Николай Котов, Надежда Орлова - Надежда Орлова, Николай Котов - Сотрудники - 2000-12-30
С. БУНТМАН: Пока у нас в единственном числе Коля Котов. Коль, привет.
Н. КОТОВ: Добрый день.
С. БУНТМАН: Николай Котов с какой-то опаской обходил вокруг пульта, переворачивал и проходил на место, где сидит или информационный ведущий, или гость эфира. Ты привык стоять или сидеть, отдыхая.
Н. КОТОВ: Обычно я сижу.
С. БУНТМАН: Значит, ты сидишь, да? Хорошо, эти обстоятельства мы еще узнаем. У нас должна еще быть Надежда Орлова в передаче, но я чувствую, что обстоятельства чрезвычайной важности задерживают ее. Но она все равно придет.
Н. КОТОВ: Снегурочка опаздывает перед Новым годом.
С. БУНТМАН: Сейчас мы через некоторое время позовем Снегурочку. Елку пока зажигать не будем. А сейчас послушаем объективные данные. Что, согласно этим объективным данным представляют собой Надежда Орлова и Николай Котов.
Юстас Алексу. Характеристика на сотрудников-тоннейстеров радиостанции "Эхо Москвы" Ордлову Надежду Андреевну и Котова Николая Викторовича. Начало агентурно й деятельности обоих было чем-то схоже детский сад и школа, затем, по нашим данным, агент Орлова училась в Московском театрально-художественно-техническом училище, агент Котов был заброшен в ряды Советской армии. Наших агентов сближает также отсутствие любимого цвета и пристрастие к вкусной и здоровой пище. Агент Орлова была заброшена на радиостанцию "Эхо Москвы" летом 1995 года при участии шпиона Гулько, а агент Котов, всю свою сознательную жизнь увлекающийся радиопередающими устройствами, быдл заброшен на "Эхо" в 1992 году длинной рукой разведчика Корзуна. На вопрос, чем вы занимаетесь в свободное время, агент Орлова встала в третью позицию и доложила, что учится в ГИТИСе на режиссера, а агент Котов спросит, есть ли оно. Вот, собственно, и все. Юстас.
С. БУНТМАН: Ну что, согласны?
Н. КОТОВ: Согласен.
С. БУНТМАН: Пришла Надежда Орлова. Привет.
Н. ОРЛОВА: Привет.
Н. КОТОВ: Жалко, нет вопроса: на какое вы животное похожи? Я на лори остановлюсь.
С. БУНТМАН: Чего?
Н. КОТОВ: Ну, знаете, это такое ночное животное с большими глазами, такое медлительное.
Н. ОРЛОВА: А после ночи особенно.
С. БУНТМАН: Надежда Орлова только переходит в ночные красавицы у нас.
Г2 : Почему только переходит?
С. БУНТМАН: Некоторое время тому назад. Я помню, как вы вдвоем с Надей Зубовой обеспечивали первый эфир Андрея Черкизова.
Н. ОРЛОВА: О! Это был прекрасный эфир.
С. БУНТМАН: А кто будет обеспечивать его второй эфир?
Н. КОТОВ: Это будет еще прекраснее: Зубова.
С. БУНТМАН: Хорошо. "Успехов вам и здоровья. Наконец-то! Как долго я этого ждала!" пишет Ирина. Тут восклицательных знаков больше, чем букв. "Почему вы предпочитаете работать по ночам? Одна из причин понятна: вас с Борисом Васильевичем невозможно представить друг без друга", - благодарная неспящая вместе с вами Ирина. Почему ты работаешь ночью, скажи мне, Коля?
Н. КОТОВ: Я объясню только одним: потому что женщин жалко по ночам.
С. БУНТМАН: Поэтому или ты, или Вася, или ты, или Вася? Ты принимаешь такого рода жалость, Надежда?
Н. ОРЛОВА: Нет, не принимаю.
С. БУНТМАН: Тогда я задам концептуальный вопрос. "Надежда, Николай, почему в разных телепередачах, когда показывают ваших коллег, они, бывает, сидят в наушниках, а бывает, и без наушников?" спрашивает Иван.
Н. КОТОВ: Сползли.
С. БУНТМАН: На ногу, да?
Н. ОРЛОВА: Без наушников это позерство.
С. БУНТМАН: Почему?
Н. ОРЛОВА: Потому что камера просит.
С. БУНТМАН: Нет, вы всегда, собственно, в наушниках?
Н. ОРЛОВА: Всегда.
С. БУНТМАН: Вообще, в чем состоит ваша работа, скажи мне, пожалуйста, Надежда.
Н. ОРЛОВА: Это такой симбиоз. Я бы сказала, что в первую очередь наличие ушей, головы
Н. КОТОВ: И десяти рук.
Н. ОРЛОВА: Это точно. Крепкие нервы.
С. БУНТМАН: Что вы должны делать в отдельно взятую минуту?
Н. ОРЛОВА: В отдельно взятую минуту можно сделать очень много. Много обмахать крылами ведущего, надавать ему по рукам, также сделать кучу полезных вещей, как запустить кучу передач, заставочек, обивочек, дать рекламу. Еще, например, побеседовать таким языком, который у нас уже давно выработался, таким языком глухонемых..
С. БУНТМАН: Но свой.
Н. ОРЛОВА: Да, конечно. Еще перекинуться парой слов с ведущим напротив или информационником.
Н. КОТОВ: Главное, чтобы ведущий не поворачивался.
С. БУНТМАН: Как вы запускаете репортаж в эфир. Это очень интересно. Что выделаете?
Н. КОТОВ: Вот видите палец? Я нажимаю кнопку.
С. БУНТМАН: Для тех, кто не видит, говорю, что это, действительно, палец. Указательный, левой руки.
Н. ОРЛОВА: Для начала надо еще его найти.
С. БУНТМАН: Кого: палец или репортаж?
Н. ОРЛОВА: Репортаж, в первую очередь.
С. БУНТМАН: А где вы его ищете? Где он должен быть?
Н. КОТОВ: В компьютере.
Н. ОРЛОВА: В наличии. Он должен быть записан для начала.
С. БУНТМАН: Потому что есть, наверное, слушатели, которые думают, что здесь собираются авторы репортажа, люди, которые принимают участие, которые берут интервью, потом музыканты с инструментами здесь исполняют набивки, заставки.
Н. КОТОВ: А у нас репортаж это что вроде диспансеризации: надо войти сначала в один кабинет, потом в другой кабинет. Там вам вмажут (как мазь пропишет), там это, там это. А потом приходишь уже к главному врачу, то есть на эфир, который говорит: скорее жив, чем мертв.
С. БУНТМАН: В разных местах это делается, собирается, монтируется и т. д. Коль, начнем с тебя, потому что ты древнее на "Эхе", да?
Н. ОРЛОВА: Да, древнее.
Н. КОТОВ: Я даже хочу такую гордость сказать: я даже никогда не уходил с "Эха", то есть у меня не было ни декретов, ничего.
С. БУНТМАН: Но тебе декретов не положено. Декрет у нас только у Алексея Дыховичного сейчас.
Н. КОТОВ: Ну, и вообще, так, патриот своей радиостанции.
С. БУНТМАН: Хорошо, патриот. А что ты делал до того, как заболел патриотизмом?
Н. КОТОВ: Вначале, на Пятницкой патриотизмом заболевал. Именно на Пятницкой, когда я там работал, это очень интересная история, как я на "Эхо" попал. На Пятницкой, как всегда, это же иновещание, я отработал на хинди. В принципе, там три месяца надо учиться. Я отучился месяц, на меня посмотрели и сказали: чего ты дурака валяешь? Или работай. Ну, и запихнули меня во французскую редакцию. Когда позвонила длинная рука Корзуна, как тут было сказано, он спросил: а на какой редакции вы работаете? Я сказал: ну, на хинди, на французской. Все понятно, приходите, сказал Корзун.
С. БУНТМАН: Тут французский патриотизм. Хинди, по-моему, напротив нас вещали, в том же холле.
Н. КОТОВ: Да, напротив. Я потом перешел: большую часть работал на итальянской редакции и урду. Вот эти были. Итальяшек я много.
С. БУНТМАН: Понятно. Хорошо. Ну, и ты пришел в 1992 году и уже не уходил, только, единственное, что переехал вместе с нами. Где было лучше: на Никольской или здесь?
Н. КОТОВ: Смотря в чем. Не знаю даже. Я некурящий человек, признаюсь. Мне было не всегда уютно.
С. БУНТМАН: Я должен признаться в таком страшном грехе, что дот 1994 года в студии у нас курили во время эфира, можно было курить. Но там, помнишь, какой потолок был? Метров пять.
Н. КОТОВ: Да, но я помню, что, когда было 30 градусов жары, ничего не помогало. И я даже знаю наших любимых ведущих, которые чуть ли раздевались в эфире, пока нет гостей, чтобы сидеть и чтобы какой-то воздух проходил, до них доходил.
Н. ОРЛОВА: Доступ к телу.
Н. КОТОВ: Да.
С. БУНТМАН: Марья Алексеевна спрашивает, какой у тебя образование?
Н. КОТОВ: Обычное, среднее.
С. БУНТМАН: Школа, да?
Н. КОТОВ: Школа. Да.
С. БУНТМАН: А ты специально учился звукооператорским вещам каким-то? Это что было?
Н. КОТОВ: Нет, я всю жизнь любил технику, когда мне было лет семь, когда стал постигать жизнь более или менее, пошел в первый класс, допустим, у старшего брата моего был магнитофон, усилитель, я все это постигал, к аппаратуре, к музыке, естественно. Я все это постигал, постигал потихоньку. А потом, когда решил по специальности, я пошел на радиомонтажника, потому что это хорошая профессия, в принципе, ладно, чем черт не шутит, может на радио возьмут, как Попов у нас нынче?
С. БУНТМАН: Володя Попов, наш звукоинженер.
Н. КОТОВ: Но, когда попал на радио, мне сказали, что на звукоинженеров все забито, но есть звукооператоры. Хотите? Только учиться надо. Я сказал: фиг с вами, поучусь. Вот, доучился и заброшен.
Н. ОРЛОВА: В ночь.
С. БУНТМАН: И теперь из ночи не вылезает.
С. БУНТМАН: Вот еще вопросы есть. Надюш, а ты как попала на "Эхо"? Я, честно говоря, уже не помню. И когда это было?
Н. ОРЛОВА: В принципе, моя дружба со звуком началась еще очень давно, после восьмого класса, я, как было сказано, училась в Московском театрально-художественно-техническом училище на радиотехническом отделении. Как раз Надюша Зубова тоже там училась, но только позже, у нас были одни преподаватели. А после училища я попала по распределению в Останкино. Не знаю, к счастью или нет
С. БУНТМАН: На телевидение или на радио?
Н. ОРЛОВА: Как раз на радио, знаменитое здание СК-3. У нас была такая легендарная смена, потому что все события происходили в нашу смену. Там была большая эфирная зона, где находилось много радиостанций: и "Маяк", и радио "Россия", и первая программа (то, что раньше на кнопке было), потом стали появляться разные коммерческие радиостанции. До 1995 года я там работала. Потом мне все это надоело.
С. БУНТМАН: Ну, и как это произошло?
Н. ОРЛОВА: Так случилось, что мир тесен. Мои родители работают вместе с Михаилом Ароновичем, отцом нашего Ленечки Гулько. Причем, я никого ни о чем не просила совершенно. Получилось так, что мой папа подошел к Михаилу Ароновичу и говорит: "Слушай, я знаю, что твой сын работает на "Эхе Москвы". Пусть он узнает, есть места или нет?" Все это мимо меня. Я ничего не знала.
С. БУНТМАН: Но взятку Лева не брал, нет?
Н. ОРЛОВА: Нет. Позвонили, договорились, Лева меня сюда привел, сразу сдал меня в руки Жене Любимова тогда он был нашим куратором. И все.
С. БУНТМАН: Я напоминаю, что Евгений Любимов у нас работал с самого начала. Он теперь заведует спортом на RenTV.Он спортивный продюсер.
Н. ОРЛОВА: Вот так и осталась. Сначала я полгода работала исключительно в наших монтажных аппаратных.
С. БУНТМАН: А потом тебя выпустили в открытый эфир.
Н. ОРЛОВА: Выпустили, наконец-то. Кстати, очень забавная была история, когда я пришла стажироваться, я была в девяточке нашей с Люсей Вишневской, я умела все монтировать, меня всему учили, я все знала, как нужно.
С. БУНТМАН: Девяточка это наша маленькая студия, где только монтируют и записывают для тех же самых репортажей. Правильно я говорю, Коль?
Н. КОТОВ: Абсолютно.
Н. ОРЛОВА: Тогда режим работы был такой активный, то есть там не выйти, там поток людей, надо было все делать очень быстро, очень четко. Люся говорит: давай садись. Я говорю: я только задержу работу. Вот будет окошечко, я посижу потренируюсь. Вдруг заходит как раз в студию Женя Любимов. С кем же он пришел? Уже не помню. Ну, в общем, ситуация была такова, что, когда вдруг не оказалось человека на эфире, нужно было срочно одного человека на эфир поставить. Говорят: выбирайте, кто пойдет. Мне говорят: останешься в девятке? Я говорю: в девятке не останусь, потому что я запорю всю работу. Потому что я буду все очень медленно делать, я лучше пойду в эфир, я эфирный человек, хоть я ничего не знаю, но я не боюсь. Меня привели, показали, как набирать рекламу, еще что-то делать, какие-то элементарные вещи. Как раз там тогда был Алексей Алексеевич Венедиктов.
С. БУНТМАН: Ведущим?
Н. КОТОВ: Да. Он говорит: не волнуйся, я сам все максимально сделаю. Так оно и было: он максимально все делал. Я только пленочки ставила, набирала рекламку, была дико собой довольна. И все было очень гладенько, чистенько, все хорошо.
С. БУНТМАН: вот тут спрашивают: "Как себя чувствует звукорежиссер, когда приходится встречаться со всевозможными знаменитостями, которые приходят в студию? Вы нервничаете?" спрашивает Лариса.
Н. ОРЛОВА: Никогда. Наоборот, я получаю огромнейшее удовольствие. Потому что часто один эфир, одна беседа с гостем заменит тебе и книгу, и кучу лекций. Можно узнать столько! А умниц приходит какое-то безумное количество, на дню бывает и по несколько штук, извините. Нет, никакого волнения, переживания. Я даже сейчас больше волнуюсь, потому что я привыкла с другой стороны сидеть.
С. БУНТМАН: Ты не привыкла быть гостем, да?
Н. ОРЛОВА: Как-то странно немножко.
С. БУНТМАН: Коль, скажи, пожалуйста, ты с какого-то времени с борей Алексеевым стал практически партнером эфира. Или это было с самого начала?
Н. КОТОВ: это почти что с самого начала. Самый первый эфир, как всегда, Бориса Васильевича посадили в ночь. Это опять длинная рука Корзуна. Причем, получилась такая ситуация, когда мы работали на Никольской, у нас было всего 5 операторов, и у нас была смена как сейчас девятка Дело в том, что девяткой она называлась, потому что там подъезд девятый был.
С. БУНТМАН: У нас была Никольская, дом семь, где основные студии, редакция, как называемая, была, если комнатку можно назвать редакцией. И рядом был дом девять, такой полуразрушенный, там еще магазины потом стали.
Н. КОТОВ: Да, причем, магазины очень крутые. А до этого была очень некрутая девятка, где были пленки, строители
С. БУНТМАН: Там, по-моему, когда-то пелеменная была?
Н. КОТОВ: Я сейчас не помню уже. В общем, я отработал в девятке, а там надо было работать 12 часов приходишь где-то к десяти и где-то до ночи сидишь. И ко мне подошел Сергей Львович и говорит: "Коля, я сегодня сажаю Борю Алексеева. Ты сможешь с ним поработать?" Я говорю: "Как, и ночь?!" Он говорит: и ночь. Ну ладно, сказал я.
Н. ОРЛОВА: Вот тогда ты и подписал себе ночной приговор.
Н. ОРЛОВА: И я стал плавно после этого перетекать из вечера в ночь, из вечера в ночь. Зато и свои преимущества. Я тогда знал не все кнопки. А ночью так взял нажал, вроде, эфир идет. А что же это такое
С. БУНТМАН: А потом вы спрашиваете, Надежда Николаевна. Вера Александровна спрашивает: "Скажите, пожалуйста, почему, когда включается реклама, идет сразу сильный звук? Это ужасно и очень неприятно". Почему такой перепад идет?
Н. КОТОВ: А вы никогда не обращали внимания, что на телевидении то же самое? Например, уровень звука фильма и прерывающей его рекламы совершенно разные. Видимо, это делается для того, чтобы рекламу слышали.
Н. КОТОВ: Если технически еще подходить, то плотность звука рекламы музыка, все, - плотнее, чем тот же разговор.
Н. ОРЛОВА: Конечно. Причем, там дается большой очень объем информации за 30 секунд. Мало того, что это нужно уместить в 30 секунд, это нужно сделать сочно, ярко, желательно, красиво, чтобы эта информация воспринималась.
С. БУНТМАН: Кстати. есть такое ощущение очень большого перепада звука.
Н. ОРЛОВА: Хотя, в принципе, по уровню, по приборам, все один к одному идет.
С. БУНТМАН: Здесь очень много есть вопросов про свободное время и про несвободное время. Есть и о перспективах на "Эхе", что бы хотелось сделать. Ребята, у нас очень изменилась техника с этого времени. То, что все компьютеризировано
Н. КОТОВ: Это единственное, что изменилось.
С. БУНТМАН: Ну ладно, ладно, изменилась, действительно. То, что появились компьютерные звуковые системы, это облегчило или нет? Лучше стало?
Н. КОТОВ: Я могу объяснить так, что когда у нас стояли СТМы с пленкой, то корреспондент, который
С. БУНТМАН: СТМ это большой студийный магнитофон. Сноску даю.
Н. КОТОВ: то корреспонденты, которые раньше с неохотцей брали ножницы, чтобы покромсать свою или чужую пленку, а сейчас чистенько все: ты сидишь и пальчиками стучишь. Конечно, в этом отношении облегчилось.
С. БУНТМАН: Интересно, надо попробовать, на первое апреля устроить конкурс, кто может еще монтировать ножницами на пленке? Кто помнит, как это делается? Ты когда-нибудь монтировал сам?
Н. КОТОВ: Пытался.
С. БУНТМАН: И что, ничего не получилось?
Н. КОТОВ: Еще на Пятницкой пытался. Ну, очень трудно.
С. БУНТМАН: Кстати, пользуясь тем, что в эфире два звукооператора, здесь четыре звукорежиссера, можно ли попросить не делать так громко музыку, когда идет обзор прессы? Музыка забивает текст. Просит Ольга Николаевна. Вообще, это очень частое замечание, когда музыка забивает текст. Мы можем что-нибудь сделать?
Н. КОТОВ: Я могу сказать так. Если опять же брать физиологические свойства человека, то многие люди, которые не очень любят музыку, а любят слушать информацию, даже если совсем чуть-чуть оставить музыку, она будет раздражать. Это совершенно точно.
П: Нет, ну, если какой-то баланс, мы, в общем, следим за этим.
Н. ОРЛОВА: Необходимый баланс мы всегда выдерживаем, это наша профессия.
Н. КОТОВ: Наши уважаемые ведущие иногда бывают, как аккумуляторы: некоторые садятся, музыку приходится убирать, и голос у них садится; а другие, оказывается, наоборот: некоторые начинают и музыку побольше, побольше, побольше
С. БУНТМАН: Это понятно, да. Мы сами во многом виноваты, должен вам сказать, потому что большинство ведущих эфира сидит за пультом. И я должен сразу оправдать многие огрехи, что звукорежиссеры в этом не виноваты, потому что много ерунды, которая происходит в эфире, идет от нас, от ведущих. Вам не обидно бывает, когда потом на вас собаку вещают?
Н. КОТОВ: Ну, когда как.
С. БУНТМАН: Когда вешают, когда нет?
Н. КОТОВ: Нет, когда обидно, когда не очень.
Н. ОРЛОВА: Я, например, очень сильно расстраиваюсь, когда допускаю собственный брак. Бывает даже какая-то мелочь, совсем какая-то фитюлечка, а потом переживаешь Бог знает сколько. Дело в том, когда ты пишешь программу, пленочку, можно все переделать: не понравилось переделал. Но в прямом эфире не переделаешь, это прямой эфир.
С. БУНТМАН: Скажите, пожалуйста, когда вам хочется ударить ведущего по голове. Варианты ответа: когда он допускает какую-то ерунду в эфире; когда он вас обвиняет в ерунде в эфире. Вычеркните ненужное и скажите.
Н. КОТОВ: Провокация.
Н. ОРЛОВА: Это не честно.
С. БУНТМАН: Ну как же? Я спрашиваю. Ребят, если вы скажете, что никогда не хочется, значит, никогда не хочется.
Н. КОТОВ: Ударить не хочется, но вот кресло отодвинуть хочется.
С. БУНТМАН: А в каком из двух случаев?
Н. КОТОВ: Скорее, во втором, наверное.
С. БУНТМАН: Тут вопрос. Спрашивают, Коля, сколько тебе лет.
Н. КОТОВ: Тридцать.
С. БУНТМАН: Скажи день рождения, а то здесь
Н. КОТОВ: 21 мая. И по гороскопу лучше не спрашиваете, потому что я знаю И я "Сотрудники" очень часто ночью слушаю, у меня как раз всегда повторы в эфире ночью идут. И я слушаю, и всегда спрашивают про гороскоп. Меня об этом не надо, я завис между двух знаков, я никто.
С. БУНТМАН: Кстати, о сотруднике Гусинском. Вот, обещано, значит, будет, когда-нибудь, не сейчас. Обещал Алексей Венедиктов, что будет в "Сотрудниках" и Владимир Гусинский. Будет, будет, ждите, ждите. Вопрос к Надюше о театре. Ты же театром и занимаешься, и учишься.
ШН. ОРЛОВА: А в чем вопрос?
С. БУНТМАН: Где учишься и когда закончишь?
Н. ОРЛОВА: Заканчиваю я в этом году. Я надеюсь на это, по крайней мере, потому что, собственно, осталось сдать госэкзамен. Коля так посмотрел на меня
Н. КОТОВ: Хорошо.
Н. ОРЛОВА: И, собственно, сделать и защитить диплом. Обучение как таковое, собственно, уже завершено.
С. БУНТМАН: Ты сразу на такой голос перешла. Тогда я тебя спрошу: любите ли вы театр?
Н. КОТОВ: Целых четыре минуты.
Н. ОРЛОВА: Хотя очень жалко, конечно.
С. БУНТМАН: Что жалко?
Н. ОРЛОВА: Была бы моя воля, я сейчас все с начала бы начала.
С. БУНТМАН: Что бы сделала?
Н. ОРЛОВА: Многие бы вещи как-то по-другому сделала бы.
С. БУНТМАН: В жизни? В личной?
Н. КОТОВ: Не надо, не надо.
Н. ОРЛОВА: А мне в жизни никто не позволит.
С. БУНТМАН: Скажи. А что бы ты еще хотела делать на "Эхе"? И вообще, не обидно ли стоять тут вот, здесь звук, там звук, это вытаскивать оттуда?
Н. КОТОВ: Обидно кому?
С. БУНТМАН: Обидно в тени быть, скажем так. Мы скачем перед микрофонами, говорим что-то.
Н. ОРЛОВА: Не знаю даже. Обидно не правильное слово.
С. БУНТМАН: Скажи, какое слово правильное?
Н. ОРЛОВА: Сидишь, слушаешь. Иногда кажется, как взяла бы микрофон, как сказала бы сейчас. Бывает такое ощущение, когда сидит партнер напротив тебя (я считаю, что мы партнеры, в общем-то, и ведущий партнер, и информационник, любой человек, который здесь сидит), за столько лет столько накопилось всего, и информации, все же впитываешь в себя, как губка, волей-неволей учишься. Иногда думаешь: что же ты делаешь? Иногда хочется схватить микрофон и сделать все самой.
С. БУНТМАН: А ты, Коль? Что бы ты еще хотел поделать на "Эхе". Вы фактически ведете с Борисом Васильевичем, ты составляешь музыкальные нон-стопы, программы ночные.
Н. КОТОВ: Если честно, хочется ту ночь, которая идет повторами, ее тоже сделать живой.
С. БУНТМАН: Сделай. Тут был вопрос, когда повторяются "Сотрудники", потому что никто не может внятно на это ответить.
Н. КОТОВ: Сейчас с понедельника на вторник с двух до трех.
С. БУНТМАН: Значит, сделайте с понедельника на вторник тоже полную ночь. Скажи мне, чем полная ночь лучше? Смотри, повторы. Ведь не такие плохие передачи повторяют. А чем полная ночь хороша?
Н. КОТОВ: Когда меня спрашивают: что вы делаете на работе? я отвечаю: да, прихожу, потусуюсь, музыку послушаю. В принципе, когда приходишь, хочется иногда послушать (конечно, музыка у нас хорошая звучит) что-то для себя, для души поставить. Иногда бывает, так хорошо получается, это нравится даже радиослушателям. Я признаюсь, как на духу, я иногда ставлю музыку для себя.
С. БУНТМАН: И правильно вообще-то.
Н. КОТОВ: Она мне нравится. И я слушаю и чувствую, что очень нравится тем, кто ночью еще не заснул. И чувствуешь, что хорошо бы это продолжить, потому что, если есть какие-то повторы, то только что, этой ночью, о джазе поговорили, а следующей ночью опять будет о джазе. Не говорю, что насаждается джазом, но днем есть, вернее, сейчас вечером, джазовые программы, надо что-то такое другое.
С. БУНТМАН: И думаешь, что бы такое?
Н. КОТОВ: Да.
С. БУНТМАН: Мы это запомним, хорошо. Что ты делаешь, кроме того, что отсыпаешься? Твои любимые занятия?
Н. КОТОВ: Если честно, я очень люблю моделировать. У меня много моделей склеивающихся самолетов. Все реактивные военные (прошу заметить) самолеты, которые вошли в нашу историю техники, практически все у меня есть.
С. БУНТМАН: А масштаб какой?
Н. КОТОВ: Один к семидесяти двум. Больше у меня не вмещается.
С. БУНТМАН: Но это довольно тонкая работа, кстати.
Н. КОТОВ: Иногда удивляюсь. Кстати, в армии меня поразил один факт. У людей, наверное (в армии не то, что делать нечего), но иногда хочется не только таскать в карауле автомат, а хочется чего-то поделать, руки так и тянутся что-то сделать. И я один раз за собой заметил такую вещь, после чего стал стенгазету делать. Мне положили картинку, карикатуру, что ли, и я сидел, карандашом ее рисовал и один в один ее нарисовал, глядя на это. Я сам удивился, сейчас не могу повторить.
С. БУНТМАН: Сказал бы Борису Ефимову, он только что был здесь. Он бы передал тебе свое перо карикатурное. Был же у нас великий Борис Ефимов, сто лет недавно отпраздновал. И написал бы: "Победителю-ученику от побежденного учителя". Коль, хочется делать руками. Поэтому чем тоньше, тем интереснее?
Н. КОТОВ: Не всегда, иногда, честно говоря, нервы сдают. Не получается, краска прилипает, потом и самолет весь прилип, ты начинаешь стряхивать все это. Думаешь, все, сейчас подожгу, и всем придется несладко.
С. БУНТМАН: Это очень хорошо, это замечательное занятие. Мы, правда, с сыновьями по автомобилям больше специализируемся и в более крупном масштабе. Да и автомобили не такая большая штука, как самолет. Для него масштаб один к двадцати четырем это примерно то же, что Надюш, а ты что делаешь? Не скажу днем, а в выходные?
Н. ОРЛОВА: Танцую. Я же занимаюсь еще движением, помимо всего, художественным. Сказать, что танцами занимаюсь, это не так. Это, действительно, художественное движение. Эта школа еще идет от Айседоры Дункан, когда она жила в России и основала здесь школу, и была у нее ученица, у которой занималась уже Алексеева, которая на этой основе создала что-то свое. Сказать очень сложно.
С. БУНТМАН: Но показать можно. Была бы возможность. Здорово. Понятно, ты уже говорила, но все-таки удается хоть частично реализовать себя, что накопилось в твоей жизни и на "Эхе", и среди других?
Н. ОРЛОВА: Да, безусловно.
С. БУНТМАН: А тебе, Коль?
Н. КОТОВ: Я думаю, что тоже да. Во всяком случае, это иногда подтверждает те же эфиры с Борисом Алексеевым. Помню, в свое время я его заменял, и это у меня выплескивалось, то, что впитал, выжимал из себя.
С. БУНТМАН: Скажите два слова слушателям.
Н. КОТОВ: Слушателям я пожелал бы быть здоровыми и богатыми, тогда бы, может быть, плохих сообщений не будет приходить на пейджер.
Н. ОРЛОВА: А я бы хотела пожелать, в первую очередь, как можно больше приобретений, как можно меньше потерь.
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" были звукорежиссеры Н. Орлова и Н. Котов