Лев Толстой и время Николая II - Максим Кузахметов - Все так + - 2021-07-05

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Получается, что он величина мирового уровня, выдающийся общественный деятель, который принимал активное участие в любых событиях. Но опять-таки, как гуманист: если голод — значит, надо помогать голодным, если кого-то притесняют — значит, защищать слабого. Поразительный пример его оценки: 1897 год, в России проходит перепись населения, и несколько тысяч человек в графе «национальность» пишут «толстовец». Опять-таки, трудно представить. Есть у нас сейчас современники, которые могут написать о себе «хоббит», например, или что-то подобное? Чтобы целое направление было связано с каким-то писателем, трудно представить. Хотя есть выдающиеся, талантливые, способные писатели.

И что происходит в царствование Николая II (у нас такая затянувшаяся увертюра)? В 1901 году этого человека — глубоко верующего, пусть и по-своему, безусловного гуманиста — отлучают от церкви. Конечно, может быть, не лично Николай II, но всё это — Победоносцев, вся эта система — совершеннейшее безумие. Это очевидные факты, но многие из нас не знают, что к концу жизни книги Толстого находятся фактически под запретом. Понятно, что запрещены его размышления о религии, а заодно и ничего другого издать нельзя. Он находится в странном статусе: вроде бы все знают, что живёт такой выдающийся человек, только вот ничего нельзя, всё в своеобразных запретах.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Коротко напомним, что родился Лев Толстой в 1828 году, ещё в царствование Николая I, этого образцового императора-трудоголика, который всё парализовал на 30 лет и не сделал ничего. Лев Толстой рано лишился родителей, долго воспитывался у родственников, а в университет поступил в Казани. Тоже любопытно: мы-то его знаем как выдающегося мыслителя, очень образованного человека, который, когда работал над книгами, погружался в исторические документы. А при этом в университете он учился с трудом, на каком-то этапе его хотели оставить на второй год за то, что троечник, по сути. Он хотел перейти на другой факультет из-за того, что не знал, как ему там дальше продолжить обучение. Не доучился в итоге, не завершил университетское образование, хотя очень много занимался самообразованием впоследствии. Он не только писатель, он ещё и читатель. Как в анекдоте: «Зачем мне читать? Я ж писатель».

Когда происходил раздел наследства (родители-то рано умерли, у него были братья), ему досталась всем нам хорошо знакомое имение Ясная Поляна. Оно сохранилось, и если повезёт (мы-то в Петербурге, нам далековато, а вот москвичам поближе), можно туда приехать посмотреть. Он там не постоянно жил, конечно, с перерывами, но большую часть времени проводил впоследствии именно в Ясной Поляне. Лев Толстой много путешествовал, очень много раз был в Москве, меньше в Петербурге и других городах, но в основном его произведения в Ясной Поляне и рождены.

В одной из программ мы цитировали очень яркое впечатление, которое нам интересно как своеобразное документальное свидетельство — это его повесть «Утро помещика», конечно же, основанная на реальных событиях. Молодой барин, дворянин, изо всех сил хочет помочь своим крестьянам, и что он видит? Живут бедно, кто-то ленивый, не верят, что парень хочет для них чего-то хорошего. Он много раз возвращался к этой теме в своих произведениях — мол, не может такого быть, чтобы помещик чего-то хорошего для крестьян хотел. Сколько бы молодой прогрессивный помещик не писал себе в дела: «Этому помочь с крышей, этому с лошадью, этому с учёбой», — всё бессмысленно. И наступает быстрое разочарование. Хочется же сразу всех облагодетельствовать, особенно если ты молодой, тебе около 20 лет, терпения ни на что не хватает, и первое такое разочарование.

Толстой был человек сомневающийся без конца, колеблющийся. А так ли, а истинно ли всё это? Догмами точно не жил. Не Николай II, которому вдолбили «самодержавие, православие, народность» — всё, больше ему ничего не надо. Хотя вроде бы много читал, и запоминал, но не усваивал, наверное, в какой-то более сложной форме. Ну раз не получается с крестьянами, а ты вроде бы молодой, и хочется тогда в столицу поехать. В 1849 году куда? В столицу, в Петербург. Кутежи, какие-то приятели появляются, пока у тебя деньги есть. Толстой ещё пристрастился в карты играть, но это всё менее известно. Нам-то но представляется в образе могучего старика с длинной бородой, который знает какую-то сакральную истину. А ему же тоже когда-то было 20 лет.

М. Нуждин

М. Кузахметов

В общем, брат его спас и говорит: «Сходи-ка в армию послужи. Дворянское происхождение есть, экзамены надо, правда, сдать, но не обязательно идти в училище на 4 года, тем более, у тебя за спиной уже есть что-то университетское, это зачтётся». И действительно, Толстой прислушался, и мы о его службе многое знаем из его собственных произведений, потому что он побывал в действующей армии на Северном Кавказе, а впоследствии, во время Крымской войны — в осаждённом Севастополе. Боевой офицер, награды имел впоследствии. А он уже тогда был своеобразным человеком, мог сказать: «Лучше вы рядовому дайте награду, ему нужнее. Мне-то что? Я граф, и без награды проживу». И всё это искренне будто бы, а не вот я, мол, какой!

И всё, что он там увидел, опять-таки, как мыслящий, как философ — смерть людей, из-за чего всё это происходит — всё это тоже на нём отразилось. После завершения Крымской войны он ушёл в отставку в 1856 году и больше не хотел никак быть связанным с насилием. Повторюсь: в осаждённом Севастополе, когда каждый день обстрелы, мы об этом подробно рассказывали, смертельная опасность на каждом шагу, тем не менее, он бесстрашно руководил доверенным ему участком обороны, не прятался, не скрывался. У него реальные боевые награды, а не только декоративные, как у некоторых наших современников. Как посмотришь — поразительно, никакой войны ни с кем не ведём, а какой-то артист, музыкант весь в орденах. Что такое?

В общем, начинает Лев Толстой увлекаться литераторством. То есть, сначала, как я уже говорил, о детстве рассказывает, потом о службе в армии, и много раз к этому возвращался, через десятки лет сравнительно короткой после завершения военной карьеры писал произведения, в которых отражал свои воспоминания и про Северный Кавказ, и про Крымскую войну. Конечно же, со своим философствованием, не просто описывая эти события, а со всем ужасом и недопустимостью — всё, что угодно, только чтобы не было войны. А не как сейчас — «можем повторить!», в XXI веке всё это жуткое безумие у наших соотечественников.

И вот он начинает как писатель. Кстати, наверное, важную роль в его судьбе сыграл Некрасов, которому он отправил свою рукопись, в журнал «Современник». Тот его похвалил. А потом Толстой подружился с писателем Тургеневым. Но те-то уже более маститые. А ещё Толстой очень полюбил охотиться, и Тургенев любил охотиться, у них было много общего на этой почве. И вроде бы Лев Толстой очень быстро вошёл в круг уважаемых писателей, но с Тургеневым так перессорился на каком-то этапе, что 17 лет не разговаривал. Выяснилось достаточно быстро, и современники о нём писали, что человек-то он необычный. Вроде бы и образованный, и умный, и интересный, а что-то может произойти, что ему не понравится — и всё, как отрезало. В общем, не лицемерил, не заискивал, ни с кем специально дружбы не искал.

И Некрасов тоже был вообще-то сибарит, сколько бы ни писал о страданиях крестьян, а любил хорошо обедать, особенно, когда разбогател. И Тургенев тоже, чуть что — Париж, чуть что — сто гончих собак, это очень важно, чтобы охота была успешной. А Лев Толстой ещё сравнительно молодой, и вдруг в 1857 году так и написал: «П что-то я почувствовал, что мне всё это стало противно. Я сам себе опротивел, всё мне здесь ненавистно, в Петербурге». Он вообще Петербург впоследствии недолюбливал. Мы-то ведём повествование из Петербурга; это трудно представить, а были люди, которых мы глубоко уважаем, а они говорили: «Надеюсь, в последний раз я в этом чёртовом Петербурге побывал, надеюсь, больше никогда мне сюда вернуться не придётся». Но потом всё равно пришлось приезжать.

В общем, он отправился в большое путешествие по заграницам, чтобы всё лично посмотреть. Не всё ему там понравилось, а многое вообще не понравилось, какие-то у него были свои ожидания. И тоже вот — человек приезжает в Париж, а какое у него яркое воспоминание? Париж — центр культурной жизни Европы, прекрасная архитектура. А Толстой пошёл посмотреть на публичную казнь — там же ещё гильотина действует, казнят преступников — и его это потрясло. Как так можно? Только что был живой человек — и вот его нет. Собираются люди, смотрят. Но даже если преступник, хорошо ли это? Толстой был идеальный гуманист, он считал, что никакой смертной казни быть не должно. Пожизненное заключение — может быть. Мы из последних сил пока живём в этой системе в России в XXI веке, но сколько у нас патриотов, которые требуют расстрелять, повесить, убить; больше, чаще.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Он же был очень трудолюбивый, вставал в 6 утра, придумал, что надо написать столько-то страниц в день, и пока не напишет — ничем другим заниматься нельзя. А потом всё зачеркнул, и начинает писать сначала. Классический пример, как он не мог придумать начало «Войны и мира», 14 или сколько-то вариантов у него получалось, а потом придумал, что с французского языка должно быть начало у его, наверное, самого знаменитого эпического произведения.

Я редко это делаю, но здесь бы порекомендовал, если кто-то ещё не видел, прекрасный современный фильм «История одного назначения». Сценарист — жительница Петербурга Анна Пармас, прекрасный, выдающийся мастер. Потрясающий фильм, основанный на реальных событиях, потому что на каком-то этапе, это 1866 год, Лев Толстой узнал, что ротного писаря, солдата, должны приговорить к смерти за то, что он ударил офицера. За что? Он никого н предал, он не государственный преступник. Ну, повздорили, но это всё сословность, солдат ударил офицера — и какое неадекватное наказание, смерть и расстрел. Лев Толстой вызвался быть адвокатом у этого офицера и ничего не получилось. Всё основано на реальных событиях, но с элементами художественности. И там всё потрясающе, и личная жизнь Толстого, и его взаимоотношения с женой, и с друзьями, и с другими действующими лицами. Очень советую посмотреть.

И начинается расцвет его творчества, 1860-е годы, ещё при Александре II, он пишет «Войну и мир», «Анну Каренину», программные произведения, всем нам хорошо знакомые. «Война и мир» это вообще грандиозный эпос, в котором сотни персонажей. Хотя потом Лев Толстой сердился на себя. На том этапе своей жизни он же это придумал, про это много рассказывали, потому что он своим произведением фактически навязан своё видение войны 1812 года нескольким поколениям. Про её народность, про дубину народной войны.

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Казалось бы, признанный писатель, авторитетный, его переводят на разные языки, у него появляются сотни почитателей — не просто его литературного таланта, а именно его философских воззрений. И вдруг опять у него начинаются внутренние метания, кризис, депрессии, он и в письмах писал. Он очень деятельно занимался делами своего имения, много экспериментировал, проявлял определённые способности, как сельскохозяйственный предприниматель. Чтобы современные породы свиней были, или коров, более плодоносящие; если овцы — чтобы у них шерсть была более густая; или не только рожь сеять; чтобы новинки сельскохозяйственной техники были. Всё это он делал, что-то получалось, что-то нет, в «Воскресении» это всё присутствует.

И вдруг он задаёт себе вопрос: «Ну хорошо, будет у меня 1000 голов крупного рогатого скота, и что? На что это может повлиять? Ну хорошо, стану я более знаменитым писателем, чем Пушкин, Гоголь, Некрасов, и что дальше? Как это реально изменит жизнь окружающих меня, ни в чём неповинных бесправных крестьян? О которых я забочусь, а они всё равно мне не доверяют». И все эти метания, переживания, и начинается поиск истины. А у нас истина же где? В религии, это же тоже целая философия. И вот он начинает путешествовать, кого-то читать. Что у нас ближайшее? Православие. Наверное, есть какие-то старцы, которые владеют сакральными знаниями, многовековой мудростью, и они понимают какую-то истину.

Толстой начинает ездить по отшельникам, по монастырям. И — разочарование. Не может найти чего-то сакрального. Более того, он потом же в книгах достаточно беспощадно церковь-то припоминал, потому что, как мы его и знаем, Бог внутри должен быть. Разве обязательно, чтоб всё было в золоте, разве обязательны какие-то длинные церемонии и обряды, нельзя ли сразу к проповеди перейти? Ересь вообще-то, по меркам нашей православной церкви, РПЦ. Но пока он ещё колеблется, пока ещё далеко от его отлучения от церкви. И тут начинается такое проявление гуманизма, что и Махатме Ганди нравилось, как вегетарианство. Если ты уж за всех переживаешь, так и за животных переживай по-своему. Всё это тоже своеобразно повлияло на его последователей.

Потом у него очень серьёзный интерес возник к раскольникам, что эти гонимые люди за свою веру готовы идти иногда даже на смерть, на какие-то страдания. Как мы уже рассказывали не раз, старообрядцы — это не какое-то единое сообщество, они могли быть разными, просто не принимали официальную религию. Такие наши отечественные протестанты. Только там протестанты против католицизма, а у нас раскольники против официального православия, потому что кому-то не нужны церкви, они проводят свои моления в доме, зачем на это тратиться? Кто-то идёт дальше, не хочет доставлять страдания другим, а значит не служить в армии, не брать в руки оружие. Такой вот мирный протест.

Толстому всё это нравится, он начинает с ними общаться, и потом некоторым представителям раскольнического движения это очень пригодилось, когда он их реально просто спасал. И одновременно Толстой ещё у себя в имении пытался заниматься образованием детей, крестьян, но всё это требует терпения.

М. Нуждин

НОВОСТИ

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Это всё любопытно, что для власти он уже просто какой-то диссидент и преступник. Мало того, что с крестьянами непонятно что — зачем крестьян учить грамоте? Вроде бы, началось время реформ, но тем не менее для людей его круга, для дворян непонятно. Эти крестьяне выучатся грамоте, начитаются чего-нибудь не того, а потом — революция. У нас же многие во власти тоже так думают, что всё зло от лишних знаний, от лишних книг.

М. Нуждин

М. Кузахметов

А Александр III вроде как говорит, что он даже уважает Льва Толстого, читал его книги, очень ему нравилось «Детство. Отрочество. Юность», что-то он там на себя примерял. И даже покровительствовал как-то по-своему, во всяком случае, чтобы не было гонений и притеснений на Льва Толстого откровенных. Всё началось при Николае II, что тоже невероятно. Главный-то ретроград вроде и безумец — Александр III, но именно при Николае II Льву Толстому, который уже был почтенный старец, и досталось по полной. Как ему Александр III отвечает? «Если бы это они на меня покушались, я бы мог простить. Но они же моего отца убили, они же сознательно шли. Поэтому тут я не могу таких людей пожалеть». Это, соответственно, первое разочарование Льва Толстого.

Он, конечно, не был республиканцем в традиционном понимании, но против абсолютной монархии — он последовательно к этому пришёл, что не могут одни люди повелевать другими. Более того, он потом говорил уже совершенно крамольные вещи на каком-то этапе, так прямо и писал: «Разве вы сядете в поезд, которым управляет человек просто потому, что он сын машиниста? Не потому, что он умеет или у него способности какие-то. Или кучер — просто потому, что он сын кучера. А у нас целое государство в руках человека, который управляет только потому, что он сын предыдущего государя. Разве это нормально?» Ну конечно, это государственный преступник. Сейчас такое скажешь и тоже будешь государственный преступник. В Беларуси, например.

Тем не менее жизнь продолжается, и Толстой никуда не эмигрирует и не выезжает, хочет здесь быть, на родине, и пригождаться. И тоже он ярко раскрылся, когда… Рассказывали: голод 1891 года, у нас вроде бы сильная, могучая держава. Вот недавно Путин в очередной раз открыл очередной памятник Александру III, опять его хвалил как выдающегося государственного деятеля, при котором Россия стала сильнее, крепче, армия, флот… Ни слова про жуткий голод. Но голод ладно, а беспомощность власти? Мы с вами рассказывали, что при Александре III нельзя было слово «голод» упоминать в печати, только «неурожай». Никакой помощи, пока мы не поймём, кому именно и сколько нужно зерна. А помощь может быть только в долг.

А если кто-то проявляет инициативу и начинает хлеб крестьянам раздавать, так это надо запретить, а то так крестьяне разленятся и вообще отучатся работать. И потом — сотни тысяч смертей от голода и от холеры, от эпидемии. Абсолютная беспомощность власти. Так ещё и Америка помогала. Кто ж теперь об этом вспомнит? А Лев Толстой активно занимался этим. Он открыл почти 200 столовых, где кормил несколько тысяч крестьян, по-моему, Владимирской губернии, просто чтобы они с голоду не умирали. Отдельно для детей открывал. Потом, понимая, что им всё равно не выжить, потому что у них почти у всех ещё и скотина переумирала, а без лошади, например, никак, он начинает покупать лошадей и дарить крестьянам. Дарить! А не в долг давать. Как гуманист, раз может себе такое позволить.

Но как он для власти? Опять это какая-то самодеятельность. Раз она никак не санкционирована, всё опасно. Реально всё больше и больше у него сторонников, которые так себя и начинают называть: толстовцы. Как я уже рассказывал, когда происходит перепись в конце XIX века при Николае II, человек пишет в графе «национальность»: «толстовец». Как должен был исходить Николай II? Не пишут же «николаевец второвец». Сколько бы ни восхищались Николам II, но не видят себя такими его буквальными последователями, чтобы во всём ему подражать и соответствовать. Идеи толстовцев проникают в массы, и здесь яркая история, которую надо обязательно рассказать. И с раскольниками пересеклось всё, и с другими произведениями.

Была такая, можно сказать, секта — духоборы. Это такая разновидность раскольников. Мы рассказывали, что ещё при Павле I как-то ограничились эти гонения, какой-то был здравый смысл. В конце концов, это тоже люди трудолюбивые, вообще-то более-менее православные. Ну не нужен им батюшка, но они никакой опасности не представляют. И казалось, что всё, гонений быть уже не должно. Им там земли выделили, в том числе в Крыму. А потом приходит Николай I: «Если не по уставу, если не в мундире, если строем не идут — нет, ладно, убивать не будем, но депортируем». Николая I можно сравнивать с Гитлером, это только Сталина нельзя. Ну, спасибо, что не в концлагерь, но в Закавказье, подальше, а то они там мутят, у них сторонники размножаются. Спасибо, что не убили и что не на Колыму отправили, а всего лишь в Закавказье.

И там несколько тысяч духоборов, у них около 10 поселений образовалось. Как-то всё равно они там окрепли, хозяйство, причём некоторые из них, самые трудолюбивые, даже могли и разбогатеть. Там разные, конечно, были люди, и между ними происходили расколы. Кто-то готов был идти на компромисс с властью, кто-то не готов. В общем, даже эти люди прониклись в том числе идеями Толстого, и они в 1895 году собрали всё оружие, которое у них там хоть какое-то было, и публично его сожгли. Потому что вот теперь они не хотят вообще никак быть связанными с насилием, даже в виде оружия — необязательно стрелкового, пусть даже холодного. Я, по-моему, ещё забыл сказать, что эти же люди были ещё чем безобидны? Вот им Николай I приказывает переселяться — и они послушно, покорно исполняют его волю. Им всё это, может быть, и не нравится, но они не могут сопротивляться. Это им несвойственно, чуждо.

Теперь у власти Николай II, новая волна милитаризма. А тут надо наводить массовый порядок. Если раньше власть смотрела сквозь пальцы на нежелание духоборов идти в армию… А у нас же армия призывная, у нас же каждый должен пройти, отдать долг свой государству. Они вот упрямятся, никак не хотят. И начинаются реальные уже не просто преследования какие-то административные, а туда отправляют войска казаков, чтобы просто хватать тех, кто подходит по возрасту, молодых этих духоборов, и насильно их в дисциплинарный батальон. А они же не сопротивляются даже. Там бесчинства казацкие начинаются: и бить, и грабить, и насиловать. Их же можно, это ж еретики, это ж власть санкционирует — всё это безумие, с которым сейчас мы сталкиваемся, когда люди в масках с запотевшим забралом безнаказанно творят безобразное насилие и только плодят несогласных этими своими выходками.

В общем, сотни духоборов отправлены в ссылку и в тюрьмы, больше 300 человек насильно призваны в армию. И тут Лев Толстой хочет активно в это всё вмешаться. Что можно сделать, если ты не обладаешь никакими рычагами власти, если ты сам против насилия? Как ты можешь спасти этих людей? Помочь им покинуть эту ненавидящую их родину. Это невероятно, что Лев Толстой занимается тем, чтобы отправить несколько тысяч глубоко русских людей подальше от России, ищет им местопребывание где-то, где над ними не будут так издеваться, бить их, мучить, притеснять. Где они смогут спокойно тихо жить, заниматься своим земледелием.

Тут надо упомянуть ещё одного человека — это Владимир Чертков, фактически на каком-то этапе правая рука Льва Толстого. Очень близкий ему человек, который занимался многими административными вопросами, вопросами издания. Так вот, Чертков озвучивает… У нас же здесь цензура, и не всякая газета осмелится написать об этих проблемах, что где-то там в Закавказье кто-то, видите ли, в армии не хочет служить, а их за это бьют. Может, и правильно, что их бьют — а то что это такое? Как это? А если завтра война с империалистическими хищниками, а они случить не хотят? Правильно, поколотить их и вразумить, это же нормально. Это ты не бьёшь, а учишь его. Как я рассказывал, в сознании массы людей до сих пор так.

Так вот, Чертков эту всю историю озвучил в западной прессе, и дальше… Опять-таки, власть тогда гуманитарная, не расстреляли — просто выслали из страны. За что? За то, что он, видите ли, там, за границей гадости про наше благословенное отечество рассказывает. Хотя он рассказывает, как есть, он ничего не придумывает. Чертков оказался в Англии, и они со Львом Толстым в переписке начинают энергично искать место, куда могли бы эти духоборы отправиться. Разные рассматривают варианты, и в конце концов они договорились с правительством Канады. Там огромные территории, сначала в одной провинции, потом они позднее перебрались дальше на запад. Туда отправилось в 1898-1898 годах почти 8000 человек.

Фрахтовали специально для них пароходы, помогали им добраться. Это же путешествие через океан! Их надо снабдить какими-то деньгами на дорогу, потом ещё до этих провинций пара тысяч километров от побережья, тоже надо как-то добраться. В итоге впоследствии туда добралось почти 9000 человек. И там тоже всё было не идеально, конечно. В Канаде никому дела не было до их религиозных убеждений, но когда потребовали принести присягу правительству всё-таки на всякий случай, и не все духоборы хотели эту присягу приносить, у них часть земли отобрали. Конечно, там их уже никто не депортировал, никаких казаков с нагайками на них не насылали, но тем не менее пришлось значительной части из них переселиться дальше.

До сих пор там проживает порядка 30 000 прямых потомков тех самых людей. Понятно, что там уже многие ассимилированы, но есть и те, кто до сих пор в этой своей истинной вере, одни против других, более истинные, менее истинные. Но это нормально для любой секты — кто так или не так обряды совершает, и нужны ли вообще обряды, и XXI век или нет, а надо ли переезжать в города или нет, жить только сельским хозяйством. Там, в Канаде и в США, всё хорошо с разновидностями протестантов, общин, которые тихо-мирно живут в безопасности. Повезло, в общем.

И ещё Лев Толстой, когда понял, что это же нужны огромные деньги… Представьте: отправить несколько тысяч человек через океан. И он давно работал над своим романом «Воскресение», который я считаю вершиной его творчества, прекрасное произведение. А оно тоже получилось антигосударственным, потому что там узнаваемый Победоносцев в виде одного из литературных героев — мерзкий, гадкий человек, который употребляет религию для каких-то собственных коварных целей, а вовсе не потому, что он глубоко верующий человек. Ну как такой роман издавать ещё? Но тем не менее Лев Толстой смог получить за него гонорар, чтобы все эти деньги отправить на помощь духоборам, а не на игру в карты. Он вообще потом стал жить максимально скромно. Не Некрасов, в общем, и не Тургенев. Воплощал, как мог, эту свою идеологию, в том числе и в личной жизни.

Но всё это опять… Это же безумие, это ненормально. Это же должен был Николай II, который у власти, усовеститься, распереживаться, «да что же это такое, у меня тысячи людей отправляются за границу — а они миролюбивые, трудолюбивые, не курят, не пьют, живут только трудом». Плевать, в общем, Николаю II. Это всем его защитникам. Невероятно: у нас святой Николай II, а Лев Толстой отлучён от церкви. Нормально ли это? Памятники Николаю II ставятся, а у нас в Петербурге, кстати, нет ни одного памятника Льву Толстому.

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Так вот, там должна быть годовщина петербургского университета, а ректор пишет: «Чтобы никаких беспорядков, чтобы все вели себя чинно-благородно, как полагается». Студентам это очень не нравится. «Чего это он нам будет указывать, как мы себя должны вести?» И вот он начинает торжественную речь, а студенты начинают его освистывать. Где вот у нас сейчас, когда в какой-нибудь аудитории выходит ректор-ретроград, а студенты его освистывают, не боятся ничего? Конечно, дерзко себя ведут. Ну и после этой обструкции, которую студенты устроили, они идут на улицу, а там уже их полиция ждёт. И до этого события как будто бы не было вот такого откровенного насилия. Там так и говорили современники: «Мы не боимся. Ну, могут арестовать, да, ну, могут тебя допрашивать. Но мы же знаем, что пыток не будет, что бить нас не будут. Да ещё потом я в суде всем скажу, и репортёры пусть записывают всё, что я думаю про нынешнюю власть. Меня отправят в ссылку, а я с гордостью буду нести это наказание».

А тут вдруг реальное насилие — поколотили их полицейские. Как будто это было одно из таких вот первых невероятных событий. Понятно, что на этом не заканчивается история, потому что есть другие университеты, есть другие студенты, которые из солидарности тоже начинают где-то собираться. Надо придумать какую-то акцию, выразить в Москве или в Киеве солидарность петербуржским студентам, что так продолжаться не может, это совершенно ненормально. Студенты в Москве обсуждают, какого числа и какую акцию им устроить. Об этом что-то узнаёт полиция и требует ректора Дмитрия Зернова список главных смутьянов. А ректор не даёт. Это сейчас у нас ещё ничего не было, а ректоры сами уже отправляют доносы на студентов. Безумие!

А тогда вот ректор Зернов говорит: «Я ничего не дам. Во-первых, они пока ничего не натворили. Почему это я должен? И вообще, я не хочу такими низкими делами заниматься, я уважаемый профессор, преподаватель, человек с учёной степенью. Это ваши полицейские дела. Если там есть какие-то преступники, вы их и ищите в общем порядке». Ну и там, конечно, начинается забастовка у студентов в Москве. Они отказываются посещать занятия в знак солидарности со студентами Петербурга. Что с этим делать? Начинается увольнение студентов, больше 800 человек. Так и называлось: «уволить студента за участие в акциях». И получается, что на 800 потенциальных революционеров стало больше только из-за этого тупого механического вмешательства высших властей.

Потом в тюрьме покончил с собой студент Герман Ливен — и тоже история пересекается с нашей современностью, потому что он облил себя керосином и поджёг. В знак протеста против произвола и безумия, он такого терпеть не может. Всё это вызывает новую волну беспорядков. И вот очередное событие: в январе 1901 года докатилась вся эта волна до Киева. И тоже власть вмешивается максимально механически: почти 200 студентов насильственно отправляют в солдаты. Тогда уже в Петербурге, где вроде бы всё это утихло, студенты рассуждают о том, что надо устроить какую-нибудь свою акцию протестов в поддержку киевских студентов, потому что всё это — произвол и насилие. И они назначили акцию здесь, в Петербурге, на Невском проспекте у Казанского собора, чтобы собраться и выразить тем самым свой протест.

Им даже в голову не могло прийти, что там по соседним улицам, во дворах уже в засаде сидят жандармы, казаки, полицейские, готовые к силовому разгону нагайками, с насилием вот этих смутьянов и студентов. Всё при Николае II творится здесь, в Петербурге. Что может быть более и ужасного, и тупого для решения подобных проблем? А дело в том, что там собралось очень много людей, которые точно так же хотели выразить свою поддержку студентам, сочувствующие им. Причём понятно, что не из крестьян, а из образованной части общества. Максим Горький, например, пришёл, который ещё сравнительно начинающий писатель, но тем не менее. Там было много знати, там были офицеры армейские, которые тоже пришли выразить своё сочувствие. Тогда офицеры очень отличались от нынешних.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Это храм, это собор — какие-то студенты, окровавленные, пытаются в него пробиться, чтобы там найти спасение. Это же храм божий, там служба ещё идёт. Но и туда врываются жандармы, начинают их оттуда выволакивать. Как в глазах тихих, мирных, праведных христиан всё это выглядит? Вот окровавленный студент — а его жандармы волокут за ноги на улицу, чтобы схватить и куда-то увезти в участок. А если это женщина, например? Дворян вообще запрещено бить, а тут и жандармы, и казаки, уже не разбираясь, начинают направо и налево метелить всех подряд.

И тоже какое было время — для нас, может быть, невероятное, потому что на этом пространстве перед Казанским собором оказался бывший астраханский губернатор, князь Леонид Вяземский. И он подбегает, потому что рядом находится петербургский градоначальник Николай Крейгельс, и кричит на него: «Немедленно прекратить! Отдайте приказ своим жандармам прекратить это насилие! Я от вас требую, я князь Вяземский!» Крейгельс не реагирует на это на всё. Но вот сейчас такое может быть, чтобы какой-нибудь бывший губернатор подбежал к какому-нибудь… Мы вообще никогда не поймём. У нас избивают протестующих — а непонятно, кто отдал приказ, никто на себя ответственность не берёт. Все же ещё и трусливые теперь.

В общем, арестовано до 600 в Петербурге. Но главное, что это насилие уже перешагнуло грань, мы сейчас к этому очень близки: кроме силового разбора дошло до смертоубийства. И Лев Толстой, прознав об этом, срочно отправляется в Москву узнать подробности, что именно произошло, как такое может быть. Вмешаться, писать какие-то письма, петиции. А дело в том, что в Москве его узнают уже — хоть и не было телевидения, но образ его многократно публиковался в газетах, журналах, многие просто в лицо его знают. И кто-то его приветствует: «Вот он, наш великий, потрясающий человек!» А кто-то шлёт ему проклятия. Почему? Потому что неделю назад Лев Толстой был отлучён от церкви.

Вообще это так называемое «определение». Давным-давно есть иерархия, у нас же церковь — это целое министерство, во главе него стоит обер-прокурор Константин Победоносцев, всё это его злит и бесит. Что это такое? Ходит смутьян. Но по сути это мы так говорим — «отлучение от церкви». Его же там не предают анафеме. Просто такой документ, где написано: «Раз Лев Толстой не считает церковь нужной для себя, то мы этого известного писателя не считаем своим членом». Конечно, начинается грандиозный скандал опять для образованных людей, что до такого безумия дожить, казалось бы, уже было невозможно. И дожили. А главное, что тут сложно связать напрямую все эти события, но именно в эту же эпоху, буквально в эти же недели и месяцы возрождается волна настоящего террора.

Следует убийство министра народного просвещения Николая Боголепова, потом убийство министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, потом покушение на самого Победоносцева — в него стрелял студент. Но я считаю, конечно, все эти события взаимосвязаны. Ну не может так долго продолжаться, что власть руками своих прислужников — жандармов, казаков — с удовольствием избивает безоружных людей, которые вышли на мирный протест. Что уж там удивляться, что потом следует… Я не оправдываю терроризм, потому что главное — это ничему не помогло. Но потом-то последовала революция, когда это были уже не какие-то одиночки, а тысячи людей выходили строить баррикады.

А всего этого можно было избежать, если предпринимать совершенно несложные ходы. Да пусть мирно собираются, пока они не начали безобразничать. А у нас сейчас невозможно мирно собраться. А потом власть будет удивляться. В общем, я со Львом Толстым здесь бы опять не закончил, приостановил бы на этой драматической ноте, потому что он прожил ещё почти 10 лет — этот выдающийся, прекрасный человек.

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов