Валентин Степанков - Разбор полета - 2021-09-20

С. Крючков

В. Степанков

С. Крючков

М. Максимова

С. Крючков

В. Степанков

Вы знаете, очень много. Можно было много раз ошибиться, можно было много раз не только чем-то пожертвовать, но и повлиять на чью-то судьбу. А в случае моей ошибки это было бы очень серьезное влияние на жизнь человека, на его судьбу, на его долгие годы. Потому что всем понятно, наверное, что деятельность прокурора, особенно в те годы, в которые я работал…

Я абсолютно не кривлю душой, но нынешний пост генерального прокурора менее полномочен, чем тот, который занимал я. Это в силу изменений закона, в силу сужения функционала, а главное, тех полномочий, которых на сегодня генеральный прокурор просто лишен.

Кроме того, мне приходилось принимать решения в сложнейших политических ситуациях. Это 1991 год, ГКЧП. Это декабрь 1991 года, когда исчез Советский Союз, и прокуратура России осталась на передней линии огня. Мы должны были подхватить из рук уже ликвидированной союзной прокуратуры целую огромную отрасль прокурорского надзора, огромный функционал. Это 1993 год – опять политический кризис, в который прокуратуре нужно было занять свое место. А в первую очередь я влиял на то место, которое ей определить.

Если сейчас вспоминать, то я не хотел втягивать в прокуратуру, исходя уже из опыта 1991 года, в то политическое противостояние, которое нарастало. Я был сторонником того, чтобы из кризиса 1993 года выйти в результате политического диалога, найти компромисс.

Превращать прокуратуру – а главное требование от нее возбудить уголовное дело в отношении президента, или представителей его окружения, или еще чего-то, использовать это уголовное дело как дубину в борьбе той или иной политической силы – этому я и противился.

Кто-то говорил о том, что я пытался занять какую-то выжидательную или промежуточную позицию. Но я основывался на опыте 1991 года, когда ряд сотрудников, руководителей, особенно региональных прокуратур, были втянуты в политическую борьбу, встали на ту или иную сторону, и потом нам пришлось с ними расставаться, делать какие-то выводы. Я хотел, чтобы прокуратура оставалась в том поле, из которого, к сожалению, и президентская структура, и Верховный совет, и следом съезд вышли за рамки того конституционного поля, в котором прокуратура пыталась оставаться.

В.Степанков: Им сказали: летит Ельцин и 100 автоматчиков. «Ты будешь стрелять?». – «Не буду»

С. Крючков

В. Степанков

Мы разработали этот закон, и он был принят в первом чтении еще до распада Советского Союза. А вот в январе 1992 года мы приняли этот закон – я имею в виду, Верховный совет. Почему мы? Потому что я был депутатом Верховного совета, народным депутатом России, участвовал в работе съезда и участвовал в работе Верховного совета.

Наверное, сегодня это не характерно для руководства прокуратуры. Но именно тогда, во-первых, в 1990 и 1991 году центр власти до появления поста президента был всё же в законодательных органах в – в Верховном совете, постоянно работающем. В нем принимались самые ключевые вопросы, которые влияли на нашу жизнь – в социальном, экономическом, культурном, нравственным. Создавалась вся база законов относительно всей системы правоохранительных органов.

Будучи депутатом, это мне позволяло привлекать силы прокуратуры влиять на разработку этих законов. До сих пор действует закон о реабилитации жертв политических репрессий – мы тоже участвовали в его разработке. Очень важен и первый закон об оперативно-розыскной деятельности, когда в законодательные рамки поставили всю тайную оперативную работу и милиции (ныне полиции) и КГБ (ныне ФСБ) – прослушка, подглядывание, подсматривание и так далее. Это было впервые облечено в закон.

М. Максимова

В. Степанков

И вот я, почитав эти книжки, понял, что это не романтика – это очень серьезная, вдумчивая работа, которое требует от человека крайне разносторонних знаний. И я где-то в классе 6-7 выбрал для себя профессию. Закончил школу, сделал попытку поступить в Пермский университет на юридический факультет.

Вот, к сожалению, та трагедия, которая там произошла – хочу выразить соболезнования пермякам и поддержать многих преподавателей юридического факультета, для которых, конечно, это потрясение – та трагедия, которая произошла на моем юридическом факультете, который я закончил. Правда, уже достаточно давно, в 75 году прошлого века.

Я поступил на вечерний, стал работать. И когда была возможность перевестись на дневной, я, несмотря на настояния родителей, отказался. Мне нравилось работать в трудовом коллективе, среди взрослых людей, обремененных семьями, житейскими проблемами. Это как-то меня интересовало.

И в прокуратуру я попал, еще не закончив юридический факультет. Тогда такая возможность существовала. При прохождении практики на меня обратил внимание районный прокурор, который предложил мне эту работу. Были направлены документы в Москву. Пришла такая бумажка, за подписью замгенерального прокурора Союза, где было написано: «Разрешить в порядке исключения принять на работу в органы прокуратуры». Я был не единственный, но это был такой очень строгий порядок.

И с 1 декабря 1975 года стал работать в органах прокуратуры, где прошел все ступени: следователь, работник областного аппарата, прокурор небольшого городка на Урале – город Губаха, где я почти 5 лет был прокурором. Потом оттуда судьба так повернула меня, что меня забрали в отдел административных органов пермского обкома партии инструктором – курировать, опять же, правоохранительные органы. Это была такая партийная система, когда брали на выучку. 2 года я отработал там…

В.Степанков: Когда это дело начали рассматривать, в этот момент пушки стреляли по Белому дому

М. Максимова

В. Степанков

С. Крючков

В. Степанков

Однажды (это был 1985 год) меня пригласил прокурор области и сказал: «Тебе поручается провести специальную работу». А эта работа заключалась в следующем. В Советском Союзе был намечен форум миролюбивых сил. Михаил Сергеевич Горбачев, придя к власти, стал проводить. Но условием его проведения в Москве стала необходимость амнистии для всех политических заключенных Советского Союза.

Большая часть их содержалась в Чистопольской тюрьме или в нашей колонии на территории Пермского края (ныне края, тогда области), под городом Чусовым – Всесвятская. И вот там с ними вели беседу, склоняя к написанию заявления о помиловании.

Многие из них написали это. А вот самых упрямых, которые на это не шли, перевели в Пермь, в следственный изолятор. Мне выделили социальный кабинет. Предупредили, что меня слушают. Сотрудники КГБ были в соседнем кабинете и слушали темы беседы, которые я проводил.

Мне удалось склонить несколько человек, очень серьезных. Если говорить, то, может быть, где-то на слуху было – Степан Хмара с Украины. Это известный диссидент, и ныне там. Вот с ним мы несколько дней беседовали, и он написал это ходатайство.

А потом, когда эта работа закончилась, они мне говорят: «Всё здорово, но мы хотим тебе для разминки дать (склонять не надо, у тебя не получится, но побеседуй, чтобы ты понял) оппонента Корягина». Корягин – известный диссидент, которому потом было разрешено уехать за рубеж. Мы с ним где-то минут 40 разговаривали. На 10-15-й минуте он стал меня агитировать. Собеседник был очень интересный.

С. Крючков

В. Степанков

Нет, я опускался на реальную землю. «У вас родные, у вас близкие. Впереди еще несколько лет, вы их не увидите. Есть ли смысл тянуть, когда сегодня есть такая возможность?». Часто у нас шел спор о самих формулировках, как они пишут – они же не хотели признавать. И вот мы обговаривали формулировки. Я даже выходил в соседний кабинет и говорил: «Такая формулировка подойдет?». Тут же по прямой связи связывались с Москвой, с Лубянкой, оттуда приходил ответ: «Подойдет», и это письмо мы получали.

Поэтому нет, особо о мировоззрении мы не спорили. Дело в том, что, работая следователем и прокурором, у меня было много таких бесед, которые были направлены на то, чтобы или уличить человека в совершении преступления, или подвести его к тому, чтобы он рассказал правду, а иногда и раскаялся.

М. Максимова

В. Степанков

Почему я говорю с такой уверенностью? Дело в том, что я уже больше 10 лет преподаю на кафедре адвокатуры в МГИМО, где я, ни дня не работая адвокатом, виду предмет «Адвокат в уголовном процессе». То есть я работаю от противного. Адвокат всегда был моим оппонентом на следствии, адвокат был оппонентом в суде, адвокат был оппонентом при рассмотрении жалоб и так далее. То есть я эту его работу видел и всегда расценивал это как состязательность сторон. Что сейчас и в уголовно-процессуальном кодексе закреплено.

Но мне и, наверное, просто повезло, что, начиная работать в 70-е годы прошлого века, я еще поработал с людьми – с прокурорами, с адвокатами – которые прошли войну. Это были люди немного другого склада ума, и отношение к справедливости, к чувству правды, к ответственности, к честности у них было очень обострено. И благодаря этому они многое привили мне.

Я уже вспоминал сегодня Пермский университет. Вот там мне сделали прививку презумпции невиновности. В уголовно-процессуальном кодексе есть такая статья – презумпция невиновности. Она заключается в том, что никто не может быть признан виновным, кроме как по приговору суда. Что человек сам не должен доказывать свою невиновность в уголовном процессе. А главное, что все сомнения толкуются в его пользу. Вот если эти принципы следователь, прокурор усвоит, то ему будет, во-первых, работать не очень легко...

В.Степанков: Я говорю: "А как мои следователи с авторучками пойдут штурмовать Кремль с Лубянкой?"

М. Максимова

В. Степанков

Те люди, у которых, как я сказал, нет этой прививки презумпции невиновности – если они пытаются незаконными методами добиться своего, уличить преступника, подтасовать факты или еще что-то, путем каких-то провокаций, а иногда даже преступного насилия склонить каким-то показаниям – вот это и будет самое страшное в правоприменении.

Мне повезло, с одной стороны, в том, что преподаватели сумели мне это привить. Мне повезло, что вирус… Я сидел в кабинете Вышинского, известного генерального прокурора Союза ССР.

С. Крючков

В. Степанков

Но если перескакивать с пермских событий к дальнейшим событиям моей жизни, то мне довелось несколько лет поработать прокурором Хабаровского края. И вот говоря о репрессиях, там я столкнулся с еще одним аспектом – и политическим, и правовым, и социальным, и глубоко нравственным аспектом, когда довелось заниматься реабилитацией жертв политических репрессий.

Еще нашего российского закона об этом принято не было. Но Михаилом Сергеевичем Горбачевым с подачи Яковлева, я знаю, был подготовлен указ президента о том, чтобы провести в такой, можно сказать, облегченной форме (но в правовой форме) реабилитацию жертв политических репрессий. Поднять все уголовные дела, изучить и вынести заключения.

Заключения должен был утверждать только прокурор края, республики или области. Если там нет состава преступления, человек реабилитируется вне зависимости, жив он или не жив. Он или его родные писали заявление. А если нет, то отказать в этой реабилитации.

Мы получили – это был публичный указ, а потом еще пришла такая дорожная карта, секретная шифровка – мне, начальнику УВД Хабаровского края и начальнику КГБ. Начальник КГБ мне звонит: «Вы получили этот документ?». Я говорю: «Да, получил, уже людей подобрал. Давайте направляйте мне эти дела». Он так на минуту замялся и говорит: «Валентин Георгиевич, давайте обсудим это не по телефону».

Я заехал к нему. Собрались его замы, пришли, тоже смотрят так удивленно и говорят: «Давайте мы вам приготовим здесь кабинет. Сколько вам нужно?». Я говорю: «У меня 3 человека будет этим заниматься». – «Сколько угодно. Но давайте делать это у нас». И потом, когда я увидел эту массу дел, я понял, что они были правы. Возить это чуть ли не грузовиками в прокуратуру из здания КГБ было бы неправильно.

И наши люди сели там это изучать. И вот тогда это меня потрясло на долгие годы. И поэтому воспринимать фразу про «эффективного менеджера» относительно Сталина я не могу. Потому что я увидел, насколько эффективно была создана машина уничтожения людей.

Когда я приезжал, у меня на полу стояли стопки дел. Причем дела были тонюсенькие – 5-6 листков. А в конце четвертинка – они очень любили писать карандашами, красными или синими: «Я, сержант НКВД, в 17:15 привел приговор в исполнение». И подпись карандашом.

И когда я увидел, что идет огромная масса, я попросил своих сотрудников сделать полотно: год, месяц, день и ставьте галочки. И у нас выпало, что в 1937 году в Хабаровске были месяцы, когда в день расстреливали более сотни человек, ежедневно. И это всё было подтверждено документами. Мы нашли даже водителя, который вывозил эти трупы и говорил, что когда эту полуторку загружали и сверху покрывали брезентом, через борт сочилась кровь. Всё это было по земле, и они вывозили. И тогда вот это тоже стало для меня потрясением.

Органы прокуратуры реабилитацией дел по этим нормативным актам (а потом еще добавился закон) занимались еще долгие годы. Попадались дела, где, помимо пресловутой 58-й статьи (антисоветская деятельность, агитация, пропаганда и так далее), были еще такие общеуголовные деяния. Мы писали заключения: по политическому абсолютно надуманному доносу – реабилитировать; за кражу, за которую он получил 3 года или еще что-то – не реабилитировать. То есть мы достаточно вплотную, предметно занимались этими делами. Но остался след и убеждение – очень сильное.

В.Степанков: Для них игра в компьютере и стрельба в живого человека стали почти со знаком равенства

С. Крючков

НОВОСТИ

С. Крючков

В. Степанков

Когда вот мы вспоминали понятие презумпции невиновности, очень трудно, особенно когда молодой исследователь, азартный, признать, что у тебя не хватило опыта, не хватило знаний и умений доказать вину. А если не хватило, то ты не можешь считать этого человека виновным.

И у меня в практике (прокурорской, не только следственной) были ситуации, когда мы не могли раскрыть уголовное дело. Внутренне были убеждены, что мы на правильном пути, а добыть доказательства мы не могли. Но переступать черту недозволенного и пытаться что-то сфальсифицировать, пытаться спровоцировать какие-то ситуации – этого я себе никогда не позволял.

Потому что прокурорские работники всегда очень тесно работают с органами милиции (тогда, сейчас полиции). Я всегда входил в их ситуацию и знал особенности их работы. И в армии служил в батальоне милиции. Знал особенности работы, но никогда не прощал фальсификацию, если они пытались фальсифицировать доказательства, и применение насилия. В остальном я мог понять, что где-то они там не доделали, где-то они могли ошибиться с их нагрузкой. Но вот эти два факта – я старался никогда спуску не давать, эти позиции отстаивал.

Поэтому работа на Дальнем Востоке – меня это даже заставило историю Дальнего Востока, Дальневосточного края поизучать, как это происходило там. Всё было очень интересно и, к сожалению, очень трагично.

М. Максимова

В. Степанков

Возложили на сотрудников Росгвардии выдачу оружия. У нас, по всей видимости, следствие по этому делу покажет роль врачей-психиатров, которые явно пропустили диагноз у стрелка в Казани. И предпосылки, исходя из того, что оставил в сети пермский стрелок, тоже свидетельствуют о его психическом неуравновешенности и какой-то ущербности. По всей видимости, здесь мы недорабатываем.

Я не исключаю, что будет усложнено прохождение необходимой психиатрической экспертизы. Вплоть до детектора. Ничего страшного нет. Если мы человеку доверяем оружие, особенно в таком молодом возрасте, пусть его тоже проверят на полиграфе, покачают. Ничего страшного от это не будет.

М. Максимова

В. Степанков

Господи, да где только мы не находили ружей с патронами – и в шкафу, и под кроватью, и заряженное, и рядом патроны, и так далее. Но нет, такого умышленного применения оружия, жестокой расправы с кем-то... Конечно, эмоциональное – выстрел в неверную жену, по пьянке выстрел в соседа – такие вещи на бытовой почве случались. Но такого не было.

Но здесь мы в целом говорим, что поменялось мировоззрение, мироощущение. Тот поток информации, который достигает людей. Для них игра в компьютере и стрельба в живого человека стали почти со знаком равенства, они не видят в этом разницы. Это ущербность, отсутствие сострадания, отсутствие понимания высокого уровня ответственности – в первую очередь со стороны молодежи.

Это всё поскольку причина преступности никогда не крылась в каких-то 2-3-х факторах. Это очень сложное социальное явление. Вообще криминологи насчитывают до 50-60 факторов, влияющих на преступность, из которых только около 20 факторов подвластны регулированию правоохранительных органов. Остальное вне их регулирования. Это те же религиозные или сектантские убеждения, то же географическое положение. Преступность зависит даже от климата, от природы, от раннего наступления зимы или весны, и так далее.

Это отдельный большой, серьезный разговор, если вы для этого пригласите криминологов, криминалистов, виктимологов. Целая наука, почему человек стал потерпевшим – виктимология, которая это изучает. Потому что не каждый. Одного в течение года 3 раза ограбят на улице, а другой всю жизнь никогда ни с кем не сталкивался, ни в каких ситуациях не оказывался.

Это сложное явление. И когда мы пытаемся лозунгами усилить работу правоохранительных органов, повысить зарплату, потребовать еще что-то, и вот мы сейчас всё победим, а если мы еще введем смертную казнь, то вообще наступит порядок – это глубокое заблуждение. Поскольку это сложнейшее социальное явление, которое основывается на мировоззрении, на культуре, на духовном уровне общества.

В.Степанков: Я увидел, насколько эффективно была создана машина уничтожения людей

С. Крючков

В. Степанков

И когда тут такое произошло, меня назначили первым заместителем прокурора России. И в этот же момент прокурор России Николай Семенович Трубин был назначен прокурором СССР при Михаиле Сергеевиче Горбачеве. И я оказался на передней линии огня – исполнять обязанности прокурора России.

Это конец 1990 года. Наступает 1991 год, и все потрясения 1991 года ложатся на меня, человека, который, в общем-то, достаточно провинциальный, для которого Москва – это тоже еще город, в котором он работает только первый год, сначала депутатом, а потом тут.

Единственное, что меня поддерживало – это, конечно, доскональное знание прокурорской деятельности, потому что я прошел все ступени и всегда делал этот с заинтересованностью. У меня было отношение к подчиненным именно такое: давая поручение, я всегда мысленно представлял, как я это сделаю. То есть я никогда не пытался требовать от человека больше, чем мог бы сделать сам. А если он говорил, что он сделает больше и лучше, чем я мысленно представлял, это было бы очень здорово. Ну тут я всегда подходил, и для меня не было каких-либо секретов ни в следствии, ни в поддержании государственного обвинения, ни в проведении тех или иных прокурорских проверок.

Аппарат прокуратуры России, к счастью, был очень сильный, и заместители. Я вообще не сторонник, приходя на какую-то должность, приводить с собой людей. Всегда старался делать тех, кто работает, если работает хорошо, своими союзниками, своими единомышленниками. И так это получилось. Времени на разгон особо не было, потому что только в апреле 1991 года съезд меня утвердил, пошли все возможные решения, а в августе ГКЧП.

С. Крючков

В. Степанков

И плюс ко всему, половина ГКЧПистов – депутаты СССР. А привлечь депутата СССР я не имею права. А ходатайствовать о том, чтобы дали согласие на привлечение его к уголовной ответственности, может только генеральный прокурор СССР, который в этот момент вообще отсутствовал. И более того, пока Горбачев был в Форосе, и у нас не было с ним связи, я не знал: а вдруг существуют документы, подписанные Горбачевым? Вдруг они действуют в рамках полномочий, которые он делегировал?

И только когда Руцкой прилетел в Форос, когда он сказал, что встретился с Горбачевым, что он изолирован, и ГКЧПисты действовали незаконно, тогда мы возбудили уголовное дело. Я дал санкцию на арест ГКЧПистов, которые не были депутатами. После чего уже вместе с Николаем Семеновичем Трубиным, союзным прокурором, договорились, и они тоже возбудили уголовное дело.

И спустя несколько дней я снова к нему приехал, и завели разговор: «Николай Семенович, дело-то нужно нам отдавать, потому что ГКЧПисты – федеральные, союзные руководители. Надзор за МВД, за ФСБ, за Министерством обороны осуществляли вы, а не мы. То есть тут есть вопросы и к вам. Более того, в ваше отсутствие первый заместитель генерального прокурора Союза Васильев дал телеграмму в поддержку ГКЧП и указания на места, которые я должен был дезавуировать на другой день». И так далее.

И он согласился с этими доводами и сам постановлением передал дело нам. Мы его объединили, создали следственную группу, куда вошли следователи союзной прокуратуры, уже все в подчинение мне. И мы стали проводить это расследование, которое мы провели за 4,5 месяца.

Для сегодняшних следователей в Следственном комитете это может звучать малопонятно. Они таких сроков уже давно не знают по сложным делам. 140 томов, 4,5 месяца, и дело было закончено. Потом, к сожалению, мы почти не могли их ускорить – они 9 месяцев его читали.

В.Степанков: Я сидел в кабинете Вышинского, известного генерального прокурора СССР

С. Крючков

В. Степанков

Меня часто спрашивают журналисты, историки, политологи. Все вопросы к Верховному суду, который в тот момент просто оказался неготовым к рассмотрению этого уголовного дела – раз. Во-вторых, политическая ситуация сильно изменилась. Мы выдержали это, отбивались. Суду это было сложнее.

Кроме того, я считаю, что председатель Верховного суда допустил ошибку, выбрав конкретного судью, которому отдал это дело. Он не скрывал своих симпатий к идеологическим убеждениям ГКЧПистов. А речь-то шла ведь не о мотивах их действий. Это, конечно, тоже предмет рассмотрения. Но объективную-то сторону надо было исследовать – что все их действия, которые они осуществили, были с нарушением уголовного кодекса того времени.

Кто-то может сейчас сказать: «И что? Тогда был другой уголовный кодекс, тогда было другой уголовно-процессуальный кодекс. Поэтому делать параллели с сегодняшней ситуацией нельзя». Да, кто-то считает, что их могло оправдывать их убеждение, которое они пытались транслировать и для нас, и в общество, что они выступали спасателями Советского Союза. Но эту попытку они делали с нарушением уголовного законодательства. Кстати, их адвокаты это прекрасно понимали. И они выбрали защиту, чтобы попытаться в суде доказать, что они действовали в условиях крайней необходимости – есть такое понятие в уголовном процессе.

Мы были готовы к состязанию. Суд был не готов. Сначала незаконно вернул дело на доследование. Мы принесли протест, и Верховный суд удовлетворил этот протест. Но время-то было опять потеряно – 3 с лишним месяца. И когда это дело начали рассматривать, в этот момент пушки стреляли по Белому дому – 1993 год. Люди сидели в суде и слышали эти выстрелы. Только тогда стали оглашать обвинительное заключение.

Я много об этом деле рассказываю, поэтому снова погружаться в детали не хочу. И в общем-то, честно говоря, я не очень люблю, когда мою прокурорскую деятельность сводят только к делу ГКЧП.

М. Максимова

В. Степанков

Там, как говорят, не отключали телефон – это глупость. Телефонистка всё это рассказывала. Солдаты, которые лежали вдоль прилетной полосы с приказом уничтожить самолет, летящий из Москвы с российскими депутатами. И солдаты, лежа в цепи, спорили между собой: «Ты будешь стрелять?». А им сказали: летит Ельцин и 100 автоматчиков. «Ты будешь стрелять?». – «Не буду». Какой-то прапорщик говорит: «А я буду». И когда этот самолет уже завис над аэропортом, им дали приказ «отбой».

То есть вот это всё установлено. И то, что дело лежит подспудно, дает возможность всем силам – левым, правым – сегодня вплоть до спекуляции фактурой, которая заложена в этом деле. Вот почему и было желание – книга, которая основана на материалах дела, содержит определенный объективный срез.

Все ГКЧПисты, за исключением Тизякова, написали свои мемуары и воспоминания об этих событиях. Но это их личное восприятие. Они, как подследственные, а потом и подсудимые, имеют право давать любые показания – врать, не рассказывать, умалчивать. Это их право.

Лукьянов, например, на следствии дал только одно показание, когда его допрашивали в качестве свидетеля. А потом мы с ним только так беседовали в камере. Он меня просил, чтобы я приехал. Я приезжал, мы с ним беседовали о делах, обо всём прочем. Но официальных показаний он не давал. Это его право. Я на это реагировал абсолютно спокойно.

Поэтому нет, белых пятен нет. Сегодня предметом различных инсинуаций служат трагедии. Самоубийство маршала Ахромеева – трагедия, которую он лично перенес. Кто-то пытается даже спекулировать на самоубийстве жены и самого Пуго, министра внутренних дел. Самоубийство Павлова, который выбросился из окна позже.

С. Крючков

В. Степанков

С. Крючков

В.Степанков: Я еще поработал с людьми – с прокурорами, с адвокатами – которые прошли войну

В. Степанков

И появление антиконституционного указа Бориса Николаевича 1400, когда он фактически ликвидировал законодательную власть, приостановил ее деятельность и присвоил себе право назначать генерального прокурора. И он 13-м, что интересно, пунктом своего указа написал: «Генеральным прокурором назначается такой-то». Он издал такой указ о назначении меня, позвонил, и я ему так, достаточно дерзко, сказал: «Спасибо, Борис Николаевич, считаю, что вы подтвердили мои полномочия, данные мне съездом». Не знаю, как ему это понравилось.

С. Крючков

В. Степанков

Когда произошла вот эта трагедия – и гибель людей, и задержания – санкцию на арест я не давал. Потому что была попытка задержать тех, кто находился в Белом доме, по указу Ельцина. Это, опять же, было антиконституционно.

Была не попытка, а реальный факт, когда их привезли на стадион. Тут у меня вообще всплыл 1973 год, Чили, чилийский стадион – как коммунистов, сторонников Альенде, туда свезли. Мне вообще стало не по себе.

Я тут же дал команду, и прокурор Краснопресненского района приехал туда, на стадион. А там Коржаков с Барсуковым и несколько депутатов, вывезенные туда. «Ты кто такой?». – «Я прокурор, меня прислал генеральный прокурор России выяснить, по какому праву здесь содержатся люди и нарушаются их права или нет». Он только услышал сразу: «Ну всё, надоело, хватит. Надо с этим кончать». И утром появился указ, в развитие того антиконституционного указа, о моем освобождении и назначении другого человека.

Вот так это произошло. Я был, конечно, погружен в тему и с теми, и с другими – был бы свидетелем по этому делу. С другой стороны, расследовать то дело, которые возбудили по событиям в Белом доме, я, конечно, не мог, а устраниться тоже сложно.

С. Крючков

В. Степанков

У Бориса Николаевича отношение к прокуратуре был такое, знаете, сформированное с советских партийных времен, когда он был первым секретарем. Он считал: есть прокуратура, точно есть какая-то ниша, которую она должна занимать.

И он ее явно недооценивал, потому что роль прокуратуры в этот момент изменилась. Потому что от прокуратуры часто стало быть востребованным: «Дайте правовую оценку». И часто правовую оценку надо давать каким-либо политическим шагам. Это было, конечно, не очень разумно, но в то же время всегда была возможность у прокуратуры оставить людей, как Зорькин сказал формулировку, в конституционном поле. Вот мы тоже были сторонниками того, чтобы в нем оставаться.

А за него всё время выходили. И тот пресловутый указ, о котором я сказал, 1400, явно вывел страну за рамки этого. И то, что в 1993 году был объявлен референдум по конституции – можно ругать ее, хвалить ее, но то, что всё же хватило разума через это вернуться в правовое поле… Потому что всё же референдум – и стал появляться законодательный орган. Пусть усеченный, на 2 года, но всё же это был разумный шаг – выйти из этого политического кризиса. К чему мы и призывали, а не к уголовным делам.

С. Крючков

В. Степанков

Об этом перестали говорить. А раньше, когда мы ввели, была очень модная тема – правовое государство. И всегда говорили: «Конституция прямого действия для судьи». Это было, знаете, как такой эталон, к чему надо было стремиться.

Сегодня к этому не стремятся, но сегодня об этом даже и не вспоминают – что конституция для судьи, для прокурора может быть документом прямого действия. А не пытаться какими-то объяснениями, что «мы, исходя из совокупности, принимаем такое решение» – законно, незаконно, но вот таким образом.

В.Степанков: Нынешний пост генерального прокурора менее полномочен, чем тот, который занимал я

М. Максимова

В. Степанков

С. Крючков

М. Максимова

В. Степанков