Так он стал поваром смерти
Пригожин когда-то торговал хот-догами на Литейном проспекте.
Резал батоны и варил сосиски у себя на коммунальной кухне, заворачивал кастрюлю в одеяло – и бежал скорей, пока не остыло, на угол с Фурштатской.
Так он стал поваром смерти, начав с ходового фаст-фуда.
Теперь он где-то в Африке на небесах, сменил пол, цвет кожи, ориентацию – и забивает кувалдой брильянтовые гвоздики в мочки девственниц специального племени хасвехалила.
Только смех способен помочь оскалиться и пережить реальность.
Ибо почти всегда то, что предлагает действительность, – это провал истины.
И если не покрыть ее, действительность, всеми этими одеялами, флагами с изображением черепа и костей – то сосиски остынут.
Как хорошо я вижу Литейный проспект под выцветшими небесами – где-то там в перспективе виднеется Дом Мурузи, в котором когда-то жил Бродский.
Я в те времена брел по тем же просторам, засунув за пазуху промерзшую в неотапливаемом киоске бутылку пива, чтобы оттаять и выпить.
В ушах у меня хрипели наушники вокмена – в них звучал завывающий голос великого поэта.
Не исключено, что тот самый хот-дог оказался у меня в руках, чтобы согреть мои пальцы в промозглом питерском декабре.
В сущности, начало – одно и то же: эпоха.
Но есть разница между хот-догом и “Римскими элегиями”, прогрохотавшими когда-то так, что согревают еще сегодня.