Михаил Таратута - Разбор полета - 2016-02-29
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают… Что ты так смотришь на меня?
И.Воробьева
―
Громко у меня в ушах…
Т.Фельгенгауэр
―
А это можно отрегулировать вон тем рычажком!
И.Воробьева
―
Просто… бодро так!
Т.Фельгенгауэр
―
Я говорю… вы бодры, веселы! Это как утром, только вечером.
И.Воробьева
―
Да, я понимаю.
Т.Фельгенгауэр
―
Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр в этой студии. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Всем здравствуйте! У нас замечательный гость сегодня – журналист-международник Михаил Таратута. Здравствуйте, добрый вечер!
М.Таратута
―
Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Мы начинам вопрос… господи! – начинаем программу с традиционного вопроса…
Т.Фельгенгауэр
―
Да-да, я же говорю: как утром, только вечером.
И.Воробьева
―
Бодры-веселы…
Т.Фельгенгауэр
―
С поправкой.
И.Воробьева
―
Да. И вопрос у нас тоже с поправкой такой, на ваше самое трудное решение, то есть это вопрос о том, какие решения вызывали у вас наибольшее количество раздумий, сомнений, может быть. Какие развилки такие были?
М.Таратута
―
Может быть, самое сложное решение было в 91-м году 17-го августа.
И.Воробьева
―
А вы были в этот момент…
М.Таратута
―
Я был в этот момент в Соединенных Штатах, я видел, какой кошмар происходит в России. А телевидение обладает таким свойством, любое - наше, американское - что выбирают самые яркие куски операторы, режиссеры, продюсеры и ощущение такое: драматизма намного больше, чем на самом деле. И мы все это восприняли всерьез и стали думать, что делать, потому что возвращаться… Никогда не было мысли, между прочим, оставаться, никогда не было…
И.Воробьева
―
Оставаться навсегда.
М.Таратута
―
Ну да, да. А возвращаться – нет, мы уже не хотели жить в другой России, уже не хотели. И в общем, поскольку мы полагали, что у нас прослушивается всё, - знаете, как вот эти все советские страсти, – мы сели на машину, поехали куда-то в парк и стали обсуждать: чего делать, сколько у нас денег, как долго мы сможем прожить, если мы остаемся.
И.Воробьева
―
Шпионская история.
М.Таратута
―
Дочка говорит: У меня есть 300 долларов. Она честно заработала бэбиситингом. Но, в общем, мы на обратном пути – у меня был приятель, он был деканом тогда университета; я подумал, ну что я могу делать - я могу только преподавать, допустим, журналистики или русский язык, что-то в этом роде, больше ничего, потому что по профессии, конечно, в Америке я не мог бы работать, но мы не застали его, не было в этот день. И тогда, в общем, к счастью большому на другой день выяснилось, что это, в общем, ерунда все, слава богу, обошлось!
Т.Фельгенгауэр
―
Ничего себе, ерунда – 91-й год!
М.Таратута
―
Нет, я имею в виду в том смысле, что ничего серьезного не случилось, что Крючков и компания не у власти и так дальше. Всё благополучно.
И.Воробьева
―
Что можно вернуться.
М.Таратута
―
Можно ввернуться. Но вы должны понять, что это такое. Ведь, что значит, я остаюсь? Это значит, что я должен срочно выезжать из квартиры, потому что я же в квартире Гостелерадио был; я должен думать, на что содержать семью и так далее. Нужно принимать кучу сложнейших решений. Это было очень трудное решение на самом деле. Но, к счастью, обошлось.Были решения такого, может быть, более мелкого масштаба, но тоже забавные.
И.Воробьева
―
Тоже забавные…
Т.Фельгенгауэр – 91
―
й год. Очень забавные решения. А, кстати, когда вы поняли, что все не так страшно, как показывает телевизор…
М.Таратута
―
От души отлегло.
Т.Фельгенгауэр
―
От души отлегло, а вот решение – приезжать в Россию или не приезжать – не было никакого душевного порыва поехать и посмотреть, а что, вообще, происходит?
М.Таратута
―
Наверное все же нет, по той причине, что мне безумно интересна была еще Америка, вот безумно интересна. За год до этого, вообще, произошла другая история: обанкротился Внешэкономбанк. В то время через Внешэкономбанк шли все платежи всем советским организациям. Это был 90-й год, наверное. И вот нет денег реально.
М. Таратута: Коллеги днем работали на стройке, чтобы заработать, а вечером клепали для программы «Время»
И.Воробьева
―
Не переводят…
М.Таратута
―
Из Москвы шлют факсы: «Ребята, только не распродавайте корпункты. Как-нибудь продержите, может быть, что-то придумаем».
Т.Фельгенгауэр
―
Они нам еще понадобятся, когда санкции против нас введут, чтобы было чего арестовать!
М.Таратута
―
Вот вы смеетесь. А коллеги из Вьетнама, они днем работали на стройке, чтобы заработать на жизнь, а вечером что-то клепали для программы «Время» на самом деле.
Т.Фельгенгауэр
―
Да вы что! В смысле наши корреспонденты, которые работали во Вьетнаме, подрабатывали на стройке?
М.Таратута
―
Да. Ну а что? Жить же на что-то надо, денег же нет. Ну не присылали деньги. А платить за квартиру надо.
И.Воробьева
―
А живут семьями, соответственно.
М.Таратута
―
А живут все семьями. Ну а что делать? Такая была ситуация. А передо мной был выбор – вернуться, но это для меня казалось очень неинтересным, потому что я всего там пару лет был. Америка мне была фантастически интересная. Я узнавал страну и рассказывал о ней.Ну а потом, как журналист, вы меня поймете: когда ваша работа востребована – это такой, вообще, адреналин! Вот под этим адреналином невозможно было, конечно, принять такое решение. Вот я думаю: «Нет, надо научиться как-то зарабатывать в Америке.
Естественно, никогда в жизни бизнесом не занимался никаким и, вообще, не представлял, что это такое. Но что-то такое стал придумывать. И первым делом подумал: Ну что, наверное, реклама. И из Москвы сказали: «Сколько вам нужно рекламного времени – хоть час – пожалуйста, продайте, живите, и вообще, делайте все что хотите». Мне помогали продавать рекламное время коллеги с местных телевизионных станций, которые профессионально этим занимаются. Но дело в том, что они не смогли продать ни одной минуты. Никому не нужно было в то время рекламное время на 1-м канале.
И.Воробьева
―
Вещающим…
М.Таратута
―
В России.
И.Воробьева
―
Ничего себе… Обидно они как-то поступили, мне кажется.
М.Таратута
―
Для меня это не вопрос обиды был, а вопрос: чего делать дальше? Там были уже знакомые. Прежде чем появилась первая реклама, прошел, наверное, год, может быть, меньше немножко. Поэтому я там, действительно, начал заниматься бизнесом реально каким-то.
Т.Фельгенгауэр
―
Каким?
М.Таратута
―
Туристическое агентство.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а как же это можно?.. Это же должен быть определенный тип визы, разрешение.
М.Таратута
―
Для этого мне надо грин-карту было получить.
Т.Фельгенгауэр
―
Да. Это вы должны обладать практически всеми правами гражданина США.
М.Таратута
―
Ну вначале это, конечно, левый был вариант. А потом…
И.Воробьева
―
В каком смысле левый?
М.Таратута
―
Ну как? Деньги зарабатывались, но не на мое имя.
И.Воробьева – А
―
а, понятно.
М.Таратута
―
А потом, уже, чтобы легально все это было, чтобы я легально мог делать, то мне пришлось получить грин-карту эту.
Т.Фельгенгауэр
―
А руководство как, нормально к этому относилось?
М.Таратута
―
Господи, какое руководство!
Т.Фельгенгауэр
―
Было не до того, в общем.
М.Таратута
―
Абсолютно! Кстати говоря, за все время работы – это почти 12 лет было – не было ни одного указания из Москвы, что делать.
И.Воробьева
―
Это странно. А вы в каком году начали в Америке работать?
М.Таратута
―
В сентябре 88-го года.
И.Воробьева – 88
―
го года… Ведь тогда в России, в Советском Союзе еще стереотип про Америку был жестким, а вы рассказывали о том, какая есть Америка на самом деле.
Т.Фельгенгауэр
―
Но уже менялось всё.
М.Таратута
―
Я бы сказал, даже не было, может быть, такого стереотипа… это был стереотип пропаганды. А отношение людей было вообще другим. Я бы называл его любопытством, вот жутким любопытством. Ведь Америка такая мифологизированная страна… вот то ли она есть, то ли ее нет. Как там живут – у всех были какие-то представления… ее идеализировали, конечно, естественно - и всем хотелось знать. Мне просто сильно повезло, потому что это был тот момент, когда я, действительно, открывал Америку для себя и открывал ее для зрителей. Это просто повезло, конечно.
И.Воробьева
―
И не разу вам не сказали, что «вот, ты там сделай репортаж о том, что они плохие там…».
М.Таратута
―
Ни одного раза не было. Во-первых, проходило все в эфир. Если что-то подрезали, это был чисто хронометраж. Но, когда началась моя программа уже, то в нее вообще никто никогда не влезал.
И.Воробьева
―
А были ли случаи, когда вы сами себя цензурировали и понимали, что такое рассказывать на российском телевидении нельзя?
М.Таратута
―
Я бы сказал, с точки зрения, может быть, нравственного какого-то своего понимания, не политического; политического – нет.
И.Воробьева
―
Что значит, «нравственного» - не рассказывать про гей-парады? Что это?
М.Таратута
―
Не знаю даже. Но какое-то было чувство, что нехорошо это… не знаю.
Т.Фельгенгауэр
―
В смысле нехорошо с человеческой точки зрения или не готов зритель, или не поймут?
М.Таратута
―
Во-первых, были вещи, которые не поймут. Потому что моя в принципе работа была такова, что я, знаете, переводил с языка одной цивилизации на язык другой цивилизации, на понятный – в этом был как бы смысл моей работы. Потому что просто так рассказывать об Америке невозможно. Это надо найти какие-то способы, чтобы тебя поняли.
И.Воробьева
―
Но это же еще надо ездить по Америке. Сначала вы в каком городе жили, в каком штате?
М.Таратута
―
Я все время работал в Сан-Франциско, в Калифорнии.
Т.Фельгенгауэр
―
Это хорошее место.
М.Таратута
―
Но ездил по всей стране, конечно.
И.Воробьева
―
А вот куда в первую очередь? Ну в Сан-Франциско – понятно. А вот куда в Америке в первую очередь хотелось поехать и что увидеть?
М.Таратута
―
Во-первых, это была не первая моя поездка в Америку. Я задолго уже до этого ездил в Америку.
Т.Фельгенгауэр
―
Но рассказать о чем?
М. Таратута: Самые простые, бытовые вещи более всего и были людям интересны
М.Таратута
―
О чем рассказать? О жизни.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы знаете, что вас увидят, услышат, о вас узнают и вашими глазами увидят Америку люди. Вот что в первую очередь вы решили им показать?
М.Таратута
―
Вот две вещи, какие-то главные две темы. Рассказать о том, как реально живут американцы. И мне интересно было, как живет молочник, который развозит молоко – самые простые, бытовые вещи, потому что на самом деле они более всего и были людям интересны.
И.Воробьева
―
Сравнение, конечно: как там и как здесь.
М.Таратута
―
Кроме того, мне было интересно рассказать о том, что может пригодиться в новой России, вот что можно применить – это была вторая как бы главная тема, которая была тоже людям очень интересно.
И.Воробьева
―
А вы что-нибудь потом отмечали, что вот это переняли, здесь…?
М.Таратута
―
Все практически переняли, просто плохо это сделали.
Т.Фельгенгауэр
―
С поправкой на российскую действительность.Михаил Анатольевич, я в одном из ваших интервью прочитала, что на самом деле телевизионной журналистике как таковой вы учились у самих американцев и для вас советское, российское телевидение – это было как-то… Не командный вы были игрок.
М.Таратута
―
Это правда. Я приехал туда как радиожурналист. Я работал до этого на Иновещании. Где-то через две недели умер Владимир Павлович Дунаев после моего приезда. Он работал в Вашингтоне. Так получилось, что на тот период телевидение там некому было делать. И ко мне позвонили из программы «Время» и сказали, что «через две недели должен выйти твой первый репортаж». Я говорю: «Ну господи! Я же никогда не занимался телевидением». Мне говорят: «Вот сейчас займешься. Деньги тебе выслали. Нанимай оператора, нанимай студию, в которой будешь работать. И вот тебе первая тема, а все остальные – будешь сам». Вот это выглядело так.Через две недели в эфире был мой первый репортаж. Моими первыми учителями, собственно говоря, и единственными, были оператор, американец и монтажер, с которым мы монтировали. А дальше, я просто смотрел, как делают американцы, потому что у меня не было школы. Почему и репортажи мои немножко отличались от того, что было в основном на телевидении – потому что у меня не было школы телевизионной русской, и немножко они другие были.
Т.Фельгенгауэр
―
И не пытались скорректировать? Все-таки программа «Время» - это та самая пропаганда и стандарты и образцы.
М.Таратута
―
Но это уже другая была программа «Время». Ею тогда руководил – это уже 92-й год был, наверное – Олег Добродеев. Тогда он был другим Олегом Добродеевым.
Т.Фельгенгауэр
―
Это был не его злой брат-близнец, а Олег Добродеев это был.
М.Таратута
―
Это был Олег Добродеев, замечательный совершенно специалист. И даже до Добродеева… я сейчас не помню, кто там был… Нет, там все уже было по-другому. Там уже этого советского регламента не было.
И.Воробьева
―
А что самое трудно было – вспомните – в ваших первых репортажах, что самое сложное: встать перед камерой, что-то сказать, что-то написать, посмотреть?..
М.Таратута
―
Ну, написать – это для меня не было сложно, потому что я все-таки был радиожурналистом и как раз писал очень много. Тогда же еще не было школы такого устного творчества. В записи. Это были очерки. Это другой формат был абсолютно тогда.Во-первых, монтаж. И я помню, у меня жуткое было состояние… Я монтирую… Понимаете, в телевидении надо подготовиться к монтажу. Вот у тебя есть какой-то текст, который ты начитываешь, его надо закрыть картинкой. Но надо же представлять, чем закрывать?
Т.Фельгенгауэр
―
Да.
М.Таратута
―
И вот, чтобы это у тебя было, то есть, чтобы было в голове хотя бы, если не написан монтажный план. То есть к этому надо готовиться. Ну, естественно, я же не знал. И вот, я помню, монтажер мне говорит: «Что мистер хочет сюда поставить?» - ну, какой план, какой кадр. А мистер не знает, чего он хочет – и мне стыдно было! Я думаю: «Вот надо же, она думает: кого из России прислали!»А американские газеты – я уж не знаю, почему… А-а, нет, я знаю почему – они обратили на меня очень большое внимание, ну и вообще, что прислали по-настоящему очень крупного журналиста… Смешно, конечно: на телевидении я только начинал. А дело было вот какое: что уже перед тем как разорился Внешэкономбанк, они все время затягивали платежи. А платить за студии надо, за спутниковую связь – это все стоит дорого. Я делаю какой-то репортаж и в конце говорю – я не помню, то ли, наверное, к Министерству финансов обратился – я сказал: «Друзья из Министерства финансов, если вам понравился этот репортаж, я готов вам делать еще много таких, очень интересных… А у меня к вам просьба большая: заплатите тем, кто помогает». И американцы обалдели – здесь корреспонденты, которые были в Москве, потому что, действительно, эта ситуация… ну ясно. И в общем, очень многие телекомпании сделали сюжет на эту тему, интервью брали и так далее.
И.Воробьева
―
Что вам не платят деньги, что вы обратились…
М.Таратута
―
Ну, естественно. Это же безумная…
Т.Фельгенгауэр
―
На самом деле это решение, тоже очень мощное решение – обратиться так вот, напрямую.
М.Таратута
―
Конечно, потому что студия, где я работал, они терпеливо ждали, помогали, вообще, замечательные люди… И я, действительно, боялся, что эти гады могут не заплатить. Ну это было бы ужасно.
И.Воробьева
―
Это вопрос вашей репутации в первую очередь.
М.Таратута
―
Ну разумеется, но и за страну все-таки было обидно, на самом деле.
И.Воробьева
―
Слушайте, а как вы семью перевозили туда? Все поехали нормально и без проблем?
М.Таратута
―
Нет, с проблемами. Во-первых, начнем с того, что решение самое первое принимала моя жена. Дело в том, что она была достаточно успешным адвокатом, и для нее отъезд означал, в общем-то, если не конец карьеры то… отойти от любимой работы. И она приняла это решение. Она знала, насколько это важно для меня, насколько мне это интересно, за что я, конечно, ей очень благодарен. Это было, может быть, для нее самое большое решение.
И.Воробьева
―
Это большая ответственность, конечно, за второго человека.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а почему, вообще, журналистика? Вы же переводчик.
М.Таратута
―
Переводчик… Я имел удовольствие служить в армии в качестве переводчика, два раза причем…
И.Воробьева
―
И один из которых – добровольно-принудительно.
М.Таратута
―
Совершенно верно. Один раз в Египте воевал, А другой – в Бангладеш. Но там уже не война была, но тоже разминировали всякую… И я очень хорошо знал, что такое работа переводчика. И я понял, что этим я заниматься не хочу точно.
И.Воробьева
―
Именно военного переводчика?
М.Таратута
―
Вообще любого переводчика. Ну не хочу я.
И.Воробьева
―
А как это было – про Египет? Вы там долго были? Как это выглядело.
М.Таратута
―
Год.
Т.Фельгенгауэр
―
Год – это немало!
М.Таратута
―
Весь курс сняли, целиком наш курс его сняли… И отказаться было нельзя, потому что в то время, понимаете, в иняз поступали люди, которые хотели поехать за рубеж, посмотреть, которым это все было интересно, ну в основном. Это карьерная чисто история была. Но это советское время было. Если вы отказываетесь, то вашей карьере конец, то есть это уже без вариантов. Поэтому, конечно, все соглашались. А с другой стороны, если честно сказать, я и не очень возражал. Это первая поездка за рубеж.
Т.Фельгенгауэр
―
На войну.
М.Таратута
―
Мне 20 лет. На войну… Ну не то что меня романтика войны никогда не прельщала, но мне 20 лет, а в 20 лет вообще ничего не понимаешь.
И.Воробьева
―
Ну и не страшно особенно.
М.Таратута
―
Вообще не страшно. Потому что там в 400 метрах израильские самолет бомбили позиции зенитчиков, но было же безумно интересно: это же красивое зрелище, должен сказать. Когда в песок летит бомба и появляется гриб – вот точно такое же, как атомный гриб…
И.Воробьева
―
Кошмар?
М.Таратута
―
Но, вообще, завораживающее зрелище. Но мы верили в израильских асов, что они не промахнуться и по нам не шарахнут, поэтому нахально вылезали из окопов и смотрели это зрелище, наблюдали.
Т.Фельгенгауэр
―
Михаил Анатольевич, вот мы разговаривали с нашими коллегами, журналистами, которые работали на войне, и они как раз рассказывали о том, что если ты один раз поработал на войне, то тебя уже не отпустят. То есть вас как-то…
М.Таратута
―
Меня призвали потом, конечно.
Т.Фельгенгауэр
―
Я имею в виду, что внутренне вас будет постоянно тянуть именно вот туда.
М.Таратута
―
О нет, нет! Во-первых, я не работал журналистом, а переводчиком. Во-вторых, я служил в разведке, артиллерийской разведке. И наши позиции были на самой передовой, и добраться до них можно было только когда стемнеет. А днем делать было нечего. Мой начальник сам книг не читал и другим не давал. И поэтому я играл в карты на протяжении года ежедневно. Вот, кто играет в преферанс, тот знает, что такое гусарский преферанс – от этого можно сойти с ума. Я карты вот с тех пор…Поэтому для меня война в этом смысле была… Это была позиционная война. Это не та война была с наступающими какими-то действиями – вот это всё. Нет, это было другое.
И.Воробьева
―
А там этот ваш начальник, с которым вы работали… А в чем, вообще, заключалась ваша работа? Что вы там делали. Днем вы играли в карты – понятно – в мой любимый преферанс – видимо, вы теперь его не очень любите. А что ночью происходило?
М.Таратута
―
Ночью, когда стемнеет, мы ехали на наши позиции, проверяли приборы. Артиллерийская разведка – это приборы, которые улавливают действия противника, пеленгуют… Смотрели, как работают египетские солдаты и офицеры с приборами. И лекции. Кстати говоря, очень интересная вещь: оказалось, что арабский язык, он только кажется непреодолимым. На самом деле все мы болтали через полгода – ну уличная болтовня, конечно, была, – и даже мой советник, начальник мой, он сказал: «Ты знаешь, чего ты будешь ездить? Мне проще без английского. Я как-нибудь так…». Ну, действительно, он говорил: «Среднеарифметическое – это плюс это, потом половина». Вот такой у него язык был, но как-то ему легче было.
И.Воробьева
―
Вы тоже без арабского приехали туда?
М.Таратута
―
Да. Я через английский…
И.Воробьева
―
Мне кажется, арабский – очень тяжелый язык, очень трудный.
Т.Фельгенгауэр
―
А если вернуться во время обучения в Инязе – вербовали? Потому что мы слышали истории.
М.Таратута
―
Нет, у меня не было. А нет, подождите, парочка ребят пошли после этого в школу.
Т.Фельгенгауэр
―
Вербовали-вербовали!
М.Таратута
―
Значит, видимо, вербовали.
Т.Фельгенгауэр
―
Но видимо, не вас.
М.Таратута
―
Не дошло.
И.Воробьева
―
Нам тут наша слушательница Анна пишет, что училась с вами в Инязе, и помнит, что вы были очень активным комсомольцем. Вы были активным комсомольцем?
Т.Фельгенгауэр
―
Признавайтесь!
М.Таратута
―
Нет, я признаюсь. Активность моя заключалась в том, что… вот комсомольское бюро было построено по секторам: кто-то за что-то отвечал. Я отвечал за самодеятельность».
Т.Фельгенгауэр
―
Культмассовый сектор. Я так и знала!
М.Таратута
―
Конечно же. Капустники – это то, что я… В этом моя, в общем, активная работа была в основном. И вот это мучение сидеть на этих собраниях… бюро вот это…
И.Воробьева
―
Комсомольских?
М.Таратута
―
Ну да, да. Это мутотня была, конечно, редкая.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы рассказывали как-то, что вас откуда-то выгнали…
М.Таратута
―
Да, у меня были с этим проблемы… Нет, не выгнали меня. У меня был замечательный начальник на Иновещании, главный редактор. Как у всех есть какие-то учителя – вот у меня был нравственный учитель, может быть, в первую очередь. Но у него была одна беда – он пил, реально пил. Была такая система, что периодически по очереди все были парторгами на год. Это как вот местная партийная группа… На самом деле там смысл был в том, что большинство партсобраний – это были производственные собрания, конечно. Ну не важно. А важно другое – что партийное собрание, причем закрытое – а закрытое партсобрание – это самая большая мутотень была. Они притащил, уже хорошо поддав, корреспондента Associated Press, который хорошо говорил по-русски. НРЗБ. всё такое, вообще напишет, будет такой репортаж… А речь шла об ответственности коммунистов за порученное дело – это формулировки такие готовые. В частности продуктовые заказы: как профсоюзы осуществляют… тогда были пайки продуктовые…
И.Воробьева
―
Боже, какая мутотень страшная!
М.Таратута
―
Да, это ужас. И вот он послушал минут 15 – ушел. А начальник говорит: «Миша, давай устроим красивую шоу?» Я говорю: «Да нет, из закрытого партсобрания не получится красивое шоу». Ну он на меня обиделся. Но хуже другое – что уже доложили в этот же день Лапину – это председатель Гостелерадио, - а на следующий день Суслову.
И.Воробьева – О
―
о!
М.Таратута
―
И началось такое… страшное. И мне предложили уже в высоком партийном органе выступить с тем, что вот он пьяный был… мой главный…
И.Воробьева
―
Что же вы сделали, мы узнаем через несколько минут, потому что у нас небольшая пауза на новости. Я напомню нашим слушателям – да, вы правы абсолютно – у нас сегодня в эфире журналист-международник Михаил Таратута – это правда, подтверждаем. Продолжим через несколько минут.НОВОСТИ
И.Воробьева – 21
―
35. Продолжается программа "Разбор полета". А в студии Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьева, наш замечательный гость журналист-международник Михаил Таратута. Нам тут слушатели пишут… слушатели, которые зрители ваши – вот как.
Т.Фельгенгауэр
―
Наши слушатели, которые ваши зрители.
И.Воробьева
―
Да, Вера пишет: «С огромным увлечением смотрела все ваши передачи из США 90-е. Было очень интересно».
М.Таратута
―
Спасибо!
И.Воробьева
―
И сейчас Вера живет в США уже 10 лет. И вот у меня вопрос. Был же отклик какой-то. Что вам писали люди про Америку? Может: «Как вы можете говорить такое про Америку?» Или: «Спасибо, это была инструкция по применению».
М. Таратута: Опросы начала 90-х показывают, что антиамериканские настроения были у 6% населения
Т.Фельгенгауэр
―
Или, наоборот: «Не могли вы поехать туда то и туда-то, а то я прямо… рассказать нам что-то?»
М.Таратута
―
Во-первых, опросы начала 90-х показывают, что антиамериканские настроения были у 6% населения.
И.Воробьева
―
Всего-то.
М.Таратута
―
Да. То есть поэтому, конечно, большинство слушателей просто писали, ну помимо дурных всяких писем, в общем-то, вопросы задавали: как это? как то? В общем, нет – положительно.
И.Воробьева
―
Интересовались.
М.Таратута
―
Интересовались, конечно.
И.Воробьева
―
А возвращение в Россию – это сложное решение было?
М.Таратута
―
Давайте так скажем, что моя семья уже не хотела переезжать.
И.Воробьева
―
В Россию.
М.Таратута
―
В Россию.
И.Воробьева
―
Вы же там 12 лет прожили.
М.Таратута
―
Почти, да. А я как раз очень хотел, и это было мое решение. И дело вот в чем: во-первых, поскольку ту программу, которую я делал, то есть мы делали втроем. Такие программы делают 8-10 человек, вообще говоря, в Москве. Мы делали все втроем. Это напряг был на протяжении довольно многих лет очень большой, очень большой. Физически я просто истаскался полностью.И самое главное другое. Вот для того, чтобы работать дальше, помимо того, что нужна была передышка, а кроме того, нужно было сесть и начать читать намного глубже. У меня не было времени достаточно глубоко изучать, просто физически не было времени. Поэтому как бы все с поверхности я снял, а дальше у меня не было возможности работать глубже и более интересно, может быть. Это первая история.
Вторая состояла вот в чем. Мой профессиональный интерес сместился уже в сторону России: я хотел работать в России. Потому что я чувствовал, что, конечно, я пропустил в своем увлечении Америкой как журналист самые интересные вещи.
И.Воробьева – 90
―
е годы.
М.Таратута – 90
―
е, да. Но все равно в России что-то бурлило, что-то происходило, и мне интересней уже было работать в России. Я хотел брать интервью у наших людей, не у американцев. Знаете, это как у героев Ильфа и Петрова, помните, когда автопробег, герои сидят в канаве, смотрят: а настоящая жизнь проносится мимо. У меня похожее было чувство. Это два.И третья причина того решения была вот в чем. Может быть, от усталости, а, может быть - у меня есть по этому поводу гипотеза некоторая, - у меня наступил посткультурный шок. Обычно вначале это у людей бывает, когда они видят что-то новое. А я не мог читать по-английски, не мог говорить по-английски, не мог смотреть телевидение американское…
И.Воробьева
―
Перенасыщение.
М.Таратута
―
Перенасыщение какое-то произошло. Но тут, видимо – моя рабочая гипотеза – когда вы живете здесь, у вас есть некий культурный фон, который вы не замечаете; это так же, как воздух, которым вы дышите - обрывки разговоров, где-то радио что-то – какой-то вот такой фон.
Т.Фельгенгауэр
―
Среда.
М.Таратута
―
Среда. В Америке этого нет – русского культурного фона. И вы это начинаете очень остро ощущать. Здесь, допустим, хотя люблю людей и с удовольствием встречаюсь с друзьями, но если две недели никого не увижу, я тоже сильно уж переживать не буду. Там, если хотя бы раз в неделю вы не встречаетесь со своими - это уже начинается какая-то тоска, ломка какая-то… Во всяком случае, я про себя говорю. Может быть, это не ко всем относится.И, наверное, это всё вместе… Я подумал, что тут либо надо интегрироваться в страну полностью, то есть эмигрировать. Жить на двух стульях, как бы находиться в рабочем состоянии там, а в домашнем – по другую сторону, не получается. Мне, во всяком случае на тот момент, это так казалось. В общем, для меня было ясно, что я должен уезжать.
И.Воробьева
―
Непростое решение, вот прямо непростое.
М.Таратута
―
Непростое.
Т.Фельгенгауэр
―
После того, как вы вернулись и начали жить в новой для вас России, не пожалели о решении уехать из Америки?
М.Таратута
―
Нет, хотя моя телевизионная история не сложилась, но в общем, наверное, нет.
И.Воробьева
―
Разочарование в журналистике здесь пришло?
М.Таратута
―
Знаете, я всегда любит нашу профессию. Разочарование в том, какая стала журналистики в России – да, потому что она плохой стало, она стала пропагандой. Но не в самой профессии – нет. Я люблю свою профессию и насколько я могу, я занимаюсь ею.
Т.Фельгенгауэр
―
То, как сейчас преподносят Америку – и вот это главный враг и прочее - и в той связи есть, условно, некое новое поколение политологов и типа американистов, пусть даже кто-то из этих людей, которые любят ругать Америку, никогда в ней не был - не вызывает желания выйти и сказать: «Ребята, вы не позорьтесь…»?
М.Таратута
―
Я периодически это делаю в программах наших ток-шоу телевизионных, на которые меня регулярно зовут, я, правда, не принимаю некоторые приглашения…
Т.Фельгенгауэр
―
Это решение - и идти и попытаться сказать им, чтобы они не позорились или не идти?
М.Таратута
―
Давайте так. Есть программы, в которые я не принимаю приглашения, просто не принимаю. Потому что: а) я понимаю, для чего им нужны люди вроде меня, б) я понимаю, что там нет даже намека на поиск истины какой-то. Какой-то поиск того, что на самом деле происходит, попытка разобраться, а есть чисто пропагандистская цель – доказать некую концепцию, некий взгляд и так далее. Но это бессмысленно и не к чему. Но там, где есть все-таки какой-то люфт – да, вот те приглашения я принимаю и высказываю свою точку зрения, как я это вижу и так дальше.
И.Воробьева
―
Вас радует, что все в России интересуются американскими выборами?
М.Таратута
―
Я не скажу, что все. Почему вы так решили?
И.Воробьева
―
Мне кажется, что все как-то интересуемся.
Т.Фельгенгауэр
―
Это мы интересуемся.
И.Воробьева
―
Да перестаньте, ладно! Столько народу туда ездит, пишет об этом.
Т.Фельгенгауэр
―
Нет, мне кажется, кстати, прошлые, позапрошлые, получается выборы, когда первый раз баллотировался Обама – вот тогда все очень интересно было.
И.Воробьева
―
Ну, потому что были праймериз между Клинтон и Обамой.
М.Таратута
―
Ну черный президент может быть. Я не думаю, что, вообще, наших людей это сильно всех волнует. У меня большое сомнение. Узкий круг интеллигенции - может быть - остатки интеллигенции.
И.Воробьева
―
Которым интересны выборы, как событие вообще…
М.Таратута
―
Во-первых, поскольку у нас выборов толком и нет – посмотреть за другими выборами все-таки, может быть, кому-то любопытно. И потом, вы знаете, появилась такая любопытная фигура Трамп, безумно любопытная. Может быть, этот человек, эта персона вызывает интерес.
Т.Фельгенгауэр
―
Он любопытен, потому что понятен россиянину? Если понятен - ближе.
М.Таратута
―
Во-первых, у нас есть нечто что-то такое похожее. Владимир Вольфович Жириновский очень, очень напоминает Трампа в чем-то. Но есть между ними, конечно, большая разница тоже: один хочет стать президентом, другой – нет.
И.Воробьева
―
Подождите секундочку! Это Владимир Вольфович хочет стать президентом, а Трамп не хочет или наоборот?
М.Таратута
―
Думаю, что наоборот. Но оба они обладают потрясающей способностью оскорбить кого угодно в течение очень короткого промежутка времени.
Т.Фельгенгауэр
―
Эффективно использует время!
М.Таратута
―
Очень эффективно его использует. Потому что Трамп себе, конечно, позволял вещи удивительные. Например, в одном из дебатов там на первом этапе принимала участие женщина. Она - бывший президент Hewlett-Packard - Фиорина такая. Он говорит: «Вот посмотрите, - показывает на нее, - вы хотите, чтобы у вас был президент с такой физиономией?»
Т.Фельгенгауэр
―
Это хамство.
М.Таратута
―
Конечно, хамство.
М. Таратута: Россияне и американцы страшно похожие люди
И.Воробьева
―
С другой стороны, получается, что россияне и американцы страшно похожие люди, потому что у нас популярность Жириновского в качестве вот этого «против лома нет приема», популярность человека, который может устроить скандал на пустом месте и, соответственно, популярность Трампа в Америке дает возможность сравнить немножечко.
М.Таратута
―
Нет, это просто схожие черты. А кроме того, у них очень похожие электораты. Я имею в виду ядро Трампа очень похоже на электорат ЛДПР. Это люди с не очень большим образованием, с доходом ниже среднего, люди таких, консервативных взглядов. Большая часть из них в Америке - это то, что rednecks называется. Это простые люди скажем, такие вот…
Т.Фельгенгауэр
―
Работяги.
М.Таратута
―
Работяги, но с узким кругозором, потому что весь мир заменяет местное телевидение; вот новости местные – что там в городе произошло, в маленьком городишке – такая вот публика. В общем, очень похоже. Но Трамп в отличие от Жириновского опять же, он вносит очень серьезную новую струю, и именно поэтому фантастический успех, и его уже начинают поддерживать гораздо большие круги, чем это вот ядро. Единственно, конечно, он абсолютный кошмар для интеллектуалов, думающих людей. Но может быть очень удобным партнером для Кремля, кстати.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, кто же тут будет учитывать интересы Кремля!
М.Таратута
―
Нет, он может быть удобным партнером, потому что, во всяком случае, его заявления – потому что никто не понимает, какой он на самом деле – но его заявления очень сильно отличаются от всех остальных: и у демократов и у республиканцев.
И.Воробьева
―
Тут вопрос от нашего слушателя Виталия про пропаганду в Америке. На самом деле американское телевидение пропагандистское же, правда?
М.Таратута
―
Нет.
И.Воробьева
―
Нет?
Т.Фельгенгауэр
―
А Маргарита Симоньян нам постоянно говорит, что там сплошь пропаганда и вранье.
М.Таратута
―
Правильно, потому что она ровно этим и занимается, и – как это всегда – ищет свое отражение. Нет, там просто устроено всё по-другому. Там другой вопрос, что иногда эффект такой же как у Russai Today. Но устроено по-другому. Дело в том, что в Америке нет рычагов у Белого дома, влияния – знаете, вот прямо взял и отключил кого-то, снял…
И.Воробьева
―
Зато у людей с деньгами есть рычаги давления.
М.Таратута
―
Нет, там это все не так работает. Просто отдельный надо разговор. Он просто большой, этот разговор. Там все сложнее намного. Там это проблема создания некой системы координат, в которой работает журналист. Понимаете, если вы атеист и не верите в бога, вы будете ко всему подходить, как атеиста. Или, наоборот, как верующие, будете судить о жизни с таких позиций. Вот там создается некая система координат, которую мейнстрим можно называть, мнения… Но это просто длинная история – рассказывать, как всё делается.
И.Воробьева
―
Хорошо. Слушайте. А вам нравятся американские сериалы про американскую жизнь «House of Cards», «Newsroom» - вот эти сериалы?
М.Таратута
―
Замечательные.
И.Воробьева
―
То есть они близки, как вам кажется?..
М.Таратута
―
Нет, конечно.
И.Воробьева
―
Нет?
М.Таратута
―
Ну нет, конечно.
И.Воробьева
―
Как жаль!
Т.Фельгенгауэр
―
Нет, ну ладно! «Newsroom» - достаточно первый эпизод посмотреть, чтобы понять, что ничего общего с работой журналиста там нет.
М.Таратута
―
Но согласитесь, сделано хорошо. Что нам еще надо, когда мы смотрим телевизор.
Т.Фельгенгауэр
―
Ну как? Мы у врачей всегда спрашивали, смотрели ли они «Доктора Хауса». А журналистов, конечно, мы спрашиваем…
М.Таратута
―
Нет, слушайте, конечно, здесь две свои интриги. Везде есть, конечно, свои отношения внутри коллектива, у коллектива – с начальством - понятно, как везде.
И.Воробьева
―
Но и ведущие новостей там могут быть республиканцами, демократами или ведущие каких-то программ…
М.Таратута
―
Вы знаете, раньше телевидение в Америке, конечно, было более нейтральным, потому что общая идея была такая: Если мы все время будем работать на демократию, потеряем публику республиканскую, рейтинги, число зрителей, деньги и так дальше. Но сейчас как-то очень сильно изменилось лет за 20, я бы сказал.
Т.Фельгенгауэр
―
Все хотят высказать свое мнение.
М.Таратута
―
Дело не в этом Появились сочувствующие республиканцам, как «Fox» или наоборот, ближе к демократам – CNN, то есть телевидение перестало быть нейтральным, что, конечно, очень плохо. То есть газетам это всегда дозволялось, это как бы считалось нормой. Ну тираж, в общем даже у New York Times не такой огромный тираж, поэтому можно на своих работать. Ну хорошо, ну 10 тысяч тираж, допустим. 10 тысяч всегда найдется своих. А телевидение – это же миллионы, поэтому 5 миллионов получить, но еще 5 потерять – это много. Но сейчас с ростом количества станций, появления нишевых станций и так далее телевидение все более и более становится политически ориентированным, что, конечно, печально, на мой взгляд.
Т.Фельгенгауэр
―
Если вернуться телевидению российскому. Вы сказали, что у вас не сложилось. Какие решения сложные приходилось принимать уже в связи с работой, когда вы вернулись?
М. Таратута: Я все равно бы не смог работать со своими взглядами на сегодняшнем телевидении
М.Таратута
―
Понимаете, как я сейчас думаю, что, если бы не стечение каких-то обстоятельств, наверное, я все равно бы не смог работать со своими взглядами на сегодняшнем телевидении; что рано или поздно произошел бы этот разрыв. У меня не на политической, кстати, с телевидением произошел разрыв, нет, этого не было. Просто, когда я приехал, телевидение очень резко начало меняться, это примерно 2000-е…
И.Воробьева
―
Начало «нулевых», да.
М.Таратута
―
Первое: должно быть развлекательное. Хватит, вообще, чмырить жуткими, черными этими программами… Знаете, как хороший анекдот: «Почему у вас такой маленький ребенок, а уже седой?» - «Потому что, ему вместо сказок по ночам правду рассказывают». В общем, решили, что этого больше не надо делать, то есть оно пошло в сторону развлекательности. Потом появился такой возрастной ценз. Вот люди моего возраста – их почти и не осталось. Там ориентация была на молодежь полностью. Потому что до смешного: новости читают 20-летние ребята, там 22 года, от которых просто невозможно воспринять всерьез. Это был такой вот момент.И плюс, на самом деле, если сказать по правде, но, наверное, я не готов быть к работе на телевидении.
И.Воробьева
―
Не на том телевидении, на котором уже оказались.
М.Таратута
―
Дело в том, что я ведь не знал России, я же ее пропустил. Я новой России не знал.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть произошла та же самая проблема, что и с Америкой: вы не могли продолжать работать в Америке, потому что у вас не хватало глубины знаний, и вы вернулись в Россию и не смогли работать в российской журналистике, потому что вы пропустили формально рождение новой страны.
М.Таратута
―
Мне надо было наверстать. Но, вообще, времени на наверстывание никто не дает.То есть сочетание многих факторов на самом деле здесь произошло. Плюс, как всегда это бывает, телевидение связано с большой интригой, с борьбой за эфирное время – это тоже было. В общем много-много всего случилось, поэтому не сложилось.
Т.Фельгенгауэр
―
Если вспоминать ваши журналистские удачи, неудачи – какое решение принимать, если вы понимаете, что не получается история – человек не говорит, ну не идет она – бросать или домучивать до конца?
М.Таратута
―
В общем, у меня было и так и так, конечно. Потому что, если ваша программа стоит в эфире, и у вас нет времени ничего делать больше – куда-то идти, договариваться – это всё очень сложно. С телевидением еще более сложно, чем на радио договариваться с людьми, там не только с людьми… В общем, сложно. Ну, конечно, приходилось домучивать.
И.Воробьева
―
Куда вы в Америке вернулись хотя бы ненадолго?
М.Таратута
―
Я время от времени бываю в Америке с большим удовольствием. В Америке много замечательных мест. У нас как –то всё Майями, да Майями, хотя сам город-то никакой, скажем прямо. Аляска – очаровательное совершенно место! Новый Орлеан. Вы представляете, каждые 30-50 метров клуб с потрясающим джазом, и там всю ночь идет движение. Народ выпьет там рюмку или бокал джина в одном клубе, послушает полчаса – переходит во второй. И это всю ночь продолжается гулянка.
И.Воробьева
―
То есть это не в выходные, а именно в будни. Город живет.
М.Таратута
―
В будни. Абсолютно. Ну это одна улица или две таких, но на них все происходит. Да и, вообще, очень забавный город. Это джаз, и это самый коррумпированный город. Я как-то делал фильм на эту тему: «Коррупция на фоне джаза». Это все очень забавно. Много мест в Америке, действительно. Калифорния – прекрасное место. Сан-Франциско мой любимый.
И.Воробьева
―
Ну хорошо. Тут спрашивают, не жалеете ли вы, что вернулись, и не собираетесь ли вы туда уезжать?
М.Таратута
―
Нет, не жалею. Собираюсь ли я уезжать? Мы только что были с женой, и вот думали: Хотим мы ехать? В общем, нет.
И.Воробьева
―
Почему нет, почему да? Это тоже решение – оставаться тут или нет.
М.Таратута
―
Потому что там все-таки – хотя у нас очень много друзей и любимых друзей среди наших и среди американцев – но все равно это все же чужая страна, которую я безмерно уважаю, но…
И.Воробьева
―
Но родина здесь.
М.Таратута
―
Да. Я так боюсь эти слова уже теперь произносить. Их уже так опорочили, затаскали, что…
И.Воробьева
―
Да, патриотизм не будем вспоминать.
М.Таратута
―
Ну будем, не надо.
Т.Фельгенгауэр
―
Хорошо, тогда зададим наш традиционный последний вопрос: Над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над чем раздумываете?
М.Таратута
―
Знаете, я задумал один хороший проект, о котором я говорить вам сейчас не буду…
И.Воробьева
―
Так нечестно! Хотя бы примерно – что это такое?
М.Таратута
―
Это программа о нас, но в таком несколько необычном ракурсе. Я не знаю, захочет ли наше телевидение взять, поскольку у меня с нашим телевидением есть проблемы, но я предложу тогда американскому, если наши не захотят…
Т.Фельгенгауэр
―
Заинтриговали, Михаил Анатольевич, заинтриговали!
М.Таратута
―
Вот этим мы и заканчиваем.
И.Воробьева
―
Да, этим, действительно, мы и заканчиваем, но не могу не передать вам то, что пишут вам ваши слушатели, которые ваши зрители и которые помнят ваши передачи, и изучали их, и на ваших передачах понимали, что такое Америка. Некоторые, как я уже говорила, взяли и уехали туда после этого. Ну вот так все срабатывает!
Т.Фельгенгауэр
―
Большой вам привет от всех и большое спасибо!
И.Воробьева
―
Михаил Таратута был в программе "Разбор полета". А эфир вели Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьева. До встречи!