Суть событий - 2014-11-28

С. Пархоменко

И все это для того, чтобы мы могли с вами быстро и качественно обсудить важнейшие события этой недели, ну, в том виде, в котором они мне видятся, и в том виде, в котором я выстраиваю иерархию этих событий, прекрасно понимая, что я в какой-то мере закрываю большую цепь, большую серию комментариев, которые здесь у нас на «Эхе» происходят каждый день, и в пятницу тоже.

Это я отвечаю потому, что меня спрашивают, почему я не останавливаюсь на этом, на том, на такой проблеме, на сякой. Ну, вы знаете, я довольно часто пропускаю какие-то общепризнанно важные события, просто потому, что я считаю, что про них все сказано, и мне нечего по этому поводу добавить. А когда мне кажется, что есть, что по этому поводу добавить, тогда я и говорю. Иногда выбираю события какие-то, не вполне очевидные, ну, потому что это вот мое видение, моя программа – вполне, что называется, могу себе позволить.

Ну что же, понятно, что, конечно, как-то всем хочется, чтобы я поговорил немножко про доллары, евро, нефть и все прочее. Ну, что я на это могу сказать? Что, в общем, все сбывается более или менее так, как оно было предсказано.

И самая яркая в этом смысле ситуация, и самый яркий, и самый смешной в некотором роде скандал, хотя и вполне драматичный по существу своему – это скандал с Белоруссией и с Лукашенко, который, оказывается, совершил что-то ужасное и что-то такое совершенно непростительное тем, что начал служить посредником между российским потребительским рынком и европейским и американским производством.

Дорогие друзья, которые сейчас как-то обижаются на Лукашенко, а вы как думали, это будет? Вот говорили же вам это, вам все говорили. Вам не только я говорил – ну, хорошо, меня не слушайте, но послушайте своих собственных экономических советников. Вам не рассказывали, что бывает рынок? Вам не рассказывали, что пуля дырочку найдет? Что если есть спрос, то будет и предложение? Вам не объясняли, что товары все равно окажутся на этом рынке, просто у них добавится лишний посредник? Вот теперь вы знаете, как зовут этого лишнего посредника. Вам не объясняли, что это приведет только к повышению цен, причем на все товары, а не на дорогие, которые вы рассчитывали избавить от российского рынка, российский рынок от них?

Вам это все было сказано, а вы продолжали что-то такое на эту тему фантазировать. Ведь поразительно, что как бы ни было высоко и велико раздражение против Лукашенко в этой ситуации, он же, в общем, ничего такого не совершил. Он нам что, продает какие-нибудь плохие товары, перепродает? Ну, условно он, Белоруссия. Мы разве отказались… мы, Россия в данном случае. Вот вечно эта история, что приходится говорить «мы» по поводу таких отвратительных вещей. Ну, хорошо, российское государство запретило импорт огромного количества разных продовольственных товаров и собирается запретить еще и потребительские товары и всякое разное прочее полезное импортное.

Разве оттого, что были какие-то претензии к их качеству? Это были плохие сыры, плохое мясо, плохие фрукты, плохая зелень, плохая картошка? Это все плохое было что ли? Нет, оно было просто чужое, оно было того происхождения, которого мы хотели наказать. Не получается – в экономике никто никого не наказывает. Только себя можно наказать, можно вот биться об стенку или об фонарный столб, пока не разобьешь совсем в кровь. Вот что, собственно, и проделывает сегодня российская экономика.

Товары, которые идут сегодня через Белоруссию: вот эта самая норвежская семга, вот эта самая канадская, например, свинина, вот эти самые европейские фрукты, вот эти самые итальянские и испанские сыры, и всякое обработанное мясо, и всякое такое прочее – это все товары высокого качества. Во всяком случае, полностью соответствующие европейским, там, санитарным нормам, всяким стандартам и так далее. Никаких претензий к ним нет. Просто они идут через лишнего посредника.

Вы хотели наказать кого-то? Вы себя наказали, больше никого. Как, собственно, вам и было сказано. А теперь получайте то, что вы получаете: одновременно падение цен на нефть и одновременно подъем цен внутри страны. И продолжайте рассказывать, что это никого не касается и никого не волнует.

По интернету стремительно распространяется волшебная формула, я очень как-то повеселился сегодня, ее обнаружив в самых разных записях. Оказывается, есть железный способ предсказать завтрашний курс доллара: для этого нужно цифру 3 600 разделить на стоимость нефти, на стоимость барреля нефти. Вот попробуйте, между прочим, возьмите сейчас калькулятор и попробуйте – и убедитесь, что это поразительным образом работает. Когда нефть было 100, 3 600 разделим на 100 – доллар был 36. Когда нефть была 120 – разделите. А теперь разделите 3 600 на 72,72 (это вот последняя стоимость барреля нефти) и посмотрите, что получается – получается без 50-ти копеек 50 рублей. Ну, вот ровно то, что надо.

В общем, это забавно, конечно, но, знаете, в экономике иногда бывают какие-то смешные совпадения. Наверняка это можно объяснить с какой-нибудь разумной точки зрения. Так же точно, как на протяжении очень долгого времени существовало такое поверье, что пол-литра водки всегда стоит два доллара. И, в зависимости от этого, можно определить как-то, переоценен или недооценен российский рубль, если просто вот пересчитать в доллары стоимость бутылки водки. Если получается, что водка дороже двух долларов, значит, российский рубль слишком дешев. Если водка дешевле двух долларов, значит, российский рубль слишком дорог. И так далее. И, соответственно, рано или поздно он вернется к этому балансу, к этим двум долларам.

Ну, смотрите, это все шутки, конечно, это все такие экономические анекдоты, но ситуация на самом деле действительно плохая, потому что вот эта вот ситуация, про которую бесконечно говорит Путин, о том, что нам совершенно наплевать на то, что падает стоимость нефти, и растет одновременно стоимость доллара, что мы как бы вот теперь за каждый доллар получаем большее количество рублей, и, соответственно, нам это все равно.

Да, прекрасно, если бы не было внутреннего роста цен, если бы не оказывалось, что именно в рублях все это и дорожает одновременно с этим. Сегодня люди, которые обнаружили у себя какие-то рублевые сбережения, пусть даже небольшие, они приходят просто в полное отчаяние, потому что купить доллары за эти адские деньги – просто невозможно себе вообразить. Продолжать смотреть, как эти рубли превращаются в ничто, лежа на счетах, тоже как-то невозможно. И что? Значит, нужно их забирать и срочно бегом скорее покупать себе новый холодильник или еще что-нибудь такое, даже если этот холодильник не очень нужен или если машина еще не очень, что называется, состарилась. Это приводит к большому количеству маленьких экономических глупостей, происходящих внутри одной семьи. Это, в общем, очень трагично, люди эти деньги довольно долго собирали. И это происходит бесконечно просто в быту.

Вот люди, например, нанимаются на работу сегодня. Огромное количество людей в любой момент времени меняют место работы. И вот человек приходит, и ему говорят: мы вам будем платить, там, я не знаю, 50 тысяч рублей. А человек задает вопрос: а это сколько? Это что такое, эти 50 тысяч рублей? Вот они сегодня – столько. А что это будет через неделю? А через две недели что это будет? А давайте мы с вами как-нибудь договоримся, что мы, там, через месяц поговорим снова про мою зарплату, или через три месяца, потому что неизвестно, что будет, ни вы не знаете, ни я не знаю. И вот они смотрят друг на друга, и один понимает, что он не может на этих условиях наниматься, а другой понимает, что он не готов на этих условиях нанимать, привязывая это все к доллару.

То же самое происходит, например, там, я не знаю, с людьми, которые пытаются сдать свою квартиру или снять свою квартиру, или какую-нибудь дачу, или еще что-нибудь вроде этого, или выполнить какую-то работу достаточно продолжительную за определенные деньги. Это уродует финансовые отношения между людьми, вот то, что сейчас происходит, и виноваты в этом сами, больше никто.

На голом месте устроили изоляцию, устроили мобилизацию, устроили войну, перекосили абсолютно государственные финансы, добились санкций, и теперь эти санкции нужно затыкать. В крупных компаниях, например, в Роснефти, затыкать за счет государственных резервов, за счет всего того, что собирали на протяжении многих лет, так сказать, вот от этого вот золотого нефтяного дождя то, что оставалось. Ну, вот, на сколько это хватит? На полгода, - говорят нам. Через полгода Роснефть все это сожрет. Дальше что, с чем мы останемся?

На голом месте устроили изоляцию, мобилизацию, войну, добились санкций, и теперь их нужно затыкать

Ну, вот такие какие-то общие соображения. Все-таки мне кажется, что за множеством всяких тонкостей, за множеством всяких деликатностей теряется какое-то общее представление о том, что, собственно, происходит.

Есть еще одна тема недели, которая, может быть, кажется вам какой-то локальной, что ли, касающейся только какой-то определенной группы людей, а, по-моему, она очень общая. Эта тема – ну, те, кто много времени проводят в интернете, в социальных сетях, они знают, что, собственно, в этой ситуации по этой части происходит. Я говорю о большом скандале, который разгорелся вокруг попыток создать какую-то специальную регламентацию для журналистов, существующих в социальных сетях.

Вы знаете, что история эта, она как-то крутится вокруг «Эха Москвы». «Эхо Москвы» оказалось, собственно, в центре этих событий. И для меня эта тема совсем не чужая. Дело в том, что для меня это как-то второй раз уже возникает, вопрос о каких-то этических, моральных, специальных, специфических обязательствах и ограничениях журналистов.

Последнее время довольно много стали вспоминать о том, что был такой документ – Московская хартия журналистов, он был написан 20 лет тому назад, разумеется, в глубокую доинтернетовскую, доблогеровскую, дотвиттерную, дофейсбучную и так далее эпоху. Тем не менее, это довольно актуальный сюжет, и мне он кажется чрезвычайно важным, потому что тогда ровно об этом и шла речь: существуют ли какие-то ограничения, которые журналисты должны наложить сами на себя, или которые они вынуждены наложить, потому что вот кто-то со стороны этого требует (инвестор ли, владелец ли компании, или государство, или кто-то еще и так далее).

Ну, вот 20 лет тому назад это произошло, и 20 лет спустя я могу сказать, что эту самую Московскую хартию журналистов, которую вы легко найдете в Сети, и найдете ее даже и на сайте «Эхо Москвы», так вот, эту Московскую хартию журналистов написал я. Ну, разумеется, в обсуждении и принятии ее принимало участие довольно большое количество людей, там, по-моему, было 27 человек, а на самом деле их было чуть-чуть больше, потому что были еще люди, которые обсуждать обсуждали, а подписывать потом по разным соображениям не стали. Но первоначальный текст написал я. И я его представлял коллегам, я его, так сказать, комментировал.

И дальше было очень много поправок, дальше было очень много изменений, но я думаю, что, в конечном итоге, процентов 85 от того первичного текста, который я написал, осталось и известно теперь под названием Московская хартия журналистов. Мне, разумеется, там помогало 2-3 человека. В частности, был такой замечательный журналист, к сожалению, его уже нет с нами – Лев Бруни, который тогда сыграл довольно большую роль в этой истории. И тогда очень активно в этом участвовал замечательный российский правозащитник и диссидент советского времени Лев Тимофеев, который, кстати, не подписал эту хартию в результате, потому что в нее были внесены некоторые поправки, с которыми он остался не согласен. И, в целом одобряя идею, он сказал, что, нет, он не хочет ставить свою подпись под этим в точности текстом. Но он сыграл довольно большую роль в его создании.

Так вот, почему я про это вспоминаю? Потому что тогда пришлось прочесть очень много разных зарубежных документов аналогичных, вот этих всех этических журналистских кодексов. Я помню, что тогда мне рекомендовали, и действительно это произвело сильное впечатление – национальный датский кодекс датского союза журналистов. Действительно он был какой-то очень хорошо выверенный, очень хорошо написанный. Но был и французский, был и немецкий, много было разных. И тогда многое, собственно, из этого вошло в этот текст.

Теперь происходит примерно то же самое. Все бросились на поиск зарубежных аналогов, смотреть, что разные всякие хартии, только теперь уже не национальные, а корпоративные в разных крупных мировых агентствах, в разных крупных медиакорпорациях, что они говорят на эту тему. И немедленно случился вот этот очень тяжелый политический перекос, который случается всякий раз, когда нам предлагают в качестве аналога зарубежную норму, потому что зарубежная норма, она вплетена в сложную и эффективную систему применения этой нормы, потому что есть много чего еще, кроме этой нормы.

Есть суд, который определяет, в каком случае эта норма уместна, в каком – нет, применима или не применима, справедлива или не справедлива. Есть некоторый общественный консенсус, есть некоторые общие моральные принципы, ограничения и правила поведения и так далее, которые эту норму так или иначе ограничивают. А как только мы эту норму вырываем из этой правовой, юридической, социальной среды, мы немедленно обнаруживаем ее голой и бессмысленной.

Вот так произошло с законом о митингах и демонстрациях, когда бесконечно цитировали французский закон, который действительно предусматривает очень тяжелое наказание за разного рода уличные беспорядки. Но этот французский закон нужен для того, чтобы отличить демонстрацию, публичное политическое событие, от мятежа. Вот зачем нужен этот закон. И, да, за мятеж он предлагает чрезвычайно тяжелые меры ответственности.

Так было, скажем, с законом о некоммерческих организациях, когда бесконечно обсуждали, что вот в Соединенных Штатах тоже есть закон, есть такое понятие «иностранный агент», вырвав это абсолютно из контекста и использовав это для того, чтобы, по существу, сделать работу некоммерческих организаций в России финансово невозможной. Вот сегодня некоммерческий сектор в России самостоятельно стоять на ногах не может, он должен идти и просить у государства, потому что никаких других возможностей у него нет и он бесконечно подвергается абсолютно бессмысленному и ожесточенному контролю. А аргументация была вот такая: ну, у них же есть. Да у них есть совсем другое, этот закон совершенно для другого был создан, совершенно по-другому работает и применяется к другому классу организаций.

Вот ровно это самое началось сейчас в истории с ограничениями на деятельность журналистов в социальных сетях. Но нужно отдавать себе отчет, что те нормы, которые существуют в крупных зарубежных корпорациях, они созданы для защиты независимости журналиста и поддержания его репутации в сложной репутационной системе, которая там есть.

Те нормы, которые пытаются навязать в России – и, к сожалению, каким-то таким спусковым крючком к этому процессу явился конфликт вокруг «Эха Москвы» (вы помните, что было две недели или, там, три недели тому назад) – эти нормы навязываются с прямо противоположными целями. С целью лишить журналистов в России еще одной возможности чувствовать себя независимо, еще в одном смысле делать свою работу бесконтрольно, не чувствуя никакой дополнительной специальной ответственности перед своим начальством, государством, министерством, чиновником, навязанным владельцем или еще кем-нибудь. Для этого, собственно, вырываются из контекста разные фразы, разные нормы.

И вот я занялся подробным изучением всего этого материала. Должен вам сказать, что я как-то тряхнул стариной, ровно как 20 лет тому назад я это делал для Московской хартии журналистов, здесь тоже я обратился к разным своим знакомым. У меня есть такие возможности, я сам несколько лет проработал внутри одного из крупнейших мировых информационных агентств – агентства France-Presse, я работал там в начале 90-х годов. И у меня было много друзей в конкурирующих агентствах.

И я сегодня и своих бывших коллег, и своих бывших конкурентов опрашивал вот на протяжении этих последних дней. И я прочел 14 разных текстов, вот голова моя опухла. Я прочел, что происходит у компании ABC Австралия (это крупнейшая телекомпания Австралии), что происходит в агентстве France-Presse, что происходит в американском агентстве Associated Press, что происходит в BBC, что происходит в союзе журналистов Канады, что происходит в телекомпании CBC Канада (это крупнейшая телевизионная и радиокомпания Канады), я прочел, что происходит в итальянской Stampa, в Los Angeles Times, в National Public Radio (это крупнейшее американское общественное радио), что происходит у испанцев, у англичан, что происходит в Washington Post и так далее и так далее и так далее.

И я должен вам сказать, прежде чем я уйду на перерыв с новостями, что я обнаружил одну важную вещь, одно, я бы сказал, потрясающее обстоятельство: нигде вообще нет никаких навязанных правил, нет никаких ограничений. Это все ложь и легенды, ничего этого не существует. Ни у кого из них я не обнаружил никаких жестких требований, которые накладываются на журналиста.

Не запретили нигде никому ничего, никаких этих прецедентов не существует - существуют рекомендации

Это всегда рекомендации, это всегда уважительный разговор компании или каких-то авторитетных людей внутри этой компании со своими сотрудниками, где им дают советы и обращают их внимание на какие-то сложные обстоятельства, на какую-то новую среду, в которую они попадают. Более или менее компетентно, более или менее разумно, более или менее ответственно. Где-то это делают лучше, где-то это делают хуже. Где-то соображают точнее, где-то представляют себе это довольно приблизительно. Но это всегда в интонации: друзья, обратите, пожалуйста, внимание на это. Пожалуйста, отдайте себе отчет в том, что… Пожалуйста, будьте осторожны здесь и там.

Вот чуть подробнее я поговорю об этом после перерыва, но, в целом, я хотел бы, чтобы вы отдали себе отчет, эта история будет продолжаться, эта история будет еще много обсуждаться, и вам еще много всякого расскажут про то, где и чего кому запретили. Так вот, не запретили нигде никому ничего, никаких этих прецедентов не существует, существуют рекомендации. Какие именно – давайте с вами поговорим во второй половине программы «Суть событий», после новостей, то есть, через 3-4 минуты, опять со мной, с Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С. Пархоменко

Вообще общий подход, который я обнаружил, изучив большой массив вот этих западных текстов, на которые очень любят ссылаться те, кто как раз настаивают на необходимости этих ограничений, заключается в том, что ограничения не нужны просто потому, что достаточно уже существующих.

Это ровно та же самая история, которая вылезла на поверхность в тот момент, когда принимали вот этот знаменитый закон о блогерах. Не существует никакой специальной ответственности человека в интернете, потому что на нем и так лежит ответственность, наложенная общим законодательством. Есть Конституция, есть Гражданский кодекс, есть Уголовный кодекс, есть Кодекс об административных правонарушениях – они все отлично регулируют и так.

И если один человек, предположим, оскорбил другого, или оболгал другого, или напугал другого, или я не знаю, что еще можно сделать словом, или обманул другого, то этого человека всегда можно привлечь к ответственности, пользуясь обычным законодательством, которое запрещает каждому из нас, любому законопослушному гражданину запрещает говорить неправду, пугать, клеветать, обманывать и так далее. У нас достаточно для этого норм.

Другое дело, что наш суд применяет эти нормы отвратительным, беззаконным, заведомо неправосудным образом, это факт. Но эта ситуация не изменится оттого, что вы раздобудете и выложите еще один дополнительный закон, который касается этого же самого, но только в какой-то одной отдельно взятой ситуации.

Ну, давайте мы издадим еще закон о том, что происходит и какую ответственность несет человек, когда он произносит какие-то слова сквозь запертую дверь в ванную. Вот он находится в ванной, а люди находятся снаружи, и вот он им через запертую дверь чего-то оттуда кричит. И у него есть ответственность особая, он не должен никого обманывать, он не должен оскорблять, он не должен преувеличивать, не должен того, не должен сего. И вот мы регулируем это отдельным законом, потому что он в ванной.

Вот примерно то же самое происходит с интернетом. Потому что он в интернете, ему нельзя. А остальным что, можно что ли? Нет других законов для этого?

Ровно это же происходит сейчас с этими ограничениями на блогеров. Достаточно, - считают все те, кто создают вот эти вот корпоративные и национальные кодексы по всему миру, - достаточно и так, во-первых, общего законодательства, которое регулирует деятельность людей вообще в жизни. Во-вторых, специального отраслевого законодательства там, где есть закон о печати, а где-то есть, скажем, закон о свободе слова, а где-то есть еще какие-то формы закона, которые специально регулируют деятельность прессы и рынок информации. Наконец, есть, скажем, какие-то. довольно во многих странах, профсоюзные соглашения, которые играют очень большую роль, они имеют такой генеральный характер о том, как взаимоотносятся наемные служащие и работодатели, и, с другой стороны, потребители. И так далее и так далее.

Вот этого всего комплекса совершенно хватает, больше не нужно никого ничем ограничивать, потому что суд должен обращать внимание, или, скажем, какие-то корпоративные арбитражные органы должны обращать внимание вот на эти общие законы, не нужно ничего дальше навязывать.

А что же делается в этих кодексах? Там, извините, пожалуйста, раздают советы. Вот прежде всего советы, как вести себя в одной и в другой ситуации. И еще, что очень важно, там настаивают на том, что журналист обязан быть активным пользователем и активным участником социальных сетей.

Вот я читаю, скажем, французский вот такой, такое руководство по участию журналиста – так оно и называется – в социальных сетях. И здесь сказано, что дирекция решительно, настоятельно как бы рекомендует, советует журналистам France-Presse открывать аккаунты, прежде всего в Твиттере и Фейсбуке, но, кроме того, и в других сетях, таких, как LinkedIn –это есть такое профессиональное, там, где люди делятся своими как бы профессиональными всякими качествами, и, в общем, первоначально это было предназначено для того, чтобы искать работу, но там очень много таких корпоративных сведений. LinkedIn, Google+ или Tumblr – вообще сети, которые достаточно мало в России распространены.

Журналистам также рекомендуется быть активными в этих сетях, для того чтобы развивать свои контакты, для того чтобы собирать, как сказано здесь, источники, для того чтобы расширять свою записную книжку. Имеется в виду, записную книжку своих контактов, из которых они эту информацию могут брать.

Совершенно очевидно, что журналист сегодня не может существовать без этого участия. И почти все без исключения, ну, с очень небольшими исключениями, скажем так, вот эти профессиональные кодексы в основной своей части посвящены тому, как помочь журналисту в этом участвовать, как рекомендовать ему больше читать, больше писать, с более широким кругом общаться и так далее.

А дальше, да, ну, начинаются какие-то сложности, и вот нужно обратить внимание журналиста на то, что здесь могут быть разные обстоятельства. Например, то же самое агентство Рейтер, чей кодекс, надо сказать, мне понравился больше всего, они, например, пишут о том, как важно аккуратно обращаться с информацией, которую вы добываете из интернета, в особенности из социальных сетей.

Например, потому, - говорят они, - что помните, что это в любую секунду может исчезнуть. Вот вы что-то такое процитировали, а они – бац и убрали этот комментарий, или этот пост в Фейсбуке, или что-нибудь еще. Поэтому, если что-нибудь берете, - советует этот кодекс, - сделайте, пожалуйста, скриншот, сфотографируйте, грубо говоря, экран, имейте доказательство, что оно когда-то там было.

Или, например, они пишут: если вы делаете какой-то текст, какую-то информацию, которая главным образом построена на сведениях, которые вы добываете из социальных сетей, признайтесь в этом читателю, причем как можно раньше, по возможности в начале этого текста. Почему? Да потому что есть такие читатели, которые такой информации не доверяют. Может быть, они не захотят читать дальше. Скажите им честно сразу: все, что я здесь пишу, или большая часть того, что я здесь пишу, я добыл это из социальных сетей.

Вот такого рода вещи – это и есть кодексы поведения, вот этим увлечены люди, которые это делают.

Нет никаких сомнений, конечно, что в медиакорпорациях, в особенности крупных медиакорпорациях, и уж особенно в медиакорпорациях с государственным участием, есть разнообразные крокодилы, есть какие-то дяди и тети на больших начальственных постах, которые, как обычно это бывает, абсолютно не соображают и не разбираются в том, что происходит там, внизу, они этого просто не видят, они гораздо выше этого, и они позволяют себе по этому поводу высказываться.

Ну, вот, опять же, те, кто много читают, много получают информации из социальных сетей, знают, что вот в России получила какую-то поразительную известность одна дама из BBC, которая года три тому назад наговорила каких-то адских несусветных глупостей по этому поводу. И эти ее глупости в виде небольшого видеоролика висят на одном из корпоративных сайтов BBC, и желающие могут там это увидеть.

Это не вошло никуда, это не имело никаких последствий. Никто не взял ничего из этого ни в какие вот эти вот писаные документы. Она наговорила этих глупостей, ее подчиненные пожали плечами, хмыкнули и выкинули это из головы. Сегодня это поразительным образом вылезло посреди России и используется для того, чтобы объяснить, что, вот, видите, в больших и авторитетных корпорациях вот, оказывается, какие нормы.

Нет таких норм. Есть дура, которая это наговорила, и ровно так к этому относятся. Я разговаривал с одним своим хорошим знакомым, который работает в BBC, который сказал: знаете, у меня есть сильное впечатление – и, пожалуй, как-то она не будет этого, я думаю, опровергать – что в тот момент, когда она говорила обо всяких этих фолловерах и прочих френдах, она не очень отдавала себе отчет, что это такое. Она не очень хорошо понимает смысл этих терминов. Ну, во всяком случае, тогда не очень хорошо понимала. Вот как к этому относятся. Да, это неизбежно. Да, сидят люди в каких-то больших кабинетах, ездят на каких-то больших Роллс-Ройсах, получают огромные зарплаты, и они такие же бессмысленные боссы, как есть в любой большой государственной корпорации, скажем, в России. Это ровно так же на самом деле происходит.

Почему я так много внимания уделил этой всей истории? Потому что она совсем не внутрикорпоративная. Потому что это просто яркое отражение того обыкновения, которое в России сегодня образовалось. Когда выдергивается некоторый произвольный набор прецедентов, абсолютно не обращая внимания на то, в какой среде существуют эти прецеденты, и абсолютно как бы не решившись, наконец, уже самому себе признаться: мы это берем потому, что они там такие хорошие, и мы хотим на них равняться, или мы это берем потому, что они там такие ужасные, и мы всеми силами пытаемся как-то от них избавиться? Вот от этого всего американского, вот от этого ужасного европейского опыта, канадского, австралийского и всякого прочего. Мы как-то этому поклоняемся? Или мы наоборот это отвергаем? Давайте все-таки выберем что-нибудь одно, одно из двух, правда же?

Вот это происходит слишком часто, и это будет происходить еще. Ближайший раз это будет происходить в истории с очередными ограничениями, которые накладываются на журналистов вот таким способом. Я думаю, что этот процесс будет идти дальше, он будет развиваться, и таким образом дурить голову вам и нам будут. И ровно таким же способом ее будут дурить по разным другим важным способам. Тогда, когда начнутся, скажем, ограничения в системе здравоохранения.

Это чушь собачья. Невозможно строить больше дорог для борьбы с пробками, больше дорог – больше автомобилей

Вот есть очень много всяких сложностей в том, как купить лекарства в европейской аптеке, как добиться того, чтобы тебе компенсировали визит к врачу. Это очень сложно. Там очень берегутся от разного рода мошенников и разного рода злоупотреблений. Вы получите эти прецеденты здесь. У вас системы здравоохранения публичной не будет, а ограничения будут, как в Европе, вот увидите.

Ровно это же самое происходит сегодня, например – вот вам замечательный пример, опять-таки, перед маленьким перерывом – сегодня или, там, вчера про это заговорили в полный голос, по поводу того, что в Москве – давайте уж поговорим про эту московскую проблему, хотя я уверен, что этот прецедент будет распространен и на многие другие российские города – в Москве собираются ввести платное движение автомобилей, платный въезд не только в центр Москвы, но и, так сказать, в среднюю Москву. Даже, прямо скажем, и в окраинную Москву, если платежи начинаются после того, как вы пересекаете кольцевую автодорогу. И звучат, разумеется, опять ссылки то на Лондон, то еще на какие-нибудь большие города: вот там это тоже.

Пауза на этом месте, после короткой рекламы продолжим про эти самые автомобильные проблемы.

РЕКЛАМА

С. Пархоменко

Так вот, про вот этот автомобильный ад, про который заговорили сегодня, с платным въездом через кольцевую дорогу, через Третье кольцо. Ну да, есть такие прецеденты, этих прецедентов много. Более того, есть некоторая общая философия, несколько, так сказать, устарелых подходов, несколько современных подходов и несколько прогрессивных подходов. Устарелый подход – я не далее как сегодня, скажем, слышал, на одной соседней радиостанции сидел один джентльмен с большим политическим опытом, который говорил: ну, да, конечно, у нас в России, у нас в Москве просто не хватает дорог, надо построить больше дорог, и тогда не будет никаких проблем с пробками.

Это чушь собачья. Невозможно строить больше дорог для борьбы с пробками, потому что больше дорог – больше автомобилей. Вот и все. И все это воспроизводится снова, снова, снова и снова. В какой-то момент эта философия отвергается, и приходит на смену новая: давайте мы все-таки уменьшим количество автомобилей, давайте как-то – ну, давайте скажем откровенно – затрудним их использование. Для этого у нас будут платные парковки, причем в не очень большом количестве и достаточно дорогие. Для этого у нас будет дорогой бензин. Для этого у нас будут высокие налоги. Для этого у нас будут разные всякие другие обстоятельства, которые заставят людей думать каждый раз, когда они собираются сесть за руль. А хочу ли я садиться за этот руль? Может быть, мне лучше в этот раз пойти пешком, если это недалеко? Или на велосипеде, если хорошая погода? Или, может быть, воспользоваться общественным транспортом?

Это современный подход к делу. Спорить с этим совершенно невозможно. Но только на этом месте не стоит точка, на этом месте стоит запятая, потому что ровно в тот момент, когда вы принимаете это решение – отучить людей по возможности пользоваться, чуть что, личным автомобилем, вы должны взять на себя следующие обязательства: предоставить им альтернативу. Выход в этой ситуации заключается в том, чтобы создать в этом городе, в котором вы не одобряете пользование людей общественным транспортом и осложняете жизнь автомобилистам, предоставить им действенную, эффективную, удобную, разумную и по возможности даже недорогую систему общественного транспорта, чтобы они могли что-то сделать, отказавшись от своего автомобиля.

И вот сегодня мы видим, что развилась система парковок в Москве. Отлично, очень хорошо. Я даже должен сказать, что они неплохо работают, если не говорить о том, что имеется чудовищная история с автоэвакуаторами и очень много историй сговора между полицией и этими автоэвакуаторами. Они это превратили просто в бизнес, они превратили это в охоту за автомобилистами, они расставляют ловушки и капканы – я много про это писал. Но, что касается самой системы парковок – она, в общем, работает. Есть возможность заплатить, есть удобные способы платы, цена, в общем, достаточно разумная. И все было бы ничего. Но только альтернатива-то где?

А что, московское метро может справляться со всеми этими людьми, которые отказываются от автомобиля? А вы давно в метро были в час пик? А вы знаете, что такое пробка из людей внутри метро на входе на эскалатор? Это пострашнее, чем автомобильная пробка, во всяком случае, поопаснее. Потому что вот там реально человека могут затоптать, там реально случается сердечный приступ, там реально легко ломают руки и ноги детям, которые там внизу где-то в ногах болтаются у своих родителей, и так далее.

А что, у нас есть развитая система наземного транспорта? Вот я живу в таком месте, и мои маршруты, вот лично мои, устроены таким образом, что мне не очень удобно пользоваться метро. Мне бы удобнее пользоваться наземным транспортом: троллейбусами, например, или трамваями. Я передвигаюсь на относительно небольшие расстояния.

Московская система общественного транспорта совершенно для этого не предназначена. Сравните, например, карту московского метро с парижским или лондонским, на которые так часто ссылаются. Знаете, что вам бросится в глаза? Расстояние между станциями. Московские станции очень редкие. В Париже в любой точке города, где бы вы ни стояли, вы можете повернуть голову налево – увидеть одну станцию метро, и повернуть голову направо – увидеть другую станцию метро. И обе эти станции метро будут от вас на расстоянии ста метров: хочешь – туда иди, хочешь – сюда иди. Так устроены старые европейские столицы, с очень густыми этими самыми сетями. Совершенно не так устроена Москва.

Значит, нужен наземный транспорт. Где он? Он есть? Сейчас стали говорить о том, что вот, въезд в Москву будет платным. Что это означает? Да вот, – говорят московские администраторы, – люди должны ездить на электричках, раз они живут за городом. Поэтому мы и цену такую устанавливаем. Я слышал эту цитату ровно сегодня. Мы устанавливаем цену 200 рублей за пересечение Московской кольцевой дороги. Знаете почему? Потому что электричка стоит 100 рублей. Потому что пересечение на машине заведомо должно быть дороже, чем на электричке. Пусть на машине ездят богатые и ленивые и пусть платят за это, а нормальные люди пускай ездят на электричках и платят дешевле.

А давно эти люди, которые говорят об этом, были в электричке? Они представляют себе, что такое въезд в Москву на электричке в час пик? Что такое выбраться на электричке из Балашихи, из Мытищ, из Щелково, из вот этих самых знаменитых Реутово – из городов-спутников, где живет огромное количество людей, сегодня работающих в Москве.

И это, между прочим, те самые люди, без которых московская инфраструктура жить не будет, потому что это вот такой средний, что называется, персонал: чиновники, какие-то служащие, я не знаю, продавцы московских магазинов, водители московского общественного транспорта. Где они все живут-то? На Арбате что ли? Да нет.

Власти совершенно не боятся своего избирателя. Они видали в гробу московских жителей

Таким образом, вот создается вот эта ситуация с, я бы сказал, фальшивой альтернативой. Да, мы заботимся о москвичах, не допускаем пробок в Москве, создаем им возможность передвигаться по городу. А на чем, собственно, вы создаете им возможность передвигаться по городу? Вы что им вместо этого предлагаете?

Это можно делать тогда, когда вы совершенно не боитесь своего избирателя. Вот все, что происходит в последнее время, в частности, с этими московскими скандалами: с пробками и платным въездом, с разлившейся ртутью, с поднявшейся вонью от каких-то сжигаемых деревьев и каких-то излитий сероводорода с московских нефтеперерабатывающих заводов – вот это все может происходить так, как оно происходит, то есть, без информации, без ответственности, без виноватых, без гарантий предотвратить это в дальнейшем, без каких бы то ни было объяснений, без компенсаций, без извинений, без ничего, это может происходить тогда, когда московские власти видали в гробу московских жителей.

И при этом они прикрываются одной простой вещью – они прикрываются зарубежным опытом. Ну, как же? В Лондоне же есть платный въезд – и ничего, отлично как-то. Да, но в Лондоне есть знаменитое лондонское метро, в Лондоне есть знаменитые лондонские двухэтажные автобусы, работающие с абсолютно потрясающей четкостью, и их очень много. И остановка буквально через каждую сотню метров того или другого автобуса. Наконец, в Лондоне есть знаменитые лондонские такси. Кто их когда-нибудь видел, никогда не забудет. Это несметные тучи этих такси. И по лондонским меркам, по доходам жителей этого города, они стоят, в общем, не безумно дорого. В общем, люди могут этим пользоваться, и пользуются в довольно больших количествах.

Вот это все пришлось создать прежде, чем въезд в центр Лондона – кстати, только в центр, не в весь город Лондон, а только в самый центр его – был сделан платным. Сначала общественный транспорт, а потом все остальное. Потому что мэр Лондона и потому что разные другие чиновники очень боятся лондонского избирателя. В какой-то момент они должны будут перед ним ответить.

Ничего этого не происходит в России, и все это складывается в одну общую систему, систему, в которой избирателю, во-первых, врут, во-вторых, его обманывают и, в третьих, просто посылают его к черту.

Вот так устроена сегодня российская политика, и это, на мой взгляд, самое общее, самое универсальное объяснение того, что сегодня происходит в России.

Это была программа «Суть событий» со мною, с Сергеем Пархоменко. Мы встретимся с вами, я надеюсь, через неделю, всего хорошего, до свидания.