закон об экстремизме тоже я писал – вы мне можете, так сказать, припомнить…
И.Воробьева
―
Сейчас мы спросим, да. Про 282-й….
Т.Фельгенгауэр
―
Про 282-й, наш любимый закон.
П.Крашенинников
―
И, между прочим, первоначально все кричали, что он так нужен, туда-сюда, а потом… И, к сожалению, эта зараза развивается. И высшая стадия экстремизма – это терроризм, между прочим. И, конечно, мы должны всячески противодействовать этому злу. И реально, конечно, в том числе, через Уголовный. Но через Уголовный кодекс – это, конечно, последняя мера. Последняя с точки зрения, что больше уже, видимо,нечего делать. Но в принципе уголовное преследование экстремизма, оно будет расширяться.
И.Воробьева
―
А скажите, пожалуйста, вот вы сейчас, говоря про статью 282 знаменитую, сказали, что надо противодействовать экстремизму, что это важно. А вы, когда принимаете такие законы, вы потом смотрите, как они применяются.
П.Крашенинников
―
Конечно.
И.Воробьева
―
И вы считаете, что по статье 282 все правильно применяется?
П.Крашенинников
―
Это мы как раз говорим о втором блоке правового государства: по поводу применения. Если применяется неправильно, конечно, это надо все учитывать. Но в большинстве случаев применяется нормально.
И.Воробьева
―
В большинстве случаев статья 282 применяется нормально?
П.Крашенинников
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
Я хотела бы про партийность еще поговорить, потому что вы ведь от СПС сначала проходили в Государственную думу. Но потом все там что-то не заладилось…
П.Крашенинников
―
Два раза.
Т.Фельгенгауэр
―
Два раза не заладилось… В смысле один раз заладилось, а потом уже как-то не очень.
П.Крашенинников
―
Нет-нет, второй раз я по одномандатному, через СПС.
И.Воробьева
―
Ну в 2003-м, когда «Яблоко» и «СПС» не прошло.
Т.Фельгенгауэр
―
Да. Вот тут, во-первых, почему СПС было изначально? А потом, как произошел поворот к «Единству»? – по-моему,это тогда называлось «Единство»…
И.Воробьева
―
«Вся Россия».
П.Крашенинников
―
По-моему, «Единая Россия» уже была.
Т.Фельгенгауэр
―
Уже «Единая Россия».
П.Крашенинников
―
Ой, этот вопрос такой, очень философский. Во-первых, так получилось, что я уходил из министерства достаточно тоже по таким причинам политического свойства, потому что Борис Николаевич требовал запретить Компартию, а поскольку, постоянно, это было незаконно, я ему это говорил, что не принято. Не принято, вообще, президенту говорить «нет». И он сильно нервничал, тем более не очень здоровый был уже человек. И в итоге как-то это все… Ваш холдинг, НТВ тогда очень сильно постаралось и меня показывали – я не знаю – неделю чуть ли не каждый час в связи с этой…
Т.Фельгенгауэр
―
Наш холдинг в смысле «Газпром Медиа»?
П.Крашенинников
―
Тогда он назывался, наверное, по-другому.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы про «Мост».
П.Крашенинников
―
Да. И в итоге, в общем, когда отставка состоялась, мне несколько, сразу хочу сказать, партий предложило пойти…
Т.Фельгенгауэр
―
Это потому что вас каждый час по телевизору показывали.
П.Крашенинников
―
Да-да, наверное. И я, в общем-то работал. Мы же все-таки и регистрировали все партии и так далее, и в Думе постоянно бывал. Это я не нахваливаю себя… просто не потому, что НТВ меня показывало и вы приглашали, я имею в виду "Эхо Москвы". И было несколько предложений. Постоянно, поскольку КПРФ… Ну я вообще-то человек, который против марксизма-ленинизма и так далее – можете мои работы почитать, -достаточно жестко выступаю – это раз. Во-вторых, я видите ли отказался их запрещать – они меня за это позвали. Потом была история – может быть, кто-то из радиослушателей помнит, ¬ когда я в последний день «Отечество» зарегистрировал. Это тоже была история достаточно интересная, и я тоже по моральным мотивам сказал, что я не могу… И как раз суды шли, но суды в итоге подтвердили правильность нашей позиции. И позвонил Кириенко как раз и предложил в СПС. Через два часа тоже позвонил Немцов – тоже предложил. Но я уже сказал, что пойду в СПС.
И.Воробьева
―
Но вы же как-то выбрали? Почему СПС все равно? Вас же столько звали… Кириенко позвонил – вы приняли решение. Или вы хотели в СПС изначально и ждали, когда позвонит именно Кириенко?
П.Крашенинников
―
Там принципы все-таки мне более близки, которые тогда были. Это частная собственность, это правовое государство, это свобода предпринимательство – это то что, в общем-то, начала частного права основные. И все-таки с Кириенко я работал в правительстве вместе, и мы с ним до этого были знакомы и после этого.
И.Воробьева
―
Соответственно, в 99-м году, если не ошибаюсь, вы проходите в Думу по спискам СПС. В 2003-м СПС не проходит, а вы проходите по одномандатному округу. А дальше вы идете в «Единую Россию» - почему?
П.Крашенинников
―
Да, вот именно потому, что было с чем идти. Шел у нас дальнейший пакет законодательства, в том числе, кодификация, кодифицированные акты. И, конечно, проводить… Ну, куда мне: в ЛДПР или КПРФ?
Т.Фельгенгауэр
―
То есть вам нужна была фракция и вы методом исключения выбрали «Единую Россию» - так, что ли?
П.Крашенинников
―
Не нужна была фракция, а фракции был нужен я – вот. И я вначале пошел во фракцию, будучи членом СПС, и - сейчас, наверное, можно об этом говорить - Владислав Сурков мне говорит: «Ты в партию сразу войдешь?» Я говорю: «Нет». Он говорит: «Когда?» Я говорю: «Через год».
Т.Фельгенгауэр
―
Почему?
П.Крашенинников
―
Я отшутился, а он мне через год день в день позвонил и говорит: «Ты помнишь наш разговор?» Я говорю: «Да, и что?» Он говорит: «Ты же пообещал?» Я говорю: «Ну все, ладно, я говорю, хорошо».
Т.Фельгенгауэр
―
Это вот так вы приняли решение вступить в партию «Единая Россия»? Просто потому что вы просто пошутили, а Сурков запомнил?
И.Воробьева
―
Ну, получается, что да.
Т.Фельгенгауэр
―
Ничего себе!
П.Крашенинников
―
Вы меня не ловите на слове, ладно, потому что мои коллеги слушают тоже. Я хочу сказать, что во многом мои взгляды совпадают со взглядами «Единой России».
Т.Фельгенгауэр
―
Ну, видимо,крепко совпадают: 2015-й года, а вы все еще член «Единой России».
П.Крашенинников
―
Да-да, видимо, крепко.
И.Воробьева
―
Знаете, что – нам сейчас нужно прерваться на небольшую паузу у нас в эфире, а потом мы вернемся в программу "Разбор полета" и продолжим задавать вопросы нашему гостю. Это председатель комитета Государственной думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павел Крашенинников.НОВОСТИ
Т.Фельгенгауэр
―
Продолжаем программу "Разбор полета". Ирина Воробьева и Татьяна Фельгенгауэр, и председатель комитета Государственной думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павел Крашенинников.
И.Воробьева
―
Вас наверняка не первый раз мы спрашиваем – мы точно знаем, что не первый, потому что в некоторых интервью вас об этом спрашивали – не хотите ли вы вернуться в правительство? Вы все время отвечаете, что вам и в Думе хорошо.
П.Крашенинников
―
Мне в думе хорошо. Потом, я в Ассоциации юристов работаю тоже сопредседателем. Огромная организация.
И.Воробьева
―
Ну, а как же Минюст там?
П.Крашенинников
―
Надо разговаривать: куда, зачем, кем.
И.Воробьева – А
―
а, то есть все-таки, если бы позвали, вы бы все-таки пошли?
Т.Фельгенгауэр
―
Смотря на какую позицию.
П.Крашенинников
―
Да. Я бы поразмышлял. Да и вы меня можете спросить, а звали ли за это время. Могу сказать, что да.
Т.Фельгенгауэр
―
Министром.
П.Крашенинников
―
И не пошел. Да, членом правительства – так я скажу.
Т.Фельгенгауэр
―
Членом правительства.
И.Воробьева
―
Ну расскажите, куда, ну что вы!
Т.Фельгенгауэр
―
Это же решение – отказаться.
П.Крашенинников
―
Все нормально, да. Но не в Минюст звали, поэтому нет.
Т.Фельгенгауэр
―
А вы отказались, потому что неправильно позвали, не туда, куда хотелось бы?
КРАШЕНИННИКОВ: Была одна проблема, по которой я считал, что нереально, что я буду министром – мне было совсем мало лет
П.Крашенинников
―
Наверное так. Я могу сказать, что сейчас у меня задача – доделать Гражданский кодекс. Сперанский 40 лет делал – не сделал.
Т.Фельгенгауэр
―
Есть у вас образец для подражания.
П.Крашенинников
―
Есть у меня задача, да. Образцов много.
И.Воробьева
―
У меня такое ощущение просто, когда вы рассказывали, как вы пришли в думу, а СПС уже не было, и вы выбрали пойти в «Единую Россию», было такое ощущение, что у вас есть какая-то функция, мечта, что ли…
П.Крашенинников
―
Да, есть.
И.Воробьева
―
И вам в принципе по большому счету все равно, на какой площадке ее делать – так вот, если глобально…
Т.Фельгенгауэр
―
Все эти политические истории… да.
П.Крашенинников
―
Знаете, что касается СПС, то СПС прекратило свое существование не тогда, когда летали в самолете и снимали этот дурацкий клип, а прекратило после того, как Серега ушел из Государственной думы. Сергей – я имею в виду Кириенко Сергей Владиленович. И после этого, собственно говоря, он прекратил свое существование – вот и все.
И.Воробьева
―
Но я же не про СПС спрашиваю…
П.Крашенинников
―
А я говорю, почему так произошло. Ближе мне оказалась «Единая Россия». И «Единая Россия» - видимо, я ей тоже понадобился. Слава богу, что так все сошлось. И это очень хорошая площадка для того, чтобы убеждать людей. Вы знаете, что у нас там есть и либералы и консерваторы и так далее…
И.Воробьева
―
Нет, вы знаете, если честно, по тому, какие законы принимает Дума и как она их принимает, я перестала различать, кто есть где… потому что все одинаково практически голосуют.
П.Крашенинников
―
А давайте вспомним тогда, как законы принимались в 1-й думе, во 2-й, в 3-й, в которой я уже был…
И.Воробьева
―
Ну 3-я на 4-ю очень похожа.
П.Крашенинников – 3
―
я на 4-ю похожа, 5-я - на 6-ю и так далее. Я еще раз хочу сказать, что они все разные.Я вот начал этим говорить – первоначально занимались кодификацией, затем уравнивали, потом произошел такой момент, когда Кудрин отобрал у депутатов возможность влиять на бюджет и выбивать деньги в регионы. Он сказал, что это плохо, что «вы там строите то-то…». Наверное, в этом был смысл, но был и смысл в том, что депутаты участвовали в принятии этих решений, и они пробивали эти деньги и отслеживали. То есть они были в процессе. А, когда эти говорят: нет, мы сами все будем распределять – все отобрали: это решает исключительно правительство – тогда у депутатов смысле не оказалось все пробивать, добиваться, смотреть, как расходуется. В этом смысле урезали компетенцию достаточно сильно, на мой взгляд.Сейчас опять кризис. Но я надеюсь, что мы все равно когда-нибудь вернемся к тому, чтобы все-таки… вот сейчас мы перешли к одномандатным округам, и я думаю, что следующий шаг - чтобы все-таки депутаты могли своими поправками участвовать в бюджетном процессе.
Т.Фельгенгауэр
―
Павел Владимирович, а если возвращаться назад, решение быть министром, насколько было для вас легким и логичным? Потому что вы же в министерстве работали и так до этого.
П.Крашенинников
―
Логичным – это сто процентов, потому что все-таки я был первым замом. Обычно министры со стороны откуда-то залетают, и никого не знают, ничего не знают. А здесь я был первым замом министра и до этого был начальником управления. Я уж не говорю, что я в антимонопольном до этого работал замом. Здесь перед этим работал первым замом. Была одна проблема, по которой я считал, что нереально, что я буду министром – мне было совсем мало лет – 33, что ли. И в итоге это состоялось, и мне в дела входить не надо было, потому что зам министра был один и как раз я, в общем, людей знал, и знал те темы, которые идут, которые будут.
И.Воробьева
―
Вы хотели стать министром?
П.Крашенинников
―
Я к этому не интриговал…
И.Воробьева
―
Имеется в виду не то что вы стремились, а то, что, когда вам предложили, вы даже не думали: ну да, конечно.
П.Крашенинников
―
Да, именно так.
И.Воробьева
―
Ну вот, об этом, собственно, и речь.
Т.Фельгенгауэр
―
А, когда вы уже стали министром, насколько оправдались ваши ожидания? Или, будучи первым заместителем, вы уже и так прекрасно понимали, каково быть министром?
П.Крашенинников
―
Не понимал. Вот лучшие годы моей профессиональной жизни – это, когда я был первым замом министра. У меня был прекрасный министр – Степашин, как раз которого мы сегодня уже который раз упоминаем. И первый зам, он занимается профессионально. Он занимается организационной работой, но и профессиональной. А министр очень много занимается внешней работой, политической. И с этой точки зрения, когда у нас там все летело и сколько тогда стоил баррель-то – я уж не помню – 8, что ли, долларов, - и, когда никто ничто не платил, плюс передача тюрем, плюс создавали службу судебных приставов, создавали службу государственной регистрации прав на недвижимое имущество – все одновременно. И это, конечно, все шло так, что в основном занимался внешними согласованиями, ну, и по ночам – профессиональная работа.
И.Воробьева
―
А что касаетсяэтой истории с запретом КПРФ, с запретом Коммунистической партии, как это, вообще, все было? Вам прямо Ельцин сказал: «Надо запретить»?
П.Крашенинников
―
Да. Посмотрите хронику – это все есть.
И.Воробьева
―
Ну да, просто там публичный выговор вам потом был.
П.Крашенинников
―
Нет, выговора не было – была отставка просто.
И.Воробьева – А
―
а, то есть он публично вам не говорил…
П.Крашенинников
―
Нет, почему? Публично это было. У него в кабинете. Неужели интересно кому-то?
И.Воробьева
―
Ну, конечно.
П.Крашенинников
―
Это было примерно так. Была плановая у меня встреча. Я прихожу. А Борис Николаевич, он был человек достаточно пунктуальный, даже чересчур, потому что он мог минут за 10-15 позвать, и надо было приходить, естественно, чуть-чуть пораньше. И здесь как раз так и было: за 15 минут до начала встречи он спросил: «А где Крашенинников?» - «Он здесь». Я захожу – он в достаточно возбужденном состоянии, Борис Николаевич. И я сразу хочу оговориться: я к нему очень хорошо отношусь. И тут так сложилось – бывает – от него только что вышли врачи. И он был в возбужденном состоянии и говорит: «А где пресса?» Ему говорят: «А пресса… вроде мы не договаривались» - это рабочая встреча. Он говорит: «Нет, тащите прессу». А пресса был рядом: какой-то штандарт в Эрмитаж, что ли, передавали, в какой-то музей. Вот пресса, которая ничего не понимает, прибежала. И он у них спрашивает: «Как думаете, почему я министра позвал?» Те говорят: «Мы не знаем». Они вообще по другим вещам…
Т.Фельгенгауэр
―
Мы тут, вообще, за Эрмитажем следим…
П.Крашенинников
―
Он говорит: «Думайте!» Кто-то говорит: «Наверное, по выборам». Он говорит: «Берите круче: лицензию у Компартии будем отбирать». В общем, такая штука. Все. Он меня что-то там приложил… Потом их выгнал.
И.Воробьева
―
Так а вы в курсе были – предмет разговора?
П.Крашенинников
―
Нет, конечно.
И.Воробьева
―
Вы не знали…
П.Крашенинников
―
Но, что такое «лицензия»? Причем здесь лицензия? Лицензия – это разрешение на вид предпринимательской деятельности, вообще-то. И это все показали в итоге. Потом, правда, в недельных новостях это все убрали. И в общем-то, он мне потом говорит… Я ему объясняю: «Борис Николаевич, мы в первую очередь вас подставим, потому что они подадут в суд, выиграют – это пиар. А если не выиграют – выиграют международный суд и так далее. Мы им только очков подарим и все». Я говорю: «Это незаконно, во-первых, а во-вторых, вы сами проиграете». В итоге через три дня он мне ночью позвонил. Жена берет трубку – он говорит: «Это Борис Николаевич» - у меня жена чуть не в отключке, говорит: «Вот – президент!» Он мне говорит: «Ну, что будем делать?» И так несколько таких звонков было. Он не всегда ночью спал, поэтому... мог позвонить.
И.Воробьева
―
И потом – все.
П.Крашенинников
―
Нет, потом еще где-то месяц прошел. Он меня стал вычеркивать из всяких поездок зарубежных. А в тот момент мы заключали договоры очень активно. Об оказании правовой помощи, по семейным делам – то, что сейчас сказывается, что их нет – по уголовным: по выдаче преступников и так далее. Тогда оченьактивно мы все готовили. Нам шли навстречу. И у меня складывалось такое впечатление, что у него был взгляд такой, партийный своего времени, что если человек едет за границу, то это, видимо, какая-то развлекух. А туда съездишь на сутки и обратно – что это такое? И он все время меня вычеркивал, и напротив писал красными чернилами: «КПРФ». Вот это правда. Есть свидетели живые.
Т.Фельгенгауэр
―
О’кей, вы тогда приняли решение, что вы скажете нет президенту…
П.Крашенинников
―
Это было, кстати, для меня не трудное решение. Если бы вы меня, наверное, спрашивали, что я так про него отвечу – нет, это не трудное. Потому что оно было совершенно в моем сознании абсолютно правильным, оно законным было. По другому я не мог.
Т.Фельгенгауэр
―
Это я поняла из вашего рассказа. Просто во взаимодействии с президентом отстаивать это решение, пытаться объяснить или как есть, так есть – чего там! Вот тут, как было?
П.Крашенинников
―
Я еще раз хочу сказать, что на самом деле было бы все плохо: и стране и мне, в том числе…
Т.Фельгенгауэр
―
Нет, я не к тому, чтобы поменять свое решение, а к тому, чтобы попытаться объяснить президенту еще раз.
П.Крашенинников
―
Пытался, да, несколько раз.
Т.Фельгенгауэр
―
И ничего не получилось… Обидно вам было, когда вас отправили в отставку из-за этого?
П.Крашенинников
―
Ну я предчувствовал уже. Мне понравилось, что это произошло не на два месяца позже, потому что я успел на предвыборную компанию. Если бы на два месяца позже, я бы не знаю, чем бы занимался. Ну, наукой бы занимался или куда-нибудь пошел. Меня же звали во всякие олигархические структуры.
И.Воробьева
―
А чего, кстати, не пошли? Интересно же.
П.Крашенинников
―
Ну, наверное, интересно, но денег вроде и так хватает. А переборы там какие-то – зачем мне? Мне это не надо.
И.Воробьева
―
Слушайте, а когда эта история была с разрешением в уголовный кодекс статьи по клевете – это там по НТВ, по-моему, тогда прошло, что надо всех прижучить… Зачем это нужно было? Вы как-то это решение принимали внутри себя или, как это вообще… Это же вы были человеком, который двигал эту историю.
П.Крашенинников
―
Да, правильно. Я думал, вы с этого начнете, вообще-то – с клеветы.
И.Воробьева
―
Мы решили по клевете в конце эфира…
Т.Фельгенгауэр
―
Завершить.
П.Крашенинников
―
Ну, во-первых, это не возвращение. Там совершенно, если специалист посмотрит, какая была клевета в советском кодексе и какая сейчас – это совершенно разные вещи. Даже по диспозиции, я уж не говорю про санкции. Санкции сейчас рублевые.
И.Воробьева
―
Ну, естественно. Но, тем не менее, это теперь уголовное…
П.Крашенинников
―
И там, например, появились такие отягчающие обстоятельства, как, например, клевета из уст чиновника. Вот человек, исполняя свое служебное положение, врет на кого-то, что-то говорит – и это отягчающее обстоятельство. Твоя ответственность гораздо больше.
И.Воробьева
―
И как по этой статье? Чиновников-то не привлекали, насколько я знаю.
КРАШЕНИННИКОВ: Первый раз я с Путиным познакомился, когда он был начальником КРУ. Мы проводили совместные проверки
П.Крашенинников
―
У меня еще один смысл в этой статье. Но хочу сказать, что, конечно, агитация и пропаганда в лице самих СМИ была жуткая. С точки зрения правоприменения этой статьи и с точки зрения того, как преподносилось само принятие этой статьи, тем более в первом чтении было еще со сроками, а во втором чтении сроки уже убрали – поставили деньги – это тоже сознательно немножко…
Т.Фельгенгауэр – А
―
а, то есть вы решили сначала поставим сроки, чтобы вся пресса посходила с ума, а потом: ну ладно, так уж и быть, ребята – смотрите, мы вам только штраф пять миллионов вкатим.
П.Крашенинников
―
Нет-нет, мы получили по полной и за сроки, и за миллионы. Но второй-то смысл заключается в том, что есть у нас в частном праве и в публичном, в уголовном и гражданском – есть парные, я бы сказал, очень близкие вещи. Это оскорбление человека и взыскание морального ущерба за какие-то порочащие сведения, и, соответственно, это клевета – это уже в уголовном смысле. Клевета – это, когда возбуждается уголовное дело. Кстати, в отличие от административного, клевета может защищаться. Там ест обвинение…
И.Воробьева
―
Есть некий процесс.
Т.Фельгенгауэр
―
Нам еще и повезло!
П.Крашенинников
―
Да. А с точки зрения гражданского права, когда взыскивают тысячу рублей и в итоге судья взыскивает 200, то, конечно, мне кажется, что это, в том числе, пример для взыскания морального ущерба. Потому что у нас моральный ущерб взыскивается в ужасно мелких суммах.
И.Воробьева
―
Слушайте, когда вы это все начинали, вы же понимали, что от прессы вам до станется, ого-го как?
П.Крашенинников
―
Да, да.
Т.Фельгенгауэр
―
Ну и что, есть опасность именно применения этого закона против СМИ, или вы это не рассматривали как вариант?
П.Крашенинников
―
Ну давайте посмотрим. Мониторинг: где, когда прижучили, как вы говорите незаконно, СМИ?
И.Воробьева
―
Ну подождите, мы же говорим… «Прижучили» - это я сказала про чиновников, которые тоже по этому закону не имеют права врать и обвинять кого-то.
П.Крашенинников
―
Вы знаете в Государственной думе где-то, может быть, год назад один человек стал выступать и стал другого депутата обзывать вором и так далее – тогда председательствующий ему напомнил: статья о клевете. И тогда он прямо с трибуны сказал: «Ой, извините! Я это самое…». Понимаете, это же еще и…
Т.Фельгенгауэр
―
Самоцензура.
П.Крашенинников
―
Да, и самоцензура, безусловно.
Т.Фельгенгауэр
―
Классно! Самоцензура для СМИ – это самое то! Нам всем этого не хватает.
П.Крашенинников
―
Почему для СМИ? Это не для СМИ статья.
Т.Фельгенгауэр
―
Для всех.
П.Крашенинников
―
Для всех, конечно, для всех.
Т.Фельгенгауэр
―
Но СМИ часть общества, и очень важное.
П.Крашенинников
―
Да. Я, например, не сомневаюсь… Я вас слушаю постоянно, и была бы эта статья или нет, она вас вообще не касается…
И.Воробьева
―
Почему не касается? По каким причинам не касается? Здесь у нас у нашего журналиста авторская программа, в которой он высказывает свое мнение. Кому-то из депутатов это не нравится, он говорит: «Это клевета».
П.Крашенинников
―
Хорошо, а что ему не нравится? Если он сказал, что он убийца? Конечно, это клевета. Ну, а что? Или он сказал, что он украл столько-то денег? Это же реальная клевета.
И.Воробьева
―
Почему реальная клевета? А кто будет разбираться?
П.Крашенинников
―
Кто будет разбираться… Если у тебя нет фактов, называть человека убийцей без фактов, и называть человека вором – это та же самая клевета – и то и другое. Если нет фактов – не надо говорить.
И.Воробьева
―
Хорошо. А вот эти расследования, фонд борьбы с коррупцией, например, против депутатов, против чиновников, по поводу которых все так возмущаются. А, почему нет вот этих вот… «клевета!», «заплатите мне 5 миллионов», «у меня нет дачи, у меня нет шубохранилища» и прочее. Как вы считаете, это такое плохое правоприменение этой статьи о клевете.
П.Крашенинников
―
Значит, это не клевета. Значит, люди не хотят. Ну, либо не хотят связываться, либо не считают что это клевета.
И.Воробьева
―
Вас тут спрашивают, когда вы в Москву решили переехать? Вы же в Свердловской области учились, а потом в Москву переехали…
П.Крашенинников
―
Да, в 93-м году, в марте.
И.Воробьева
―
Вас тут спрашивают: «А вы с Ельциным там не пересекались?»
П.Крашенинников
―
Нет, нет.
И.Воробьева
―
Слушайте, а вот опять же тогда вопрос: В 90-м году вы ушли из Министерства. Соответственно, вы с Владимиром Путиным были знакомы до того, как он стал президентом?
П.Крашенинников
―
Ну да.
И.Воробьева
―
И как вы взаимодействовали до того, как он был президентом?
П.Крашенинников
―
Хорошо взаимодействовали.
И.Воробьева
―
Хорошо.
П.Крашенинников
―
Первый раз я с ним познакомился, когда он был начальником КРУ. И мы проводили совместные проверки. В Минюсте есть такая функция как государственная регистрация ведомственных актов и контроль за изданием актов министерств и ведомств. И мы совместно проверяли издание актов, была совместная проверка от КРУ – президента, и от Министерства юстиции. Вот тогда мы как-то познакомились.
И.Воробьева
―
А в 99-м году вы знали до того, как стало известно имя преемника, что Владимир Путин будет преемником?
Т.Фельгенгауэр
―
Ну это же обсуждалось наверняка как-то.
П.Крашенинников
―
Я знал, что он уже премьер-министр.
Т.Фельгенгауэр
―
И все?
П.Крашенинников
―
Соответственно, у каждого премьер-министра был очень высокий шанс стать президентом.
И.Воробьева
―
Стать преемником.
П.Крашенинников
―
Да, да, стать президентом.
И.Воробьева
―
Просто один из ваших коллег по правительству того времени говорил, что все думали на Аксененко, потом еще на кого-то. Как это происходит? Вы же обсуждали это наверняка с коллегами, кто будет следующим президентом – вот это все…
П.Крашенинников
―
Аксененко фигурировал, да. Фигурировал достаточно сильно.
И.Воробьева
―
То есть, я так понимаю, что вы не сильно обсуждали все это. Я поняла.
П.Крашенинников
―
Нет, почему?
И.Воробьева
―
Ну интересно же! Поделитесь.
П.Крашенинников
―
Мы же нормальные люди. Мы обсуждали, кто будет, кто, как, что, какие шансы у кого.
И.Воробьева
―
У Владимира Путина были большие шансы, и вы это с самого начала понимали это тогда, обсуждали в правительстве, как я понимаю.
П.Крашенинников
―
Сложно сказать. Когда я был в правительстве… я был в трех правительствах. Это были правительства Кириенко, Примакова и Степашина.
Т.Фельгенгауэр
―
Три краткосрочных правительства.
П.Крашенинников
―
Тем не менее…
Т.Фельгенгауэр
―
А с кем из премьеров вам было проще, кстати, работать?
П.Крашенинников
―
Со всеми хорошо.
Т.Фельгенгауэр
―
Со всеми хорошо?
П.Крашенинников
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
Это, потому что у вас такое министерство было подведомственным?
П.Крашенинников
―
Все были разными, но не могу ничего плохого про каждого сказать. У каждого были свою плюсы-минусы. Один был очень оперативный, второй очень основательный. Третий – требовательный, и сам вникал везде. У всех были свои плюсы.
Т.Фельгенгауэр
―
А вот свои решения отстаивать и приводить в жизнь проще с кем: с основательным или…
П.Крашенинников
―
Ну мне со Степашиным, конечно, было…
Т.Фельгенгауэр
―
Со Степашиным потому что вы работали много вместе.
П.Крашенинников
―
Да, потому что мы с ним друзья, вот и все.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а дружба не мешает работе в правительстве – вот мне интересно.
П.Крашенинников
―
Тогда мы не были друзьями – товарищами были еще. Потом, наверное, уже стали. Старший товарищ.
И.Воробьева
―
В 91 году где вы были во время всех этих событий около Белого дома? Где вы были?
П.Крашенинников – В 91
―
м году я сторожил магазин, и по радио услышал, что вот это происходит. Пришел, забрал сына, отвел в садик – и пошел на площадь 1905 года города Свердловская и участвовал – там митинг был, по-моему, тысяч 20 народу. В 93-м, когда все это происходило, я уже был здесь и наблюдал это здание на Охотном ряду, которое сейчас – я полгода работал в Госстрое, писал закон об основах федеральной жилищной политике и основах жилищного законодательства – и это здание Госстроя - с той стороны было Министерство экономики – там Лобов был, а здесь был Басин Ефим Владимирович. И мы на последний этаж забирались, и там было видно, как расстреливали этот Белый дом.
И.Воробьева
―
А когда было страшнее: в 91-м или в 93-м?
П.Крашенинников
―
В 91 было страшней мне лично, потому что как-то в 93-м я уже что-то понимал, кого-то знал. И немножко понимал механизмы и чувствовал как-то это все. А в 91-м как-то это все было страшно. Я еще ребенку – ребенок у меня уже, слава богу, и вуз закончил и аспирантуру и так далее сейчас – а он в садик не идет. Я говорю: «Слушай, тут госпереворот, а ты в садик не хочешь идти! Пошли быстрей!»
Т.Фельгенгауэр
―
Послушался – пошел!
П.Крашенинников
―
Ну вот сейчас я ему рассказываю – он смеется.
Т.Фельгенгауэр
―
Спасибо большое! к сожалению, закончилось у нас время. Это программа "Разбор полета".
П.Крашенинников
―
Спасибо.
Т.Фельгенгауэр
―
Больше спасибо говорим Павлу Крашенинникову, председателю Комитета Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству. Спасибо большое!
П.Крашенинников
―
Спасибо!
Т.Фельгенгауэр
―
Всем счастливо!