Суть событий - 2009-12-11

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 11 минут в Москве. Это программа «Суть событий». Я - Сергей Пархоменко.

Как обычно, в пятницу мы с вами обсуждаем события недели. И, как обычно, в это время в нашем распоряжении возможность отправлять смс сюда, в студию - +7 985 970 4545. Телефон - 363 36 59 - заработает через некоторое время. Есть еще сайт - www.echo.msk.ru. На этом сайте работает видеотрансляция, она уже включена. Я заблаговременно об этом позаботился. Вот, желающие могут зайти и на сайте попасть в специальную такую видеокомнату, в которой им будет все видно, а также могут оттуда же, с сайта, направлять послания сюда, к нам в студию, на экран передо мною. И вот я смотрю, что многие уже это делают. Некоторые радуются тому, что увидят мою «бородищу», какой-то Женек из Омска мне об этом сообщает. Да нет никакой особенно бородищи. Я весь такой, в общем, довольно аккуратненький в последнее время. Ну и другие сообщения более или менее какого-то игрового характера я получаю в последние несколько минут. Ну что же, давайте с вами все-таки отзовемся на несомненно главное событие этой недели - на такую угрожающую реакцию, которую выдали два верховных руководителя наших на тему того, что произошло в Перми, вот в этой ужасной ситуации, в этой ужасной катастрофе с пожаром, совершенно на голом месте, ничто не предвещало. И так далее. Ну, я должен вам сказать, что мы наблюдаем типичную кампанию. Вообще, это очень характерно для советского политического сознания, вся эта кампанеобразная деятельность, когда реальное событие становится поводом не для того, чтобы каким-то образом улучшить систему и докопаться до реальных корней этой неприятной ситуации, а для того, чтобы, воспользовавшись случаем, удачно подвернувшимся, решить какие-то совсем посторонние проблемы. Ну, классический случай относительно недавнего времени, многие его еще хорошо помнят - это история с летчиком Рустом. Помните? Это было немножко комично. В отличие от нынешнего случая, очень трагического. Тогда это была скорее комедия. Некий хулигански настроенный молодой человек на маленьком самолетике прилетел в Советский Союз, прямо в Москву, прямо на Красную площадь, минуя все кордоны, сел на мосту недалеко от Собора Василия Блаженного. Ну и была организована кампания, в ходе которой тогдашнее руководство Советского Союза благополучно избавилось от своих оппонентов в армии и в правоохранительных органах. Ну, поделом избавилась. Надо сказать, что люди, которых тогда вытолкали в шею из армейского руководства, это были люди совершенно не годные к этому моменту к управлению. И можно было только радоваться тому, что таким образом повернулось дело и этот самый Руст помог справиться наконец с их давно опостылевшей оппозицией. Ну вот нечто происходит сегодня подобное. Вопрос не в том, что кто-то кого-то хочет куда-то выпереть, а в том, что кто-то хочет на этом фоне покрасоваться. То, что мы видим сегодня в действиях двух лиц. Вот недавно один мой знакомый написал совсем по другому поводу письмо и в нем упомянул двух человек, чьи имена пишут в картушах, так это было названо. Ну, вы помните, что в египетских иероглифах имена фараонов писали в таких специальных овальных рамочках, чтобы отделить их от всего остального текста. Вот у нас тоже есть два человека, чьи имена пишут в картушах. Эти двое, конечно, вволю покрасовались на этом фоне. Один играл бровями, другой играл желваками, один говорил: «Примерно накажем», другой говорил: «Примерно догоним». На самом деле, совершенно очевидно, что ни того ни другого абсолютно не интересует суть дела, это было как-то видно, иначе они реагировали бы абсолютно по-другому на эту ситуацию. Во всяком случае, это бы не было так публично, так картинно, это не было бы так театрально. Особенно, надо сказать, Дмитрий Анатольевич отличился, посадивший перед собою господина Чайку, и они вдвоем в худших театральных традициях сыграли совершенно водевильную сцену, произносили заученный текст, заранее оговоренный, один заученно сердился, другой заученно подчинялся и сообщал заранее выученную информацию. Выглядело бы это очень комично, если бы это не было по такому трагическому поводу. Что теперь из всего этого будет? Давайте задумаемся. Ну, прежде всего, кампания завершится резким ростом цен. Цены на подпись пожарного инспектора, собственно, уже лавинообразно выросли в России и будут продолжать расти еще. Хочу вам напомнить, что на протяжении уже многих лет существует такая же точно, как система ГАИ, которая живет, собственно, поборами на дорогах и создана для того, чтобы собирать эти поборы, точно так же существует система, которая создана для того, чтобы собирать дань с предпринимателей, с разного рода руководителей организаций, кстати говоря, и государственных в том числе, они тоже несут эту повинность наравне с предпринимателями. Надо заметить, что обычно это совсем другие люди - не те, которые, собственно, борются с пожаром. Знаете, есть внутри этих служб, которые предназначены для того, чтобы защищать людей от огня, четкое разделение обязанностей. Есть те, кто выезжает, собственно, на дело, на пожар, те, кто в касках, в специальных брезентовых комбинезонах, те, кто рискует своей жизнью, и отдельно люди, обычно довольно рыхлые, довольно пузатые, с одышкой, сильно пьющие чаще всего, которые, собственно, занимаются пожарными инспекциями и которые посещают разного рода заведения и собирают с них деньги. Я, мне кажется, даже несколько раз рассказывал в своих программах об этом - что давно уже социологи и экономисты остановились на том, что, по всей видимости, в нашей коммерческой сфере российской сложилась забавная ситуация (опять же, была бы она забавной, если бы она не была такой трагической) такого вот коррупционного рынка и коррупционной конкуренции - конкуренции за налогоплательщика, когда предприниматель определяет, ну, некоторые предприниматели делают это осознанно, прямо пишут это на бумаге и высчитывают достаточно строгим образом эту цифру, а другие предприниматели интуитивно для себя ее определяют - так вот, предприниматель определяет некую сумму, которую он готов потратить на «этих всех». Вот словом «эти все» описывается вся система тех, кто собирает с предпринимателя бабло. Милицейские, какие-то участковые, пожарные, санитарные, таможенники, налоговики, еще какие-то - ну сколько вас тут вокруг меня будет ходить. Местные всякие городские власти, муниципальные, люди, которые регулярно у него спрашивают, правильно ли оформлена аренда помещения, еще другие, которые проверяют дымоход, и еще другие, которые требуют принудительно установить сигнализацию, и еще другие, которые требуют повесить на окна праздничные плакаты в честь юбилея города и так далее. В общем, «эти все», кто хотят получить свою долю с денег предпринимателя. И предприниматель решает, что он на «этих всех» готов выделить вот столько. Вот есть некоторая сумма из бюджета компании, которая пойдет на умиротворение всех этих государственных служащих, на их, так сказать, укормление. А дальше он начинает делить. В зависимости от того, кто сильнее давит, кто сильнее угрожает, он делит этот пирог. Одному больше, другому меньше. Одному регулярно, а другому время от времени. Одному автоматически, а другому только после очень серьезного разговора. И так далее. Вот происходит такая конкуренция за этого плательщика, в которой участвуют представители разных государственных органов. Вот сейчас вперед вырываются пожарные. Сейчас они будут приходить и говорить: «Ты видишь, что происходит. Ты видишь, как нас мучают. Ты видишь, что устроили. Плати в два раза». Или в три раза. Или - «Плати еще. Ты, конечно, платил уже на прошлой неделе, но заплати еще раз». Есть еще замечательный фон для всей этой ситуации. Он заключается в том, что для того, чтобы эта система работала эффективно, необходимо создать изначально невыносимую для предпринимателя норму - так, чтобы все были нарушителями, чтобы никто не мог сказать: «Послушай, я все сделал по закону. Платить не буду. Вот какое предписание есть, я его исполнил». Создается предписание, которое исполнить нельзя. Ну, например. «Вот на этот ресторан, - говорят предпринимателю, - вы должны иметь сто огнетушителей». И показывают, каким образом это вычисляется. Ну, понятно, что ни один нормальный владелец ресторана не будет иметь сто огнетушителей. Это невозможно. Понятно, что ни один нормальный владелец ресторана не будет существовать вообще без огнетушителей. Устанавливается какой-то баланс. Они немножечко поторгуются и решат, что, пожалуй, штук 8 будет достаточно. Это и по делу как-то полезно, и в то же время какие-то огнетушители есть, их можно показать следующей комиссии. Давай-ка мы поставим 8 огнетушителей, заплатим тебе тысченку, другую, сотенку, еще сотенку, ты успокоишься, подпишешь нам здесь, и все будет в порядке. Или, скажем, по санитарным нормам требуется, чтобы в этом помещении было 48 окон. Ну понятно, что никто не будет прорезать эти окна. Понятно, что в этом помещении окон будет только два. Ну вот они и договорились. И так все время. Каждому создается невыносимая норма, ситуация, которую он заведомо выполнить не может, ситуация, которая заведомо ставит предпринимателя вне закона. Кстати, так работают налоговые органы. Хорошо же ведь известно, что если заплатить все налоги и использовать все предписания, то наступят две вещи. Во-первых, весь персонал компании будет заниматься только этой отчетностью и больше ничем, как-то не останется никого, кто занимается собственно производством или коммерцией, собственно маркетингом и так далее, все только строчат отчеты. А кроме того, общая сумма этих налогов будет составлять больше, чем выручка компании. Это давно уже подсчитано, известно даже, насколько она будет больше. И так далее. Вот в этих невыносимых условиях налоговая служба может всегда считать нарушителем любого предпринимателя и предъявить ему претензии в зависимости от того, как он себя ведет - правильно или неправильно, хорошо ли он расплачивается, легко ли он дает взятки и так далее. Сейчас вся эта система, весь этот маятник качнулся в сторону пожарной охраны. И сейчас они на коне, сейчас у них наступила большая страда. Они спокойно по всей стране будут собирать деньги. Это очень естественно. Послушайте, все то, что я описал, это вещь очень натуральная. Это вещь, которая происходит из неких глубинных, внутренних, так сказать, карманов человеческой психологии. Но только вообще-то обычно для этого есть власть, которая это все сдерживает, которая пытается это все как-то урегулировать и каким-то образом укротить.

Честно говоря, я не вижу в той реакции, которая прозвучала после этой катастрофы, никаких признаков борьбы с этой системой и с этой ситуацией. Если вы видите, скажите мне. Я, честно говоря, ничего не заметил. Я вижу, как играют плечами, бровями, щеками и другими частями тела и лица два главных начальника перед камерами, я вижу склоненные головы чиновников. В целом, очень правильно, что чиновники, в том числе довольно высокого ранга, на региональном уровне, несут ответственность за произошедшее на их территории несчастье. Но дальше возникает следующее: а откуда возьмется новое поколение чиновников? Дальше возникает вопрос: те, которые придут им на смену, где гарантия, что они окажутся лучше, умнее, внимательнее и так далее? Они будут движимы только страхом, только воспоминанием о том, как расправились с их предшественниками, и больше ничем? Ну так страх быстро забудется. А кроме того, страх очень легко лечить с помощью дополнительных денег, которые они соберут со своих подопечных. Собственно, вторая половина этой схемы заключается в том, что после того, как чиновник понес ответственность за несчастье, которое произошло на его территории, люди должны выбрать другого чиновника. Ну, условно говоря, должны выбрать некоего администратора, создать некий механизм, в результате которого к власти придут заведомо лучшие люди. Механизма этого нет. Он благополучно разрушен.

«Чушь! - говорит мне некоторый Андрей, не вижу, откуда, потому что он не пишет своего города. - Весной дали установку сократить проверки. Вот результат. Стало дешевле не выполнять требования. Оказалось дороже». Не понимаю, на самом деле, этой логики. Ну и что, что дали установку сократить проверки? Она и сейчас сохраняется, эта установка сократить проверки. Но когда человек придет на соседнее предприятие, он скажет: «Видел, что за углом было? Плати больше». Вопрос же не в том, что кто-то кого-то заставит выполнять нормы. Они заведомо, я напоминаю, созданы таким образом, что выполнить их невозможно. Поэтому никакой законности все равно этими проверками не получишь. Можно только больше собрать денег. Больше ничего.

«Сергей, давно хотел написать вам, - пишет наш слушатель. - Скажите, не корень ли всех проблем России - пассивность и безынициативность граждан в отстаивании своих прав?» Хороший вопрос. Особенно мне. А вы сами как думаете? Ну ответьте вы на этот вопрос. Вот тема, по которой я хотел высказаться. Давайте я вам задам теперь вопрос с помощью нашего телефона 363 36 59, телефон прямого эфира «Эха Москвы». Хочу задать вам вопрос о том, верите ли вы, что в результате кампании, которая сейчас была развернута, ситуация не только с пожарной охраной (при чем здесь пожарная охрана?), ситуация во взаимоотношениях между государственными контролирующими органами и предпринимателями улучшится, в ней появится хоть какой-то порядок? Как вам кажется, каковы шансы, что эта ситуация, эта трагическая история пойдет на пользу? 363 3659 - это телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот один из наших слушателей здесь, в прямом эфире. Да, я слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, добрый вечер. Меня зовут Тимур. Я, честно говоря, не верю в то, что это как-то повлияет на улучшение ситуации. Именно по той причине, что, действительно, нормы написаны таким образом, чтобы их невозможно было соблюдать. Но тут…

С.ПАРХОМЕНКО: Тимур, простите, а что вы вообще делаете в жизни? Вы предприниматель или служащий?

СЛУШАТЕЛЬ: Я предприниматель, да.

С.ПАРХОМЕНКО: О! вот расскажите о вашем собственном опыте. Вам удавалось когда-нибудь выполнить какую-нибудь законную норму?

СЛУШАТЕЛЬ: Не удавалось. Но по части пожарной безопасности мы проводим такие учения. Мы с партнером просто такую позицию занимаем - мы просто платим деньги нашему знакомому, он приходит и устраивает для нас самих эту проверку пожарную. Но все равно, если приходит кто-то проверяющий, он найдет недостатки. Именно потому, что эти нормы - там очень много всякой казуистики.

С.ПАРХОМЕНКО: Как вы думаете, вы будете теперь дороже платить или дешевле? Или так же?

СЛУШАТЕЛЬ: Тут вопрос иной раз стоит не в том, что дороже или дешевле. Тут стоит вопрос о закрытии бизнеса. У нас как-то была ситуация, когда наш арендодатель, видимо, что-то не поделил с властями, и пожарники просто прикрыли. Было вынесено постановление об опечатывании помещения на 90 дней, и там была реальная трагедия у людей: приехали приставы с группой силовой поддержки, просто опечатали все помещения, и все.

С.ПАРХОМЕНКО: Понятно, Тимур. Спасибо вам. Но, на самом деле, ваш опыт, по-моему, очень типичный. Мне кажется, что…

СЛУШАТЕЛЬ: У меня тут есть одна ремарочка еще небольшая.

С.ПАРХОМЕНКО: Простите, Тимур, извините, мы довольно долго с вами разговариваем. Если можно, давайте я включу следующего нашего радиослушателя. У нас тут, собственно, ломятся все линии. 363 3659 - это телефон прямого эфира «Эха Москвы». Маленький звоночек, у нас есть буквально одна минута. Да, я слушаю вас. Извините, пожалуйста, не на ту кнопку я нажал. 363 3659 - это телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну вот вы, например, в прямом эфире. Алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Сергей, Москва, предприниматель.

С.ПАРХОМЕНКО: Так. Везет мне на предпринимателей сегодня. Да.

СЛУШАТЕЛЬ: К сожалению, нам приходится за себя бороться. Я был в подобной ситуации. Я собственник недвижимости. И мы попали в черный список, и нас пытались пожарники закрыть через суд. Я суд выиграл. По простой причине: всего-навсего обратился к нашему Гражданскому кодексу и, прочитав его, нашел столько несуразностей, необъяснимых вещей в протоколах и в других бумагах, которые от меня требовали, что, в общем-то, за неимением другого, суд просто сказал, что за… Ну, в общем, нас не закрыли. Мы выиграли суд.

С.ПАРХОМЕНКО: Понятно. Сергей, спасибо вам большое. Извините, пожалуйста, я вынужден прервать ваш рассказ. Просто потому что у нас наступило время новостей. И вы вернемся к нашей программе через 4 минуты и продолжим разговор о событиях недели, очень печальных, к сожалению. Новости на «Эхе Москвы».

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут, это программа «Суть событий». Я - Сергей Пархоменко. Вторая половина этой программы. Среди тех смс-сообщений, которые я, надо сказать, получил в большом изобилии за последние полчаса и вот сейчас во время новостей, очень много просьб и даже требований, обращенных ко мне, напомнить, что, собственно, исполняется 15 лет со дня начала 1-й Чеченской войны. «Напомните людям про Чечню, - пишут мне из Омска, - чтобы не было больше такого безобразия!» Да, напоминаю. Но, вы знаете, одного напоминания, мне кажется, мало. Хорошо бы, чтобы люди интересовались тем, что происходит там сегодня. Потому что есть общее ощущение, что это все далеко, это чем-то там кончилось, кто-то там как-то там взял это все в руки, вроде как завалили это все деньгами, заплатили кому-то за то, чтобы он держал это все, как в консервной банке. Ну, иногда вылезает наружу. Иногда вспоминаем. Вдруг какой-нибудь поезд под откос - а, это чеченский след! А чего, собственно, чеченский след, если там все в порядке? Откуда он там, собственно, взялся? К сожалению, в свое время нашлись люди, которые решили, что это самый удобный способ предвыборной пропаганды - воевать снова и снова. И война, которая была к тому моменту более или менее закончена, закончена очень неудачно, конечно, закончена крайне унизительно, затушена, загашена, она началась с начала в качестве такого вот предвыборного эффекта. Конечно, Чеченская война осталась самой тяжелой страницей политической биографии Бориса Ельцина и осталась мотивом, по которому он подвергался самому решительному осуждению и самой ожесточенной критике со стороны российской прессы тогдашней. Я был один из тех и многие мои коллеги были среди тех, кто объясняли тогда слушателям, читателям, зрителям - тогда еще можно было что-то объяснять зрителям, потому что телевидение существовало, так вот, мы говорили о том, что эта война не пройдет даром, что она изуродует страну, что она приведет, несомненно, к разрушению политической системы России и поставит крест на надеждах на политических прогресс в России. Так, собственно, это и произошло. В конечном итоге, именно на Чеченской войне, при помощи Чеченской войны вся российская демократия и надорвалась и сменилась вполне авторитарным режимом, при котором мы живем сегодня. Но разница принципиальная, конечно, заключалась в том, что мы имели возможность говорить об этом. И всякие человек, у которого были содержательные мысли и аргументы по поводу того, что делала тогда российская власть, мог это высказать, мог предоставить это на суд публики и рассчитывать на живую реакцию этой публики, на то, что все это преобразится потом в какие-то решения, что это воплотится, например, в голосование, в состав парламента, в решения этого парламента и так далее. Этот механизм полностью утрачен и разрушен. Сегодня можно как-то осторожно, как это делает большинство моих коллег сегодня, припоминать, что кто-то, кажется, был не прав 15 лет тому назад, но сегодня-то совершенно все в полном порядке. Журналистика в России, к сожалению, находится в очень тяжелом состоянии. Она сервильна, она находится в услужении у власти, и надо сказать, что она регулирует в значительной мере сама себя таким образом. И основное давление на журналистов, на тех, кто пытается выломиться из этой системы, происходит, собственно, изнутри самого журналистского цеха. Основными цензорами являются сегодня сами же руководители изданий. В особенности, конечно же, руководители телеканалов, на которых, в общем, никто особенно не давит, за исключением того, что на них существует возможность зарабатывать для них и небольшого слоя людей, которые управляют рекламными потоками в прессе и на телевидении. Им дают возможность зарабатывать вволю. Они за это готовы поддерживать порядок. Собственно, в этом заключается контракт, на котором существует сегодня российская пресса. Вот то взаимопонимание, достигнутое информационным истеблишментом с одной стороны и политической, с позволения сказать, элитой с другой. Вот об этом они договорились. «Мы вам даем зарабатывать, - говорит власть, - а вы ведете себя хорошо, и при случае, когда в вас нужда будет, перед выборами или во время выборов, вы будете работать так, как мы вам скажем». Вот эта ситуация сегодняшней российской журналистики, надломившейся в значительной мере на Чечне. И не так много людей, которые из этой ситуации выбиваются.

Знаете, я еще раз об этом думаю потому, что на этой неделе у нас в России умер великий журналист Петр Вайль. Я совершенно здесь не оговорился. Я говорю «у нас в России», хотя все знают, что географически это произошло за пределами России - он умер в столице Чешской Республики, в Праге, далеко от Москвы. Но, конечно, это у нас в России. Даже, я бы сказал, у нас, у России умер Петр Вайль, один из самых мощных в мире журналистов, пишущих по-русски. Вот таких было чрезвычайно немного на протяжении последних десятилетий. Вайль писал совершенно блистательно, смело и по существу. Писал об очень многих вещах. Писал и об искусстве, и о кулинарии, и о путешествиях, и о политике. И хотя он давно уехал в Соединенные Штаты и не был ни советским, ни российским гражданином уже много-много лет, работал формально в зарубежной прессе, в частности на радио «Свобода», он очень много времени проводил в России и объездил ее всю, гораздо больше, чем огромное большинство тех журналистов, которые работают в России. Вайль знал Советский Союз и Россию очень хорошо и написал блистательную книжку под названием «Карта Родины», для которой объехал бывший Советский Союз по периметру, как бы по границам империи. И очень хорошо понимал, что происходит на родине. И абсолютно неважно, где он был прописан, что называется. Он был, несомненно, российским журналистом. Здесь он публиковал свои книги. Писал он на русском языке. И, несомненно, был частью нашей культуры, нашей профессии, нашей общественной жизни. Мне посчастливилось быть его издателем на протяжении нескольких последних лет. И последняя его новая книга, которая вышла в 2006 году, эта книга называлась «Стихи про меня». И она была формально посвящена поэзии. А на самом деле, истории человека, прожившего свою жизнь на фоне советской истории, на фоне советских стихов. Я хотел бы, чтобы мы сейчас послушали одно из эссе из этой книжки. Оно длится довольно долго, больше 10 минут. Но, по-моему, голос Вайля должен еще раз прозвучать в эфире «Эха Москвы».

П.ВАЙЛЬ: «На самом деле». Николай Олейников (1898-1937 или 1942). «Неблагодарный пайщик».

Когда ему выдали сахар и мыло,

Он стал домогаться селедок с крупой.

...Типичная пошлость царила

В его голове небольшой.

1932

Если может поэзия оказывать воспитательное воздействие, то это четверостишия Олейникова. Тридцать с лишним лет ношу его строчки, как оберег, вспоминая всякий раз, когда ощущаю позыв встать в общую очередь. Олейников не позволяет. Тогда я только-только сменил работу - из пожарной охраны перешел в редакцию газеты «Советская молодежь». На новом месте народ был попроще, поплоше. В пожарке старик Силиньш все суточное дежурство напролет плел корзины, не говоря ни слова. Первое время я думал, что он немой. Потом Силиньш заговорил, чище всех по-русски. 25 лет в Сибири за то, что служил полицаем в Кулдыге. Он заговорил и разговорился, оказавшись отличным, натренированным на нарах рассказчиком и вовсе не стариком - чуть за 50. Там был Володя Третюк, когда-то серебряный призер СССР по боксу в легком весе, а теперь - шарик свекольного цвета на нетвердых ногах. Володя успел объездить пол-Европы, а я в первые два-три часа смены успевал его расспросить. В нашем карауле состоял бывший капитан милиции Уапса, застреливший соседа по квартире в ходе дискуссии об очередности уборки мест общего пользования. Уапсу не посадили и даже оставили в системе МВД, только в пожарной охране. Он притих и утешался красочными воспоминаниями о двадцатилетней милицейской карьере. В газете все были друг на друга похожи и говорили одинаково. Эхо 60-х - Ильф и Петров, братья Стругацкие, журнал «Юность». В пожарке, совершая обходы по территории электромашиностроительного завода, я знал, что непременно услышу что-то интересное. В воротах инструментального цеха стоял знакомый монтер и, обращаясь к кому-то внутри, говорил беззлобно и размеренно: «Ты что принес, я тебя спрашиваю? Тебя этой надо за яйца обмотать и подвесить. Я говорил - восьмерку. А ты что принес? Какое ей применение есть? Я тебе скажу, какое: тебя обмотать и подвесить. Другого применения нету». Постепенно я втянулся в газетную жизнь, обильно цитировал «12 стульев», притворялся, что люблю Тарковского, остроумно отвечал на вопрос «Который час?» Как-то зашел в отдел культуры, где велась очередная запись на малодоступную провизию вроде растворимого кофе. С дивана поднимался, собираясь уходить, какой-то невзрачный обтерханный автор. Выяснив, что запись на продукт уже закончилась, я досадливо и громко выказал неудовольствие. Невзрачный повернулся у двери и продекламировал четверостишие. «Что это?» - спросил я. Он ответил: «Николай Олейников». Второй вопрос - «Кто это?» - стукнулся о закрытую дверь.

Яков Друскин пишет в дневниках, что Олейников был «единственный человек, который мог не бояться пошлости». Женщинам он говорил: «фарфоровая куколка», «божья коровка», провозглашал тосты: «За человечество, за человечество, за человечество!» Но все это с какой-то гениальной интонацией. Передать ее невозможно. И было очень смешно и немного страшно. Эта интонация называется «здравый смысл». Категория, а редкими исключениями, не вполне присущая, а чаще всего противопоказанная поэзии. Именно в ее постоянном присутствии - секрет сокрушительного обаяния лучших олейниковских стихов. То, что сперва кажется абсурдным или чепухой, есть торжество разума. Умение обнаружить остроту новизны среди потока повседневности в послании, бичующем ношение одежды:

Проходит в штанах обыватель,

Летит соловей — без штанов.

Коровы костюмов не носят.

Верблюды без юбок живут.

Ужель мы глупее в любовном вопросе,

Чем тот же несчастный верблюд?

Способность восторженно изумиться тому, чего никто не замечает в хвале изобретателям:

Хвала тому, кто предложил

Печати ставить в удостоверениях,

Кто к чайнику приделал крышечку и нос,

Кто макароны выдумал и манную крупу,

Кто греков разделил на древних и на просто греков.

Возможность углядеть родственную страдающую душу в рыбе на сковороде:

Жареная рыбка,

Дорогой карась

Где ж ваша улыбка,

Что была вчерась?

Только аналитический взгляд способен рассмотреть связи предметов и явлений, кажущиеся искусственными и надуманными банальному мышлению. Надежда Мандельштам сравнивает Олейникова с капитаном Лебядкиным в очень примечательном контексте: «Я могу по пальцам перечислить людей, которые сохраняли трезвую голову. Один из них - Олейников, человек сложной судьбы, раньше других сообразивший, в каком мы очутились мире, не случайно в собственной своей работе продолживший капитана Лебядкина». Понятной простотой интересов и самобытностью словоизъявления Лебядкин броско противопоставлен и безжалостному рационализму Петра Верховенского, и бездушной метафизике Николая Ставрогина, и стадному убожеству «мелких бесов», явившихся в русской литературе полувеком раньше, чем они утвердились на верхах российской жизни. На их реальный приход и отозвался Олейников. На поэтической поверхности речь идет прежде всего о сюрреалистической технике - неожиданная встреча зонтика со швейной машинкой на операционном столе (слова Андре Бретона). Господство случайности в словесности уравновешивает хаос в жизни. Сопоставление несопоставимого, после чего эстетически уже ничего не страшно. Правда, только эстетически. Олейников уверенно и бесцеремонно мешает жанры и стили. На классическую традицию уже не опереться. Новое сознание и новое бытие требует эклектики. Отсюда у него торжество иронии, поскольку впрямую, с чистым сердцем, уже ничего не произнесешь. Как увлекательно следит он за возникновением явления, которое для моего поколения превратилось в повседневность, в образ мысли и в манеру поведения - вовсе не только интеллигенции, то есть сначала интеллигенции, а потом уже всенародно. Ирония, призванная разрушать пошлость, институализировалась, сама став всеобъемлющей пошлостью. Галантерейным языком олейниковских героев и прежде говорила изрядная часть человечества, что убедительно зафиксировали Достоевский, Островский, Чехов. Этой речью органично владел Передонов. С тех пор уровень грамотности значительно вырос и сортир повсеместно сделался «кабинетом задумчивости». Смешение понятийных и языковых пластов стало бытом. Как заинтересовался бы Олейников тем, что хлынуло через полвека после его смерти - объявлениями: «До 14.00 проводится аккредитация на божественную литургию», газетными заметками: «Преобразование школы художественно-эстетического воспитания №66 в кадетское училище на коммерческой основе», именами: «Компания Воронеж-Авиа», так можно называть дочерей, спокойный голос по внутренней трансляции в поезде Петербург-Москва: «Граждане пассажиры, будьте осторожны! В поезде работают воры. Повторяю: граждане пассажиры…» В Москве на Никольской в ресторане «Дрова» из громкоговорителя левитановский тембр: «Все сокровища мировой кулинарии…» Проходишь дальше - в спину невнятно доноситься: «Курица, фаршированная вечностью». Или все-таки «печенью»? Может быть и этак, и так. Называется - неадекватность ценностного ряда. Иронией уже не воспринимается. Спасительное словосочетание «как бы» еще лет 20 назад - ироническая самозащита интеллигента. Мол, не принимайте все всерьез - я и сам не принимаю. Теперь превратилось в междометье, как «вот» и «значит». «Как бы» больше не защищают, поскольку все как бы. Та же участь постигла более позднее оборонительное средство - «на самом деле». Бывшее изначально намеком на некий более основательный, чем на поверхности, смысл, «на самом деле» утратило всякое значение. Как нельзя считать матом связки «бля» и «епть». Фраза «на самом деле, это моя мать» не из кульминации латиноамериканского сериала, а из нормы российского речевого обихода. Олейников возводил иронические бастионы, не предполагая, что они станут постоянным местом жительства. Сам он не только прятался в них от окружающего мира, но и делал вылазки, нанося меткие чувствительные удары. Речь не о насмешливости, принятой в любых литературных сообществах и компаниях вроде пародии на стихи Хармса и Маршака «Веселые чижи»: «Чиж-паралитик, чиж-сифилитик, чиж-маразматик, чиж-идиот». В мемуарах на все лады повторяются слова «язвительность» и даже «демонизм». Он не щадил ни врагов, ни друзей. Самуил Маршак: «Берегись Николая Олейникова, чей девиз - «Никогда не жалей никого!» Евгений Шварц: «Олейников брызгал и в своих, и в чужих, в самые их незащищенные места, серной кислотой». Леонид Пантелеев: «Искрометно остроумный, блестяще язвительный, веселый и недобрый Олейников».

Самое, пожалуй, выразительное подтверждение и его нрава, и в целом стиля общения олейниковского круга - у Шварца, который вспоминает, как Заболоцкий познакомил друзей со своей молодой женой: «впечатление произвела настолько благоприятное, что на всем пути домой ни Хармс, ни Олейников ни слова о ней не сказали». В таких случаях говориться: а мог бы и бритвой по глазам. Вероятно, истинно аналитический ум не умеет, просто не способен быть добрым. Он слишком много различает. В 35-м Хармс обратился к Олейникову с посланием:

Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник.

О чём задумался? Иль вновь порочишь мир?

Гомер тебе пошляк, и Гете глупый грешник,

Тобой осмеян Данте, лишь Бунин - твой кумир.

Подробный портрет, в котором восхищение мешается с опасливостью. По законам иронического жанра, набор опровергаемых идолов не достоверен, а впечатляющ, но вот положительный образец - явно подлинный. Бунин - символ чистоты стиля, в 30-е редкий живой пример классической традиции. В стилях Олейников знал толк, и выбор в кумиры Бунина выстраивает его разношерстные и разухабистые сочинения в логически правильную линию. Математик, он занимался теорией чисел, готовил научные публикации. Работы эти утрачены, а «кондуктор чисел» лишен даже достоверных цифр биографии. По одним данным, Олейникова расстреляли 24 ноября 1937 года, по другим - свидетельство о смерти, выданное в 56-м, - он умер в лагере от возвратного тифа 5 мая 1942 года. В оценках Олейникова сочетаются снижения до застольного хохмача и возвышение до наставника жизни. Анна Ахматова, по свидетельству Лидии Гинзбург, думает, что Олейников - шутка, что вообще так шутят. Лев Лосев пишет: «Он - пророк и обличитель, взыватель к совести». Такова была его роль в поэзии. Быть может, значение Олейникова инструментальнее и обыденнее, а значит, важнее. Он наводит порядок - в стихах и в головах. Не тот порядок, когда в шеренгу и равняйсь, а тот единственно достойный и, в конечном счете, единственно приемлемый в человеческом и литературном общежитии, когда каждый сам по себе. Самой своей легко узнаваемой яркостью Олейников учит быть против пошлости даже не столько по эстетическим мотивам, сколько по велению самолюбия и гордости. Не строиться в общий ряд, не становиться в очередь - за селедками с крупой, за сюжетами, мнениями, словами. Разумеется, и здесь здравый смысл. Существование в непохожем одиночестве сохраннее и долговечнее. Если не при жизни, то за ее пределами. В его сочинениях, помимо прочих поучительных образцов и точных попаданий, продумана дозированная смесь жизни и смерти. В том же 32-м, когда написан «Неблагодарный пайщик», простая, доходчивая эсхатология:

Страшно жить на этом свете,

В нем отсутствует уют

Ветер воет на рассвете,

Волки зайчика грызут,

Все погибнет, все исчезнет

От бациллы до слона -

И любовь твоя, и песни,

И планеты, и луна.

Ну и такое тоже в 32-м:

Вижу смерти приближенье,

Вижу мрак со всех сторон,

И предсмертное круженье

Насекомых и ворон.

В этом стихотворении Шуре Любарской 17 строф - 16 ернических с самого начала:

Верный раб твоих велений,

Я влюблен в твои колени

И в другие части ног -

От бедра и до сапог.

Одна - трагическая - о близости смерти. Снова характерное олейниковское смешение стилей, но по-другому. Трагедия вплетается, как колированное послание, в бытовое письмо, произносится с той же ухарской интонацией, с тем же беззаботным выражением лица. Вдруг становится понятно, что стилистическая смесь - не литературный прием, а мировоззрение, судьба. Лидия Жукова рассказывает, как Ираклий Андроников 3 июля 1937 года утром увидел на питерской улице Олейникова. Он крикнул: «Коля, куда так рано?» и тут только заметил, что Олейников не один, что по бокам его два типа с винтовками. Николай Макарович оглянулся, ухмыльнулся, и все. Мучительно странно выглядит это слово - «ухмыльнулся» - в передаче странного события. Ну, улыбнулся, пусть усмехнулся. Это же последний раз, больше его никто не видел. Однако и приятель Андроников в описании, и близкая знакомая Жукова в пересказе, безусловно, точны в выборе слова. Нам никогда достоверно не выяснить, как оно было на самом деле. Но все, что мы знаем об Олейникове из его стихов, на самом деле подтверждает, что по дороге на смерть он ухмыльнулся.

С.ПАРХОМЕНКО: Вот. Это был Вайль. Это был Вайль о стихах, о поэте Олейникове. А на самом деле о чем? На самом деле, о том, как мы живем, собственно. Потому что это про Вайля, на самом деле, можно было бы сказать, что он наводит порядок в стихах и в головах. Действительно, это была его профессия - наводить порядок в головах людей. Меня спрашивают, издавался ли Вайль в формате аудио-книги. А это что было? Вот это и была аудио-книга по книге «Стихи про меня» Вайля, замечательной автобиографической книжке о родине. О нас с вами. Но только сделанной вот так, на фоне стихов. Вайль был великолепен, и мы с вами его потеряли на этой неделе. У нас умер Вайль. Другого Вайля не будет. Ну что ж, остается надеяться, что когда-нибудь среди нас родится человек, который попробует продолжить то, что он делал, и тоже будет журналистом, который так пишет по-русски. Это была программа «Суть событий». Я - Сергей Пархоменко. Всего хорошего. До будущей пятницы.