Затяжной поход на Харьков
Сейчас плюс-минус все военные эксперты сходятся в том, что харьковскому наступлению российских войск конец, что два зуба, вгрызшиеся в область – это максимум, которого российские войска достигли во время того окна возможностей, которое открылось до возобновления западной помощи. Если посмотреть z-телеграм, картина вырисовывается вполне ясная: для развития наступления нужны резервы, которых нет. Об этом даже стали говорить на российском телевидении, причём вполне прямо.
«По крайней мере, никаких прорывных наших действий, чтобы фронт прямо начал сыпаться у них, нет нигде, я так понимаю, вы это знаете, что снарядный голод у них уже потихоньку прекращается. – Конечно, он закончился, откровенно говоря. Они, когда хотят, они стреляют много и от души. – Много и от души, с FPV. – Тем более, что дронами они очень хорошо перекрылись, дронов просто реально огромное количество, просто нечеловеческое. В какой-то момент они пытались из дронов сделать альтернативу отсутствию снарядов, ну не отсутствию, а их существенному сокращению количества тех снарядов, которые они могут применить».
В такой момент интересно ответить на вопрос: а что это вообще было? Зачем нужно было такой страшной ценой проходить несколько километров, добившись, собственно, одного: разрешения западных союзников в ответ на обстрелы Харькова бить по российской территории? То есть, ухудшения своего положения, причём значительного. В чём план-то был? Отвечая на этот вопрос, мы придём к очень мрачным выводам. По сути, вся нынешняя война чётко отражена в текущей Харьковской операции. Ведь вряд ли кто-то всерьёз думает, что российская армия в сегодняшнем состоянии способна взять Харьков, провести операцию такого масштаба, какой не потянула бы и в начале войны.
Посмотрим на самый большой трофей российской армии в этой войне, на Мариуполь. Этот город вдвое меньше по площади и втрое по довоенному населению, чем Харьков. Мариуполь стал самой внушительной победой армии, которая на тот момент не воевала 27 месяцев без продыху, не потеряла 3000 танков, по сотне самолётов и вертолётов, не вычистила склады с боеприпасами, которая по всем направлениям продвигалась на десятки километров в день, а не на сотню метров в неделю. В чём смысл вгрызаться в украинскую оборону и ломиться по направлению к Харькову, когда точно понятно, что вы его не просто не возьмёте, но до него не дойдёте? Когда понятно, что такими темпами сам путь к границам города займёт годы? Без учёта потерь, без учёта того, что каждый метр наступления стоит по трупу?
Решив несложную задачку для третьего класса, поделив расстояние на скорость наступления, можно вычислить: российская армия подойдёт к Харькову не раньше 26 года. Даже если отмести все прочие соображения, становится страшно: люди гибнут в бессмысленных атаках, штурмуя деревни, хутора и посёлки в пути туда, куда им точно никуда не дойти. Они знают, что им туда не дойти, все, кто умеют считать, это знают, но метр за метром продвигаются в направлении цели, которая никогда не будет достигнута. И так идёт вся эта война.
Главная проблема прошлого года, с которой носились как дурни со ступой – Бахмут, скромный райцентр, на захват которого, по оценкам Пригожина, положили больше жизней, чем за 10 лет афганской войны. И дело даже не в том, что угробили 20000 человек, что полное сумасшествие, конечно, ради захвата городка с довоенным населением меньше 80000 человек. Дело в целесообразности даже с военной точки зрения. Бахмут – это что, какой-то важный форпост? Он открывает оперативный простор на Киев? С падением Бахмута российское наступление рвануло вперёд, захватывая город за городом? Нет. Прошёл год после захвата Бахмута, на сегодняшний день линия фронта пролегает в 5 километрах на запад от города. Пять километров – это час пешей прогулки, ваше фитнес-приложение даже за дневную норму шагов не засчитает то продвижение, которое российская армия осилила после типа выдающейся победы Пригожина. Даже если оставить весь наш либеральный подход, основанный на ценности человеческой жизни и учитывать только утилитарные военные соображения, всё равно нет ответа на вопрос: солдат, отдавший жизнь за руины коровника – он ради чего её отдал? Куда он шёл?
Такой расклад на войне сохраняется уже больше двух лет. Грубо говоря. к маю 22 года, к моменту, когда отвели войска от Киева и десант в Одессу был снят с повестки дня, вопрос о военной победе перестал существовать вообще в принципе. С тех пор уже никто не может ответить на вопрос: а где, в принципе, финишная черта? Даже не что за этой чертой, какой мнимый трофей вручат, кроме руин – а просто где она? Эта нехитрая мысль делает войну в самом деле поразительным мероприятием, ведь у неё не просто нет каких-то идеологических, но просто физически достижимых целей нет, что понимают примерно все. Нет никакой точки на карте, которую нужно взять, дойти до неё, воткнуть флаг и отпраздновать победу. Нету. Это война, где продвижение на 300 метров ценой жизни целого батальона самоценна просто как событие. За пределами этих трёхсот метров ничего не существует, просто новые окопы нужно нарыть в лесополосе впереди, а не в той, что остались сзади.
Можно было бы тут прогнать нашу привычную телегу о том, как трансформировалась война, что на протяжении всей истории человечества война была вполне рациональным коммерческим предприятием, что в аграрной экономике, где крестьянин с мотыгой – главная производительная сила, вы тем богаче, чем больше у вас земель и чем больше крестьян эту землю обрабатывает. Что в мире, где ВВП на душу населения и производительность труда у всех плюс-минус одинаковая, экономический рост возможен только путём захвата новых территорий. И продолжить тем, что империи распались не потому, что все стали вдруг очень гуманными, а потому, что такой формат государства сделался бессмысленным, потому что один образованный инженер, дизайнер или программист в Лондоне приносит в экономику больше, чем десяток индийских деревень, где крестьян нужно заставлять работать при помощи полка солдат. Потому что Азовсталь – это не плантация сахарного тростника, Азовсталь стоила миллиарды и приносила сотни миллионов, когда была действующим предприятием в руках легитимных собственников. У руин Азовстали экономическая ценность отрицательная. Она равна сотням миллионов и долгим годам, которые нужно потратить на разминирование, разбор завалов и рекультивацию земель, отравленных самыми свирепыми на свете химикатами в результате разрушения завода.
Компания Эппл стоит 3 триллиона, это больше ВВП Франции. Но богатства Эппла принципиально невозможно захватить, это не слитки золота, которые ты грузишь себе на галеоны и отправляешь в метрополию, это лишь сумма, в которую оценивается совокупность мозгов, которые на Эппл работают. Физически, Эппл – это офисное здание, набитое бывшим в употреблении оборудованием и мебелью. Физически Эппл стоит меньше, чем техника на одну танковую бригаду. Но такие рассуждения – они будто не из наших времён, они будто из 21 года, когда можно было сказать: итак, допустим, вы захватили Украину, и дальше что?» Вы получите разрушенную инфраструктуру, нелояльное население, партизанские отряды, вы получите территорию, которая в обозримой перспективе станет ярмом на вашем федеральном бюджете, постоянным очагом нестабильности.
Но тогда, незадолго до начала войны, такая перспектива хотя бы казалась реальной. Казалось, что у этой войны не может быть рациональных целей, но при этом может быть достижима физическая цель: захват соседнего государства. В перспективе это, конечно, не цель, а кабздец полный, но у неё есть немедленный идеологический, имиджевый и внутриполитический эффект: решили захватить Киев – и захватили. Но теперь уже об этом нет и речи. Теперь, мне кажется, уже все понимают, что Путин ведёт войну только для того, чтобы её не останавливать. Это единственная цель. И за это гибнут десятки тысяч людей. Они же даже злодейской цели не служат, они гибнут просто так.
На какой бы участок фронта мы ни посмотрели, всюду обнаруживаем одинаковую картину. Уже как минимум полтора года люди с обеих сторон гибнут ровно там, где гибли, новые тела ложатся в нескольких сотнях метров от погибших осенью-зимой 22. А самая ужасная мысль, которая должна посещать тех, кто сидит в окопе с российской стороны или направляется туда – там ведь, в этих окопах, они и останутся. Линия горизонта, если смотреть вперёд с высоты человеческого роста – чуть меньше пяти километров. На примере бахмутского направления мы знаем, что на прохождения такого расстояния у российской стороны ушло полтора года, примерно настолько же в местах максимального продвижения российская армия вгрызлась в украинскую оборону в Харьковской области за всё время весеннего наступления.
То есть, достижимые цели, на которые уйдут минимум месяцы, за которые заплачено тысячами жизней – это не масштаб стратегической карты, а масштаб прямой видимости. Представьте, на горизонте виднеется какая-то деревня. На машине в мирное время до неё пять минут от силы. В любой бинокль за 20 долларов с Алиэкспресса можно рассмотреть цвет занавесок в домах. Но если даже вы туда и дойдёте, то это будете уже не вы, ваше подразделение перебьют сильно раньше. Шанс войти в эту никому не нужную деревню имеют только пришедшие через полгода-год после вас. Вы все, кто сейчас сможете рассмотреть эту деревню в бинокль, погибнете, не пройдя и сотен метров от текущей позиции.
Есть что-то демоническое в самой идее смерти ради смерти, в идее войны ради войны, войны как самоценности. Где есть задача наступать на Волчанск, а за каким хреном на него наступать, не знает ни один человек на планете. Этого даже Путин не знает, ему ведь в принципе до звезды, как идёт война, пока она идёт, пока армия домой не возвращается и не становится проблемой. Захватить Волчанск, потерять Херсон – всё, в принципе, плюс-минус одна херня. И одна херня для всех. Люди гибнут на пути к городу, который 99% россиян даже на карте не найдут, где не происходило ничего, кроме обычной нормальной жизни людей, о существовании которого даже в апреле никто ничего не знал. Солдаты идут под пулемёты, дроны, под взрывы снарядов – в никуда. А пока они своими телами в это никуда прокладывают путь, у которого нет конца, страна, что на официальном, что на житейском уровне, делает всё, чтобы этих людей забыть.
Z-телеграм может сколько угодно бомбить на номенклатурную тусу петербургского экономического форума, где эскортницам платят больше, чем подписавшему контракт с Министерством обороны, куда входной билет стоит как 20 бронежилетов, где участники будто живут в другой вселенной, вселенной бесконечного праздника и эпической вечеринки. Но именно в этой вселенной живёт вся страна за пределами тех городов, куда прилетают снаряды и дроны. В этой вселенной никто не хочет знать о продвижении на сотни метров. Никто, за исключением антивоенных активистов и всяких либералов типа нас, не хочет знать об этих смертях, о судьбах мобилизованных, о том, что домой они вернутся либо в инвалидном кресле, либо в гробу.
Были в нашей истории войны кровавые, подлые, несправедливые, но войн, на которых было столь же отчаянно плевать всем, кто в них непосредственно не участвует, войн, где никто бы не мог назвать реалистичной или хотя бы желаемой цели – таких войн не было. Сейчас желаемая цель среднестатистического гражданина России заключается в том, чтобы от него с этой темой отколебались. Пока война идёт, никто не хочет её видеть, даже те, кто с неё зарабатывают. Когда война закончится, все силы нации будут направлены на то, чтобы забыть её, как страшный сон. Это поразительная война, пожалуй, даже уникальная. Война, которая разделила общество не по принципу «за и против», а на тех, кто гибнет просто так, и на тех, кому на это просто так плевать.
На кого будут похожи люди, которые выживут на этой войне и приедут домой? Они будут чем-то похожи на ветеранов Афганистана, вернувшихся в страну, которой их жертва и даром не нужна, но только в гораздо большем масштабе, в масштабе сотен тысяч людей, чья жизнь сломана за-ради целей, которые даже невозможно адекватно сформулировать и объяснить. В классических фильмах про спецагента типа первых фильмов про Джеймса Бонда цель злодея всегда до предела карикатурная, типа угрохать три ВВП планеты на мегалазер для растопки ледников. Самое слабое место в таких сценариях – мотивация злодея. Она не заходит дальше бессмысленного и баснословно дорогого злодейства. Дескать, ну хорошо, ну растопишь т ледники, утопишь миллиард человек, а дальше-то что? Зачем это? Как, ну, например, миллиард трупов в океане окупят ту сотню триллионов, которую ты на луч потратил?
Концепция той же «Звезды смерти» в «Звёздных войнах» настолько же идиотична. Безумно дорогая херобора, которую изо всех сил строили в рамках целевой имперской программы, но нужна она только для того, чтобы уничтожать пригодные для жизни планеты, где есть экономическая база, полезные ископаемые, трудоспособное население. И чем это всё в итоге закончилось? Нанесли кучу ущерба имперской экономике, куча народу заняли непроизводительным трудом, и всё это ради херни, которая умеет только гадить да снижать экономический потенциал далёкой-далёкой галактики.
Дело не в том, что, как и любой как и любой государственный проект в диктатурах, она просто настолько через жопу сделана была, что убивалась одним истребителем. Дело в том, что даже если бы работала она нормально, она бы на хрен была не нужна. И здесь то же самое, непонятно, что ужасает и поражает больше, сами смерти или идиотичность причин, по которым гибнут люди. Кажется, что такой персонаж, как Путин, может быть только в фильмах, он не может существовать взаправду – но он есть в реальности. И он командует людям уйти на смерть. До завтра!