Юрий Грымов - Разбор полета - 2019-09-02
02.09.2019
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте! Это «Разбор полёта» - программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведут её сегодня, в этот понедельник, Ирина Воробьёва и Стас Крючков.
И. Воробьева
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
Наш гость сегодня - Юрий Грымов, режиссёр, художественный руководитель театра «Модерн».
И. Воробьева
―
Здравствуйте!
Ю. Грымов
―
Добрый вечер!
И. Воробьева
―
У нас, как обычно, есть всякие разные координаты, по которым можно писать, а ещё вы можете нас смотреть в YouTube на канале «Эхо Москвы». Всё остальное вы и так помните. У нас есть вопрос, с которого, в принципе, начинается программа «Разбор полёта». Поскольку это программа про решения, которые вы принимаете, это вопрос о самом сложном решении, которое вам приходилось принимать в жизни. Которое касалось не только вас, например, но и ещё каких-то людей. То есть от вашего вот этого тяжелого решения зависело, в общем, не только то, какое настроение у вас будет на следующий день.
Ю. Грымов
―
Ну, я думаю, что это всегда происходит, потому что я довольно-таки долго работаю с людьми и отвечаю за большое количество людей. А это, как правило, много решений, иногда непопулярных и даже, может быть, жёстких, о которых я, как человек, наверное, сожалею. Когда-то я издавал журнал «Факел» - мы с вами вспоминали. Снимал кино, занимался рекламой, телевидением. Это всегда коллектив людей. То есть я всё время занимался производством, а на производстве всегда есть люди, с которыми надо расставаться, с которыми нужно иметь какие-то финансовые отношения и так далее. Прежде всего, творческие, но всё равно есть.И тем более теперь, когда я 2,5 года руковожу театром «Модерн». Это непростая история, но она мне безумно нравится. Я скажу так: за 2,5 года я ни разу не пожалел. Учитывая то, что всё это произошло случайно. Именно системный подход к театру. То есть до этого я что-то ставил в разных театрах, но вот я так системно работаю, поэтому бывают непопулярные методы. Вот в этом году я кого-то уволил. Год назад расстались с несколькими людьми. Да, это непопулярные меры и мне это нелегко.
И. Воробьева
―
Хорошо, а если мы говорим про вас лично, то наверняка было же какое-то решение, которое предопределило какую-то вилку. Вот вы приняли решение и пошли туда, прекрасно понимая, что это решение - такое, судьбоносное.
Ю. Грымов
―
Знаете, наверное, это будет какое-то кокетство с моей стороны, но я как-то так двигаюсь и делаю то, что я хочу. У меня нет такого: знаете, всё мечтал об этом, а получилось это. Работал на заводе АЗЛК, а всегда мечтал стать режиссёром. Нет, я работал на заводе АЗЛК и мне нравилось. Я вам честно говорю.
И. Воробьева
―
Серьёзно?
Ю. Грымов
―
Конечно! Да, я работал руками, работа в конструкторском экспериментальном бюро. Я лепил из пластилина, резал из дерева, я был модельщик 3-го разряда. Это очень интересная работа. Я сейчас вообще на голубом глазу, честно. А потом жизнь как-то так неожиданно развернулась. И страна развернулась. Скажем так, в 1992 году она развернулась для меня: я начал заниматься рекламой, телевидением. Это было мне безумно интересно. Поэтому когда говорят: судьба, я чувствую, что здесь судьба, здесь не судьба, я выбираю... - нет. Пришло время пойти в армию - я пошёл в армию. Правда, у меня нет такого серьёзного: было решение - ох, пожалел, надо было...Но знаете, есть одна вещь - кстати, я недавно это вспомнил, совсем недавно. 20 лет назад вышла моя дебютная картина «Муму». И где-то через год я общался с Григорием Гориным. Ему очень понравилась картина, он подошёл ко мне сам, мы познакомились. И представляете, 18 лет назад он сказал одну фразу - я недавно её вспомнил. Он говорит: «Юрий, а не хотите поработать в театре?». Совершенно четко помню, я сидел в Доме Кино. Я говорю: «Григорий, мне это так неинтересно». Ну, мне правда в тот период было неинтересно.
С. Крючков
―
Сейчас это поменялось?
Ю. Грымов
―
Да. Я говорю: «Григорий, мне кажется, что мне это не нужно». Он сказал: «Мне кажется, что ты нужен театру». И вот через 20 лет я оказался в театре - по уши влюблён, по уши в работе. Я понимаю, чем я занимаюсь - я занимаюсь одной из самых трудных творческих профессий, самых сложных профессий. Кино - это...
С. Крючков
―
Не кажется, что эта история с театром для вас надолго? То есть вы пошли в это...
Ю. Грымов
―
Пока я не вижу. Честно говоря, я пока не вижу, что что-то меня манит. Хотя я всегда параллельно чем-то занимался и занимаюсь - и дизайном, и сейчас вот, в сентябре выйдет моя книга. «Мужские откровения» - воспоминания о том, как всё это было. Немножко про рекламу, про девушек, про великих людей. Надеюсь, это с юмором, с иронией - по крайней мере, к себе. Потому что называть себя писателем - это просто, мне кажется...
С. Крючков
―
Юрий, если вот так настроенчески о вас, сегодняшнем руководителе респектабельного столичного театра, и о юноше из 80-х, который снимается в клипе у Валерия Леонтьева, о человеке, который в 1996 снимает ролики предвыборной кампании Ельцина «Голосуй или проиграешь». Что изменилось?
Ю. Грымов
―
Скажем так, я стал более сдержанным. Всё-таки я всегда был максималист. Я очень дотошный в том, что я делаю - и к себе, и к другим. То есть сейчас, наверное, я стал более философским. Я не предпринимаю резких движений, резко не совершаю поступки.
С. Крючков
―
Между этой сдержанностью и конъюнктурой есть что-то общее?
Ю. Грымов
―
Нет, никогда. Если вы мне объясните, что такое конъюнктура... Наверное, это относится к слову «успех», а успех относится к коммерческому успеху - ну, как следствие. Что значит конъюнктура? Я практически никогда не думал про зрителя напрямую: вот я сижу сейчас и дайте-ка я поставлю спектакль. Сниму фильм. Так, какой фильм снять, чтобы зрителям понравился? Да, сниму-ка я «Казус Кукоцкого» по Улицкой. Я никогда не думаю на эту тему. Все разные. Потому что если серьёзно об этом думать (а я академик 2 академий - маркетинг и всё остальное), то как можно думать о зрителе, когда в зале реально сидит девочка 16 лет и 50-летняя женщина? Они вместе сидят в зале и они очень разные - и по социальному уровню, и по всему. Действительно, как оценить? Сказать: о, есть одно объединяющее - театральный зритель. Это вообще ерунда!Поверьте, маркетинг вообще умер в том веке. Поэтому ты делаешь то, что тебе близко. Я считаю, что театр - это высказывание. И там даже громко промолчать - это тоже очень важно. Вот сейчас я смотрю на то, что происходит в театре «Модерн», как мы развиваемся, продаём билеты. Мне кажется, это неправильно. но иногда хочется, сказать, как мы прирастаем по зрителям, какой у нас доход. Мы увеличили доход в 2 раза. В 2 раза театр стал зарабатывать больше! Вам это неинтересно, вижу. Переходим...
И. Воробьева
―
Нет, подождите.
Ю. Грымов
―
Давайте о политике. А вообще, о политике говорят на этом радио?
И. Воробьева
―
Иногда. Очень редко.
Ю. Грымов
―
А, поэтому не будем трогать на ночь глядя.
И. Воробьева
―
Не будем, но про театр и про политику. Вы же получаете деньги от государства?
Ю. Грымов
―
Обязательно.
И. Воробьева
―
А не боитесь, так сказать, последовать судьбой Кирилла Серебренникова?
Ю. Грымов
―
Вы знаете, нет. По одной простой причине. Я уже говорил, что я очень аккуратен, очень бережно отношусь к своим деньгам и к чужим так же, как и к своим. Тем более к государственным. И если вы когда-то захотите что-то про меня узнать, вам любой человек скажет, что я вообще никогда не ругаюсь про деньги. У меня нет с этим проблем. Та отчётность, которая сегодня есть, конечно, сложная и большая. Даже было последнее совещание у Собянина на эту тему и этот вопрос поднимался - что директора театров готовят очень большие отчёты. Там какие-то гигантские, страшные цифры. Сейчас сократили, по-моему, процентов на 30 - стало меньше отчётности.Но я к этому отношусь... Это правила игры, понимаете? Вы же когда берёте деньги в долг, тоже берёте на себя какие-то обязательства. Согласны? Бюджет, который выделяется театрам - государственным театрам - он вообще маленький. Этих денег хватает только на содержание самого здания. А здание принадлежит кому? Москве. То есть чтобы всё это - газ, свет, уборка снега - работало и все служащие получали минимальную зарплату... А президент, вы знаете, распорядился повысить зарплату работникам культуры.
И. Воробьева
―
И вам приходится исполнять?
Ю. Грымов
―
Конечно, и я исполнил это. Знаете почему? Потому что зрители приходят. Внебюджетные средства - приходит зритель. И у меня актёры получают очень адекватные деньги. И если к концу этого года мы опять поднимем... Потому что зритель идёт. Мы платим деньги абсолютно прозрачно. Вот мы получили со спектакля - эти деньги наши.
И. Воробьева
―
То есть вы искренне полагаете, что если у вас бухалтерия в порядке, то...
Ю. Грымов
―
В полном порядке!
И. Воробьева
―
...то к вам не придут.
Ю. Грымов
―
Так нет, приходили. Какой-то придурок написал бумагу...
И. Воробьева
―
Донос?
Ю. Грымов
―
Да, какой-то донос, что мы его притесняем - ну, по КЗОТам. Пришла прокуратура. Они проверили все документы. Все улыбаются этим анонимкам - ну, не анонимкам, а подписанным документам, которые люди посылают в эти органы. Приходят проверяющие органы. Во-первых, они системно приходят проверять. И у нас всё замечательно.
И. Воробьева
―
То есть искренне верите.
Ю. Грымов
―
Я искренне в этом уверен. Почему вы думаете, что...
И. Воробьева
―
Но вы же понимаете, о чем я спрашиваю?
Ю. Грымов
―
Я вам скажу такую вещь. Вас это может удивить.
И. Воробьева
―
Давайте, удивите.
Ю. Грымов
―
Я очень многие театры сейчас знаю и не понаслышке. Не воруют в театрах! Наверное, это звучит странно. Не воруют! Там работают глубоко порядочные люди, одержимые идеей созидания. Театр - это семья. Это не пустые слова, такие красивые - нет, это не пустые слова. Театры России живут небогато, но очень достойно. Понимаете, это так! Повисла пауза, я сказал что-то не то.
И. Воробьева
―
Нет, вы сказали прекрасно. Можно, я закончу эту тему еще одним вопросом: дело Кирилла Серебренникова - политическое или нет?
Ю. Грымов
―
Вообще не понимаю. Я скажу честно, что я запутался в этом деле. Я не понимаю: сейчас-то дело идёт или не идёт? Оно закрыто, не открыто? Зачем директор сидел в тюрьме? Ну, Малобродский. Его выпустили. Зачем эта излишняя жестокость - помните, с этими арестами? Человек просидел 2 года в тюрьме. Я вообще ничего не понимаю! Но я считаю, что... Как вы спросили: есть ли какие-то проблемы? Они могут быть. Проверяющие органы, которые приходят - они же проверяют деньги, которые выделяет государство. Вы согласны с этим? Имеют право проверить?
И. Воробьева
―
Безусловно.
Ю. Грымов
―
Конечно, они должны это проверять. Когда я слушаю, как на вашем радио говорят: вот, хорошо бы проверить там, проверить там - вот выпустили такой фильм, а там ой какой кошмар у этого человека.
И. Воробьева
―
Вы имеете в виду расследования, например, Алексея Навального?
Ю. Грымов
―
Ну, разные расследования. Надо проверить, посмотреть. Я тоже за это. Правда, давайте посмотрим - может быть, это правда? Или всё это неправда? Но для этого нужно что сделать? Провести расследование. Умные, грамотные люди поднимут документы и всё покажут. Поэтому я не понимаю, что там происходит. Политическое? А что политическое? Что, какие-то выступления? Что-то было? Я этого никогда не слышал.
И. Воробьева
―
В деле Кирилла Серебренникова?
Ю. Грымов
―
Да. Я не знаю, какие политические. Вы знаете?
И. Воробьева
―
Кирилл Серебренников вообще-то довольно активный человек, гражданин активный.
С. Крючков
―
С позицией.
Ю. Грымов
―
Я тоже активный гражданин.
И. Воробьева
―
С позицией?
Ю. Грымов
―
С позицией.
И. Воробьева
―
Вот поэтому и спрашиваем вас: не боитесь ли вы? Возвращаясь к нашему первому вопросу.
Ю. Грымов
―
А чего я боюсь? Я отвечаю публично в Фейсбуке, в Инстаграме. Всё то, что я пишу - там написано «Юрий Грымов». Театр «Модерн» - написано «художественный руководитель Юрий Грымов». Если в этом театре плохо пахнет, виноват я. Если администратор кому-то нахамил, виноват я. Если репертуарная политика ужасающая, катастрофическая, театр не отвечает сегодняшнему дню, там ужасно, там пахнет клопами или борщом - это виноват я. Поэтому я открыт.
С. Крючков
―
А если в стране в целом происходит что-то не то, пахнет невкусно - кто виноват?
Ю. Грымов
―
Мне стыдно. Мне бывает стыдно. Я считаю себя, наверное, патриотом. Это так странно звучит, это слово затиражировано последнее время. Но я москвич, я православный человек, я горжусь нашей страной, я возмущаюсь событиями, которые происходят. Я переживаю, как и вы. Неужели вы думаете, что есть люди, которые могут не замечать происходящего, то, что происходит вокруг них? Я не занимаюсь политикой, но я хожу в магазин. Я хожу в магазин и вижу, что происходит. Я общаюсь с людьми. У меня большой спектр друзей, знакомых. Мы говорим на эту тему. Я вижу, как люди живут, что они получают, какие проблемы они испытывают. Значит, мы всё равно подвержены этой самой политике.
И. Воробьева
―
На выборы пойдёте?
Ю. Грымов
―
Да.
И. Воробьева
―
Что будете делать?
Ю. Грымов
―
Знаете, наверняка думал, что будут эти вопросы.
И. Воробьева
―
Конечно.
Ю. Грымов
―
Зачем вы, как большевики, делите: вы за 1-й Интернационал или за 2-й Интернационал?
И. Воробьева
―
Я не спросила, за кого будете голосовать. Я спросила, что вы будете делать.
Ю. Грымов
―
Пойдёте или не пойдёте - но это же дело каждого человека! Я считаю, что вообще это не то чтобы некорректно - нет, вы можете спрашивать всё что угодно. Это нормально. Да, я хожу на выборы. Если я в Москве - да, я пойду на выборы. Но я не буду бросать все дела, нестись... У меня там сейчас репетиции - такие тяжелейшие репетиции, я репетирую «Войну и мир» по Толстому. Это очень сложно, поверьте. 4 года к этому готовился. Уже 2 года к этому готовится театр - к постановке «Война и мир». Поэтому, конечно, я не буду всё бросать и бежать на выборы. Но если у меня будет время, я пойду на выборы и проголосую по своему участку.
И. Воробьева
―
Хорошо. Я поняла. Я не буду спрашивать, за кого вы будете голосовать, потому что вы и первый-то мой вопрос отнесли к некоторым неприличным. Хотя, казалось бы, я же не спрашиваю, ходите ли вы в церковь. Я спросила, пойдете ли вы на выборы.
Ю. Грымов
―
Нет, вы можете спросить, а я не знаю. НРЗБ в эту кабинку, где тряпочка весит, знаете...
И. Воробьева
―
А подготовиться? Посмотреть, кто у вас идёт? Нет?
Ю. Грымов
―
К сожалению, ленив. Но не каюсь. И я уверен, что те люди, которые там представлены - я что-то там прочитаю, может быть, кого-то узнаю.
С. Крючков
―
А может быть, там кого-то недостаёт из достойных, но не собравших подписи?
Ю. Грымов
―
Наверняка. Все достойные не могут там оказаться. И не могут там оказаться все недостойные. Вы не делите. Вы зря делите всё пополам.
И. Воробьева
―
Подождите, это вы только что всё поделили. Мы вообще не делили. Я вот, знаете, всю жизнь, сознательно, сколько могла, всё время ходила на выборы. Меня вечно ругали, но я всё равно ходила. А вот в этот раз не пойду, потому что это не выборы. Понимаете? Вот и всё, вот на первых и вторых и поделились.
Ю. Грымов
―
Ну хорошо, не выборы. А до этого были выборы?
И. Воробьева
―
Понимаете, до этого хоть как-то. До этого хотя бы не было уголовных дел и люди не сидели по 5 раз подряд в спецприёмнике. Вот как-то есть разница.
Ю. Грымов
―
Это ужасно. То, что вы сейчас говорите - это ужасно, это страшно, это стыдно. Это правда плохо, что люди сидят. И я слышал, что там детей отнимают.
И. Воробьева
―
Ну, сегодня уже, слава Богу, суд решил, что нет, всё-таки оставят. Но тем не менее...
Ю. Грымов
―
Когда я это слышу, я думаю: всё, мир сошёл с ума. Я уже не говорю, что это страшно - страшно, не страшно. Мир сошёл с ума - вот с этими детьми, которых отнимают. Это просто ужас! И мне страшно неудобно, что ничего с этим нельзя поделать. Но наверное, об этом надо говорить. Вот вы говорите - и хорошо.
И. Воробьева
―
Юрий Грымов в программе «Разбор полёта», Поговорим про творчество - как думаешь, Стас? Или как думаешь?
Ю. Грымов
―
Со мной?! Про творчество?!
С. Крючков
―
Вы сказали, что 4 года готовили «Войну и мир». Как, удалось в итоге собрать деньги на этот спектакль?
Ю. Грымов
―
Да, конечно.
С. Крючков
―
С грантами от Минкульта не срослось...
Ю. Грымов
―
Минкульт России отказал. Я об этом публично сказал, что я был удивлён. Мне сказали, что нам не поддержат постановку, потому что московские театры Минкульт России не поддерживает. А при этом же выделили деньги московскому театру, которым руководит Никита Сергеевич Михалков.
С. Крючков
―
Театру киноактёра?
Ю. Грымов
―
Да. Ну а что, он московский.
С. Крючков
―
Удивительно!
Ю. Грымов
―
Да вообще обалденно, я вообще удивился: дали деньги Никите Сергеевичу...
И. Воробьева
―
Мне кажется, вы сейчас не те слова употребляете, но спасибо вам за это.
Ю. Грымов
―
Вот, а потом мы объявили краудфандинг. То есть мы сказали зрителям: покупайте билеты сейчас - почти за полгода, даже больше. Они стали покупать билеты. Потом нас, естественно, поддержал Минкульт Москвы, которому мы подчиняемся.
И. Воробьева
―
Департамент.
Ю. Грымов
―
Департамент культуры, да. А потом в этом году случайно случился Год театра. И грантовая система... Я вхожу в совет худруков Москвы, где распределяются деньги. Сами худруки решают, какую сумму выделять и так далее. И мы получили дополнительный грант в рамках Года театра. Ну, не только я - все театры. Все, поверьте, получили, всё прозрачно. Буквально вчера была встреча по Году театра. И был Собянин. Знаете, от чего я обалдел? Как вы думаете, сколько театров привели в порядок (реконструкции и так далее) в Москве? В процентном соотношении.
И. Воробьева
―
За какой период?
Ю. Грымов
―
Вот сейчас, сегодняшний день. Сколько театров в идеальном состоянии? Супероборудование, свет, звук - сколько процентов?
С. Крючков
―
То есть все театры похорошели при Сергее Семёновиче?
Ю. Грымов
―
Вот скажите, как вы думаете, сколько? Вот берём 100% московских театров.
И. Воробьева
―
Ладно, не знаем. Давайте я сделаю ставку, потом Стас сделает ставку, и вы скажете нам правду. Я делаю ставку на...
Ю. Грымов
―
Сейчас запстим голосование, смс-пургу вот эту.
И. Воробьева
―
Какая пурга, что вы? Зачем вы обижаете наших слушателей?
Ю. Грымов
―
Да я не обижаю слушателей.
И. Воробьева
―
Я делаю ставку на 60% из 100.
С. Крючков
―
Я бываю в театрах, я знаю, что они сейчас выглядят прилично.
Ю. Грымов
―
75%.
И. Воробьева
―
Я почти угадала.
Ю. Грымов
―
Это очень много. Этим можно гордиться. 75% театров проведено. И театр «Модерн» тоже стоит в очереди. Через 2 года. Сейчас делается проектная документация, делается проект и тоже будет идти на реконструкцию.
И. Воробьева
―
Слушайте, кто сейчас ходит в театры? Вот кто ваш зритель?
Ю. Грымов
―
Кто наш зритель? Слушайте, мы пытались... Я по старой своей привычке пытался как-то анализировать, смотреть зал, мы делали опрос в зрительном зале. Знаете, в буфете люди сидят, мы их мучаем, они говорят. Ну, в театр «Модерн» ходят 30+. Где-то 35 - вот наша аудитория. Это так называемое ядро.
С. Крючков
―
А за эти 2,5 года, что вы возглавляете театр, эта аудитория изменилась?
Ю. Грымов
―
Я вам скажу такую вещь. Придя 2,5 года назад, мне не достался ни один зритель. Мы начали с нуля. Ни один зритель, который ходил в тот театр - если он ходил... А он наверняка ходил. Я же видел цифры, когда получил хозяйство. Я ещё год выплачивал долги и штрафы, зарабатывая уже новым репертуаром. А тот репертуар мы, так сказать, отставили, потому что не ходил зритель.
С. Крючков
―
В полном объёме отставили?
Ю. Грымов
―
Практически да. Осталось 4 спектакля.
С. Крючков
―
Вы начали с Хаксли. Это случайность?
Ю. Грымов
―
Нет. Он мне очень нравился. Ну, я же пижон. Представляете: «О, дивный новый мир», «Модерн». Всё это пошло, красиво. Это одно из составляющих. Второе - конечно, мы долго получали права, потому что это не так легко было сделать. Ни у кого в России не было прав на эту постановку в театре. В театре она не идёт нигде. Сейчас скоро в Америке будет сериал по Хаксли, а у нас идёт этот спектакль. Сейчас мы выпускаем спектакль «Нирвана», у которого 15 лет назад был грандиозный успех. Я его полностью переделывал и сейчас - уже проданы билеты на 17-е, на 18-е ещё что-то есть - уже премьера спектакля Нирвана.
С. Крючков
―
Актёров новых позвали?
Ю. Грымов
―
Всех новых, всех.
С. Крючков
―
С Найком сохранили отношения?
Ю. Грымов
―
Нет, ну Найк товарищ, но Найку 50 лет - какой Курт Кобейн?
И. Воробьева
―
Слушайте, а возвращаясь к решениям. Когда вы принимали решение возглавить театр, когда вам предложили, вы же понимали, что будет тяжело? Что вы приходите на убыточное...
Ю. Грымов
―
Нет, не понимал. Я это сейчас понимаю и скажу: знаете, есть такое впечатление, что многие хотят получить театр. Ну, мечтают о театре, получить театр и так далее. Но я думаю, что все до конца не понимают всей сложности вот этого всего. Я сейчас не плачу. Всё замечательно - я вам честно говорю, мне нравится. Но это очень трудно. Это очень сложно, потому что люди, репертуар. Я не могу театр, который находится на Спартаковской площади возле метро Бауманская - театр «Модерн» - передвинуть в центр. Вот это единственное, чего я не могу. Всё остальное могу. Я могу сделать спектакли, где будут аншлаги, где будет внимание, где будет лучший буфет. У нас лучший буфет, кстати. Это для тех, кто скептически относится.
И. Воробьева
―
Заполните: лучший буфет - в театре «Модерн».
Ю. Грымов
―
Да. По соотношению цены и качества - лучший.
И. Воробьева
―
Очередей много?
Ю. Грымов
―
Нет, мы же умные люди. У нас 3 точки продажи. У нас 2 буфета на разных этажах. Мы же думаем про людей. Мы 2 года бились за разрешение на алкоголь. Получили. Теперь мы взрослый театр.
И. Воробьева
―
Можно, так сказать, шампанского выпить в перерыве.
Ю. Грымов
―
4 вида шампанского.
С. Крючков
―
Этот театр стал театром Юрия Грымова в полной мере?
Ю. Грымов
―
Вы знаете, как бы это, может быть, кого-то ни раздражало, да. У меня лучший свет в мире - лучшее световое оборудование в мире. Практически один из лучших звуков. Звук у меня французский, не китайский. У меня лучшие кресла, на которых сидят зрители.
И. Воробьева
―
Удобные?
Ю. Грымов
―
Лучшие. Потому что я за 100 килограммов. И когда я прихожу в некоторые театры, я не могу сидеть, упираясь в бока. Знаете, вот есть прекрасный театр «Ленком». Там, когда заходишь, так близко к тебе проходят зрители... В таких интимных отношениях с людьми я никогда не бываю! Они вот так проходят мимо тебя - прямо вот так. Я даже, извиняюсь, живот втягиваю. У нас в театре «Модерн» вот эти толстые подушки, большие подлокотники и можно сидеть. Вы можете пройти мимо - я даже не встану, потому что у нас широкие ряды. Я за это бьюсь, чтобы людям было комфортно.
И. Воробьева
―
Комфортно в театре «Модерн». Продолжим программу!НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
И. Воробьева: 22
―
33 в столице. Продолжается программа «Разбор полёта». Её ведут (как всегда, хотела сказать) Станислав Крючков и Ирина Воробьёва. А в гостях у нас художественный руководитель московского театра «Модерн» Юрий Грымов.
С. Крючков
―
О театральной жизни немножко поговорили, а вот кинематографические опыты вы оставили для себя в прошлом?
Ю. Грымов
―
Да, наверное, оставил - говорю со слезами на глазах. Немножко разочаровался в том, что сегодня происходит в кино. Мне это не близко, неинтересно. Вот в первой части мы говорили про театр «Модерн». И знаете, как, помните, в фильме «Москва слезам не верит»: какой-то я замечательный получился.
С. Крючков
―
Давайте развенчаем.
Ю. Грымов
―
Помните: «академики, шашлык - всё настоящее». Поэтому я правду говорю, что это всё очень интересно - когда у тебя есть коллектив, когда у тебя есть зритель. Но это большая трудная работа. То есть посвящать кого-то в мелочи и говорить о каких-то сложностях - наверное, их достаточно в стране для того, чтобы я сейчас начал плакать: а вот у нас там это. Достаточно проблем, которые обрушиваются на сегодняшнего радиослушателя или на любого гражданина нашей страны. А касаемо кино - у меня в том году вышел фильм «Три сестры» по Чехову. В сети его можно посмотреть.
С. Крючков
―
Кстати, вы там вокруг себя собрали такой большой и качественный коллектив.
Ю. Грымов
―
Лучший, не побоюсь этого слова. То есть как бы слово «звёзды» я не люблю. Это такая, знаете, абсолютная элита актёрского мастерства. А в октябре у меня выходит фильм (сильное слова «выходит», это же не блокбастер), его премьера будет в театре «Модерн» - выходит «Анна Каренина».
С. Крючков
―
То есть всё же не оставили?
Ю. Грымов
―
Не оставил. Я его делал, это сложное кино. Не пытайте меня, не скажу ничего. Это очень экспериментальное кино. Это совсем другое киноязык, чем в «Трёх сёстрах» и фильмах, что я делал до этого. Это эксперимент. Я считаю, что кино тормознуло в своём развитии. Оно стало топтаться на месте. Вот как американское кино. Основное американское кино топчется на месте. Это уже неинтересно - подростковое кино. Кино как таковое исчезает, понятие большого кино исчезает. Нет Бертолуччи, нет Тарковского, Висконти.То есть мы понимаем всё, что произошло в кино. Кино перешло из категории искусства в категорию продукта. А вот театр остаётся в этой категории благодаря великой русской драматической школе того периода. Ненавижу, когда делят театр на современный и классический. Ненавижу, когда люди говорят: «Это модный спектакл»ь. Почём знаете, кто это делает? Это говорят те самые люди, которые сами его и ставят. Про себя говорят «модно». Вот это вообще катастрофическая история. Это то, что убило кинематограф. А театр выживает благодаря своей истории, энтузиастам театра.
И. Воробьева
―
Мне кажется, что театр снова стал модным. Нет?
Ю. Грымов
―
Нет, я думаю, что этого не подходит. Я не вижу в зале - в театре, в других театрах - вот этих людей, знаете, с бегающими глазами, которые фотографируют себя на фоне сцены, друг с другом. Такие люди есть.
И. Воробьева
―
Может, они просто сдерживаются в театре?
Ю. Грымов
―
Ну и хорошо, что они сдерживаются. У нас в театре «Модерн» я вообще разрешаю фотографировать.
И. Воробьева
―
Прямо во время спектакля?
Ю. Грымов
―
Да, только без вспышки.
С. Крючков
―
Дресс-код, говорят, ввели.
Ю. Грымов
―
Да, дресс-код у нас есть. Но вы же понимаете, что это рекомендация.
И. Воробьева
―
То есть всё-таки можно в драных джинсах прийти?
Ю. Грымов
―
Да, приходят. Но скажу вам честно: знаете, сколько - процентов 70... Люди как-то подсобираются. Я за 2,5 года расстался только с двумя зрителями: один человек пришёл в шортах, а другой пришёл в майке - знаете, как это, даже не футболка, а алкоголичка.
С. Крючков
―
Слушайте, но человек же заплатил за билет.
Ю. Грымов
―
Вот, я не имею права его выгнать.
И. Воробьева
―
Но выгнали.
Ю. Грымов
―
Мы поговорили с ним и он предпочёл уйти.
С. Крючков
―
А остальных журите так вот?
Ю. Грымов
―
Нет, не журим. Это выбор человека. Но ситуация меняется. Кстати, сейчас мы выпускаем спектакль «Нирвана», Курта Кобейна. Вот вы в клетчатой рубашке. Я изменил дресс-код. Всем, кто приходит в клетчатой рубашке, в кедах и в джинсах, мы даже приз разыграем.
С. Крючков
―
У нас тут на «Эхе» клетка в почёте.
Ю. Грымов
―
Так и Венедиктова пригласим - он будет у нас лицом спектакля. У него таких рубашек, как у Курта Кобейна, много.
С. Крючков
―
Вот что касается эксперимента в кино и в театре. «Три сестры» - казалось бы, классический текст. Да что там казалось бы - классический. Но, тем не менее, три сестры на 30 лет старше. Действие перенесено фактически в современность. Вот это тот самый поиск, попытка привнести в театр...?
Ю. Грымов
―
Осмыслить. Попытка осмыслить, поверьте мне. Неужели вы думаете, что я сижу, ковыряюсь у себя в мозгах и думаю: а давай-ка я сейчас всё разверну и всё наизнанку. Это очень просто. Вы согласны? Можно взять пиджак, перевернуть наизнанку, как сейчас делают многие модельеры - и типа модно. Но это же ерунда. Ив Сен-Лоран - эта конструкция. Я когда-то занимался модой, я понимаю, что такое Ив Сен-Лоран. А здесь другая история. Я пытался разобраться в том самом Чехове, понять, что такое любовь, что там. И когда я поднял возраст, всё сразу появилось.Так же как у нас в театре «Модерн» идёт успешный спектакль «На дне». Когда я не трогаю текст... Я ненавижу, когда трогают текст и оставляют название автора. Я это ненавижу. У меня идёт спектакль «На дне» Горького, как он идёт, но я изменил ситуацию. То есть у Горького это клошары, бомжи, то есть падшие люди, а у меня богатые люди - типа с Рублёвки. А текст ложится уникально! Знаете, что происходит в конце спектакля «На дне»? Спектакль идёт и Лука в конце говорит фразу... Весь зал: «О-о!». А он говорит фразу - это не я придумал, это Горький, великий мастер. Лука говорит в конце: «Уйду я от вас, в хохлы подамся. Говорят, там новую веру изобрели».
И. Воробьева
―
О Боже!
Ю. Грымов
―
Зал прямо вот так: «Ух!». Гарантирую, что они потом приходят домой и лезут в Фейсбук книжку читать. Вот в этом и кайф. А когда богатый человек (или бедный, как у Горького, но у меня богатый) произносит: «Но зачем-то я родился». Или фразу: «Уважай человека», когда они обращаются к татарину. А у меня татарин - мусульманин и он совершает намаз. Понимаете, это Горький. Но если бы Горький писал сегодня, он написал бы об этом же - о духовном падении. Понимаете, в этом же интереснее ковыряться, а не «богатый-бедный» - это как-то просто. Изменяется качество, угол зрения. В этом-то и есть гений театра - то же самое, но по-новому. А просто перевернуть - это очень просто. Кстати, вы наверняка сейчас задаёте вопрос: а «Войну и мир» вы тоже перевернёте? Нет, «Война и мир» будет как Толстой написал.
С. Крючков
―
Режиссёр прямо смотрит в глаза.
Ю. Грымов
―
Я с людьми работаю 30 лет. Я понимаю все вопросы, которые мне могут задать.
И. Воробьева
―
Слушайте, а вот вы периодически, когда отвечаете на вопросы, говорите: нет, вы что думаете, я сижу и думаю, как бы мне поставить спектакль, который всем понравится? А как на самом деле происходит? Как вы принимаете для себя внутреннее решение: хочу вот это ставить или вот это снимать?
Ю. Грымов
―
Интуитивно. Вот мы вспоминали «Казус Кукоцкого» - фильм, который я делал. Просто меня самого в какой-то период очень серьёзно волновали вопросы перехода границы. Не в смысле территориальной. Что такое перейти границу в отношениях с женщиной; психического состояния - алкогольного ли опьянения или психической болезни; вот этой ответственности. Страна переходит из одного качества в другое. Кстати, мы вообще удивительная страна: мы никуда не уезжаем, а постоянно мигрируем. Я живу уже, наверное, в четвёртой стране.
И. Воробьева
―
Почему в четвёртой?
Ю. Грымов
―
Ну, был СССР, потом Россия, потом новая Россия.
И. Воробьева
―
А теперь? Видимо, старая Россия?
Ю. Грымов
―
Потом перезагрузка, а теперь немножко постарела. Вы же понимаете, всё это происходит. Поэтому не знаю - они сами выходят. Вы знаете, ставить «Войну и мир» мне отказали 4 театра. И даже в «Рампе»,где у меня 6-й год идёт с большим успехом (до сих пор попасть нельзя) «Цветы для Элджернона» по Кизу, Бородин не дал мне ставить «Войн и мир».
И. Воробьева
―
Поскольку я не режиссёр, мне всегда казалось, что люди, которые делают это, как-то это видят. То есть человек слышит песню и видит вот этот условный клип. Вот вы читаете книгу и видите этот фильм.
Ю. Грымов
―
Как любой читатель. Ведь я такой же читатель. Я - в отличие, допустим, от вас - пересказываю. Вы согласны? Улицкая мне правильно сказала: «Юра, книжку-то я уже написала. А кино снимаешь ты». Это очень важный момент. Я не люблю, когда говорят: «Это похоже на книгу, а это непохоже». Какая разница? Это вообще не имеет никакого отношения. Взял книжечку и читаешь - вот это важно. Поэтому для меня «Война и мир»... Подзаголовок «Войны и мира», который я придумал, знаете какой? «Русский Пьер». Уже конфликт. Об этом я ставлю. Я ставлю о перерождении Пьера из западника в русофила. Это происходит. Конечно, любовь, страсть, всё остальное. Это большой, колоссальный труд. Мы шьём 423 костюма.
С. Крючков
―
А сколько стоит спектакль?
Ю. Грымов
―
Какой?
С. Крючков
―
Ну, в среднем.
Ю. Грымов
―
В среднем спектакль в театре «Модерн» стоит, наверное, 6-7 миллионов рублей.
С. Крючков
―
Не удаётся его отбивать быстро?
Ю. Грымов
―
Ну, у вас есть калькулятор?
С. Крючков
―
Просто я думаю, когда вы задумываете спектакль, сколько в этом бизнес-расчёта? Вы ставите перед собой прежде всего, безусловно, художественную цель.
Ю. Грымов
―
Прежде всего художественную - благодаря государству.
С. Крючков
―
Но сколько в этом от бизнеса?
Ю. Грымов
―
Смотрите, от бизнеса всё очень просто. Если я не сделаю коммерческий спектакль, то есть тот, который будет привлекать зрителя, я не смогу платить людям адекватную зарплату, которую они стоят. У меня уникальные актёры. Вот видите, я опять хвалюсь, как вам кажется - а я не хвалюсь,я горжусь. То есть разница между «хвалюсь» и «горжусь» есть.
С. Крючков
―
Чувствуем.
Ю. Грымов
―
Вот это очень важный момент. Мне нужно думать о том, чтобы люди работали, им всё это было интересно, в радость - так же, как и зрителю. Когда люди плачут. Вот у нас сейчас идёт спектакль «Ничего, что я Чехов» с Каменьковой, заслуженной артисткой, и из Орла я вытащил народного артиста СССР Петра Воробьёва, 80 лет.
С. Крючков
―
А вы же в Орле работали советником губернатора. В чиновники пошли.
Ю. Грымов
―
О, давайте, распните меня!
И. Воробьева
―
Зачем распните?
Ю. Грымов
―
Нет, я шучу. Это прекрасный опыт, на 4 месяца меня хватило. Могу объяснить, на что хватило. Я правда, уже имея этот опыт, понимаю, что в стране можно сделать очень многое. В хорошем смысле слова - очень многое. Очень много людей, которые хотят что-то изменить. Очень много людей, который нуждаются - ну, с той стороны - которые хотят. Но ты наталкиваешься на какую-то броню, на какую-то стену пофигизма, глобального пофигизма. И культура где-то далеко.Давайте мы сейчас включим новости и вы поймёте, что про культуру... Помните, как раньше было: новости, новости, потом немножко спорт, культура и погода. Значит, сейчас спорт стал шире, понятно, а культуры практически не стало. В лучшем случае раз в неделю покажут какой-нибудь там Чеховский фестиваль. Этого не стало. Практически нет передач о кино, нет передач о театре. Всё понятно - это никого не интересует. Потому что телевидение сегодня, к сожалению, не отвечает тем требованиям, которые, в моём понимании, должны быть. Телевидение - это образовательный аспект. Я так считаю. Информативный аспект, информация - это интернет. А телевидение должно нести воспитательные функции.
И. Воробьева
―
Но не несёт.
Ю. Грымов
―
Оно занято чем-то непонятным для меня.
И. Воробьева
―
Так, продолжайте про Орёл, пожалуйста.
Ю. Грымов
―
И я понял, что я ничего не могу сделать, потому что никому не интересно. Я горжусь тем, что всё-таки организовали - я рад, что это до сих пор происходит, я узнавал - мы из деревень вокруг Орла собирали детей и на автобусах привозили в город Орёл. Сделали специальную программу в музеях и специальную программу в театрах для детей, которые ни разу не были в городе. А живут рядом. Это целый поступок. И когда я начал узнавать, в чём проблема, почему этого никто не делал, оказалось, что было негласное распоряжение. Потому что перевезти ребёнка на автобусе - это проблема. Понимаете, это ответственность. Согласны? Это сопровождение...
И. Воробьева
―
Ну да, там не все автобусы можно, не всех водителей.
Ю. Грымов
―
С бензином были проблемы. Мы всё это решили, мы это сделали. Я сожалею, что не ухитрился я пробить, извиняюсь, определённое количество туалетов. Потому что обос***ные углы вокруг музеев - это катастрофа. Это позор. Роскошные туристические автобусы, которые приезжают в роскошной музей Бунина, Тургенева, Лескова, Фета (это всё оттуда), становятся в ряд так, что музея Бунина-то и не видно. А кто мешал? Я нашёл места в Орле - давайте здесь сделаем. У всех же есть телефон - он подъедет и заберёт людей. Причём по времени экскурсия же бывает плюс-минус 5 минут. Это мы пробить не смогли - было нереально. Также мы не могли сделать стрелочки, поставить биотуалеты, чтобы люди там поберегли Спасское-Лутовиново. Хотя там сделали хорошую реставрацию. Но я узнал много интересного.
С. Крючков
―
Но в итоге плюнули и уехали? Или как произошло это расставание с Орлом?
Ю. Грымов
―
Плюнул - это, наверное, неправильно. Я сказал, что, наверное, я не могу. Я очень хотел сделать фестиваль «Месяц в деревне» - большой театральный фестиваль. И вроде бы губернатор мне пообещал, сказал: «Давайте». Мне пообещали, я собрал потрясающий набор людей. Я звонил, подтверждая своим именем и гарантией того, что мы вас приглашаем. 80% людей собирались приехать бесплатно.
И. Воробьева
―
За идею.
Ю. Грымов
―
Интересно! Не то что они там очень любят меня - им интересно. Не были - а поехали, а давайте покажем всё. А людей нужно было там... Люди же не будут свои деньги тратить на транспорт. Они могут петь, танцевать, играть бесплатно. Но людей нужно поселить в отеле. Согласны? И всё это на уровне ля-ля, понимаете? А вот это ля-ля я не очень понимаю. Я, извиняюсь, из 90-х: сказал - сделал. Мы договорились. Но если мы договорились, я всегда держу своё слово - мы же договорились. Я подумал, что, наверное, некрасиво вот так, быть таким трепачём на весь город, что-то там говорить. Мне это крайне не понравилось.У них был прекрасный кинотеатр «Родина», такой абсолютный советский конструктивизм. Это была разрушенная помойка! Я говорю: «Давайте сделаем. Давайте поставим на конкурс, найдём инвестора». Я даже нашёл инвестора, даже чтобы потом было обременение. Чтобы туда днём приходили смотреть бабушки за 50 рублей, а вечером молодёжь за 150 какое-то артхаусное кино. Но никому это не надо, поверьте. Все заняты чем-то другим.
И. Воробьева
―
Слушайте, как грустно всё, что вы рассказываете.
Ю. Грымов
―
Мне тоже грустно.
И. Воробьева
―
Нет, вам это опыт, но...
Ю. Грымов
―
Вы знаете, сколько я получал денег?
И. Воробьева
―
Тысяч 30?
Ю. Грымов
―
32 тысячи.
И. Воробьева
―
Ну видите, я почти угадала.
Ю. Грымов
―
А знаете, сколько средняя зарплата работников культуры в Орле? Прекрасные женщины...
И. Воробьева
―
12?
Ю. Грымов
―
Да, 14, 18. Библиотеки, музеи. Это люди уникальные! Их вообще надо вот так в рамку и по стране возить, они вам будут рассказывать про Лескова, про Фета, про Бунина. Это уникальные люди. Но что-то я много про Орёл.
С. Крючков
―
По вашим ощущениям, вот этот пофигизм, в который всё упирается - это благоприобретение последнего времени?
Ю. Грымов
―
Культура не интересует. Вспомните прекрасный фильм - один из моих любимых - «Кин-дза-дза» Данелия: «скрипач нам не нужен». Это же программное заявление! Вы поймите: «скрипач нам не нужен» - это программное заявление. Скрипач - это проблема. Это программное заявление чиновника, согласны? Скрипач не нужен. Поэтому всё должно меняться. Я вижу, что что-то меняется к лучшему. По театрам вижу - прозрачность финансирования. Вижу, как поощряются вот эти инициативы. Это происходит, правда. В театрах правда кипит жизнь. И в театре абсолютная территория свободы. Я ни с кем не согласовываю репертуар. Мне никто не говорит: ставить, не ставить. Страха больше в нас самих. Знаете, я к выборам поставил «Юлий Цезарь». 100 с лишним лет он был запрещён в России.
И. Воробьева
―
А почему, кстати, запрещён-то был?
Ю. Грымов
―
Ну, там про выборы. Там же про политиков. Цезарь пошёл на выборы, какой раз уже. Его там убили. Я поставил этот спектакль, как это было написано у Шекспира, и он у нас идёт очень успешно. Ну, текст как у него, а всё остальное уже моё. Я скажу такую вещь. Люди приходили ко мне и говорят: «Как ты можешь, Юрий?». Это говорят мне мои знакомые. «И тебе разрешили?!». Я говорю: «Подождите, а как - мне даже никто не намекал». Приходили люди из управделами - какие-то мои знакомые, смотрели. Это же не про кого-то - это обобщение политика. Понимаете, Юлий Цезарь - это обобщение. Согласны?
И. Воробьева
―
Но обидное, вообще-то, обобщение.
Ю. Грымов
―
Секундочку, ну хорошо, обидное. Ну а сколько мы знаем ужасных историй про мерзких журналистов? Про дебилов-режиссёров? Зачем это принимать на свой счет, согласны? Это обобщение, мы этому учимся. Шекспир написал об этом уже сколько лет назад.
С. Крючков
―
Просто у нас очень трепетная власть. Они действительно принимают на свой счёт.
Ю. Грымов
―
Ну, я думаю, что это глупые люди, рефлексируют на всё. Умные к этому относятся философски. Опять-таки, всё равно я сейчас какой-то госчиновник, потому что я руковожу московским театром. Но я не вижу этого политического сопротивления в театре. Ну назовите мне. Пусть хоть какой-нибудь режиссер скажет: «А мне запретили». Я не знаю таких случаев.
С. Крючков
―
А когда не дают денег на спектакли, не выигрываются вот эти гранты - это не форма запрещения?
Ю. Грымов
―
Нет. Сказать вам честно? Я вхожу в совет худруков Москвы. Нас там, по-моему, человек 12. Тем театрам, которые подают на грант - на дополнительный грант, ещё до постановки - 95% даётся. Знаете, кому не даётся? Авантюристам. Когда мы все сидим, смотрим - и написано: такая-то пьеса, такой-то режиссёр. Мы всё понимаем, это дело самого художника. Но были, например, такие пункты: выделите 3 миллиона, мы проведём лекции. Это что за пурга такая? Эти лекции будут читать сами же актёры, а зарплату будут получать сами же актёры. Но это же разводилово, согласны? И вот эти вещи сегодня не проходят. Но если человек хочет поставить «Красную шапочку» или всё что угодно - практически всё поддерживается. И если ещё адекватная цена. И если ещё театр вкладывает свои деньги, заработанные на билетах. Вот и всё. Это же всё очень прозрачно. Это прозрачная система.Кстати, я упомянул, что вчера была встреча с Собяниным. Он сказал очень хорошую фразу. Один из худруков (не буду говорить, кто) предложил: «Давайте построим театральный квартал». Естественно, вокруг своего театра. Он сказал: «Давайте мы не будем строить театральный квартал, а будем строить театральную Москву». Очень круто. И я это вижу. То, что я сказал - 75% театров в порядке. Именно технически. Да, репертуар - это дело вкуса, ищите свой театр. Это происходит сегодня в Москве. В Москве 82 государственных театра и ещё 150 частных.
И. Воробьева
―
Слушайте, вы прямо фанат Собянина.
Ю. Грымов
―
Ну вот, начинается.
И. Воробьева
―
Ну правда, смотрите: вы сколько раз уже упомянули про встречу, как всё классно.
Ю. Грымов
―
Нет, вы меня сейчас на это не разведёте. Послушайте, я фанат здравого смысла. Если это так - это так. Я могу это доказать на себе и мои коллеги могут это подтвердить. А кто такой между струй, на «Эхо Москвы» мочит непонятно чего и непонятно кого, а потом на встречах благодарит, «низкий поклон» - вот это г***но.
И. Воробьева
―
Тихо, тихо.
Ю. Грымов
―
Это плохо. Поэтому я фанат здравого смысла. Нужно на хорошее говорить «хорошее», а на плохое - «плохое».
И. Воробьева
―
Ладно, хорошо. Не буду больше про Собянина.
Ю. Грымов
―
По идее, на этой эмоции нужно было говорить: «У нас в гостях был Юрий Грымов».
И. Воробьева
―
Нет, ещё целых 4 минуты.
С. Крючков
―
Давайте вернёмся немножко к личному. Вы винодел, насколько я знаю.
Ю. Грымов
―
Был. Я выпускал своё вино. У меня была линейка Midsummer и она просуществовала года 4. Это очень трудно.
С. Крючков
―
А если не о линейке, а о самом питье, о самом напитке.
Ю. Грымов
―
Очень люблю выпить, греха в этом не вижу. Поесть люблю вообще.
С. Крючков
―
Это единит людей?
Ю. Грымов
―
Совместное выпивание? Или совместная трапеза?
С. Крючков
―
И совместное виноделие.
Ю. Грымов
―
Совместное виноделие нет. Это очень трудное производство, жесточайшая конкуренция. Вы представляете, сколько вин? Но по крайней мере, моя линейка вин в 100 раз лучше, чем у Стинга. Если говорить про именные вина.
И. Воробьева
―
Извините, я просто потом послушаю эфир и посчитаю, сколько раз вы сказали «лучшее», «лучший». Это ни в коем случае не... Мне просто очень нравится. Знаете, почему мне нравится? Потому что вы не начинаете юлить, как вы говорите, между струй: знаете, у меня тут лучшее.
Ю. Грымов
―
Объективно я могу про себя сказать одну вещь, которая меня очень беспокоит. Как вы думаете, кто-нибудь в нашей стране занят настроением страны? Нет. Это очень важный момент. Этот общий подъём, понимаете?
И. Воробьева
―
У нас общий подъём? А, в смысле надо общий подъём.
Ю. Грымов
―
Надо общий подъём. Это настроение. Хорошо, вы скажете: манипуляция. Манипуляция. Но давайте так. Я очень люблю «Эхо Москвы» и очень уважаю Венедиктова - прямо очень. Знаю его очень давно как прекрасного журналиста. Мне правда очень интересно его слушать. Но иногда мне бывает тяжело. Поэтому я хочу, чтобы кто-то занимался ещё и моим настроением, чтобы всё хорошо. Чтобы так: пришёл Грымов и у него всё хорошо, давайте все порадуемся за театр «Модерн».Трудно? Давайте привыкать. А я хочу порадоваться за вас, что у вас всё хорошо. Сказали хорошую новость - ребёнка не отнимают - это радость. Давайте переформатируем всю эту историю. Радость, что выпускают из заключения людей, с которыми жестоко, вообще непонятно, что произошло. Какой-то сдвиг - эти драки, избиения. Это стыдно. Мне за это стыдно. И когда происходит в обратку - давайте хвалить: молодцы.
И. Воробьева
―
Кого хвалить? Они незаконно держали людей в заключении, выпустили - давайте аплодировать?! Ну серьёзно?!
Ю. Грымов
―
Нет, аплодировать не надо, надо говорить, что молодцы - признали свою вину, выпустили. Если выпустили - признали свою вину.
И. Воробьева
―
Ничего подобного, просто срок закончился, извините. Нет, они не признают ошибок, вы понимаете? Давайте вспомним, кто из власти за последнее время признал хотя бы одну свою ошибку, маленькую. Разве что с делом Голунова, но и то как-то так через колено.
Ю. Грымов
―
Да, но я не слежу так плотно.
И. Воробьева
―
Вот вы не следите и поэтому вы возмущаетесь, что никто не занимается вашим настроением. Но какое может быть настроение у страны, где всё вот так? Вот сегодня 15-летие Беслана. Ну какое может быть настроение, когда через 15 лет мы не знаем ответы на самые важные вопросы? Понимаете, ваш призыв - он как бы не получается.
Ю. Грымов
―
Смотрите, я недавно написал большой пост в Фейсбуке и в Инстаграме про сериал «Чернобыль». Это прекрасный сериал. Я писал как раз не столько про фильм, как иногда пишу рецензии про какие-то фильмы. Это фильм о страхе. О страхе и вот этой лжи, которая нас окружает. Ничего не изменилось. Я об этом тоже высказываюсь. Понимаете, мы живём в этой лжи и в этом страхе - очень много. Но я сторонник того, что если хорошее - надо говорить, что это хорошо. Надо людей поощрять: не бойтесь быть добрыми, не надо бояться. Людям нужно напоминать: вы хорошие люди - все. Надо людям часто это говорить.
С. Крючков
―
А если плохое, об это не надо говорить?
Ю. Грымов
―
Обязательно. Я разве говорил, что не надо говорить, что ли?
С. Крючков
―
Надо работать на позитивное настроение, но часто так получается, что...
Ю. Грымов
―
Слушайте, я похож на идиота? Наверное, я внешне произвожу впечатление: такой радостный - не хочу говорить неприличное слово - такой жизнерадостный идиот пришёл в студию «Эха», ля-ля-ля, жу-жу-жу и так далее. Я говорю, во что я абсолютно верю. Я считаю, что людям нужно верить, доверять. Да, есть разочарования, есть предательства, всё что угодно. Нужно помогать людям. Мы должны друг другу помогать. Держать своё слово, как минимум. Защищать слабых.
И. Воробьева
―
Вы всё правильно говорите, но хорошее настроение здесь, мне кажется, не очень причём. Мы и так помогаем друг другу, и людям помогаем.
Ю. Грымов
―
Причём! Потому что когда у человека хорошее настроение, он может горы свернуть. А когда он находится в постоянном прессе... Про эту Украину я не могу слушать по телевизору. Включаю иногда - думаю: ЁПРСТ, что ж такое? Прямо вообще, думаю. Меня это прямо бесит. Вот это плохо. Но есть же и что-то хорошее.
И. Воробьева
―
Да полно хорошего. Мы много говорим о хорошем. И сегодня у нас о хорошем.
Ю. Грымов
―
Вот, новый слоган для «Эха Москвы» - «Много хорошего».
И. Воробьева
―
Много хорошего. С нами был Юрий Грымов и лучший театр «Модерн» с самым лучшим буфетом, самыми лучшими сиденьями... или как там?
Ю. Грымов
―
Спектаклями! Главное - репертуар!
С. Крючков
―
Стас Крючков, Ирина Воробьёва, Юрий Грымов. Прощаемся!
Ю. Грымов
―
Прощаемся, до свидания! Пока-пока.
И. Воробьева
―
Счастливо!