Суть событий - 2019-01-11

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

Знаете, что я могу сказать? Ну, конечно, эта история очень напоминает мне то, чему я был как бы близким свидетелем и о чем я много писал и как-то очень близко переживал, потому что ходил по дымящимся обломкам взорванных домов в Москве в 99-м году, и, конечно, это очень похоже. Это очень похоже, прежде всего, тем, что власть, в данном случае следственные органы и политическое руководство страны, не пытаются поддерживать с населением, с гражданами какой-то равноправный, откровенный диалог. Людям важно знать, что это.

На самом деле, это очень важная вещь, что террористы есть везде, и теракты бывают везде, и иногда чрезвычайно жестокие и иногда чрезвычайно вероломные. Теракты почти всегда, во всяком случае, затрагивают мирных жителей, людей абсолютно невинных, случайных, которые сделались жертвами не потому, что они реально влияют на положение дел, а потому что террористу всегда нужно как можно больше мяса человеческого. Это может произойти где угодно и когда угодно, и никто, в конечном итоге, от этого не застрахован.

Но всё важное и всё существенное начинается потом, начинается тогда, когда начинается следствие и тогда, когда либо развивается, либо умирает в зародыше диалог между властью и населением по этому поводу.

И здесь, конечно, мы видим радикальную разницу между тем, как выглядят такого рода взрывы в России и тем, как выглядят разные теракты, скажем, во Франции — вот то, что мы наблюдали в последние годы: и стрельба в Париже, которая унесла огромное количество жизней и знаменитый теракт на набережной Ниццы, где грузовик давил праздничную толпу людей 14 июля, и еще перед этим расстрел редакции «Шарли Эбдо» — во всех случаях проводилось очень интенсивное расследование, очень открытое, которое происходило как бы на глазах у людей.

То же самое, надо сказать, происходит и в США во время многочисленных, к сожалению — в США это часто случается — историях со стрельбой в общественных местах, учреждениях, учебных заведениях и так далее. Абсолютно хрестоматийная история с 11 сентября 2001 года, в результате которой вышло колоссальное, просто вот такой вот толщины расследование того, что там произошло.

С.Пархоменко: Я не вижу никаких окончательных, ясных свидетельств того, что произошла техническая катастрофа

Почему я так уверенно сейчас говорю, ставлю события в Магнитогорске как бы в один ряд с этими доказанными терактами? Ну, потому что в этой ситуации неопределенность всегда должны — это просто азы расследовательской работы и, между прочим, азы политической работы тоже — автоматически трактоваться в пользу наихудшего случая, в пользу теракта потому, что это единственная возможность работать над предотвращением повторений этих терактов. Всегда эта версия… вот эта знаменитая фраза «Нам тут не до версий», она, конечно, совершенно преступна, потому что именно в этой ситуации до версий, именно версия теракта, версия преступления — единственная версия, которая позволяет интенсивно работать над тем, чтобы это не повторялось.

Я очень много слышу и читаю разговоров вот так, издалека о том, что сам факт того, что это Магнитогорск, в общем, исключает версию теракта, типа «Ну, кому этот Магнитогорск сдался?» Конечно, для жителей Магнитогорска это совершенно поразительная фраза, и можно себе представить, что они чувствуют, когда ее слышат. Но, тем не менее, она произносится достаточно часто: Вот если уж теракт, так взрывать что-нибудь в Москве или взрывать что-нибудь в Санкт-Петербурге или, в крайнем случае, что-нибудь в Нижнем Новгороде или Екатеринбурге, или в Сочи, в каком-нибудь большом, заметном, ярком городе, о котором все говорят, который играет большую роль, который является политическим центром страны и так далее. А что такое Магнитогорск? Ну, это вот промышленная периферия.

Знаете, в современном мире это совершенно не работает. В современном мире, где инструментом, если не говорить о тех, кто является идеологами разного рода террористической деятельности, но уж, по крайней мере, инструментом терактов очень часто являются люди темные, необразованные, обманутые, фанатичные, втянутые в разного рода экстремистские группировки, — это может произойти где угодно.

Да, мы видим в последнее время, что часто инструментом этих громких событий оказываются мигранты, оказываются беженцы из разного рода горячих мест, из разного рода зон конфликтов и так далее. Именно они оказываются инструментом такого рода публичных действий. Это, действительно, так. Хотя заметим, что последнее время все это очень сильно смешалось.

Есть одна история, которая произвела на меня очень большое впечатление. Я уж не помню, рассказывал я ее тут или нет, но я наблюдал этим летам, приехав на каникулы на одни довольно далекий греческий остров, тамошних беженцев.

О.Бычкова

С.Пархоменко

До тех пор пока этого не произошло, мы обязаны считать, что версия теракта. И об этом только что, кстати, говорил Клювгант, вот эта фраза: «Там не обнаружено на этом месте никакой взрывчатки». Да мало ли, что там не обнаружено? Вопрос в том, что там обнаружено. Почему про это никто не хочет нам членраздельно объяснить?

А характер этих повреждений, он совершенно не соответствует тому, что мы представляем себе, когда слышим о взрыве газа. Ну, и плюс вся остальная история: маршрутка, стрельба вокруг нее, появление там огромного количества людей из спецслужб, появление там огромного количества всяких следователей и прочего — всё это нас заставляет говорить о том, что-то ты, Василий Иванович, тут недоговариваешь. И совершенно очевидно, что они недоговаривают.

И совершенно очевидно, что это ровно выглядит так, как это выглядело в Москве в 99-м году и в других городах. Кстати, вспомним тогда Буйнакск, вспомним историю с Рязанью и так далее. Ну, книжка «ФСБ взрывает Россию» не самая убедительная на свете книжка, но я считаю, что всякий человек, который хочет хотя бы представлять себе совокупность тех событий, которые произошли в 99-м году, должен эту книжку прочесть. Она очень легко достижима в сети, в миллионе мест лежит совершенно бесплатно. Просто почтите ее как сборник разного рода фактов, не обращайте внимания на тамошние анализы, они достаточно натянутые часто. Но фактов собрано очень много, сложено под обложку этой книжки.

И вот я бы хотел вернуться, собственно, к своей истории, к тому, что сегодня под видом беженцев из горячих точек передвигаются самые разные люди по миру. Вот к этому самому греческому острову, про который я начал говорить. Скажу все-таки эти две фразы, что я там собственными глазами наблюдал тамошних беженцев.

Этот остров расположен недалеко совсем от Турции, от турецкого побережья, а следовательно от Сирии. Но люди, которые там фигурируют в качестве сирийских беженцев, точно таковыми не являются. Это люди из совершенно другого региона, явно из африканского, явно из Западной Африки. Говорят они по-французски. У них такая, очень типичная внешность. Потому что люди, которые нам кажутся тем, что Следственный комитет называет представителями негроидной расы, они на самом деле очень разные и перепутать, скажем, людей из Эфиопии и из Египта, из Заира, Конго и так далее, очень трудно. Это совершенно разные типы, разные лица. При очень небольшом опыте ты начинаешь очень легко эти лица различать. Они только первоначально кажутся похожими друг на друга. Вовсе не похожи.

Так вот люди, которые в массе приезжают и через Грецию внедряются в Европу, их Греция интересует только как перевалочный пункт, тем более, эти далекие греческие острова. Им там делать совершенно нечего.

Это люди которые говорят: «Я сирийский беженец». Нет ничего, что выдавало бы в нем сирийского беженца: не тот язык, не та одежда, не тот тип лица, совершенно всё не то. Но по законам, которые существуют в Советском Союзе, невозможно, ему в этом отказать, невозможно сказать: «Ты никакой не сирийский беженец»

. Если у человека нет документов, его обязаны принять, его обязаны учесть, выдать ему какие-то первичные документы, запустить его дальше по этой цепочке, по которой проходят беженцы. И что там с ним будет дальше, не очень понятно. И во что дальше он вольется, и кто это в точности и чем он собирается здесь заниматься, и кто его подхватит, кто его завербует, кто его образует, кто его задурит так сказать, — это всё совершенно непонятно. И эти люди расселяются буквально по всему миру.

Поэтому я нисколько не удивлюсь, когда окажется, что в Магнитогорске, таком далеком, таком мирном, таком периферийном, таком российском и таком уральском окажутся люди очень странного происхождения, приехавшие очень издалека и попавшие в самые разные идеологические, религиозные и прочие сети. Я к тому, что почва для терактов есть везде, абсолютно везде, в том числе, и в Магнитогорске и в самом далеком и каком угодном не российском городе, здесь логика совершенно не работает.

С.Пархоменко: Характер повреждений совершенно не соответствует тому, что мы представляем, когда слышим о взрыве газа

К сожалению, тест на эффективность после взрыва Российское государство на сегодня не проходит. Оно считает, что главная его задача в этой ситуации — ограничить циркулирование информации, прежде всего, говорить как можно меньше, прежде всего, людей отвлечь, прежде всего, сделать вид, что речь идет о единичной случайности, у которой нет никаких ни корней, ни последствий — вот этим занято Российское государство с использованием всей своей мощи пропагандистской машины и полицейской машины, и армейской машины, и расследовательской машины и так далее. И этим, несомненно, оно отдаляет нас всех от момента, когда мы можем говорить, что мы хоть в какой-то мере защищены от повторения.

Взрыв ли это газа… Мы ничего не сделали на сегодня — «мы» в данном случае Россия, российская власть, российские правоохранительные органы, российские аварийные службы — ничего, читая об этой ситуации, для того, чтобы эти взрывы газа, если это был он, не повторялись. Если это теракт, ничего не сделано для того, чтобы исключить повторение такого рода терактов. Это остается отдельным, единичным обстоятельством.

Вот то, что я хотел добавить к тем многочисленным разговорам, которые на эту тему идут на протяжении всех последних дней. И совершенно очевидно, что это одно из самых важных событий, которые произошли в России на переломе этих двух лет.

Давай вернусь к тому, от чего я убежал.

О.Бычкова

С.Пархоменко

Вот я работаю в политологическом институте, который называется Институт Кеннана. Его финансирование осуществляется в очень небольшой части из государственного бюджета американского. Из сотрудников института Кеннана только 2 человек, насколько я знаю, получают свою зарплату из государственной казны. Так вот этих двух человек не просто нет на рабочем месте. Все остальные есть, кто получает свою зарплаты из частных денег, а вот этих двух человек не просто нет, а они, например, сидя дома, не имеют право отвечать на свою рабочую почту.

О.Бычкова

С.Пархоменко

Сколько это будет продолжаться, неизвестно. Вернут ли ему деньги? Скорей всего не вернут. Но государственные служащие, у которых есть много разных приятных дополнений к зарплате от государства, они привыкли. Что зато у них иногда — надо сказать, не очень часто и не очень долго, обычно это всего несколько дней — случают вот такие неприятности. В данном случае неприятность оказалась затяжная. Она началась 22 декабря, продолжается по сей день. И буквально завтра, если я правильно понимаю, она станет рекордно длинной за всю американскую историю. Такое впечатление, что за сегодняшний день ничего там не изменится. И этот рекорд как-то будет получен налицо.

Что в точности произошло? Президент Трамп в своем личном качестве, надо сказать, в условиях иногда довольно яркого и довольно резкого осуждения со стороны некоторых своих собственных сторонников и конгрессменов и сенаторов от Республиканской партии, и высокопоставленный сотрудников президентской администрации и правительства, но он, по существу, один воюет с конгрессом, в частности, с палатой представителей, где большинство теперь принадлежит Демократической партии, то есть соперникам республиканцев, — воюет на тему так называемой… это называется такое единой формулой «Стена или барьер». В общем, какая-то такая штука, которая должна отгородить США от Мексики, потому что Трамп объявил это единственным возможным и доступным способом реально защититься от потока беженцев и нелегальных мигрантов в США.

Кстати, уже это неправда. Потому что многие люди, которые понимают, как здесь устроена американская пограничная стража и вообще, весь этот контроль, говорят, что имеется колоссальный совершенно недобор и недофинансирование пограничных сил в США. И те деньги, которые Трамп хотел бы направить на эту стенку и требует направить на строительство этой стенки, они с гораздо большей эффективностью должны были бы быть направлены на наем квалифицированных специалистов, создание легальных пунктов перехода, создание процедур легального контроля за теми, кто пытается пересечь границу. Это было бы гораздо более эффективно.

Но Трамп этого не хочет. Потому что ему важно в этой ситуации, прежде всего, продемонстрировать себя прилежным исполнителем своих собственных обещаний. Стенка была одной из важнейших наглядных, ярких, метафоричных, я бы сказал, приманок, которую он использовал в своей избирательной кампании. Он очень много про эту стенки говорил. Это был один из самых ярких и самых впечатляющих популистских лозунгов вовремя его предвыборных выборов в 16-м году. Ему теперь важно продемонстрировать, что «я вам обещал стенку — я вам сделаю стенку любой ценой».

Правда, пришлось ему в значительной мере тут отскакивать по разным принципиальным поводам. Например, вкупе с этой стенкой и всегда внутри этого разговора об этой стенке в одной фразе, по меньшей мере в одном абзаце с ней, у Трампа всегда звучало следующее: «Мы построим стенку между США и Мексикой. И Мексика нам за это заплатит. Эта стена нам не будет ничего строить. Эту стену оплатит нам сама Мексика. Мы их заставим».

Насчет «заставим» ничего не вышло. Ничего Мексика платить не собирается. И, собственно, сейчас происходит этот скандал, который заключается в том, что никакая не Мексика, а бюджет США по требованию Трампа должен немедленно выделить 5,7 миллиарда долларов, что считается очень заниженной цифрой, потому что по тем анализам, которые здесь опубликованы, реальная стоимость проекта, о котором говорит Трамп, будет никак не меньше 18 миллиардов долларов, а скорей всего, превысит 25 миллиардов. Так что это только начало, это только первая порция, которую он требует. И вот почему-то речь не идет о том, что деньги заплатит Мексика, а речь идет о том, что эти деньги заплатит американский государственный бюджет.

Трамп здесь начал объяснять, что его не так поняли, что он совершенно не это имел в виду, что «я, конечно, говорил, что Мексика заплатит, но я никогда в жизни не описывал, что нам прямо чек выпишут или что-нибудь вроде этого, я говорил, что она заплатит косвенным образом как-то вот при помощи заключения с нею всяких договор». И в общем, вертится, бедный, как уж на сковородке. Деваться ему некуда. Ему нужно продемонстрировать, что он эти обещания умеет исполнять.

И вот все смешным образом вспоминают его книжку, которая уже довольно давно вышла, еще сильно до того, когда он сделался президентом, а когда он был как бы известным американским предпринимателем, причем очень странным предпринимателем, с такой, я бы сказал, специфической репутацией. Известно было, что есть огромное количество бизнесменов, которые не хотят иметь с ним дело, потому что всегда это имеет, я бы сказал, насколько неформальный характер, весь этот бизнес и все эти его сделки.

С.Пархоменко: Сегодня под видом беженцев из горячих точек передвигаются самые разные люди по миру

Вот он выпустил книжку, которая называется «Искусство заключать сделки», вот такую свою автобиографию в качестве бизнесмена. И когда он ведет сейчас переговоры с конгрессом, который контролируют теперь демократы, очень часто задают вопрос: «И где это ваше искусство заключать сделки?»

Например, он позавчера позвал к себе, в Белый дом Ненси Пелоси, главу теперь уже демократического большинства в палате представителей. Она очень близка к тому, чтобы быть выбранной спикером платы представителей. Это еще не произошло, еще первые сессии, первые заседания нового состава палаты представителей впереди. А так же он позвал главу демократического меньшинства, наоборот, в сенате. Там большинство по-прежнему у республиканцев, но оно недостаточно для того, чтобы обеспечить вот эти денежные требования Трампа. Позвал их, спросил: «Ну как? Чего? Меняемся? Я прекращаю этот самый шатдаун, а вы мне даете 5,7 миллиардов долларов». Те сказали: «Нет!» Тогда Трамп сказал: «Ну, тогда пока!» Встал и вышел. И вот у него спрашивают: «Это вот это ваше искусство заключать сделки?

А вопрос заключается именно в этом. Трамп в ответ на отказ предоставить ему эти 5,7 миллиарда в ответ на предложение конгресса выделить существенно меньшую сумму, которая была бы направлена как раз на укрепление этой самой пограничной охраны, пограничной стражи, что связано и с кадрам и с квалификацией сотрудников, и со строительством всяких переходных пунктов, контрольной всякой инфраструктура вместо стенки, он в ответ на это сказал: «Ах, раз так, я тогда не буду финансировать деятельность правительства». И примерно четверть федерального правительства оказалось вот в таком положении, когда им просто запрещено выходить на рабочие места.

Есть исключения, конечно, из этого правила. Это касается таких жизненно важных, что ли, участков деятельности федеральных властей. Например, когда вы прилетаете в США, первый, кого вы видите в аэропорту — это человек за стойкой, который проверяет ваш паспорт, задает вам всякие вопросы: «Зачем вы приехали?» «Есть ли у вас визы?» и так далее — вот он тоже является этим государственным служащим. И если представить себе, что они подпадают под этот шатдаун — а должны были бы попасть, в отличие, скажем, от армии (армия всегда исключена из шатдауна, при любом случае финансирование армии сохранятся), — а вот эти контролеры, пограничники подпадают под него. Вот этих людей попросили оказать любезность государству и выйти на рабочие места без зарплаты. Они могут согласиться, могут отказаться, но их профессиональная этика, конечно, требует того, чтобы они работали.

То же самое метеорологические службы или всякие диспетчеры авиадвижения — те, без кого буквально государство замрет, остановится и всякая жизнь прекратится. Вот это половина той истории, о которой я хотел рассказать из того, что сейчас происходит в США. Вторая будет половина, видимо, уже после перерыва.

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

НОВОСТИ

О.Бычкова

С.Пархоменко

Речь идет о том, что в расследовании, которое ведет группа прокурора Мюллера, расследовании о том, имело ли место какое-то вмешательство России в президентские выборы в США в 2016 году, там наступил чрезвычайно важный эпизод, важный этап, когда нужно каким-то образом решить судьбу одного из ключевых фигурантов этого расследования Пола Манафорта, который до лета 2016 года был — на минуточку! — главой избирательной кампании Трампа, играл там чрезвычайно большую роль.

А кроме того, он известен тем, что оказывал такие, очень, я бы сказал, дорогостоящие платные услуги в качестве политтехнолога в самых разных странах, в том числе, в Украине, например, где у него был целый офис. Его возглавлял такой человек по имени Константин Килимник (мы еще встретимся с этой фамилией сегодня). И он работал на Януковича и чрезвычайно широко контактировал и в Украине и в России с разного рода политическими деятелями, олигархами, оказывал им всякие специфические политологические и информационные, лоббистские и разные прочие услуги, за что был крайне щедро оплачиваем.

И вот этот самый Манафорт некоторое время назад заключил следку со следствием. Поскольку он обвинен в том, что он занимался и отмыванием этих доходов, которые он получал и в Украине и, по всей видимости, в России, и что он вел незаконную лоббистскую деятельность, кстати, это в этом смысле близко к истории с Марией Бутиной, которую мы с вами обсуждали перед Новым годом, там очень сходные мнения, хотя по разным поводом — вот он заключил сделку со следствием, обязуясь подробно рассказать всё, что ему известно, ни в чем не запираться, ни в чем следствие не вводить в заблуждение в обмен на смягчение своего наказания.

И, спустя какое-то время, прокурор Мюллер и его подчиненные обвинили Манафорта и его адвоката в том, что они врут, вот просто и отчетливо — что они скрывают разные вещи, что они не признаются в том, что, в частности, существовал довольно тесный контакт уже после того, как Манафорт перестал непосредственно работать в Украине с его тамошним коллегой по имени Константин Килимник, который, по всей видимости, связан с российскими спецслужбами. И через этого Килимника в Россию передавались разного рода конфиденциальные сведения — вот это вот интересно — не только в одну сторону.

До сих пор в основном разговор шел о том, что штаб Трампа и сам Трамп иногда даже публично как бы просили у своих российских друзей, чтобы те им чем-нибудь помогли. И вот шли утечки иногда через всякие электронные подложные агентства и сайты, иногда через Ассанжа, который сидел в Лондоне, иногда через другие каналы всякого компромата на соперника Трампа Хиллари Клинтон. А тут вот — в другую сторону. Оказывается, что какая-то информация текла и наоборот из США в Россию, в том числе, конфиденциальная информация, в частности, результаты тех социологических исследований, которые специальным образом заказывал и вел, не оглашая это широко, штаб Трампа перед выборами и во время избирательной кампании.

С.Пархоменко: К сожалению, тест на эффективность после взрыва Российское государство на сегодня не проходит

Мы с вами понимаем, что любой уважающий себя штаб пытается во время избирательной кампании понять, как устроены интересы избирателей и собрать какую-то дополнительную информацию о том, где у этих избирателей слабые месте, где те кнопки, которые следует нажимать. И вот эта информация была передана в действительности Манафортом. Манафорт об этом умолчал перед следствием.

И теперь выяснилось, что его в этом уличают, а его адвокаты говорят, что, «грубо говоря, вы знаете, он очень нездоровый на голову человек, у него большие проблемы с памятью, он многое забывает, он не вполне контролирует себя, вы должны отнестись к нему снисходительно, потому что он ничего не врет — оно просто плохо помнит и вообще плохо соображает».

Откуда это стало известно? Вот это совершенно поразительная вещь. Переписка между адвокатами и следствием была опубликована, и опубликована, как часто здесь случается, не полностью, с некоторыми скрытыми, такими, зачерненными фрагментами текста, которые представляют из себя тайну следствия и которые ни в коем случае не хотела раскрывать ни та, ни другая сторона в этой переписке.

Но выяснилось, что конкретный секретарь или ассистент, или какой-то помощник, или бог знает, кто это был, кто этим в точности занимался, покрасил эти строчки в черный цвет просто в Word. Кто пользуется этой программой понимает, что любой фон сделать у текста: можно подсветить желтеньким, можно зелененьким, можно розовеньким, а можно черненьким. И если черненьким подсветить, то как бы черное на черном не видно, тогда буквы типа скрываются, оказываются типа замазанными. Но если просто взять и скопировать эту часть текста, а потом вклеить ее в какой-то любой другой вордовский файл, то она как ни в чем ни бывало вылезает обратно. Простейшая операция копипейста.

Это случается иногда. Ну, мы помним знаменитую историю про то, как принимался «закон Димы Яковлева», так называемый «закон подлецов», и выяснилось, что человек, который отправлял этот компьютерный файл в Государственную думу из Кремля, не знал, что можно посмотреть как бы называние этого файла как бы изначальное, что у всякого файла есть сведения о нем и можно посмотреть, на чем компьютере он составлен, а также посмотреть, как он первоначально назывался. Так вот этот файл первоначально назывался «Ответ на список Магнитского», из чего стал понятен весь замысел этого законопроекта по поводу Димы Яковлева.

Ну вот, а тут они не знали, что с помощью копипейста любой зачерненный текст в Word благополучно можно прочесть. Всё это со страшной силой полезло наружу, всё это со страшной силой стало обсуждаться. А почему я рассказываю две эти истории вместе — историю про стенку, про шатдаун, эти 5,7 миллиардов долларов, скандал с конгрессом, заложников половины правительства и во эту историю с Манафортом? А потому что эти истории, действительно, очень тесно связаны.

Многие говорят сегодня, что ожесточенность скандала и ожесточенность этого вот яростного противостояния между Трампом и конгрессом в какой-то мере является ничем иным, как попыткой увести в сторону внимание и прессы и американского общества от этой истории с расследованием. Похоже, что история с Манафортом, неудачным использованием программы Word и вот этим вылезанием наружу, что его штаб не только получал из России какие-то сведения во время избирательной кампании, но и отправлял в Россию разного рода конфиденциальные сведения во время избирательной кампании, — похоже, что это первое реальное, серьезное доказательство того, что этот штаб состоял в каком-то сговоре с людьми, которые ему помогали из-за границы. Это для Трампа чрезвычайно серьезно и чрезвычайно болезненно. И есть такое ощущение, что он не остановится перед большим количеством разных, я бы сказал, резки, а иногда абсурдных действий для того, чтобы люди обсуждали всё что угодно.

Вообще, он бы мог так и не упираться в эту стенку и в этот шатдаун, если бы ему не нужно было именно сейчас заставить людей говорить о чем-то другом, а не об этом расследовании его взаимоотношений, взаимоотношений его сотрудников с российскими спецслужбами. Так что это взаимосвязанные вещи.

Всё, хочу на этом месте с Америкой остановиться, потому что совсем не останется у меня времени на вещи, которые мне кажутся, действительно, важными для России… Вообще, это тоже, конечно, важно для России, потому что это несостоявшийся российский партнер, это та самая американская администрация, на которую Россия в свое время сделала большую ставку и ради которой рассорилась с большим количеством своих партнеров, и вот теперь хлебает полной ложку от этой администрации и последствий своих взаимоотношений с нею.

Но я вернусь все-таки к российским делам. Есть одна важная очень вещь, о которой говорят, но, на мой взгляд, говорят недостаточно сейчас. Это ровно год исполнившейся делу Оюба Титиева в Чечне.

О.Бычкова

С.Пархоменко

Если помните, там была совершенно поразительная история. Сначала его остановили, подбросили ему этот пакет и составили протокол. Титиев сказал, «что это незаконно, потому что нет свидетелей, нет понятных, никто этого не видел, вы обыскивали мою машину по своему усмотрению и сами все подбросили. Я требую соблюдения закона». Ему на это ответили: «О’кей, ты требуешь закона — сейчас получишь по закону». Вернули всё обратно, вернули его машину на то же место, его вернули на то же место, привезли туда свидетелей и понятных, еще раз при свидетелях и понятых его обыскали, подбросили ему еще раз этот самый пакет с наркотиками и второй раз провернули эту историю.

Так начиналось это дело, которое с тех пор было перегружено колоссальным количеством разных злоупотреблений, массированными лжесвидетельствами в суде. Там произошло уже много судебных заседаний, и собирается огромное количество разного рода сотрудников спецслужб, которые используются там в качестве свидетелей. И совершенно очевидно, что свидетельствуют подневольно.

Это важная история. Это история о том, что в России есть территория беззакония, и это территория Чеченской республики. И мы слышим много об этом и в связи с преследованием геев, о чем часто пишет тоже, в частности, «Новая газета», но не только она. Это стало уже известным международным скандалом. И систематическое преследование правозащитников и людей, которые пытаются расследовать нарушение прав человека там, на территории Чеченской республики. Вот этот кусок России, а все-таки административно, что ни говори, это кусок России, он не отгорожен стеной и никто не требует этой стены в отличие от Трампа, и речь не идет ни о каком металлическом барьере, как тот, который обсуждается сейчас на границе между США и Мексикой.

Тем не менее, что касается применения закона и что касается режима соблюдения гарантий прав граждан, в Чечне происходит совершенно отдельная жизнь, никаким образом не связанная с остальной территорией России. И там, конечно, Россия известна наглостью и демонстративностью разного рода нарушений в следственной сфере и в судебной сфере.

Я здесь очень советую читать замечательное издание «Медиазона», которая каждый день, час за часом занимается вот этими нарушениями и расследует одно за другим случаи попрания прав граждан, делает для нас колоссальную совершенно работу. Так вот даже на этом фоне то, что происходит в Чеченской республике, выглядит совершенно из ряда вон выдающимся.

С.Пархоменко: Штука в том, что большому количеству людей во время шатдауна запрещено появляться на рабочем месте

И, конечно, я снова должен сказать, что наша психология такова, что мы очень часто не можем держать в голове несколько такого рода случаев. Вот стали говорить о Серебренникова — забыли про Титиева. Стали говорить про Титиева — забыли про Дмитриева в Карелии, который второй раз уже оказался под арестом, против него уже второй раз выдвинуто абсурдное обвинение. Не хочет эта система выпустить его из зубов и дополнительно наказывает за то, что однажды уже силой общественного мнения и силой общественного протеста удалось его оттуда вырывать. Но всё это, к сожалению, происходит одновременно в России.

Вот это важно, что Россия сегодня — страна систематического нарушения прав людей, прежде всего, в правоохранительной сфере. И вот над этой поверхностью торчат просто какие-то пики, которые достаточно ярко и ясно демонстрируют, что там происходит внутри. И дело Оюба Титиева одно и них.

Сегодня эта фигура известна буквально во всем мире. Это человек, над которым творится произвол на протяжении целого года. Целый год его удерживают в заключении, притом, что о нем известно как о человеке совершенно выдающемся, который многие годы, огромную часть своей жизни посвятил защите прав человека, посвятил всей борьбе за то, чтобы и Чечня хотя бы в какой-то мере оказалась той территорией, где человеку есть, куда обратиться.

Вот это важнейшая, на самом деле, часть нашей жизни. Мы, граждане России, потеряли независимый суд и оказались в ситуации отсутствия арбитра, в ситуации, когда, как называется в просторечии, нам некуда жаловаться. Вот то, чем занимался Титиев в Чечне, это и есть вот это — есть куда жаловаться, есть какая-то инстанция, куда можно прийти и сказать о творящемся беззаконии, потребовать или хотя бы попросить, или хотя бы умолять о защите свои прав, о защите прав своих близких, о соблюдении какого-то нормально человеческого достоинства во взаимоотношении с местными властями. За это власть сегодня и уничтожает Титиева, последовательно преследуя его.

Там всё было в его следствии — и угроза пытками прямые, когда его сажали, связывали, заклеивали рот, в общем, демонстративно готовились к тому, чтобы его пытать. Потом тактика эта менялась, и там всякими недопустимыми способами добывались доказательства. Из него драли волосы для того, чтобы приклеить их потом к этому пакету с наркотиками, который ему подбросили и продемонстрировать там наличие биологического материала и всякое такое.

В общем, почитайте, пожалуйста, на сайте правозащитного центра «Мемориал». Там сделана очень подробная, очень тщательная, очень синтетическая работа, собрано всё, что связано с делом Титиева. У меня в Фейсбуке, кстати, в анонсном посте к этой программе есть ссылка на этот материал, я его у себя в Телеграм-канале тоже еще раз положу. Посмотрите, потому что там очень подробно, буквально шаг за шагом, час за часом собрано всё, что с ним происходило и квалифицированы все те нарушения, которые связаны с его делом.

И последний сюжет, без которого я, конечно, не могу обойтись в этой программе — это расследование центра «Досье», которое было опубликовано на днях по поводу убийства трех российских журналистов в Центральноафриканской республике.

Долгожданное для меня расследование, потому что я помню, что когда эта трагедий произошла, множество людей громко, стуча кулаками по столу, кричали, что «мы будем вести наше собственное расследование». Там Максим Шевченко грохотал кулаками, что он будет вести свое собственное расследование в эфире «Эха Москвы». Я хорошо это помню. И Russia Today обещала свое собственное расследование. И вот этот самый, как теперь становится понятно, активно участвующий в событиях РИА ФАН — информационная структура, которая принадлежит самому же Пригожину и его бизнес-структурам, тоже обещали большое расследование.

Но в результате мы видим расследование только организованное Ходорковским. Здесь надо иметь в виду… Я вот как-то заинтересовался. Все как-то пробалтывают, даже не обращая внимание: Центр «Досье», Центр «Досье». А что такое, собственно, Центр «Досье» — это что за издание, это что за СМИ? Это не издание, это не СМИ. Это структура, которая была создана Михаилом Ходорковским, насколько я понимаю, в середине 17-го года еще, то есть уже полтора года назад, и которая — вы можете зайти на сайт самого этого центра «Досье», очень легко запомнить их адрес, он называется НРЗБ

О.Бычкова

С.Пархоменко

То есть они сразу позиционировали себя не как медиа, не как СМИ, а как вот такую расследовательскую структуру, которая собирает материал для дальнейшей публикации, а главное, для дальнейшего использования в юридическом плане.

Конечно, чрезвычайно характерна здесь реакция и самого этого РИА ФАН, и, прежде всего, Следственного комитета. Вот я прочту самые разные отклики на эти документы. И, мне кажется, самое точное — это то, что написал русский сайт ВВС, они всё это опубликовали под заголовком: «Следственный комитет России отверг результат независимого расследования убийства журналистов в Центральноафриканской республике».

Вот самое важное — это выбор глагола. Вот не опроверг результаты, а отверг результаты. Это очень точно, на самом деле, сказано. Потому что главный смысл этого самого заявления: «Отвяжитесь от нас. Мы не желаем этого слушать. Это совершенно нас не касается. Вы там расследуйте что хотите. Мы все равно не будем на это обращать никакого внимания».

С.Пархоменко: Трампу важно продемонстрировать, что «я вам обещал стенку — я вам сделаю стенку любой ценой»

Это поразительная, на самом деле, позиция, опять же, если сравнить ее с теми расследовательскими структурами, которые реально заинтересованы в мире в том, что случается и как бывает с гражданами этих стран. Вспомним сотрудничество, скажем, американских спецслужб и после 11 сентября 2001 года и после знаменитого взрыва на Бостонском марафоне. Вспомним, как ведут себя французские спецслужбы. Вспомним, как ведет себя Международная следственная группа, которая расследует катастрофу «Боинга» МН17 в восточной Украине.

Они работают в теснейшем сотрудничестве и с журналистами и с самодеятельными расследователями, просто со случайными свидетелями. Они собирают всё что можно, и всё для них не предмет немедленного согласия, не предмет немедленного одобрения, а предмет дальнейшей работы. Получив такого рода расследования, они работу свою начинают, а не заканчивают.

Здесь нам сразу сказано: «Мы не желаем этого всего видеть. Это просто Ходорковский пытается увести от себя в сторону». И, действительно, Ходорковский прав, когда он говорит, что в этом заявлении Следственного комитета видно, что люди, которые составляли это заявление, а главное — те, кто заказывали это заявление, кто поручили Следственному комитету — понятно, что это не его инициатива, — с этим заявлением выступить, эти люди даже не потрудились прочесть это.

Так что это, несомненно, только начало всей этой истории. И, я думаю, мы можем увидеть, что есть очень серьезные расследовательские силы с большими деньгами, обеспеченными Ходорковским, которые продолжают эти расследования. И нам будет еще о чем поговорить.

О.Бычкова