Суть событий - 2015-02-20

С. Пархоменко

Вот первая же, которая пришла от Марии – не пишет она, откуда: «Хотелось бы, чтобы вы сказали несколько слов о ситуации и судьбе Надежды Савченко». Ну, Мария, только что здесь был адвокат, говорил очень подробно. Кто, как не он, знает эту ситуацию. А история описывается одним словом: заложник. Так вышло, что сегодняшнее российское государство любит брать заложников в разных обстоятельствах по разным поводам, разные типы заложников. Иногда это заложники военных противников, иногда заложники политических противников, как в случае с братом Алексея Навального Олегом Навальным.

Ну, это, в общем, такая отработанная схема. И я впервые, вот просто лично я столкнулся с этим в самом начале 2000-х годов, вскоре после появления всей вот этой путинской команды у власти, когда один из первых был взят заложников непосредственно от государственного имени, тогда, когда разламывали компанию «Медиа-Мост», вот придумали взять в заложники ее тогдашнего финансового директора, тоже как-то была эта схема отработана. Ну, казалось, что это что-то такое невообразимое – кто знал, что это со временем превратится в обычную рутинную систему, которой будут пользоваться российские правоохранительные органы. Взяли человека и как-то дальше им торгуют, его свободой, его здоровьем, надеждами на его освобождение и так далее. И все чаще и чаще мы это слышим.

Ну, что же, давайте пойдем по новостям дня. Ну, конечно, не могу я не сказать о сюжете, который лично меня очень волнует, об этом самом антикризисном марше под названием «Весна», который намечен на 1 марта. Очень много всяких разговоров в социальных сетях, и вот в вопросах, которые я получаю на сайте, и везде и всюду я вижу этот вопрос: а надо ли было соглашаться на это Марьино, хорошо вели переговоры, плохо вели переговоры…

Знаете, что я скажу – у меня есть у самого некоторый опыт вот этих вот согласовательных процедур. Они, конечно, все совершенно беззаконные по существу своему, и здесь я совершенно согласен с моим коллегой Антоном Орехом, который в сегодняшнем своем комментарии стал говорить о том, что нужно обсуждать не то, хорошо или плохо в Марьино, а то, как случилось, что, вопреки абсолютно всем конституционными нормам, уведомительная процедура твердо и прочно превратилась в разрешительную.

ПАРХОМЕНКО: Российское государство любит брать заложников по разным поводам, разные типы заложников

Но я вспоминаю свой опыт 3-летней давности теперь уже, когда мне доводилось принимать участие вот в этих переговорах с мэрией. Конечно, мне было гораздо проще. То есть, просто мне было с чем переговариваться, потому что я приходил туда, садился вместе с коллегами, с теми, кто еще были заявителями тогдашних митингов, так уж вышло, что я оказался в числе этих заявителей. Поскольку тогда как-то постарались, чтобы это были совсем не только политики, но и люди, так сказать, просто граждански настроенные, не ведущие своей собственной политической деятельности, тогда я и позволил себе тоже в этом участвовать.

Так вот, я вместе с коллегами садился напротив чиновников из мэрии и говорил им одну простую вещь: послушайте, отдайте себе отчет, что вы переговариваетесь не со мной. Я совершенно случайный человек, у меня нет никаких полномочий, я ничего не контролирую, ничего не обещаю, договариваться со мной бессмысленно. Вы знаете, что есть люди, вы сами можете, у вас есть для этого возможности, вы сами можете выяснить, сколько их, вы сами можете оценить их настроения, вы сами можете разведать, так сказать, их желания, я не сомневаюсь, что у вас есть такая техническая возможность – сделайте это. Сделайте и посмотрите сами, чего хотят эти люди, и сделайте из этого выводы.

Вот когда эти так называемые переговорщики, так сказать, подпираются очень значительной, очень мощной и очень ясной силой людей, которые собираются продемонстрировать свое мнение, свою политическую позицию, свой протест или какое-то свое требование, когда вы знаете, что их много, когда вы знаете, что они объединены вот этим одним желанием, когда вы понимаете, что они настроены решительно, тогда, в общем, и переговоры эти имеют сугубо технический характер.

Вот здесь будут воротца для пропуска, а здесь не будут. Здесь их будет больше, а здесь меньше. А здесь мы поставим в эту сторону или в эту сторону, мы поставим трибуну, и предоставим такие-то и такие-то возможности для того, чтобы в случае, если в этой большой толпе людей кому-то стало плохо, чтобы могла подъехать скорая помощь.

Вот собственно о чем переговоры. Потому что всем все понятно: есть большая масса людей, эта большая масса людей чего-то хочет и эта большая масса людей должна это получить. Когда массы нет – вот сейчас люди, которые ведут эти переговоры, они, к сожалению, лишены этого аргумента, этого инструмента, и надо отдать себе отчет тем, кто относится к сегодняшним переговорщикам как-то критически, и кто там их не одобряет, и кто над ними смеется, и кто в их сторону отпускает какие-то колкости – отдайте себе отчет, что это не они ведут переговоры, это вы ведете переговоры.

Вы их ведете своим молчанием и своим отсутствием. Это не им не дали того и сего, а велели туда и сюда. Это вам не дали того и сего, а велели туда и сюда. Это с вами так обошлись, потому что вы имеете легкомыслие таким образом на это реагировать: позволять этим чиновникам думать и раз за разом убеждаться в том, что они правы, что вам все равно, что на самом деле вы этого мнения не имеете, выражать его не хотите, и в сущности вам, что называется, не больно-то и надо. Ну, а раз вам не больно то и надо, значит, можно и отказать. Ну, не вам, а вот человеку, который пришел почему-то от вашего имени. Давайте я ему скажу: пошел в Марьино!

Вот, такая история. Так что, да, действительно, возможность выражать свой протест, свое мнение, свою позицию, свое чувство, выражать ярко, ясно и в заметном месте, нужно заработать. Нужно заработать своей численностью, нужно заработать своим желанием, нужно заработать своей решительностью, тогда как-то этот разговор идет совсем по-другому.

А сегодня вы, дорогие друзья, не дали этим переговорщикам такой возможности. Вы вообще отнеслись довольно хладнокровно и легкомысленно к тому, что происходит. Вы уж, как-то, не обижайтесь, но, знаете, такая у меня тут должность образовалась на радио «Эхо Москвы», что я время от времени говорю слушателям какие-то неприятные вещи. Хотя бы для того, чтобы они между собой их обсуждали. Хотя бы для того, чтобы они в каких-то ситуациях спорили бы со мной, и в этот момент взвешивали бы свою собственную позицию. Мне кажется, это полезно.

Вообще, конечно, очень важной такой характерной чертой для сегодняшнего российского общества по-прежнему является такое легкомысленное равнодушие. Люди махнули рукой, они отчасти устали, отчасти задерганные, в частности, вот этим бесконечным таким законодательным избиением, которое устроила Государственная Дума. Ну, в общем, мы много раз говорили уже с вами, что страна живет без двух важнейших институтов политической машины: она живет без суда и без парламента.

Это тяжелая вообще ситуация. Вот то, что в России удалось разрушить судебную систему. И удивительным образом вот при внешних каких-то чертах ее, если не благополучия – до благополучия там очень далеко – но, во всяком случае, кое-какого прогресса. Люди, которые там бывали в судах в последнее время, они видят, что где-то строят какие-то здания, где-то что-то ремонтируют, где-то перестает так пронзительно нести засорившимся унитазом на все здание. Знаете, вот был такой невообразимый этот запах мочи, который существовал в любом отделении милиции, даже после того, как это отделение милиции было переименовано в полицейский участок. И то же самое происходило в суде. Ну, вот как-то это, во всяком случае, в больших городах это чуть-чуть поправляется. Там, какая-то мебель, какие-то целые стулья появляются в зале, в общем, как-то это начинает чуть-чуть выглядеть.

А по существу-то наоборот – организм этот стремительно сгнивает, и не просто при пособничестве государства, а непосредственно под прямым давлением государства он и разрушен. Суд совершенно утратил всякую свою самостоятельность. Суд утратил всякую готовность судить по закону – он судит по приказу, он судит по некоторым, так сказать, таким пацанским правилам, которые сверху ему задаются. И в этой ситуации иногда даже не обязательно прямо вот специально звонить по какому-то конкретному делу и отдавать какое-то специальное указание по этому конкретному поводу. Хотя чаще всего так и происходит.

Иногда достаточно задать некоторые правила игры, и дальше судьи действуют по этим правилам игры. Знаете, есть такой стандартный спор во всяких социальных сетях, когда обсуждается какое-нибудь судебное дело, и кто-нибудь по неосторожности говорит: ну, это решение теперь будет прецедентом. Обязательно находится умник, который с важным видом говорит: в России нет прецедентного права. Прецедентное право характерно для британской системы, а у нас континентальная система.

Так вот, в России, несомненно, есть прецедентное право. Другое дело, что оно носит совершенно неформальный характер. Это прецедентное право представляет собою систему таких гласных, а иногда негласных, по-разному устроенных, иногда это даже оформляется какими-нибудь постановлениями Верховного суда, иногда какими-то циркулярными письмами, телефонограммами, телефонными звонками, а иногда просто такими накачками, которые происходят с судьями. Так вот, эти прецеденты внедряются в судейскую голову, и судьи судят так, как однажды это уже было проделано, и им было объяснено, что вот так правильно, а так неправильно. Вот так судите, а так не судите. Вот это и есть, собственно, прецедент, сколько бы с умным видом ни говорили о том, что никакого прецедентного права не существует.

Ну, и вторая история – это отсутствие парламента. Вот парламент состоит из большой группы, ну, собственно, сплошь, целиком, за исключением, на мой взгляд, одного человека. Вот, по-моему, сегодня в Государственной Думе Российской Федерации есть один (в скобках прописью – один) депутат, его зовут Дмитрий Гудков, который пытается разбираться в тех законопроектах, которые через него проходят, выступать с поправками, часто голосует как-то по существу, часто остается один, когда весь парламент голосует так, а он голосует напротив.

Ну, вот я знаю такого одного. Если знаете еще – скажите. Ну, вот мне как-то пока больше почему-то не попадается. Все остальные голосуют по команде, голосуют под давлением, голосуют, оглядываясь на то, что им за это будет. Есть в Администрации президента специальные люди, которые занимаются вот этой вот дрессировкой депутатов. Есть некоторое количество депутатов, которые просто уклонились от своих обязанностей: кто-то уехал, кто-то сказался больным, кто-то просто отдал карточку и попросил всегда воздерживаться, такое тоже бывает. Ну, отдал карточку кому-то из своих коллег.

И это создает совершенно поразительные всякие коллизии. И вот одна из них произошла просто сегодня. При полном молчании всех: российского общества, российской прессы, журналистов, публицистов, аналитиков, политологов и всех остальных сегодня в третьем чтении принят важнейший документ. Ни одного звука на эту тему нет. Принят важнейший документ, который называется Кодекс об административном судопроизводстве.

Я за ним следил, за этим документом. Я впервые о нем говорил летом 2013 года, вот вы можете найти мою программу – по-моему, это был конец июня или начало июля, что-то такое. Это совершенно грандиозный по значению и по мощи документ, и каждому из нас предстоит рано или поздно об этом узнать.

Вот у меня сегодня ровно состоялся один разговор в Фейсбуке с одним моим коллегой, с которым мы обсуждали как бы вопрос о том, что человека может заставить занять позицию по одну или по другую сторону баррикад.

Потому что я, например, считаю, что сегодня каждому из нас предоставлено, в сущности, только две возможности, вот есть две возможных позиции. Мы теперь живем в такой бинарной системе, когда либо ты находишься на службе у сегодняшнего государства – причем, государства, понимаемого очень узко и персонифицировано – ты находишься на службе у некоторой правящей группировки, ты можешь перечислить фамилии и имена людей, которые представляют собой эту группировку, и в интересах которой это все происходит, и либо ты на них работаешь, либо ты им сопротивляешься. Вот, собственно, есть две вещи. Люди, которые пытаются сказать, что, оставьте меня в покое, дайте мне заниматься своим делом, меня это все не касается, не лезьте ко мне с этим вашим и так далее, они просто пытаются усидеть на таком тоненьком ножике, и рано или поздно их свалит либо в одну, либо в другую сторону.

ПАРХОМЕНКО: Возможность выражать свой протест, свое мнение, свою позицию, ясно и в заметном месте, нужно заработать

И вот мой коллега задал мне вопрос, что, дескать, ну, ладно уж вам как-то, просто, ну, бывают люди, которые попадают, там, в какую-то такую ситуацию, что их заставляют принять или такую, или сякую позицию. Ну, он имел в виду, что они залезают на какую-нибудь баррикаду, или затевают какой-нибудь протест, или что-нибудь еще такое.

А я стал ему говорить – я действительно в этом убежден – что почти любая жизненная ситуация сегодня, почти любая активная жизненная позиция, где только ни приходится ее занимать: если у вас есть какое-то ваше собственное дело, если вы предприниматель, и вдруг, не дай бог, вам сопутствует успех – как только у вас что-то начинает получаться, вы становитесь кому-то нужны, и кто-то начинает у вас это отбирать.

Любой суд, любой арбитраж, любой конфликт, любая попытка каким-то образом найти какой-то справедливости – все это вот становится тем моментом, когда вы понимаете: ну, да, или туда, или сюда. Или ты, так сказать, служишь, и тогда ты находишься в сговоре с этим государством, или ты пытаешься сохранить свою точку зрения и независимость, и тогда государство начинает трактовать тебя как врага. Любая попытка заниматься какой-то гражданской деятельностью, самой внешне далекой от собственно политических занятий – ну, вот, там, от выборов, от представления своей кандидатуры где-то и так далее. Любая попытка заниматься благотворительностью, любая попытка проявить какую угодно инициативу немедленно ставит тебя в позицию выбора: или туда, или сюда.

И вот огромное количество таких ситуаций – почему я сейчас об этом говорил – они так или иначе связаны с этим самым Кодексом об административном судопроизводстве. Сегодня он был принят в третьем чтении, это огромный документ, в нем 480 машинописных страниц. Очень трудно обычному человеку в нем разобраться, но есть несколько ключевых вещей, которые очень важны.

Во-первых, что важно понимать про этот кодекс, вот помимо тех общих слов, которые я сказал, действительно, знаете, есть такая общая позиция, что вот о суде пускай думают воры и насильники. Я, поскольку честный человек, меня суд не интересует. Да нет, знаете, ну, вот все, что связано с выборами, например – это административное судопроизводство. Все, что связано вообще со всеми контактами гражданина и государства в разного рода административных, так сказать, инстанциях.

Любой ваш контакт с полицией или правоохранительными органами, так или иначе. В частности, например, на дороге. Вот все, что связано с правилами дорожного движения, это все разбирается потом в административном судопроизводстве, если возник какой-то конфликт. Если вам кажется, что кто-то поступил с вами несправедливо, кто-то вас обидел, или кто-то вас неправильно оштрафовал, или кто-то вам не помог на дороге, или еще что-нибудь вроде того. Все, что связано, ну, разумеется, там, вот, собственно, с митингами и демонстрациями и вашим появлением на улице и так далее – это тоже Кодекс об административном судопроизводстве.

Таким образом, у каждого из нас есть огромное количество шансов рано или поздно попасть в эту историю. Ну, рано или поздно вы будете оштрафованы на дороге, если вы водитель, или, там, попадете в какое-нибудь хотя бы мелкое ДТП, и вам придется разбираться с представителями власти. Рано или поздно вы окажетесь избирателем.

И вот, этот вновь принятый Кодекс об административном судопроизводстве, первое, что он делает – он наказывает вас рублем за попытку воспользоваться этим вашим правом отстаивать свои права в суде. Отныне по этому кодексу всякий человек, который инициирует судебный процесс против государства - например, отстаивает свои права за неправильно взятый у него штраф - своим карманом отвечает за судебные расходы этого государства.

То есть, вы оплачиваете того адвоката и те расходы, которые возникают, для того чтобы защитить позицию гаишника или позицию милиционера, который неправильно с вами обошелся, или позицию человека, который нарушил ваши права на выборах, или ваши права на высказывание вашего собственного мнения, или ваше конституционное право на свободу совести или свободу слова или все что угодно еще.

Вы будете платить за их адвоката. Вы оплатите им все судебные издержки. Зачем это сделано? Для того чтобы вы тысячу раз подумали, хотите вы или не хотите судиться. Для того чтобы вы при первой же возможности просто отказались бы от участия в этом суде и сказали бы: да-да, я согласен, я согласен, оставьте меня в покое, не хватало еще мне платить сверх того.

Вот это первое, что делает с вами этот Административный кодекс.

Этот же Кодекс административного судопроизводства очень сильно осложняет, особенно если вы живете не в столице и не в большом городе, осложняет вам доступ к услугам адвоката, потому что он устанавливает, что адвокатом может быть только человек с высшим юридическим образованием. У нас огромное количество людей, которые не являются членами Коллегии адвокатов, тем не менее, по доверенностям представляют людей, потому что они опытные, профессиональные, это знающие люди с большим багажом работы в судах, у которых нет юридического образования высшего, есть какое-нибудь другое. Можно быть, там, не знаю, кандидатом или доктором юридических наук и не иметь при этом профильного образования. Закончить, я не знаю, исторический факультет, филологический факультет, экономический факультет, социологический, психологический – какой угодно, а потом пойти по правовой части. Это вполне возможно. Кодекс это запрещает.

ПАРХОМЕНКО: Для сегодняшнего российского общества по-прежнему является такое легкомысленное равнодушие

И есть еще там пара совершенно грандиозных историй внутри этого кодекса, давайте я после перерыва к этому все-таки вернусь, потому что, по-моему, это действительно важно, потому что это будет касаться каждого из нас на протяжении ближайших лет.

Это программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. 3-4 минуты, и возвращаемся обратно.

НОВОСТИ

С. Пархоменко

Ну, слава богу, кажется, мне удалось заинтересовать хотя бы какое-то количество слушателей разговором про этот совершенно сногсшибательный документ, который сегодня был принят Государственной Думой в третьем чтении, и удалось убедить их в том, что это их касается, потому что посыпались в большом количестве вопросы по этому поводу. Правда, чаще всего какие-то раздраженные и с такой какой-то агрессивный атакующей интонацией. Ну, или демонстрирующие неполное понимание гражданами того, что, собственно, с ними происходит.

Игорь мне пишет, например: «Оплата адвокатов в случае проигрыша дела». Ну, конечно, Игорь, в случае проигрыша дела – это нормально в том случае, если мы судимся с вами. Если мы два гражданина, я подал на вас, отнял ваше время, заставил вас потратиться на адвоката, и после этого вы предъявляете мне свои судебные издержки, причем, пропорционально тому, как судья, например, распорядился, собственно, результатами этого дела: удовлетворил – не удовлетворил иск, или что-нибудь вроде этого.

Здесь речь идет о государстве. Мы с вами, Игорь, один раз уже заплатили этому государству в виде налогов за его адвокатов. Один раз мы уже своими деньгами обеспечили работу судебной системы. И в этой ситуации мы не должны думать о том, что в случае, если мы подаем на государство и проигрываем, мы не просто проигрываем наше собственное дело, то есть, то, что нам казалось важным и нужным, это нам не удается, а еще и государство наказывает нас дополнительным штрафом в виде оплаты своих расходов, которые мы один раз ему уже оплатили. Понимаете вы, о чем я говорю?

Или, например, Петя сердито спрашивает у меня: «Почему вы не подаете в Конституционный суд о защите прав, а только говорите?» Петя, а вы почему? Вы тут подписываетесь, что вы из Томской области. Я подозреваю, что вы гражданин России, у вас есть такое же точно право отстаивать ваши права в Конституционном суде.

Я, между прочим, участвовал в Конституционном суде однажды и по поводу, который очень близок к тому, который мы сейчас с вами обсуждаем. В свое время я был одним из тех, кто организовывал работу, ну, такого интернет-сообщества под названием «Все в суд», с помощью которого было подано огромное количество судебных исков по поводу нарушений на выборах 11-12 года. И именно люди, которые через этот сайт, через это сообщество подавали эти иски, оказались потом среди тех, чьи права, чьи жалобы разбирались в Конституционном суде.

И Конституционный суд тогда, кстати, принял решение в значительной мере в пользу этих людей. То есть, в некотором роде и в мою пользу, принял решение о том, что, да, граждане обладают своими избирательными правами и имеют право отстаивать их в суде. Даже в тех случаях, когда они не могут доказать, что конкретно этот бюллетень был украден, что конкретно вот мой голос был каким-то образом искажен. Если я вижу масштабное нарушение, я могу пытаться организовать разбирательство в суде, для того чтобы либо эти выборы были аннулированы, либо люди, которые виноваты в этом нарушении, были наказаны, либо и то и другое, и так далее.

Сегодня этот самый Административный кодекс, который был принят, отменяет это мое право, потому что одна из важнейших вещей, которая в нем присутствует, заключается в том, что только если вы можете доказать, что нарушено ваше личное, ваше собственное персональное право, только в этих обстоятельствах вы можете пытаться отстаивать его в суде. Если вы сражаетесь за права других, если вы видели нарушения, если вы стали свидетелем нарушения, если так оказалось, что вы располагаете какой-то важной информацией о нарушении, вас в суде не ждут, и вас из суда просто выгонят.

ПАРХОМЕНКО: Россия живет без двух важнейших институтов политической машины: она живет без суда и без парламента

Что это означает? Это, например, означает, что никаких судебных дел с участием наблюдателей на выборах больше невозможно. Докажите, что ваш конкретный голос украден, тогда будете судиться. Докажите, что вы были кандидатом, и ваши, поданные за вас голоса, были благополучно переданы кому-то другому, тогда можете судиться. А если просто вы знаете о том, что произошли нарушения, никто слушать вас не станет. И это не только касается, между прочим, всего, что связано с выборами.

Вот, например, еще один вопрос, который я получил с помощью смски, один из наших слушателей спрашивает: «Скажите, пожалуйста, что вы думаете о замене иностранных лекарств российскими?» Ну, я считаю, что это лоббизм, который в очередной раз отстоял свои права в российском законодательстве. Я знаю примерно, что такое добиться пропуска.

Ну, так получилось, что я занимался некоторыми такими проблемами, наблюдал своих хороших знакомых, которые, например, производят высококачественное медицинское оборудование, и смотрел, как они пытаются проникнуть на рынок государственной медицины в России и, в частности, в Москве. Ну, выяснилось, что есть одна дверь, возле этой двери сидят хорошо известные нам московские начальники. Один из этих начальников, вы помните, недавно была эта история, человек, который благополучно сбежал в Швейцарию, когда выяснилось, что он заработал здесь уже все, что он мог заработать.

Ну, вот, так что, представьте себе, что в результате вот этого вот закона, вновь принятого, о том, что иностранные лекарства принудительно должны уступить место российским лекарствам, которые, как вас уверяют, обладают ровно теми же самыми качествами, так вот, представьте себе, что вы понесли какой-то ущерб. Представьте себе, что у вас просто кто-то умер от того, что у него не было хорошего лекарства больше, которое было у него раньше. Зато есть плохое, которое теперь навязано ему и которое теперь в принудительном порядке оказывается лидером во всех тендерах.

Либо представьте себе, что лечитесь вы сами, и что вы еще живы пока, но вы требуете, чтобы вам был предоставлен доступ к тому лекарству, которым вы пользовались до сих пор. И вы пытаетесь отстаивать эти права в суде. Куда вы идете, в какой форме вы судитесь? Если вы судитесь с государственным органом, если вы судитесь, например, с Министерством здравоохранения, или если вы судитесь с Антимонопольным комитетом, который занимается этим контролем, или если вы судитесь с какими-то специальными надзорными органами, которые занимаются рынком медикаментов в России – вы делаете это в рамках Кодекса об административном судопроизводстве. И тут выясняется, что вы должны будете заплатить за все, что произойдет в этом суде. Или, например, тут выясняется, что вы можете судиться только в том случае, если вы сами болеете, если речь идет о вашем лекарстве, а я не могу за вас судиться, а вы не можете судиться за меня. Если вдруг оказалось, что вы в курсе этой ситуации, если вдруг выяснилось, что вы журналист, или вы аналитик, или вы наблюдатель, или вы каким-то образом в этом понимаете, или если вы отстаиваете интересы какой-то группы пациентов, например. У нас достаточное количество в России разного рода организаций, всяких обществ, которые пытаются отстаивать группы разных классов пациентов, или их родителей, или людей, которые каким-то образом пытаются им помочь в виде, там, благотворительных организаций или что-то вроде этого.

ПАРХОМЕНКО: Суд утратил готовность судить по закону. Он судит по пацанским правилам, которые сверху задаются

Не можете вы больше этого делать, потому что сегодня Государственная Дума приняла соответствующий кодекс, который теперь запрещает вам это. А вы проспали это. А вы не пошли в связи с этим на улицу. А вы не задали вопросы ни вашему муниципальному депутату, ни вашему городскому депутату, ни вашему депутату Государственной Думы, почему он голосовал по этому поводу. А вы не выяснили, почему никто не написал вам об этом в вашей районной, городской, республиканской или федеральной газете, вас это не заинтересовало. Потому что вам кажется, что в суде бывают только жулики, честные люди в суд не попадают. Попадете и вы однажды, я в этом нисколько не сомневаюсь, однажды вы обнаружите это на своей собственной шкуре.

Ну, вот на этом фоне чрезвычайно интересно, например, смотреть за тем, как происходит законодательный процесс в разных других странах. Вот на этой неделе разразился целый такой парламентский и правительственный кризис во Франции вокруг законопроекта, который они там называют «закон Макрона». Макрон – это их министр экономики. Надо сказать, довольно интересная личность, такой блестящий молодой человек, ему 38 лет, он был инвестиционным банкиром, работал у Ротшильда, он чрезвычайно богат, чрезвычайно успешен, замечательный пианист.

Потом там с ним произошла – ну, для французов это важно – удивительная романтическая история, потому что он женился на своей собственной школьной учительнице, которая на 20 лет его старше и у которой трое детей. Он учился в 10 классе, у него случился роман с учительницей. Продолжался много-много лет, и вот, наконец, он теперь на ней женился. Французы это все бурно обсуждают. Но это все гарнир, знаете, это все антураж. А на самом деле это чрезвычайно важная и чрезвычайно интересная история того, как подробно, заинтересованно, активно французское общество и вся французская политическая машина внедряется в законодательный процесс и какие по этому поводу возникают конфликты.

Этот самый закон Макрона, раз уж я о нем заговорил – интересный довольно законодательный акт, особенно интересный для нынешнего периода с президентом Олландом, который, как, может быть, кто-то помнит, начинал с таких очень левых уравнительных экономических идей: поднял налоги, начал очень сильно собирать деньги с людей, которые много зарабатывают. В общем, как-то очень продвигал всякие уравнительные идеи в экономике.

А вот этот закон, он, наоборот, чрезвычайно либеральный, он, наоборот, закон, который провозглашает главной своей задачей такую либерализацию коммерческой активности граждан.

Например, он очень много внимания уделяет возможности передвигаться. Вдруг французское правительство заговорило о том, что французы мало ездят по стране. Не в отпуск ездят, а мало передвигаются из деловых соображений, и это создает большие проблемы с трудовыми ресурсами: где густо, где пусто, где-то какая-то централизация, где-то огромное количество безработных, а может быть, рядом в соседнем городе, наоборот, не хватает рабочих рук. Выясняется, что, при современном развитии транспорта, Франция – не такая уж и огромная страна, и по ней можно ездить, можно передвигаться с места на место, можно быть мобильными, можно проявлять вот такую вот просто сугубо географическую инициативу.

Поэтому этот закон, в частности, всячески продвигает возможности людей передвигаться по дорогам, строительство новых дорог, там, я не знаю, вплоть до новых правил получения водительских прав. Или, например, он очень активно продвигает идею развития междугороднего автобусного сообщения. Казалось бы, мелочь, но для Франции вещь чрезвычайно важная. Потому что, ну, Франция так устроена, что в ней достаточно густая дорожная сеть, и можно было бы таким образом организовать такую постоянную миграцию трудовых ресурсов.

В этом же законе много разных новых возможностей для частных инвестиций, для инвестиций людей, которые работают, в свои собственные предприятия, появление новых инвестиционных инструментов, новых возможностей вложить свои сбережения так, чтобы они работали на французскую экономику.

И там же есть несколько символических и очень важных для французов шагов, связанных с либерализацией трудового законодательства. Ну, например, все обсуждают со страшной силой, хотя это не самое главное для этого закона, но, может быть, самая громкая история – это возможность работать в воскресенье. Для французов это вообще очень большая история, там абсолютно все в воскресенье закрывается, и есть специальное законодательство, которое запрещает работать в воскресенье, даже если вы согласны. Даже если все работники этого предприятия, этого магазина, или этого кинотеатра, или этого еще чего-нибудь, если они все согласны, то существуют очень большие ограничения. Ну, учреждения культуры, как я понимаю, могут работать в воскресенье, а вот, например, всякие торговые предприятия категорически не могут, и производство не может, и там время от времени возникают всякие поразительные истории.

Например, недели две назад был оштрафован самый лучший французский булочник. Французы регулярно проводят такой конкурс на самый лучший хлеб. Вот человек, который его выиграл в этом году, который делает самый вкусный во всей Франции багет, вот его оштрафовали за то, что его булочная – это маленькая частная булочная – что его булочная была открыта в воскресенье. Хотя он сам владелец, сам хозяин и сам в ней работает. Вот он вынужден был сам на себя наложить штраф, потому что он нарушил трудовое законодательство.

И вот, собственно, происходят жесточайшие дискуссии вокруг этого закона, потому что многие считают, что на самом деле он не решает тех вопросов, которые провозглашает своей задачей. И даже правительство вынуждено было пойти на такую очень резкую и жесткую конституционную меру, которая французским законодательством предоставляется. Сейчас там все произносят волшебные цифры 49,3. Вот будет 49,3, случилось 49,3, согласны на 49,3, не согласны, кто за 49,3, кто против 49,3.

Что такое 49,3? 49,3 – это абзац 3-й 49-й статьи французской Конституции, который создает очень тонкий, сложный и опасный механизм, когда правительство один раз за время парламентской сессии может провести какой-нибудь важный закон вообще без голосования, просто настоять на нем, просто сказать: мы решили, мы велим – и пускай будет. Ну, этот закон должен касаться финансов, или касаться государственного бюджета, или разного рода социальных проблем. Это как раз вот случай этого самого закона Макрона.

Но в этой ситуации правительство в обязательном порядке фактически навязывает парламенту голосование о доверии самому себе. То есть, оно само провоцирует вотум недоверия, оно предлагает парламенту: давайте, выбирайте, вы голосуете за или против нас, правительства, вы пытаетесь сместить правительство. Если вам это не удается, закон считается принятым. Вот, собственно, что такое вот это вот 49,3.

И это закон, который заставляет депутатов занимать активную позицию. Потому что, например, во время этого голосования о доверии правительству нельзя воздерживаться. Ну, то есть, воздерживаться можно, но эти голоса не считаются. Вотум недоверия проходит в том случае, если набирается большинство от членов парламента, но учитываются при этом только голоса «за». Вот должна быть половина «за», никаких воздержавшихся. Чтобы не было так, как это было недавно во время замечательного голосования, кстати, по закону того же самого Дмитрия Гудкова, он предлагал эту инициативу в Думе – об отмене сроков давности при обсуждении фальсифицированных диссертаций. И вот тогда вся «Единая Россия» просто отказалась от голосования, и, в результате, закон не был принят, вот потому что не за, не против, а просто не голосовали.

Зачем я рассказываю всю эту историю? Мне кажется, что вот что дает государству и что дает людям в этом государстве развитая парламентская культура и, что очень важно, постоянное внимание к работе государственных институтов. Все это происходит под давлением французских избирателей, под пристальнейшим наблюдением французских избирателей. Притом, что французы в огромном количестве, ну, хорошо, не все, но очень многие, внимательнейшим образом роются в этом, пытаются понять это, пытаются в этом разобраться, обсуждают это утром за завтраком, обсуждают это на работе, обсуждают это в кафе, бесконечно смотрят по телевизору разнообразные дебаты на эту тему и понимают, что речь идет о них, вот прежде всего о них.

«Так что, - спрашивает у меня наш слушатель МК, - Глухов таки укатил в Швейцарию? Его же остановили?» Нет, дорогой мой, не остановили, благополучно укатил. Не Глухов, а Голухов.

Ну вот, так что, вот вам очередная ситуация, которая сложилась в стране, которая живет без суда и без парламента. Мне совсем не жалко, что я употребил столько времени на этот самый кодекс, потому что это действительно важнейшая вещь. И нам всем предстоит среди него здесь жить. И нам предстоит ждать, пока здесь, среди нас появятся люди, которые попытаются организовать активный протест по этому поводу.

Поэтому я очень не одобряю тех, кто смотрят на Навального, который в очередной раз получил свой административный арест, что вот, дескать, как-то он слабовато прыгает, что-то вот он какой-то унылый, какой-то скучный, без огонька как-то, без инициативы. Дорогие друзья, никто не будет вас обслуживать оппозицией, никто не принесет вам оппозиционный протест вместе с утренним кофе в постель. Если вы не будете интересоваться этим, если вы не будете отстаивать это, то мимо вас пронесут все, как пронесли благополучно, например, вот этот самый Кодекс об административном судопроизводстве, который коснется, я в этом нисколько не сомневаюсь, каждого из вас.

Ну что, у меня есть еще буквально три минуты, я, знаете, их потрачу в личных целях, если позволите. Хотя они не совсем личные. Я хочу тем, кто следит за этим, и тем, кому это важно, сказать, что проект «Последний адрес», которым я занимаюсь на протяжении довольно уже значительного времени вместе с большой компанией своих друзей и коллег и вместе с замечательным обществом «Мемориал», старейшей российской общественной организацией, которая занимается вот этим вот возрождением российской истории, исторической правды, исторической памяти, и, между прочим, организацией, которая живет сегодня под огромным давлением, под бесконечными проверками, под бесконечной нервотрепкой, которую организуют прокуратура, налоговая и так далее. Только что прошел суд, где аж целый Верховный суд обсуждал, не закрыть ли «Мемориал». Все новые и новые части этого «Мемориала» объявляются последовательно иностранными агентами.

Так вот, для тех, кто следит за этим проектом, могу сказать, что в нынешнее воскресенье в Москве откроется еще несколько домов вот с этими самыми мемориальными знаками «Последнего адреса», со знаками в память о тех людях, которые жили в этих домах, и для которых этот дом стал последним адресом, которых забрали оттуда, и которые никогда уже туда не вернулись в годы политических репрессий. И если вас это интересует, следите, пожалуйста, за сайтом «Последнего адреса» или за моим Фейсбуком – там появляются адреса тех домов, где это происходит.

Вот в этот раз один дом на Покровке, улица Покровка, 29, в воскресенье в час дня там будут открываться мемориальные знаки. Второй дом – это знаменитый дом в Брюсовом переулке, Брюсов переулок, 17 – там, по-моему, в три часа. Ну, в общем, смотрите на сайте.

ПАРХОМЕНКО: Принят важнейший документ, который называется Кодекс об административном судопроизводстве

По-моему, это большое событие для Москвы, что этот процесс развивается, что этих знаков становится все больше, что все больше людей принимают в этом участие, все больше людей присылают свои заявки на такие знаки. Надо сказать, что это происходит при поддержке Московского правительства, и я получил уже немало очень хороших ценных слов от разных московских чиновников, которые говорят о том, что, да, конечно, эта идея нам очень нравится, и хорошо, что люди сами этим заняты. Нам не требуется никакой помощи от них, не требуется никакого участия. Ну, вот важно, что никто здесь не пытается помешать.

Так что, вот, эта история развивается, и мне кажется, что мы все с вами заинтересованы в том, чтобы она развивалась и дальше. Я думаю, что примерно через две недели мы поедем в Санкт-Петербург, где тоже несколько домов обзаведутся вот такими мемориальными знаками, и дальше это уже будет развиваться по разным другим городам. На очереди и Пермь, и Таганрог, и, по всей видимости, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород. В общем, мы получаем сейчас очень много писем от людей, которые хотят заниматься в разных городах этим чрезвычайно важным делом, вспоминать тех, кто жил рядом с нами, абсолютно простых, обыкновенных людей. И, по-моему, это большое важное дело.

Вот, собственно, последние три минуты, уж извините, я потратил на это. Всех приглашаю следить за этой историей, а также слушать радио «Эхо Москвы» и программу «Суть событий». Мы встретимся с вами через одну неделю, в будущую пятницу здесь в 9 часов вечера. Меня зовут Сергей Пархоменко, всего хорошего, до свидания, счастливых выходных.