Леонид Якубович - Разбор полета - 2016-11-28
О. Чиж
―
21 час и 6 минут в Москве, добрый всем вечер. Ирина Воробьева и Оксана Чиж, это программа «Разбор полета». Программа о людях, о решениях, которые эти люди принимают, и о мотивах, которыми эти люди руководствуются.
И. Воробьева
―
У нас сегодня в гостях телеведущий, народный артист России Леонид Якубович, здравствуйте!
Л. Якубович
―
Добрый вечер.
И. Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос программы, с которого мы всегда начинаем, это вопрос о самом тяжелом решении, самом сложном решении, которое вам в жизни приходилось принимать.
Л. Якубович
―
Никогда я не принимал никаких сложных решений. Не случилось.
И. Воробьева
―
Не случилось, или вы их избегали? Скажите честно.
Л. Якубович
―
Нет, не избегал, просто никогда передо мной такой дилеммы не было.
И. Воробьева
―
Ничего себе, как у вас жизнь складывалась! Хорошо. А, может быть, были какие-то развилки, и вы сейчас помните, что если бы вы поступили вот так, то могло и не сложиться все что угодно.
Л. Якубович
―
Довольно часто.
И. Воробьева
―
Ну, например, просто вот такие судьбоносные развилки?
Л. Якубович
―
Ну, уж судьбоносные – вы так скажете…
И. Воробьева
―
Ну, а как?
Л.Якубович: Девушка, которую я любил, сказала мне: да, при случае одном – если ты прыгнешь
Л. Якубович
―
Вот, например, я когда-то из школы удрал в Сибирь в экспедицию.
И. Воробьева
―
Это мы читали.
О. Чиж
―
На 3 месяца, если не ошибаюсь.
И. Воробьева
―
Вас там комары кусали. А вы знали, кстати, что вас там будут просто кусать?..
Л. Якубович
―
Нет. Я понятия не имел вообще ни о чем.
И. Воробьева
―
Так-так. А когда вы выяснили, вы почему оттуда-то не удрали?
Л. Якубович
―
А на чем?
О. Чиж
―
На чем вы туда удрали, простите?
Л. Якубович
―
Надо же еще деньги на поезд иметь.
И. Воробьева
―
То есть, вы рассчитывали на романтичную такую поездку в Сибирь…
О. Чиж: 8
―
й класс.
И. Воробьева
―
Потом в итоге сели на пенечек, обмазались репеллентами и фиксировали, когда вас кусали за ноги?
Л. Якубович
―
Да. Но это грустные воспоминания. Зато сколько ягод, сколько грибов! Речка Шаманка – узенькая речка, все дно уложено яшмой – потрясающе!
И. Воробьева
―
Прекрасно. Но все-таки это не та Сибирь, которая вам, наверное, виделась в ваших мечтах?
Л. Якубович
―
Нет-нет, именно та. Вообще я хотел бы жить в тайге, чтобы рядом был аэродром и море. И горы.
И. Воробьева
―
Это как так? Это где же у нас такое? И море, и Сибирь…
Л. Якубович
―
Нет. Вот я бы так хотел.
О. Чиж
―
Где-то такая таинственная тайга наверняка есть, конечно.
Л. Якубович
―
Нету, нету. Абсолютно тайга – потому что там грибы. А я – грибник.
И. Воробьева
―
Ой, сейчас, подождите, я переживу этот момент…
Л. Якубович
―
Почему?
И. Воробьева
―
Я вам потом расскажу – про грибников у меня… это мое личное.Слушайте, а как же вас отпустили родители-то в Сибирь, как так вышло?
Л. Якубович
―
У нас такие отношения были в семье.
И. Воробьева
―
А правда, что даже дневник не проверяли?
Л. Якубович
―
Нет. И я никогда у сына не проверял. И у дочери не проверял.
И. Воробьева
―
А не страшно за детей? Вот ну, хорошо, вы уже приняли решение: вот у меня не проверял папа дневник, и я тоже не буду.
Л. Якубович
―
Я вам скажу, когда сын учился в 4-м классе – ну, это, наверное, по наитию больше, это я так в отца сыграл, первый, по-моему, и последний раз в жизни, у нас с ним был мужской разговор, нормальный мужичий разговор без всяких особенных экивоков и без придуманных эмоций и интонаций. Я сказал: Артюха, у тебя своя работа – у меня своя работа. Помочь – пожалуйста, если что-нибудь у меня на работе не будет получаться, я к тебе обращусь. Но ты же меня не можешь на работе заменить, и я тебя в школе заменить не могу. Поэтому, будут проблемы – говори. А так – чтобы я даже не знал. Есть задача, нас всего трое: мать, ты и я – все, каждый выполняет свою работу, для того чтобы мы нормально жили.С этой секунды я не был ни разу в школе. Если мне звонил, там, скажем, классный руководитель, я говорил: а что вы ко мне-то, с чем ко мне? Он хорошо учится? – Нормально. – Какие проблемы у него? – У него там проблема, я не знаю, там, с химией. – Я говорю: так с ним и разговаривайте, он мужик. Что ко мне-то обращаться? У него проблемы с химией – ну, к нему и обращайтесь.
А я помог ему только один раз, когда он сказал, что: папа, я слабенький, давай переведем меня в спортивную школу. Я говорю: ты что, ты сумасшедший? – Ну, я хочу. И я его перевел. Он год проучился и сказал: хочу обратно.
И. Воробьева
―
Мило.
О. Чиж
―
Это потому, что у вас тоже так было, вас не контролировали совсем?
Л. Якубович
―
Почти не контролировали. Почти. У нас такой разговор с отцом был когда-то.
И. Воробьева
―
Хорошо, ладно, мы поняли. Наши замечательные слушатели, которые нам начали писать буквально с первых секунд нашего эфира, конечно, хотят понять, как вы стали ведущим «Поля чудес», как это произошло? Есть же какая-то история.
Л. Якубович
―
Это, во-первых, история сто раз рассказана и четыреста раз описана.
И. Воробьева
―
Да, так и есть. Но все равно вы нам должны рассказать ее.
Л. Якубович
―
Я могу повторить, но я начинаю сам себе напоминать попугая. Ко мне домой – мы жили на Таганке – ко мне домой пришла сладкая парочка, Влад с Альбиной, и мы на кухне – это было поздно ночью – и он мне сделал предложение. Был немедленно послан туда, откуда пришел.
И. Воробьева
―
Почему?
Л.Якубович: У меня была лицензия как у пилота коммерческой авиации третьего класса
Л. Якубович
―
Потому что для меня слово «профессия» - святое. Это на самом деле так. Всю жизнь. Я не терплю ничего, что не имеет отношения к слову «профессия». Даже в мелочах. Я ему сказал, что это немыслимо – ну что, ты совсем что ли с ума сошел? Как можно взять человека с улицы и позвать профессионально работать на телевидении? Он мне сказал, что я ничего не понимаю, и что он отвечает за все, и что я даже не знаю. И дальше – все, что он мог сказать. Я отказался. Ну, вот полгода они меня уговаривали.
И. Воробьева
―
Полгода!
Л. Якубович
―
Полгода. Был придуман даже – они какой-то якобы конкурс проводили. Но они, надо отдать им должное, всем без исключения – эти ребята умели добиваться своего. Они мне сказали: тогда давай так сделаем – черт с тобой, давай ты один раз попробуешь, один раз. Я попробовал один раз. Понял, что я не просто прав, я прав на 100%.
И. Воробьева
―
Ничего не получилось?
Л. Якубович
―
Я так орал, что оглох звукооператор, звукорежиссер просто оглох. Я сказал: все, ребята, я ухожу. Они говорят: хорошо, подожди, завтра приходи, мы тебя заменим. Нашли. Я пришел в студию, в четверку, стоял Влад, стоял Саша Любимов, Ваня Демидов – вот все. Они мне сказали: постой секунду, надо же предупредить зрителей, и Любимов пошел в студию.И я из-за кулис услышал речь, которую обычно говорят при присвоении звания трижды Героя Советского Союза. Он всем объяснял, как им несказанно повезло сегодня, потому что наконец нашелся человек, что теперь этот день запомнится… и я обнял сам себя за плечи и понял, что, слава богу, мне интересно было, о ком он говорит, я все крутил головой, и на словах – ну, теперь встречайте. И они меня вытолкнули. Зал встал, ну, и все, после этого я уже отказать… Они меня…
И. Воробьева
―
Заставили.
Л. Якубович
―
Да, они меня подвели к этой черте и толкнули меня вниз.
О. Чиж
―
Вот интересно, вы так говорите о том, что вы не соглашались на это очень долго именно потому, что вам казалось, что как бы есть жесткие рамки профессии, и странно прийти туда и так вот на авантюре, на каком-то азарте начать этим заниматься. Но ведь на самом деле вы ведь после школы, да, пошли по технической стезе определенной?
Л. Якубович
―
Нет, почему, я сначала в театральный институт поступал. В один, потом в другой.
О. Чиж
―
Потом передумали, я так понимаю?
Л. Якубович
―
Я не передумал. Меня папа позвал и сказал: я тебя очень прошу, я тебя никогда ни о чем не просил – получи сначала профессию.
И. Воробьева
―
А театральный – это не профессия?
Л. Якубович
―
Нет, папа считал, что надо получить профессию, а потом заниматься ерундой. Я пошел поступил.
О. Чиж
―
Вот. Но вы же потом от этой профессии отказались и начали искать для себя какую-то новую отдушину и новую точку применения?
Л. Якубович
―
Это была такая случайная история. Вообще надо сказать, что я как по вешкам на болоте хожу от случая к случаю, от хорошего человека до хорошего человека. Мне как-то так повезло. Совершеннейшая случайность. Я работал и был счастлив оттого, что я работаю, и мне жутко нравился, завод Лихачева мне нравился, и когда я начинал – у меня небольшой стаж, 16 лет мне было, когда я на работу пришел, на Туполевский завод, почтовый ящик, которого уже нет.Я там недавно был – боже мой, у меня прямо слезы на глаза навернулись… старики какие-то бродят, узнали меня…
И случайно… я пописывал себе там чего-то, всякие эстрадные миниатюрки, потом организовалась программа, равной которой нет до сих пор, и я не знаю, будет ли. Называлась программа «Шоу 01». Придумали эту программу Альтов, Городинский, Витя Белевич и Вова Николенко, ленинградцы. Это была фантастическая программа-розыгрыш, ну, просто до истерики – в зале люди доходили до истерики – хохот невероятный! Они однажды меня позвали вместе с ними повыступать. Я поехал с ними на гастроли. И после этого подал заявление об уходе и остался.
О. Чиж
―
Не было сомнений, когда писали заявление?
Л. Якубович
―
Нет, у меня сомнений не было. Единственное только я не понимал – как я буду жить, у меня в какое-то мгновение мелькала в голове мысль: а на что я буду жить? Потому что я не очень представлял себе, что такое гастроли, что такое гонорары, что это вообще такое. Но потом как-то все потихоньку наладилось.
И. Воробьева
―
Такое необдуманное решение абсолютно – в омут с головой.
Л. Якубович
―
В омут с головой. Всегда.
И. Воробьева
―
Вот видите, а говорите, решений не принимали.
Л. Якубович
―
Это не решение.
И. Воробьева
―
Как это не решение – просто взять и жизнь так повернуть…
Л. Якубович
―
Какие вы странные, честное слово.
О. Чиж
―
Прагматичные.
Л. Якубович
―
Идешь по улице, голова-то сама собой поворачивается в сторону красивой женщины. Это же не то что я сам себе команду дал: надо повернуть голову. Это рефлекс. Все, что со мной происходило – это рефлекс, все рефлекторно. Другое дело, что это не очень хорошо, кстати, мог бы жить по-другому.
О. Чиж
―
Почему?
Л. Якубович
―
Ну, потому что решение не обдуманное. А если бы их обдумывал, я, может быть, по-другому жил бы.
И. Воробьева
―
То есть, есть о чем жалеть?
Л. Якубович
―
Конечно, каждому человеку есть о чем жалеть.
И. Воробьева
―
Например, о чем вы жалеете?
Л.Якубович: Мы вечно принимаем за друзей тех, кто другом не является, потом переживаем страшно
Л. Якубович
―
Да нет, так конкретно я не хочу даже говорить, потому что было несколько случаев в моей жизни, которые, а – я пропустил, а случай дается каждому человеку обязательно, не бывает такого человека. Обязательно. Надо просто к этому случаю быть готовым. Так вот, были случаи, к которым я не был готов. Были случаи, которые я пропустил из-за собственной лени. А были случаи, которые проехали мимо меня, я просто не успел ухватиться за поручень поезда. Просто не успел. О чем жалею, конечно. Это естественно совершенно, что тут удивляться-то?
О. Чиж
―
Я с таким удивленным видом сижу, потому что вы сказали про лень, у меня как-то совершенно это слово с вами не ассоциируется, потому что столько занятий фигурирует в вашей биографии.
Л. Якубович
―
Я в книжке написал и объяснил все. Вообще, я лемур по жизни.
И. Воробьева
―
Не верю!
Л. Якубович
―
Так. Я абсолютный лемур. Я придумал себе это и написал об этом в книжке и сто раз об этом говорил. Я занимаюсь всем по одной простой причине. Когда-нибудь я лягу наконец на диван, когда-нибудь возьму книжку, они придут и скажут: слушай, что ты лежишь, ну, что ты валяешься, животное? Пойдем, мы тебя научим кататься на горных лыжах! Я скажу: не надо, я умею.(смех)
Л. Якубович
―
Пойдем-ка мы научим тебя летать на самолете. Знаешь, как это хорошо? – Не надо, я умею. – А с парашютом? – Я умею с парашютом. – А машину?.. – Я умею машину… Мне надо учиться всему, чтобы они от меня отстали. Вот это постановка, я сам себе это придумал. Я люблю лежать, но мне это не удается. Они все время пристают с чем-то.
И. Воробьева
―
Я все время буду возвращаться к «Полю чудес». Вот все свершилось, вас подставили, значит, вы теперь ведущий этой программы. Вас сразу начали узнавать, скажите мне? Первый канал…
Л. Якубович
―
Я как-то сначала не обращал на это внимания, сказать честно. Потому что я находился в полуобморочном состоянии от того, что происходит в студии, и я страшно нервничал, конечно, ужасно. И уходя нервничал, и приходя нервничал. А потом какое-то время, наверное, где-то через год я стал обращать внимание, что на меня оборачиваются на улице. В этом есть и хорошее, и плохое. То есть, не то что плохое, есть приятности, а есть не очень приятности.
О. Чиж
―
А не очень приятности – это что?
Л. Якубович
―
Я, например, не могу появляться в местах, где хотелось бы, потому что я это очень люблю – я на рынке не могу появиться…
И. Воробьева
―
Почему?
О. Чиж
―
Подбегают люди и просят сфотографироваться?
Л. Якубович
―
Ежели бы.
И. Воробьева
―
Просто фотографируют и говорят: Якубович затаривается на рынке?
Л. Якубович
―
Нет, это все гораздо сложнее. Ну, вот с женой как-то, я помню, в Сочи, я забылся на «Кинотавре» на каком-то. Пойдем на рынок, пойдем на рынок – ну, пойдем. Ну, все пробросали деньги, продукты, и стала бродить за мной толпа: возьми хоть это, возьми хоть это…
И. Воробьева
―
В музей возьмите…
Л. Якубович
―
Ни в какой музей, ну, как-то, я стесняюсь этого ужасно, очень. Я редко где появляюсь, я не тусовщик.
И. Воробьева
―
А когда просят автограф и это все…
Л. Якубович
―
Нет, я даю автограф – пожалуйста. С фотографиями труднее, потому что…
И. Воробьева
―
Почему?
Л. Якубович
―
Много лет назад однажды в МУРе мне показали альбом, это было в 94-м, что ли, году, с моими фотографиями, и когда я увидел, с кем я фотографировался…
И. Воробьева
―
О, боже!
О. Чиж
―
Что вас связывает с этими людьми, спрашивают?
Л. Якубович
―
Ну, подходят в ресторане: давай сфотографируемся, - ну, давай, жалко что ли?
И. Воробьева
―
О, а потом в МУРе… эти все люди из 90-х…
Л. Якубович
―
Да.
И. Воробьева
―
Надо будет как-то это записать на подкорку, что такое тоже бывает.Хорошо, а вот люди, которые приходят к вам в качестве участников программы «Поле чудес», вы их как-то отбираете, вы имеете к этому отношение?
Л. Якубович
―
Я не имею никакого.
И. Воробьева
―
Вы не принимаете решения?
Л. Якубович
―
Абсолютно.
И. Воробьева
―
То есть, людей, которые будут участниками, вы видите первый раз в студии?
Л. Якубович
―
Нет, я их вижу за 6 минут до начала, за 5.
И. Воробьева
―
А, имеется в виду, все равно…
Л. Якубович
―
Я вхожу по одной простой причине, чисто психологически они должны понять, что я – это не в смысле тот телевизор, а что я вполне нормальный и соткан из человеческого мяса и крови. Они просто меня увидеть должны. И я, в принципе, задаю только один вопрос: о чем вы не хотите, чтобы я говорил?
И. Воробьева
―
А, вы не хотите, чтобы спрашивали?
Л. Якубович
―
Я спрашиваю.
И. Воробьева
―
Да, да.
Л. Якубович
―
Кто-то о жене, кто-то о муже, кто-то о работе, чтобы чисто психологически. Эти 5 минут мне вполне достаточно для того, чтобы – в общем, настроить надо людей. А так 26 лет – абсолютная импровизация, никаких сценариев не существует.
О. Чиж
―
Вот, я думаю: 26 лет, один и тот же проект – ну, это же тяжело просто наверное психологически и морально, вы, наверное, для себя выработали какие-то правила, для того чтобы это не превратилось в рутину?
Л.Якубович: У меня только одно увлечение осталось навсегда, видимо, это литература и небо
И. Воробьева
―
Чтобы не сходить с ума просто?
Л. Якубович
―
Одно правило. Одно. Я понятия не имею, о чем вы говорите. Я ни разу не видел этой программы вообще.
О. Чиж
―
Вы шутите!
Л. Якубович
―
Это знают все абсолютно.
И. Воробьева
―
Это принципиальное решение?
Л. Якубович
―
Абсолютно принципиальное. Для меня это концерт на 2 с половиной часа для тех, кто сидит в студии. Все. Это закончилось. Со мной не дай бог об этом заговорить, я вам это разрешаю делать, потому что я не очень ожидал, что об этом... Обычно со мной и дома никто не затрагивает эту тему, никогда телевизор не включается в это время или там другая программа. Я ни разу не видел этой программы по телевизору. Ни разу.
О. Чиж
―
Я даже как-то боюсь задавать вам вопрос от Дмитрия, который пишет на +7-985-970-45-45, потому что он уверяет, что он читал, что вы несколько раз хотели покинуть «Поле чудес», но все-таки по каким-то причинам оставались.
Л. Якубович
―
Я могу посоветовать Дмитрию только перечитать Булгакова.
И. Воробьева
―
Что именно?
О. Чиж
―
Не читайте советских газет?
Л. Якубович
―
Так других же нет. – Вот никаких и не читайте. Кстати, если уж так говорить, то вообще довольно странно, что вы сегодня пришли без цветов.
И. Воробьева
―
Так… А, ну, конечно, мы же должны были…
Л. Якубович
―
Это стало в начале августа – август, сентябрь, октябрь, ноябрь – 4 месяца прошло, как я умер.
И. Воробьева
―
Да-да.
Л. Якубович
―
Никто не приходит…
И. Воробьева
―
Да. Мы, кстати, тоже об этом хотели спросить. Потому что мы как люди, которые работают в новостях, честно вам скажем, что это ужасно – каждый раз когда…
О. Чиж
―
… про кого-то что-то пишут.
Л. Якубович
―
Я 5 раз похоронен.
И. Воробьева
―
Вы 5 раз?
Л. Якубович
―
5. Причем, это счастье, что у меня очень мало родственников, собственно говоря, моя жена, дочь, мой сын, сноха и внучка – все, больше у нас никого нет. Но по первому разу, когда сообщили, что я помер, часов в 7 утра позвонила моя мать, но слава богу, она врач с 45-летним стажем, она проработала много, светлая ей память, так что нервы у нее медицинские, в 7 утра – извините, что я так рано, скажите только: когда? А я сова, я ложусь где-то в 5 ночи, до 10-ти часов я должен спать. Поэтому в 7 утра я мало соображаю. Я говорю: что когда? Это мама Леонида Аркадьевича, скажите, когда? Я говорю: мать, ты очумела что ли? Что «когда»? Она: ну, когда церемония?
И. Воробьева
―
Ужас какой!
Л. Якубович
―
Какая церемония? Ну, и потом: как это? И дальше – все, больше нечего. Но так вообще, конечно, близкие могут сойти с ума.
И. Воробьева
―
Да, ну конечно! Пять раз – это же… А как вы вообще реагируете?
Л. Якубович
―
Никак.
И. Воробьева
―
На них как-то подаете в суд, ну что-нибудь?
Л. Якубович
―
На кого?
И. Воробьева
―
На эти все утки…
Л. Якубович
―
Да ладно, бросьте вы. Нет, меня радует и смущает одновременно только одно, я безумно рад, что все пишут, что я помер от инфаркта, потому что если бы они написали, что я помер от геморроя, это было бы печально. Это раз. Но что меня пугает ужасно, что когда это на самом деле произойдет – когда-нибудь же это произойдет – ко мне никто не придет, потому что никто не поверит, вот что будет. А так – ну, что? Не читайте советских газет. Ну, пишут…
О. Чиж
―
А у вас получается? Не читать газет, не смотреть соцсети?
Л. Якубович
―
Никогда. Только в самолете. По утрам я смотрю Euronews по «Культуре» и в самолете я пролистываю газеты, просто потому что я спать не могу. Все, больше нет ничего.
И. Воробьева
―
А интернет вообще не про вас?
Л. Якубович
―
Интернет – дело в том, что я не умею. Это заменило мне клавиатуру, я работаю, и когда мне надоедает работать, я могу играть в игрушки. Все. Еще меня дочь научила получать почту, вот я еще почту получаю.
И. Воробьева
―
Вы счастливый человек!
Л. Якубович
―
В некотором смысле. Нет, я не могу привыкнуть к современной жизни, я родился в середине прошлого века, что вы хотите?
И. Воробьева
―
Но у нас есть примеры некоторые, в принципе, даже в редакции люди, которые родились примерно в то же время – вполне себе освоили.
Л. Якубович
―
Люди разные.
И. Воробьева
―
Это правда.
О. Чиж
―
Ну, с соцсетями, с интернетом, понятно, а что касается средств массовой информации, вы принципиально себя от этого оградили как-то?
Л. Якубович
―
Конечно.
О. Чиж
―
А почему?
Л. Якубович
―
А зачем?
О. Чиж
―
Ну, как – это современный мир.
Л. Якубович
―
Я прекрасно разбираюсь в современном мире, и все что мне надо, я прекрасно знаю. Мне достаточно новостей.
О. Чиж
―
Новости вы смотрите?
Л. Якубович
―
Я же сказал, я смотрю Euronews, я смотрю новости один раз, и я, слава богу, имею возможность общаться с людьми, которых я уважаю и чье мнение ценю. И мне этого вполне достаточно, чтобы иметь представление о том, что творится в мире или у меня, скажем, за окном.
И. Воробьева
―
Хорошо, а как вы тогда участвуете в политике, если вы не знаете, что происходит в стране?
Л.Якубович: Слово «катастрофически» к авиации вообще не применимо, на мой взгляд
Л. Якубович
―
Я вам скажу, как.
И. Воробьева
―
Как?
Л. Якубович
―
Я не участвую в политике.
И. Воробьева
―
Подождите – партия «Единая Россия», доверенное лицо Владимира Путина.
Л. Якубович
―
Да, верно.
И. Воробьева
―
Как вы?..
Л. Якубович
―
Никак. Дело в том, что я никогда не был в партии «Единая Россия», то есть, я член партии «Единая Россия», я даже был избран в координационный совет при создании этой партии, о чем узнал. А что касается доверенного лица, я вам могу сказать. Я очень много раз отказывался и несколько раз соглашался быть доверенным лицом того или иного человека. Сейчас меня подвергнут остракизму все вообще…
И. Воробьева
―
Обязательно.
Л. Якубович
―
Мне удивителен этот человек. Я видел его три раза в своей жизни.
И. Воробьева
―
Владимир Путин?
Л. Якубович
―
Да. Два раза, когда он мне орден вручал, и один раз вот когда встречались там с доверенными лицами. То, что это неординарная личность – очевидно. Сейчас я не буду разбирать его поступки, согласен я с этим или не согласен. Но то, что это неординарная личность – очевидно совершенно. Я не очень представляю себе, кто еще, не сойдя с ума, может держать в голове такую информацию и столько информации. Он отвечает на любой вопрос, причем, микронно отвечает, сыплет цифрами, о которых я даже предположить не мог, количество информации в голове потрясающее на любую тему. Он абсолютно информирован о том, что происходит в стране, на меня это произвело колоссальное впечатление. Просто колоссальное.И я по первому разу, когда я его увидел – я, во-первых, таких политиков у нас не видел ни разу. Я видел дедушек, которые у нас всегда существовали в стране, а это просто что-то новое. И я несколько человек таких знаю, таких моторных, спортивных, но с таким потрясающим объемом информации, я не представляю себе, как он держится, я просто не представляю себе. Я даже не понимаю, что это за эффект, я как-то… надо у кого-нибудь спросить, откуда взялась такая память. Он очень много знает. Очень много.
О. Чиж
―
И это повлияло как-то на ваше решение быть доверенным лицом?
Л. Якубович
―
Конечно. Альтернативы просто не было никакой. Мне предложили.
О. Чиж
―
Ну, альтернатива была – отказаться.
Л. Якубович
―
Нет, зачем? Я мог отказаться. Я согласился. Исключительно по той простой причине, что если бы мне на выбор поставили, там, 20 человек, или 10, или хотя бы троих, или двоих и сказали: либо этот, либо этот. Но у нас их нет, хоть на голову встань – просто нету.Я не очень понимаю, вот если, скажем, сказать: сейчас будет не этот президент, а будет у нас другой президент. Я бы спросил: кто?
И. Воробьева
―
Сейчас продолжим еще об этом. Это очень интересно, как вы воспринимаете людей, и это… да, это правда интересно.Телеведущий, народный артист России Леонид Якубович, как вы все прекрасно слышите и по голосу его узнаете, у нас в программе «Разбор полета», через несколько минут вернемся.
НОВОСТИ
О. Чиж
―
2 час 35 минут в Москве, это программа «Разбор полета», сегодня в этой студии Леонид Якубович, продолжаем.
И. Воробьева
―
Да, продолжаем, и я хотела вернуться к истории с президентами. Почему я говорю во множественном числе – Бориса Ельцина вы не поддерживали в 96-м году?
Л. Якубович
―
Поддерживал.
И. Воробьева
―
А как это было? А как вы это вообще решили – вам предложили или вы сами?
Л. Якубович
―
Сам – это сильно сказано.
И. Воробьева
―
А что?
Л. Якубович
―
Нет, предложили.
И. Воробьева
―
Так – пришли и сказали…
Л. Якубович
―
Ну, позвонили, пригласили.
И. Воробьева
―
Так.
Л. Якубович
―
Причем, пригласили люди, которых я знаю. Я пришел, я был в штабе несколько раз, я все это видел. Я видел Бориса Николаевича вблизи. И потом все, собственно, мое присутствие обозначилось только тем, что я придумал такой агитационный перелет, и мы с Юрой Николаевым вдвоем на двух маленьких самолетиках – на одном было написано: «Голосуй или проиграешь», а на другом: «Ельцин – наш президент» - мы пробарражировали от Москвы, за Урал улетели.Где-то недели 2 мы летали. Мы вылетали утром рано, по-моему, в 7 утра, а вечером в цирке в каждом городе большом в цирке – большое представление, мы с ним вдвоем вели большое представление, там были его детишки с «Утренней звезды» и я со своим барабаном. А утром в 7 утра – опять полет.
И. Воробьева
―
Но вы это делали по убеждениям или только за деньги?
Л. Якубович
―
Мы, во-первых, не получили ни копейки.
И. Воробьева
―
А, то есть, это вообще было…
Л. Якубович
―
Ничего подобного! Вся история стоила 4 тысячи – это дал Миша Рудяк, наш товарищ, он проспонсировал эту историю.
И. Воробьева
―
Это, да, на перелеты…
Л. Якубович
―
На топливо, на все. О чем вы говорите! Это счастье – мы сидели за штурвалом, мне вообще больше ничего не надо в жизни. Ну, о чем разговор?Там была пара забавных моментов, парадоксальных совершенно, но образы очень точные. Мы прилетели в Челябинск – там очень длинная полоса, и когда ты прилетаешь в незнакомую местность, надо хотя бы круг сделать, если у тебя до этого данных не было, но все равно тем не менее надо круг сделать, хотя бы поглядеть, как, чего, что, условия подхода тебе дают, но…
И когда мы на круг шли, я обнаружил, что там рядом с полосой огромное количество людей с транспарантами – ну, о перелете знали. Значит, отдельно стояли с красными флагами, отдельно – с российскими флагами, отдельно – с черными флагами с крестами, с костями, отдельно какие-то казаки – в общем, там были все.
О. Чиж
―
И те, которые с красными, говорили: улетайте, что ли?
Л. Якубович
―
Нет, никто ничего не говорил. Они ждали. Поэтому на всякий случай я Юре сказал: давай пройдем над полосой до торца, потому что, черт его знает, что может произойти. А там были все – и левые, и правые, и сякие, и такие… ну, свастики там, правда, не было, но кресты были. Поэтому мы когда зарулили, мы так аккуратненько попытались оттуда вылезти. Ну, ровно через 40 минут – у меня дома это лежит, подтверждение того, почему я сказал, что это парадокс – у меня лежит большая фотография: стоит самолет, на котором написано: «Ельцин – наш президент», и все со своими флагами рядом, и мы вдвоем на крыле. Потому что групповое фото же надо сделать. Какая разница, кто за что?Ну, это было потрясающе. Во-первых, опыт огромный, большое расстояние прошли, мы тогда еще неумехи были.
И. Воробьева
―
Слушайте, но Ельцин-то тут ни при чем совсем. Это же все – романтика полета, разные города…
Л. Якубович
―
Так нельзя сказать.
О. Чиж
―
Интересный проект.
Л. Якубович
―
Это верно. Я даже не знаю что главнее, то или иное. И опять, все равно возникает вопрос, ну, глупо говорить, там, про мужика говорить, что он мне симпатичен.
И. Воробьева
―
Вы только что про Путина это сказали.
Л. Якубович
―
Я не сказал, что он мне симпатичен.
И. Воробьева
―
Вы сказали, что он интересный.
Л. Якубович
―
Да. Так сказал.
И. Воробьева
―
Хорошо. А Ельцин какой?
Л. Якубович
―
Абсолютно то же самое. Причем, у меня вообще, в этой связи могу вам сказать, меня очень удивило, внутренне удивило, я думаю, что очень многих, чисто, как бы сказать, психофизически, когда появился Владимир Владимирович, то по сравнению с Ельциным, к типажу которого привыкла вообще эта страна – мы вообще привыкли видеть больших грузных людей, с голосом, которые так разговаривают… И то, что делал Борис Николаевич, по-разному, даже когда он появлялся не в том состоянии, в котором должен появляться президент, это было симпатично, потому что он наш. Большой кулак, и понятно было, и вообще он большой мощный человек, он такой, ну, он русич такой. Поэтому, когда появился Путин, вот как-то было воспринято, как-то даже странно. Какой-то даже… что это такое? Должен же быть большой, двухметрового роста, с большими плечами…
О. Чиж
―
Ничего – потом привыкли.
Л. Якубович
―
А потом – «привыкли» правильное слово. Во всяком случае, ну, нет, мне нравится, с каким достоинством он себя ведет. Еще раз: у меня нет сейчас желания оценивать, за я, против того, что он делает, потому что для того, чтобы это оценивать…
И. Воробьева
―
Вы новости не смотрите – как вы можете оценивать?
Л. Якубович
―
Нет, я могу оценивать, потому что я интересуюсь и знаю, нет, новости я смотрю. Я же сказал, как раз новости я смотрю, больше ничего. А для того чтобы правильно оценивать, обсуждать то, что он делает, он или его команда, как хотите, для этого надо иметь максимальное количество информации. Я могу иметь только ту информацию, которую мне дает новостной ряд, у меня даже альтернативной информации нет. Поэтому, абсолютно точно, чтобы у меня начал работать компьютер, я не имею абсолютных данных, для того чтобы точно воспринять и сказать: это плюс или минус. А так – это рассуждения дилетанта, никому не интересные. Свое мнение у меня есть, высказывать его вслух не считаю нужным. Давай про другое.
И. Воробьева
―
Про самолеты.
О. Чиж
―
Да, про самолеты, про небо уже заговорили. Как так произошло, какой это был момент, вот вы сидели и решили, что, да, вот я туда поднимусь. Страшно же!
Л. Якубович
―
Я ничего никогда не решал.
О. Чиж
―
Да как же ж так! Вас же не насильно в самолет запихнули?
Л. Якубович
―
Практически насильно. Вообще, я ехал, меня Николаев заставил учиться играть в теннис, он мне все объяснял, что публичные люди должны играть в теннис. Но если Ельцин играет.
И. Воробьева
―
Как раз, да, во времена Ельцина было – все тогда играли в теннис.
Л. Якубович
―
Я не хотел играть в теннис. Я вообще говорил: почему я должен играть в теннис? Я ему сказал: ну, пусть обидится на меня Ельцин, я не хочу. Но он меня заставил. Ну, мы поехали. Это в книжке у меня есть. Мы попали на аэродром. Он мне сказал: ненадолго, подожди секундочку. Залез в самолет, меня посадили сзади в маленький самолетик ЯК18, мы взлетели.
И. Воробьева
―
Ой, страшно было, наверное?
Л. Якубович
―
Мне ничего страшно не было, я все думал, что меня разыгрывают, потому что представить себе, что мой приятель управляет самолетом, как-то глупо, я все ждал, когда они скажут: ну, что, идиот, ну, что? Но потом мы взлетели, и с этим все кончилось. Я обалдел. Потом мы прилетели, я дрожащим голосом сказал: можно я попробую? Мне сказали: пожалуйста. Посадили меня на командирское кресло, инструктор рядом.
О. Чиж
―
Что, вот так сразу?
Л. Якубович
―
Абсолютно. Подняли в воздух и на траверзе, ну, имеется в виду, там, первый разворот, второй разворот. После второго разворота длинный пролет параллельно полосе на траверзе. Мне дали штурвал. Я решил, что это вранье полное, потому что включен, конечно, автопилот – кто это мне доверит?
И. Воробьева
―
И тогда вы решили покрутить…
Л. Якубович
―
Я ничего не покрутил, я его отжал от себя…
И. Воробьева
―
Ой-ой, и пошел к земле…
Л. Якубович
―
Ну, в общем… и у меня не получилось, естественно, совершенно, болтало. А у меня характер чудовищный, если у меня что-нибудь не получается – все, вот этим я буду заниматься, пока не получится. И я стал ходить, я каждый день ездил в Мячково, почти каждый день. Я там ночевал.Ну, и все, и завелся, и потихонечку, потихонечку. А потом это сделалось наркотиком просто, я просто без этого жить не могу. Абсолютная наркомания, совершеннейшая. Где бы я ни был, мне надо уколоться, и я летаю туда, где есть аэроклуб рядом, или есть военная часть, и с ребятами договариваются, я сажусь праваком и где-нибудь я хоть немножко хлебнуть неба – без этого жить нельзя.
И. Воробьева
―
Какие решения принимает пилот самые важные?
Л. Якубович
―
В каком смысле? Какой-то странный вопрос.
И. Воробьева
―
Ну, пилот какие решения принимает?
Л. Якубович
―
Пилот принимает решение один раз в жизни – стать пилотом. Все.
И. Воробьева
―
А когда он садится за штурвал, какие решения самые важные?
Л. Якубович
―
Все решения уже приняты.
И. Воробьева
―
Можно лететь, нельзя лететь…
Л. Якубович
―
Нет, минуточку, не стоит так вопрос. Это как: почему ты сегодня за микрофоном? Стоял вопрос: сяду, не сяду?
И. Воробьева
―
Это моя работа.
Л. Якубович
―
И это его работа.
О. Чиж
―
Но вы же, наверное, помните первое ощущение, когда штурвал только ваш, и вы понимаете, что вас никто не подстрахует там где-то сзади, никто за вас это не сделает, никто за вас точно не поймет, как нужно схватить этот момент.
Л.Якубович: У меня характер чудовищный, если что-нибудь не получается – все, этим буду заниматься, пока не получится
Л. Якубович
―
Это из другого ряда, это совершенно параллельное существование. Вот то, что вы сейчас говорите, никакого отношения к теме нашего разговора и к вашему вопросу не имеет. Я могу ответить то, что я обычно говорю курсантам, когда с ребятами разговариваю. Люди, когда молятся, куда смотрят?
О. Чиж
―
По-разному. На икону…
Л. Якубович
―
Люди, когда смотрят – смотрят в небо. И когда самолет летит, смотрят в небо. Это жизнь, это параллельное существование. Об этом так говорить нельзя. Это то же самое, как вы у меня спросите: расскажите мне вкус соленого огурца. Как я могу рассказать? Надо его попробовать. Ощущение непередаваемое. Я первый раз в жизни понял, что такое, когда написал Экзюпери. У меня были ночные полеты, и первый ночной полет, я только в эту секунду понял, что он имел в виду. Просто бог ему дал талант описать это, он осатанел от восторга. Передать это нельзя. Это невозможное ощущение, немыслимое.Человек, который, это то же самое, как спросить артиста, что для него сцена. Человек, который хоть раз вышел в свет рампы, никогда не вернется обратно. И не потому, что ему аплодируют, хотя тоже поэтому. Просто это непередаваемое ощущение. Это – как можно передать эмоцию? Как можно передать любовь? Вот это все сравнимые величины.
О. Чиж
―
Одно дело эмоции, другое дело – способность...
И. Воробьева
―
Это разные вещи.
Л. Якубович
―
Как это?
И. Воробьева
―
Потому что пилот – он все-таки принимает решения, брать пассажира – не брать, взлетать – не взлетать, лететь ночью – не лететь ночью, катапультироваться или нет, приземляться сюда или не приземляться сюда. Ну, перестаньте, это же все равно решения, просто вы их принимаете интуитивно скорее всего, я правильно понимаю? Или нет, или вы все-таки как-то вот из чего-то исходите?
Л. Якубович
―
Поразительно. То, что вы говорите – поразительно.
И. Воробьева
―
Почему?
Л. Якубович
―
Вот вы сейчас после работы куда пойдете?
И. Воробьева
―
Какая разница?
Л. Якубович
―
Нет, вы домой пойдете?
И. Воробьева
―
Да.
Л. Якубович
―
Вот вы принимаете осознанное решение: я иду домой.
И. Воробьева
―
Да, конечно.
Л. Якубович
―
Спать ложиться вы тоже решение принимаете?
И. Воробьева
―
Знаете, да, принимаю решение спать ложиться, да.
Л. Якубович
―
И просыпаетесь вы, приняв решение проснуться?
И. Воробьева
―
По будильнику, конечно.
Л. Якубович
―
Ладно, по будильнику, это жизнь, ну, как – как человек шагает, он не принимает решение: вот я сделаю следующий шаг. Есть цель, надо подняться отсюда и привести машину вот сюда. Все. Это жизнь. Еще раз вам говорю, об этом невозможно разговаривать, во всяком случае, мне трудно с вами об этом разговаривать, потому что это из другой жизни. Это совершенно параллельное существование. Я боготворю этих людей.
И. Воробьева
―
Пилотов?
Л. Якубович
―
Да.
О. Чиж
―
Тогда по-другому: это каждому дано, или есть люди, которые катастрофически не чувствуют какого-то баланса?
Л. Якубович
―
Нет, слово «катастрофически» к авиации вообще не применимо, на мой взгляд. А есть люди, которым дано быть художником, есть люди, которым дано, скажем, водить машину. А есть люди, которым это не дано.Например, есть люди, у которых нет музыкального слуха. Кстати, ни одна наука до сей поры не может объяснить, что такое музыкальный слух. Нет такой теории. Но кому-то дано, кому-то нет. Равно так же кому-то дано быть пилотом, а кому-то не дано. Это не значит, что ты не можешь подлетнуть – прийти в клуб, и тебе дадут возможность попробовать.
Но есть люди, которым – как сказать, это надо знать, ровно так, как надо всем говорить, что вот тебе психофизически так бог сложил – не дано водить машину. Это не значит, что ты не можешь ее водить, это значит, что тебе надо вбить себе в голову и внимание свое усилить в четыре раза больше, чем по отношению к тому, кто это делать – богом дано ему, он умеет это делать. А тебе не дано богом, так бывает – ну, что теперь с этим поделаешь? Осторожнее, аккуратнее, знай, что у тебя руки-ноги не из того места растут.
И. Воробьева
―
Хотелось бы, чтобы они все осознавали это как-то, которые садятся за руль.
Л. Якубович
―
Конечно, хотелось бы. Но тогда надо вернуться к тому, что мы учим, но мы не воспитываем, нигде причем. И в школах тоже.
И. Воробьева
―
Хорошо. Замечание. Ну, наверное, жизнь должна воспитывать, раз так?
Л. Якубович
―
Что это такое?
И. Воробьева
―
Ну, это вот так – что-то происходит, она тебя как-то воспитывает.
Л. Якубович
―
Что-то происходит – это вокруг нас. Значит, кто-то это делает, чтобы это произошло.
И. Воробьева
―
Не обязательно же специально.Вы же не только пассажирские авиа пилотируете?
Л. Якубович
―
Я пробовал. Ну, как сказать…
И. Воробьева
―
Не только гражданская авиация, вот что я хотела спросить.
Л. Якубович
―
У меня была лицензия как у пилота коммерческой авиации третьего класса, поскольку я закончил Калужское авиационно-техническое училище, чем горд невероятно, я имел право работать вторым пилотом на самолете ЯК-40, что и происходило.
И. Воробьева
―
Пассажиров, то есть, возить?
Л. Якубович
―
Возил.
И. Воробьева
―
Они знали, что вы – второй пилот?
Л. Якубович
―
Нет, конечно.
О. Чиж
―
Как это вообще, возможно? Вы приходите на действительный какой-то рейс и перевозите пассажиров из одного города в другой, а пассажиры не знают, что там за штурвалом Леонид Якубович?
Л. Якубович
―
А вы часто видите?..
О. Чиж
―
Ну, здороваются там пилоты, но не приходило в голову даже, что там можете оказаться вы.
Л. Якубович
―
Там командир представляется, а второй сидит молчит. Я сидел и молчал. А я однажды напросился, и меня очень хороший инструктор провез, дал мне возможность попробовать на МиГе пролететь. Я сидел сзади, он сидел впереди, естественно совершенно, и ощущение было, конечно, умопомрачительное. Меня вообще всегда поражает, что люди могут делать руками. Это что-то невероятное! У меня был какой-то щенячий восторг, просто до умопомрачения, от двух вещей. Вот я когда около авианосца стоял и когда вот я за ручку управления МиГом сел.Он меня спросил: вы как, Аркадьевич, хотите взлетать? Я говорю: а как можно? Он говорит: ну, можно так, можно на форсаже. Я сказал: на форсаже, на форсаже. Он говорит: ну, поехали. Я запросился, мне дали взлет, я пихнул от себя ручку, нажал гашетку, перекинул рукоятку до конца, ну, и все, у меня было ощущение, что он улетел, а я остался. Я просто ничего не понял, я просто совершенно…
Это просто фантастика, как джойстик, как будто это игрушка. Я ничего… я крутился, вертелся, и бочки, и петли – я просто не понимал, что происходит. Кто это сделал? Это просто что-то невероятное, фантастическое. Если не смотреть и не понимать, что висит на пилонах под крыльями, и что вся эта штука приспособлена только для того, чтобы уничтожать, то вообще красоты необыкновенной, кстати, обращаю ваше внимание, что из всего функционального ряда красивее оружия нет ничего не свете. Некрасивого оружия не бывает, нету, не существует. Оно не будет работать.
И. Воробьева
―
Мне кажется, все оружие ужасно некрасивое.
О. Чиж
―
Довольно уродливое, да.
Л. Якубович
―
Не бывает. Вы где-нибудь видели некрасивое оружие?
И. Воробьева
―
Да…
Л. Якубович
―
Холодное оружие бывает?..
И. Воробьева
―
Да, оно все некрасивое, потому что оно оружие.
Л. Якубович
―
Нет, это философия. Я вам говорю, что…(неразб.)
Л. Якубович
―
Нет, с вами спорить бессмысленно – вы женщины.
И. Воробьева
―
Это так. Мы согласны, спорить не надо.
Л. Якубович
―
Для нас оружие…
И. Воробьева
―
С парашютом прыгали? Спрашивают наши слушатели.
Л. Якубович
―
Прыгал.
И. Воробьева
―
Сколько?
Л. Якубович
―
Два раза.
О. Чиж
―
Не заразило?
Л. Якубович
―
Нет. У нас разная философия. Они лезут в воздух, чтобы прыгнуть, а мне надо машину сажать.
И. Воробьева
―
А не катапультироваться, да.А вот когда с парашютом прыгаешь, тоже решений никаких не принимаешь?
Л. Якубович
―
Нет, за меня приняли решение.
И. Воробьева
―
Вас выпихнули?
Л. Якубович
―
Нет, меня не выпихнули, просто это было давно по молодости лет, просто девушка, которую я любил, сказала мне: да, при случае одном – если ты прыгнешь.
И. Воробьева
―
Да вы что!
Л. Якубович
―
Да.
И. Воробьева
―
Девушка была парашютистка что ли?
Л. Якубович
―
Она занималась.
И. Воробьева
―
А… И вы прыгнули ради любви.
О. Чиж
―
Это был первый раз?
Л. Якубович
―
Но с ней как раз тут ничего не произошло, потому что она сама нарвалась, дура, потому что предупреждать же надо. Вы прыгали с парашютом?
И. Воробьева
―
Да.
Л. Якубович
―
А вы?
О. Чиж
―
Нет.
Л. Якубович
―
Тогда я вам буду рассказывать. Я напомню вам. Значит, сзади основной, впереди запаска, и лямочки внизу, правда?
И. Воробьева
―
Да.
Л. Якубович
―
Есть между ног лямочки?
И. Воробьева
―
О...
Л. Якубович
―
Вот их надо затягивать, и я как раз этого не сделал.
И. Воробьева
―
Ой…
Л. Якубович
―
Когда парашют раскрылся, говорят, что я своим криком заглушил рев пролетающих самолетов.
И. Воробьева
―
Ужасно!
Л. Якубович
―
Поэтому, как легко понять, с ней не произошло ничего, это она ошибку дала, конечно. Долго не происходило ничего.
И. Воробьева
―
Ой, кошмар!
Л. Якубович
―
Да.
О. Чиж
―
Я понимаю, что советские газеты читать не нужно, но когда начинаешь искать список ваших увлечений, то здесь, конечно, диву даешься, потому что здесь и бильярд, причем, на профессиональном уровне, и горные лыжи, и преферанс, и кулинария, нумизматика, коллекционирование справочников… Это правда?
Л. Якубович
―
Я закончил коллекционировать справочники…
О. Чиж
―
Место закончилось?
Л. Якубович
―
Нет. Я обнаружил себя как раз в магазине, который находится напротив нас, это было очень давно, я вышел из магазина и обнаружил, что у меня в руке зачем-то купленный справочник маркшейдера.
И. Воробьева
―
Зачем?
Л. Якубович
―
Вот. Я задал себе этот вопрос, и на этом коллекционирование закончилось, потому что я потом долго выяснял, кто такой маркшейдер. А так – да.
О. Чиж
―
Как это происходит? Вы загораетесь каждый раз, или это как-то случайным образом приходит в вашу жизнь?
Л. Якубович
―
Так сложилось, что все, чем я занимаюсь, это мои увлечения. Мне это жутко нравится. Я много лет собирал деньги.
О. Чиж
―
Нумизматика?
Л. Якубович
―
Нет, не нумизматика. Я собирал бумажные деньги, причем, старые. У меня много – 6, по-моему, альбомов, больших альбомов, в которых аверс и реверс, у меня двойная ассигнация, ее надо так положить и так положить. Уже давно этих государств не существует, но это произведения искусства, если посмотреть, как они сделаны, это просто красиво, это ужасно красиво. Мне нравились эти картинки. Поэтому, где бы кто ни был, еще по тем временам, когда я в школе учился, у папы были какие-то знакомые, там, дипломаты, привозили денежки, и я их собирал очень много лет. Марки собирал. Потом мне марки надоели. Монеты я не собирал никогда, это совершенно отдельные люди.
О. Чиж
―
Все-таки иногда увлечения потом надоедают вам?
Л. Якубович
―
У меня только одно увлечение осталось навсегда, видимо, это литература и небо.
И. Воробьева
―
А преферанс?
Л. Якубович
―
Ну, это время от времени.
И. Воробьева
―
Ну и что, вы хотите мне сказать, что даже в преферансе вы решений не принимаете?
Л. Якубович
―
Как можно принимать…
И. Воробьева
―
Ну, конечно, разложили, посчитали и все.
Л. Якубович
―
Абсолютно.
И. Воробьева
―
Ну, конечно. А мизер? Паровозы вам когда-нибудь цепляли?
Л. Якубович
―
Ну, цепляли… еще раз говорю, так это все риски, это такие мелочи, о которых говорить бессмысленно совершенно. Это времяпрепровождение. Причем, я могу – кстати, это относится только к тому, или к той компании, которая мне приятна. Это относится к бильярду, кстати, тоже. Я могу играть только с приятными людьми.Есть три типа игр, как вы понимаете, абсолютно разных. Есть бильярд с приятным человеком, есть коммерческий бильярд, то есть, на интерес, и есть турнирный бильярд. Абсолютно разные вещи, совершенно диаметрально противоположные абсолютно. И преферанс то же самое. В приятной компании – ну, я проведу с ними вечерок с удовольствием.
О. Чиж
―
Про приятную компанию. А как появляются друзья? У вас есть какие-то параметры, которым друг должен соответствовать? И вы понимаете – это будет друг навсегда.
Л. Якубович
―
Нет. Друзья не появляются. Появляются хорошие знакомые. И не надо путать. А то мы вечно принимаем за друзей тех, кто другом не является, потом переживаем страшно. Хороших знакомых много.
И. Воробьева
―
Друзья – это которые давно?
Л. Якубович
―
Которые давно. И которых уже, может быть, даже и нету. Друг – это довольно серьезная история. Это как жена, как член семьи. У меня есть такие люди, с которыми я знаком – просто страшно говорить – 55 лет, например. Но для этого не надо встречаться каждый день, можно не видеться годами, и при этом, если мы встретимся, то очевидно, что если бы рядом стоял психиатр, нас забрали бы обоих, потому что вместо слова «здрасьте» следуют фразы: кстати, ты прав...
И. Воробьева
―
Отлично! Простите, на психиатре мы и закончим.Леонид Якубович был сегодня в программе «Разбор полета». Спасибо.
О. Чиж
―
Спасибо.