Частичное возвращение к советскому пониманию легитимности
Инициатива об исключении талибов (запрещенных в России и признанных террористами) из списка террористов выглядит частичным возвращением к советскому пониманию легитимности.
В СССР выборы не были значимым критерием легитимности политического режима. Главным критерием признавалась «воля трудового народа», под которым понимались рабочий класс, трудовое крестьянство и прогрессивная интеллигенция. Причем существовало понятие «выражение интересов», при котором небольшая группа офицеров и интеллигентов, пришедшая к власти в результате переворота, могла в силу выдвинутой ими программы революционных преобразований и декларируемой внешнеполитической ориентации на СССР, объективно «выражать интересы» этого народа. Даже если тот им этого не поручал и вообще имел смутное представление о событиях, происходивших в столице.
«Воля трудового народа» могла и временно расходиться с мнением большинства населения, если по мнению советских идеологов оно находилось под влиянием феодалов и религиозных деятелей и недостаточно понимало свои подлинные нужды. Считалось, что проведение реформ (в первую очередь, аграрной) позволит быстро переломить ситуацию и обеспечит новым властям симпатии большинства населения. Но стоило такому режиму сблизиться с Западом, как он немедленно лишался легитимности в глазах СССР. В Афганистане одно подозрение (оказавшееся необоснованным), что Хафизулла Амин собирается предать Советский Союз, привело к его свержению и убийству. Понятие «предательства» восходило еще к 1920-30-м годам, когда СССР признавался «отечеством всех трудящихся мира».
Кстати, и традиционная (монархическая) легитимность, которая, на первый взгляд, была несовместима с «волей трудового народа», признавалась в том случае, если монарх выражал желание поддерживать связи с СССР — а еще лучше вступал в конфликт с кем-либо из его противников. Если же он при этом проводил прогрессивные реформы и закупал советское оружие, то вообще становился лучшим другом. Антибритански настроенный афганский король Аманулла удовлетворял всем этим критериям — и был торжественно принят в СССР, когда посетил его с визитом. А потом Красная армия пыталась спасти его режим от восставших подданных, не оценивших прогрессивных реформ — в этом случае подданные были не «трудовым народом», а «реакционными мятежниками».
Афганский переворот («Саурская революция») 1978 года прервал подготовку режима Мохаммада Дауда к парламентским выборам, которые не были бы демократичными (в стране существовала однопартийная система), но все позволили бы обеспечить определенное представительство интересов населения. В последующем в Афганистане не было выборов до 1988 года, когда перед уходом советских войск была сделана попытка сконструировать новую систему власти с двухпалатным парламентом, дабы повысить легитимность режима как внутри страны, так и за его пределами. Но привлечь к этим выборам хоть какую-то оппозицию не удалось, и парламент оказался неавторитетным.
Теперь же к власти в Афганистане пришли деятели, которые принципиально не хотят проводить выборы, так как исходят из того, что раз у власти уже находятся благочестивые люди, то и выбирать излишне. Все призывы к ним обеспечить хоть какую-то инклюзивность, привлекая к руководству страной представителей непуштунского населения, принципиально отвергаются. Не говоря уже о правах женщин — по мнению нынешних правителей Афганистана такие права считаются противоречащими нормам ислама. Зато их не признает Запад — и сейчас это главное. В логике системного противостояния с Западом получается, что любые его враги могут стать вполне приемлемыми партнерами.
Впрочем, сейчас есть одно принципиальное отличие от советского времени — поэтому и возвращение частичное. Тогда приветствовались не только антизападничество, но и прогресс — хотя бы декларируемый. Теперь прогресс перестал быть условием легитимности — и потенциальными партнерами могут быть самые разные силы, вплоть до самых реакционных. Тем более, что реакционность при желании вполне можно назвать «традиционными ценностями».