"Живи, Толя, живи". Воспоминания бывшего малолетнего узника Освенцима Анатолия Вансевича. Комментарий историка Ильи Альтмана - Непрошедшее время - 2010-01-24
М.ПЕШКОВА: 27 января – 65-летие освобождения Освенцима. «Эхо Москвы» в гостях у бывшего малолетнего узника лагеря смерти Анатолия Самуиловича Ванукевича. И начали рассказ о довоенном – о семье Анатолия Самуиловича. Ваш отец ведь, я так поняла, жил в Варшаве, варшавский портной?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да.
М.ПЕШКОВА: Как он оказался в Гродно?
А.ВАНУКЕВИЧ: Когда, вот, фашисты пришли и заняли половину Польши, они пешком пришли в город Гродно. Там братья у него были, семь братьев, две сестры – вот они пешком пришли, убегали от фашистов.
М.ПЕШКОВА: Это был 39-й год?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да. Мы были от границы, город Гродно, всего три километра. И им запретили здесь жить и выселили в Казахстан. Они остались живые, а наши все погибли. Сразу создали там гетто, первое, второе гетто. А мы, маленькие пацаны, вылазили и меняли, чтобы что-нибудь из продуктов взять, потому что это… это было временное, люди знали, что Освенцим ждет. Ну и в один прекрасный день всех выгоняют, и вагоны поданы. Вагоны, двухосные вагоны, каждый вагон по сто человек, по сто, по сто двадцать. Ни воды, ни хлеба, ничего. Ну и везли на уничтожение.
М.ПЕШКОВА: Как вам объявили, что вас эвакуируют из Гродно? Как это Вы узнали?
А.ВАНУКЕВИЧ: Объявили, что все едут на новые места проживания, ну и все ехали добровольно, и даже сказали, что берите все вещи ваши, все, что можно взять с собой, побольше. А везли на уничтожение. Нас привезли в Освенцим. Вот когда мы ехали уже в вагонах, было очень много трупов, и маленькие эти окошки верхние давали возможность только, чтобы воздухом дышать. Ну и некоторые сорвали ее и начали выбрасывать, ну, малолетних ребят – 10, 11, 15 лет. Ну, и меня тоже выбросили, я помню, когда многие уже были там, на воздухе, живые, то ли не живые, меня мама Анна, Ханна… толкнули меня, и я попал в овраг – это было между Краковом, Катовицем. Ну, я наелся снега, сорвал… у меня был (неразборчиво) такой, сорвал. А шапка была такая, буденовка, со звездой.
М.ПЕШКОВА: Ее Ваш папа сшил Вам, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, да, да. Папа сшил, и я конечно, ее берег. А они начали кричать: «Партизаны, большевики!», фолькс дойч меня поймали.
М.ПЕШКОВА: Сколько дней Вы были один, сколько Вы бродили по лесу в поисках еды?
А.ВАНУКЕВИЧ: Сколько, два дня, потом фолькс дойч поймали меня, посадили в подвал. Наутро с двумя собаками, с автоматчиками увезли в Катовице. Ну, отдали в гестапо, это ужас. Показывали, как головы отрезают у людей, все – это страшное дело.
М.ПЕШКОВА: Сколько Вам было тогда лет?
А.ВАНУКЕВИЧ: 11 или 10 – так вот. Там вот расстреливали, они не успевали это делать, некоторых отправляли, вообще, на вечный лагерь в Освенцим. «Arbeit macht frei» там написано, ну, а потом уже там построили целую железную дорогу, что… это еще был 41-й год, начало 42-го. И там Освенцим-Бжезинка, Аушвиц-Биркенау назывался по-немецки.
М.ПЕШКОВА: Это ведь была железнодорожная станция.
А.ВАНУКЕВИЧ: Людей держали, как будто отправляют в баню их, там написано «баня», и когда люди зайдут туда, через дырку бросают Циклон А, Циклон В, газы, и людей – все, и рядом крематорий. И специальные зондер-команды были, специальные, которые возили этих трупов, чтобы сжечь их. Так мы начали жить. А я попал в Освенцим как белорус – потом пришили мне этот, бинкель и написали, и здесь на брюках носили.
М.ПЕШКОВА: Это определенного цвета была нашивка, что Вы белорус, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Я белый и буква «R» была, и треугольник. И нас еще стригли, а в середине полоску брили.
М.ПЕШКОВА: Ну очень легко ведь они могли определить, что Вы мальчик-еврей.
А.ВАНУКЕВИЧ: Ну, ведь поляки, когда мы сидели в тюрьме, они никогда, значит… В Варшаве я родился, фамилия польская, Ванукевич, и все. А я специально (неразборчиво)
М.ПЕШКОВА: И Вы усвоили их науку?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да.
М.ПЕШКОВА: Что нельзя признаваться, что Вы еврей?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да.
М.ПЕШКОВА: Вы были совсем ребенком, Вы попали в детский барак?
А.ВАНУКЕВИЧ: 11 лет. Сначала у нас карантин был. Докалывали номера, нам давали эту одежду полосатую, деревянные такие, вот… И никаких ни носков, ни портянок, ничего не давали.
М.ПЕШКОВА: Натирали ноги до крови, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Ну конечно. Первое время мы с натертыми ногами ходили. Потом, когда уже привыкли, все рвали старую одежду какую-то и что-то делали. Первое время мы подметали, потом строили, там, большой, несколько этажей строили завод, «Сименс» завод.
М.ПЕШКОВА: Это знаменитая марка «Сименс», которая и сейчас нам известна, и Вы работали на «Сименса»?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, мы работали на «Сименсе», а потом работал я в Бауле, это ремонтные мастерские. В этих мастерских мы, ну, ремонтировали мясокомбинат, ремонтировали дома для этих эсесовцев.
М.ПЕШКОВА: Ну что вы, месили растворы, таскали глину?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, да.
М.ПЕШКОВА: Что лично Вам приходилось делать?
А.ВАНУКЕВИЧ: Ну, я был на подхвате – у кровельщиков, водопроводчиков, на подхвате. Вот такие дела, там прожили, вообще, это ужас был.
М.ПЕШКОВА: Вы были сильный ребенок, крепким ребенком, сильным?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, а как же? Был закаленный.
М.ПЕШКОВА: А как Вас дома воспитывали? Что, физкультуру делали, как-то хорошо питались, спортом занимались? Откуда эта сила?
А.ВАНУКЕВИЧ: Мы помогали отцу всегда. Он портной, работал, имел свою мастерскую на улице Оржешка, а потом уже, когда пришли наши, ликвидировали мастерские, он работал на домашней фабрике, я вспоминаю это все дело.
М.ПЕШКОВА: Вы помогали отцу шить?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, помогали всегда. Ну а потом прожили мы, сколько там, немножко же, от границы близко было – город Гродно.
М.ПЕШКОВА: Т.е. Вы всего два года прожили, наверное, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Я до этого жил в Гродно, до 11 лет, до 10 лет, до 11 лет вместе жили, с семьей. Я же родился в городе Гродно.
М.ПЕШКОВА: Мама из Гродно Ваша, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Мама из Гродно, а папа из Варшавы. Мама – Любич Анна… Ханна.
М.ПЕШКОВА: Большая семья была у мамы? Родственников было много?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, были всякие родственники, я знаю, что были даже родственники в Америке, и они предлагали, чтобы поехать к ним, и до этого, когда немцы пришли. Ну а наши не хотели уезжать – ни папа не хотел, ни мама не хотела уезжать.
М.ПЕШКОВА: А родственники, наверное, уехали в начале века в Америку?
А.ВАНУКЕВИЧ: Наверное, да, я не знаю.
М.ПЕШКОВА: Их фамилия Любич, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Любич, Ванукевич, потому что я помню, вот когда я еще маленьким был, мы ездили на праздники в Варшаву, а там дедушка был такой, богатый… ну, он портной, у него вывеска была, отличная семья такая была, большая семья. Мы ездили на праздники туда, к ним в гости. Пару раз, я помню, мы ездили.
М.ПЕШКОВА: Как звали дедушку?
А.ВАНУКЕВИЧ: По-моему, или Самуил, или Семен.
М.ПЕШКОВА: В доме говорили на идише или по-польски?
А.ВАНУКЕВИЧ: На идише, по-польски, по-белорусски – на всех языках, вообще, говорили. А сестра моя – она ушла в партизаны, наверное, погибла, вообще.
М.ПЕШКОВА: Она была старше Вас?
А.ВАНУКЕВИЧ: Старше, да.
М.ПЕШКОВА: Намного?
А.ВАНУКЕВИЧ: Лет на два, наверное, на три.
М.ПЕШКОВА: Как ее звали?
А.ВАНУКЕВИЧ: Фрида.
М.ПЕШКОВА: Фрида Самуиловна.
А.ВАНУКЕВИЧ: Да. Вот так моя жизнь в концлагерях.
М.ПЕШКОВА: Т.е. Вы попали, получается, зимой 42 года в Освенцим.
А.ВАНУКЕВИЧ: В январе, 1 февраля я уже был узником, уже мне фото… Я получил свои фото из музея Освенцима, случайно обнаружили вот это, когда Вове было всего 11 лет.
М.ПЕШКОВА: Вова – это Ваш сын?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, вот он сейчас Ваш встречал.
М.ПЕШКОВА: Да, да.
А.ВАНУКЕВИЧ: И мать говорит: «Это не ты, это Вова». Это моя жена так говорила.
М.ПЕШКОВА: Так похож?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, похож.
М.ПЕШКОВА: Большеглазый мальчишка, совершенно изумленный взор, глядящий в объектив. Как номер выбивали, как это все было?
А.ВАНУКЕВИЧ: Иголки связаны, берет руку сам Менгеле, Иозеф Менгеле, выкалывает 99176 номер, и тут носили, и тут носили.
М.ПЕШКОВА: Это на груди и еще…
А.ВАНУКЕВИЧ: На груди.
М.ПЕШКОВА: Что было под полосатой пижамой?
А.ВАНУКЕВИЧ: Ничего не было?
М.ПЕШКОВА: Зимой ходили в одной этой тонкой пижаме?
А.ВАНУКЕВИЧ: Потом там же были узники уже подпольщики, они нас охраняли, потому что в 18 блоке – мы на 18 блоке были…
М.ПЕШКОВА: Это детский блок, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, подвал такой. Там были от 7 до 15 лет. Поляки, хорваты, югославы, кого только там ни было. Чехов очень много там было.
М.ПЕШКОВА: Там были одни мальчики, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Мальчики, да. В основном, брали всех мальчиков. А девочек вместе с родителями уничтожали.
М.ПЕШКОВА: Нужна была рабочая сила для лагеря?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, а как же. Мы же были рабочей силой, вот такие дела.
М.ПЕШКОВА: С кем из мальчиков Вы дружили?
А.ВАНУКЕВИЧ: Ну, мы дружили с поляками, с чехами. Ну, там всякие хорваты, югославы были. Ну, все очень дружно жили, конечно. Если не будешь поддерживать друг друга, так вообще пропадешь. Сколько людей убивали. Там прямо на лесах людей бьют, падают. Каждый день в лагерь несли трупов очень много. А лагерь Освенцим – это 28 бараков, это бывшие казармы польских солдат и офицеров. Трехэтажные бараки, подвалы и еще чердаки. И вот, загоняли туда столько людей – это ужас. И там был Апельплатц с виселицей. Нас три раза в день считали, проверяли. На каждом блоке был старший. И комендант лагеря Рудольф Гесс.
М.ПЕШКОВА: И этот Рудольф Гесс лично Вас избивал. При каких обстоятельствах это случилось? Что искали у Вас?
А.ВАНУКЕВИЧ: А это когда мы работали, мясокомбинат ремонтировали, я был самый худой, и мне засунули колбасы сюда, и вот, или на воротах собаки разнюхали, или кто-то продал меня, и мне поставили уже… держал колбасы и стоял под виселицей с петлей на шее.
М.ПЕШКОВА: Вас поставили на табуретку?
А.ВАНУКЕВИЧ: На табуретку, чтобы я держал эти колбасы, елки-палки, а там виселица стоит уже, готовая, чтобы повесить. Но в этот день заключенных было, и я не знаю, или он уже… у него пустой пистолет, у него кобура открытая и пистолет…
М.ПЕШКОВА: У него всегда был пистолет наготове, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да. Или патронов не было у него, ничего – плеткой, начал меня ругать, «Schwein, verflucht, Schwal, schneller, schneller». Ну и я побежал, schneller. Мое место пустовало…
М.ПЕШКОВА: Это в бараке Ваше место пустовало, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Нет, там же когда проверяли, там же вечером проверяли, после работы нас на Апельплатц.
М.ПЕШКОВА: Это вас снова пересчитывали всех, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, а как же. Ну и мое место пустовало, я пошел и встал на свое место. А все уже думали, что меня сейчас повесят. Потому что каждый день вешали и расстреливали. Вот так прошла жизнь моя.
М.ПЕШКОВА: К 65-летию освобождения Освенцима. Анатолий Ванукевич, узник Освенцима, в «Непрошедшем времени» на «Эхо Москвы». Но еще было одно воровство, и Вы тоже обвинялись в этом воровстве – это когда украли тушу.
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, да, это было, ну что сделать? Все это было, было. Так что стена смерти там была такая, между 10 и 11 блоком. Страшное дело – вспоминать это. Потом ночи не спишь, елки-палки, ничего.
М.ПЕШКОВА: Тот господин, который потом руководил польской компартией…
А.ВАНУКЕВИЧ: А, Юзеф Циранкевич. Я был у него, когда он уже был премьер-министром в Варшаве. Мы с ним даже выступали в Глинце, когда Карбышева… дочь Надежда… из Карбышева глыбу сделали. В 45 году в феврале перед падением Гитлера был приказ всех уничтожить узников, чтобы никто не остался. Вот, и а нас гнали из Освенцима в такой Гросс-Розен, такой лагерь, каменоломни там. И из Гросс-Розена потом в Нордхаузен. Вот эти три лагеря. А вообще, там больше лагерей, большинство с филиалами, больше. Вся Европа была окутана проволокой, колючей проволокой.
М.ПЕШКОВА: Вы работали в этом лагере в каменоломнях? Что Вы добывали?
А.ВАНУКЕВИЧ: Добывали там, я не знаю, специальные скалы, а гнали сверху вниз, один посыпется, и все падают. Ой, страшное дело. Там уже ничего не было. У меня, вот, на шее такие чирьи были, так разжижали мочой промывали. Вот такая жизнь была.
М.ПЕШКОВА: Это узники помогали Вам, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Конечно, а как же. Нам помогали ухаживать за нами. А наши когда наступали, они начали нас переселять из одного лагеря в другой, потом в Нордхаузен. Там уже на бетоне спали, в этих, от самолетов гаражи.
М.ПЕШКОВА: Ангары, да?
А.ВАНУКЕВИЧ: Ангары. Прямо кладут на бетон, а утром половина не встает – все, мертвые. У нас был скелет, кости и натянутая кожа, и вообще. Там люди больше трех месяце в концлагере Освенцим не выживал никто.
М.ПЕШКОВА: Люди кидались на проволоку, чтобы свести счеты с жизнью.
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, ну как же? Ждать, пока тебя убьют или вообще, каждый день отбирали нас. Нас знаете, как купали – вообще под шлангом, брандспойт, холодной водой – на тебе прямо сосульки висели.
М.ПЕШКОВА: Но начался лагерь с того, что Вас обучали командам. Что это были за команды?
А.ВАНУКЕВИЧ: Чтобы мы шагали хорошо в колодках, чтобы мы снимали шапку вовремя, когда эсесовца увидишь, охранника, надо снимать. «Mütze auf», «Mützen ab», «schneller»… нас команды такие были, учили нас.
М.ПЕШКОВА: Вы рассказывали о том, что уже вернувшись в Гродно после войны, Вы вскакивали по ночам и повторяли эти команды.
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, да.
М.ПЕШКОВА: Как все это было?
А.ВАНУКЕВИЧ: Это… ну, когда я вернулся домой…
М.ПЕШКОВА: Как Вы попали домой? Каков был Ваш путь домой?
А.ВАНУКЕВИЧ: Страшный путь. Нас везли, мы попали на Украину, до Ковеля. Нас везли, вообще, наверное, месяц целый. Походная кухня ездила. А в Ковеле распустили: «Езжайте по домам». Ну и я очень долго добирался до дома в Гродно. А там уговаривали, «поехали в Америку, поехали во Францию, поехали в Англию» и т.д.
М.ПЕШКОВА: А кто Вас уговаривал?
А.ВАНУКЕВИЧ: Как, те, кто служил, на русском языке солдаты служили в этих войсках – в американских, в английских.
М.ПЕШКОВА: Войска союзники?
А.ВАНУКЕВИЧ: Да, союзные войска.
М.ПЕШКОВА: Это они Вас освободили?
А.ВАНУКЕВИЧ: Потому что американцы нас освободили 11 апреля 45 года. Они нас уговаривали, «что вы здесь?» А я: «Я хочу домой, может, там есть кто живой еще у нас». Вот такие дела. А потом через пару лет мне Яков Морголис, наш давний родственник, они жили в Варшаве, на Тверском бульваре – жена у него русская была, Татьяна – и они в 47 году, когда я в Гродно, меня отвели учеником повара. Когда я приехал домой, у нас жил на первом этаже полковник Кифлих Матвей. Он меня отвел в ресторан, и я стал учеником повара. И за четыре года я уже стал зав. производства, в 49 году. Вот такие дела. С 45 по 49. А в 49 я поступил уже в Плехановский институт, вот, пять лет сдал, ну, за среднюю школу и поступил в Плехановку, закончил с отличием в 54 году, ну и нас отправили сначала в Кишенев, а потом в Душанбе. И вот так прожил 23 года в Средней Азии. А потом 22 года на Полтавщине. И сейчас уже 11 лет в Москве живем.
М.ПЕШКОВА: Профессор Анатолий Ванукевич, автор полусотни книг, и сейчас пишет новую книгу о переживших войну. Сопреседатель национального фонда «Холокост», историк Илья Альтман. Ему адресовала вопросы, на которые давно ищу ответа. День Холокоста, будет ли он когда-нибудь для России днем национальным?
И.АЛЬТМАН: С 95 года в Москве мы проводим 27 января мемориальные вечера, посвященные освобождению Освенцима. В 2000 году единственный оставшийся к тому времени в живых, командир дивизии генерал Василий Яковлевич Петренко обратился к президентам России, Украины и Белоруссии с предложением ввести национальный день памяти жертв Холокоста в каждой из этих стран, и день, который бы одновременно был днем памяти воинам освободителям. Когда мы говорим об ужасах Освенцима, об уничтоженных там людях, говорим о спасении этими людьми нашей армии – это все-таки немножко абстрактно. В боях за Освенцим участвовали четыре дивизии – это свыше 30 тысяч советских солдат и офицеров. Кроме 300 погибших, которых мы знаем поименно, еще около сотни людей, выявленных нами за эти 15 лет, никогда Россия, никогда Советский Союз не сказал, действительно, слова благодарности тем десяткам, сотням тысяч наших солдат, которые, начина от первых освобожденных городов – сначала это был Ростов, и тогда удалось спасти евреев, а потом немцы опять возьмут Ростов, и всех оставшихся там уничтожат. Гетто Калуга, гетто Ильино в тверской нынешней области, еврейская община у Нальчика и многочисленные узники Майданека, затем Освенцима, потом Терезина – это все те уцелевшие жертвы Холокоста, как и все, в общем-то, уцелевшие евреи Европы, благодаря подвигу нашей армии. Но в нашей стране очень часто мы слышим о том, что Холокост – это не наша история. Господа, это не так. Почти половина из всех уничтоженных евреев Европы, около 3 миллионов, погибло на территории Советского Союза. На территории России в ее современных границах погибло около 150 тысяч евреев. Столько же, сколько погибло и в Германии, где Холокост начался. И они гибли везде, в каждом населенном пункте, в каждой из 23 областей и краев, где были нацисты. Их убивали здесь, рядом с Москвой, в Солнечногорске, под Можайском и т.д. Убивали вместе с ними тех, кто евреев прятал. Те, кто говорит, что не нужно помнить еврейские жертвы – это мы слышали в Советском Союзе – забыли тех, кого называют праведниками. Россия сегодня единственная страна – не исключение наши соседи: Украина и страны Балтии… и люди, которые… Яд Вашем в Израиле присвоил звание праведник народов мира, мгновенно получают высокие государственные награды. Россия – единственная страна, которая 11 живущих сегодня праведников народов мира в течение вот уже более десяти лет не можем добиться для них государственных наград. День Холокоста нужен, потому что мы увидели сейчас, когда при поддержке департамента образования Москвы издали небольшое пособие для школьников и учителей, как востребован этот повод говорить о преступлениях нацистов, это повод говорить о нашей армии. Почему такой национальный день нужен нам? Да потому что очень много разговоров о фальсификации истории. Якобы, на Западе не замечают подвиг нашей армии. Но опять же, это по инициативе нашей страны была принята Генеральной Ассамблеей ООН резолюция, которая называется «международный день памяти жертв Холокоста». Она обязывает все страны, принявшие резолюцию, ввести национальные дни. И Албания ввела, Эстония ввела, еще 30 государств…
М.ПЕШКОВА: Это в 2005 году, да?
И.АЛЬТМАН: Да. Еще 30 государств ввели этот национальный день. Конечно, для каждой страны это свой акцент, свое видение этих событий. Это не только о Холокосте, это о современности, о современных геноцидах. Т.е. каждая страна находит свой ракурс. Для нашей страны, как и для других постсоветских государств, кажется, это возможность отдать дань подвигу конкретным воинам-освободителям нацистских лагерей и гетто, которые действительно внесли свой вклад, что фашизм был побежден.
М.ПЕШКОВА: Может быть, развести эти даты? Дату снятия блокады Ленинграда и Холокост, который отмечают во всем мире именно в этот день, 27 число?
И.АЛЬТМАН: День снятия блокады – это очень важная дата. И для меня принципиально важно то, что, к сожалению, пока не только национального дня – в календаре знаменательных дат победы нет 27 января. Нет в наших учебниках, не знают об этом наши дети, подавляющее большинство учителей. Но когда в прошлом году на заседании комитета Победы в Петербурге, когда отмечалась юбилейная годовщина, именно губернатор Санкт-Петербурга Валентина Ивановна Матвиенко сказала: «А сегодня еще есть одна дата. Это дата освобождения Освенцима, это международный день Холокоста». Я помню, когда были переговоры у нас с представителями людей, которые могли бы принять решение. Меня просили найти документ – а может быть, так сказать, не обязательно 27-го, а чтобы было 26-го или 28-го января, намекая на блокаду. Но история такая наука, которую мы должны уважать. Так случилось, что старшим по званию, погибшим у стен Освенцима, оказался человек, который до этого участвовал в освобождении Ленинграда от блокады. До войны он был директором БДТ. Символическая фамилия Беспрозванный. На могильной плите Освенцима только в 75-м году по-польски появилась его фамилия – Беспрозванный. Как и Беспрозванные, наверное, все те десятки тысяч других солдат, о которых мы сегодня говорили. Это так символично. Поэтому я не вижу для этого повода.
М.ПЕШКОВА: Памяти моих родных, погибших в лагерях под Каменец-Подольским, теть и кузин, всей огромной неуцелевшей отцовской родни. Мы вас помним. Наталья Квасова – звукорежиссер, я Майя Пешкова, программа «Непрошедшее время».